Сима Черныш
"И гением стать не успел..."
Быль
Предисловие
Если бы Кора Ландау, жена знаменитого физика Давида Ландау, не написала до меня свою книгу воспоминаний "Как мы жили", а по этой книге не поставили бы фильм "Мой муж – гений", я несомненно взяла бы одно из этих названий для заголовка своих воспоминаний о тебе и о нас.
"Я – гений!" – ты часто повторял эту фразу шутя, когда что-то у тебя получалось. Но авторское право – вещь серьёзная. Поэтому пусть будет так, как есть.
Пишу для наших детей, для твоих детей, для наших друзей, для твоих друзей, для всех, кто любит тебя и помнит.
Чтобы помнили...
глава первая Начало
28.09.09
Сегодня у нас наш с тобой день.
28-го я родилась, 28-го ты надумал уйти из этого мира, а 9-го мы поженились.
А ещё сегодня Йом Кипур. Особый день для Израиля. В этот день не ездят машины. В стране – тишина. И меня жестоко наказали за какие-то проступки, потому что вчера ровно в 17-00, когда этот особый день вступал в свои права, кто-то в нашем доме волевым движением руки отключил всем жильцам ХОТовский кабель, а у меня на нём и телевидение, и интернет. Как правило, я телевизор не смотрю, но тут настроилась именно сегодня посмотреть последний фильм Александра Абдулова "Ниоткуда с любовью".
Название фильма можно было бы взять эпиграфом к моим воспоминаниям. Ты не хотел жить в этой стране. Так я думаю. Поэтому пусть будет "Ниоткуда". Но "с любовью" – это, конечно, так.
Прошло четыре месяца с того страшного дня. И с каждым написанным листом я понимаю, что в них, в этих исписанных по дороге на работу листочках, моё спасение. Они станут впоследствии лекарством для меня в самом прямом смысле этого слова...
А сегодня я села за стол, чтобы начать вспоминать кое-что из наших с тобой 22-х общих лет.
Странная цифра. В картах это перебор. А вспомнить мне есть что.
До вечера у меня много времени. Вечером я иду "в поход"- в соседний район, туда, где у меня есть возможность зажечь маленькую свечу на стене в бейт-кнессете. Она напротив имени моего папы. Он умер в Йом Кипур более сорока лет назад. Надо же – ему было меньше лет, чем эти 42, которые минули с тех пор. Эту память для меня оставила моя тётя, папина сестра. Я ей очень благодарна за это.
А пока передо мной горит другая свеча. Я зажгла её вчера. Она будет гореть сутки.
Я ухожу мыслями в сторону, потому что не знаю, с чего начать.
А начинать нужно сначала.
С начала марта.
С начала марта 1979 года.
Я – молодой специалист, вернее, специалистка, закончив свой любимый ЛИАП, получила распределение в Раменское приборостроительное конструкторское бюро (РПКБ). Тебе помогли перевестись туда друзья. После МАИ ты работал на Дальнем Востоке. Мы встретились в одной лаборатории. И хотя мне было уже 27, все мои мысли были заняты работой – она была интересной. Но сегодня я не о ней.
Ты был женат, а значит, не входил в число "потенциальных" мужчин, отмеченных моим особым вниманием. А поскольку на тебя "повесили" организацию всяких спортивных мероприятий отдела, то на них, на этих мероприятиях, мы с тобой и встречались.
В один из таких дней в начале марта мы всей лабораторией уехали за город. Лес у нас был рядом с КБ. Что там у нас было – блины или что другое – сейчас не так уже и важно. Помню, что было слякотно, лыжи шли плохо, к концу все подустали. И твоё предложение –
"Приходите вечером посмотреть фильм (уже готов!) про прошлый сбор с пельменями" – было воспринято мной без особого энтузиазма.
Хотелось просто отдохнуть.
Я открыла дверь своего дома. (Ну, "своего" – это громко сказано. Молодые специалисты
жили в квартирах-общежитиях.) Моя была трёхкомнатной. 2+3+2. Я была в двойке, то есть, со мной в комнате жила ещё одна девушка. А у неё, в отличие от меня, был молодой человек.
Улыбнувшись обоим, бросив на пол рюкзак, отправилась в душ, где подставив всю себя любимой воде, размышляла, почему мне так не везёт?
Запланированный отдых закончился, не начавшись.
Вот тогда-то и вспомнила про твоё приглашение посмотреть фильм о нашей вылазке на природу. Это был хороший повод исчезнуть и дать ребятам побыть наедине.
Моя станция (вся наша жизнь крутилась вдоль этого участка Казанской дороги – от Москвы до Раменского) была "Фабричная", а твоя – следующая по направлению к Москве – "42 км". Потом она ещё раз появится в нашей жизни, эта твоя станция.
Ты с семьёй снимал там дачный домик. Мне думалось, что кто-нибудь ещё, кроме меня, придёт посмотреть фильм, ну, и вечер получится скоротать.
И я отправилась в путь. По молодости я была очень смелой. Это даже не смелость, а безрассудность какая-то. Уже проделав половину пути, я была не совсем уверена в правильности принятого решения. Фонари встречались редко. Людей не было совсем. Дачные домики находятся на приличном расстоянии от железной дороги. Но поворачивать назад уже не имело смысла – вперёд было ближе. Я опустила ниже капюшон своего любимого пальто "а-ля Пугачёва" (сшила его за две недели, когда со своим "ленинградским" кашлем была отправлена на "больничный"), поправила ремешок сумки на плече и покрепче зажала в руках зонт.
И в этот момент я увидела этих двоих.
Они шли мне навстречу. Поравнялись со мной и прошли мимо. Инстинкт самосохранения подсказал мне ускорить шаг. Что я и сделала. Но неминуемое нельзя предотвратить: через минуту-две поняла, что они повернули назад и приближаются.
Подхватив меня под руки с обеих сторон, вынудив остановиться, проронив сквозь зубы: "С нами пойдёшь", они развернули меня в обратную сторону. Сделав от неожиданности несколько шагов, я остановилась. Потом, прокручивая в голове "эту киноленту", я благодарила природу за то, что она так устроила человеческий мозг, что в критическую минуту то ли подсознание, то ли житейская мудрость, то ли что другое, но что-то приходит на помощь и подталкивает к правильному решению.
Я понимала, что чем дальше я уйду от спасительного твоего дома, тем это хуже для меня. А значит, надо было что-то придумать. Сейчас, немедленно. Помню, что хорошенько засандалила одному из них зонтом по голове и фразой – "Руки убери!" – заставила их остановиться.
Сильно возражать было нельзя – я бы проиграла, так как "меня было мало". Значит, надо было принять правила игры.
...О, уважаемый мною доктор с белорусской фамилией Пинский! Перебравшийся давным давно из Питера в Канаду. Это именно тебя я должна благодарить за то, что когда-то ты встретился на моём пути , и именно по твоему указанию в моей косметичке оказались те "животворящие" таблетки, которые помогли мне в этой, казалось бы, безвыходной ситуации.
- Я не могу никуда идти,- твёрдо сказала я. (Откуда что берётся – не знаю).
- Это ещё почему? – говорил со мной только второй. Первый после удара зонтом (хороший зонт, автомат, подарок из Израиля) был слегка подавлен.
- Несу лекарство подруге – она болеет.
- Покажи.
Открываю сумку, достаю таблетки. Золотая фольга, укрывающая их, стала в эту минуту моим
спасительным плащом...
Рассматривает сначала один, затем второй. "Анальгин" – говорит один другому. За эти несколько дарованных мне минут я начинаю приходить в себя и беру инициативу в свои руки:
- Ты читать умеешь? ("по-английски" – я не добавляю, так как говорить с ними надо на одном языке, чтобы быстрее поняли). – Я чё, дура, что ли, тащиться в такую погоду из-за анальгина?
Погода была тогда на моей стороне – под ногами снег, перемешанный с грязью, с неба – моросящая сыпь.
- А бутылка у подруги есть?
(Это уже была почти победа).
- Конечно, есть!
- Ладно, пошли.
Вот так, под конвоем, я шла к тебе и с каждым шагом, приближаясь и приближаясь, мусолила в голове лишь одну мысль: "Только бы калитка была открытой!". Совершенно забыв о том, что ты позвал всех смотреть фильм, а значит, не должен был её закрыть.
Распахнув её, я стремглав пробежала этот участок до двери дома – моё лучшее время в спринте, даже несмотря на то, что вместо шиповок на мне были сапоги. Все прошлые мои результаты в беге на 60 метров – ничто по сравнению с этим достижением.
Только захлопнув за собой дверь, и ещё не поняв до конца, что это моя свёрнутая в пружину душа остановилась, чтобы раскрутиться обратно, я съехала по дверному косяку на пол.
Твой недоумённый вопрос в глазах, моё – "Там...." в ответ, рука показала в сторону двора. Ты схватил что-то в руки и выскочил на улицу.
Там никого не было.
Весь вечер (несколько часов) я просидела на стуле, приходя в себя. Но до конца, по-моему, так и не пришла.
Ты развлекал меня, как мог. То есть – играл на гитаре. О гитаре я ещё скажу. Но не сейчас. Когда отпустит немного эту измаявшуюся душу.
Ты пел про "серёжку ольховую". Это я помню точно.
А по телеку шла "Летучая мышь" с братьями Соломиными.
Потом ты провожал меня домой.
И говорил, говорил...
Вообще-то по жизни ты не был многословным, но в этот вечер был, видимо, в ударе. Я своим подавленным состоянием дала тебе повод высказаться.
Ты говорил, что давно хотел уйти из семьи. Но мужчина, по твоему мнению, не может уйти в никуда.
Ты говорил об этом, как о задачке по арифметике:
"Смотри, если нам троим плохо и можно свести это число к минимуму – значит, это надо сделать".
Ты говорил, что вот уже три года (!) ты ждёшь, когда я посмотрю в твою сторону. Сказал, что готов ждать ещё. Если надо.
Это было полным откровением для меня. Я пыталась что-то возражать, говорила, что для меня женатый мужчина не интересен, это своего рода "табу" для меня, но если тебе надо, чтобы я поучаствовала в очередном лыжном кроссе, то чтобы ты включил меня в список.
Соседка моя уже спала.
А я промучилась всю ночь без сна.
Я ещё и ещё раз прокручивала в голове эти твои слова.
По натуре я человек влюбчивый, но очень разборчивый в своих влюблённостях.
Так сложилось исторически, что сначала я, как настоящая львица, должна выделить мужчину из толпы.
..."У тебя высокая планка", - сказали мне недавно. "Да, у меня очень высокая планка", - ответила я...
Их, таких мужчин, которые зацепили бы моё внимание, по жизни было не очень много. Вернее, очень мало. Пальцев одной руки, пожалуй, будет достаточно. Я сейчас не об этом.
Этот случай был "с точностью до наоборот".
Ты, чей-то муж, был мне изначально не интересен. Даже, несмотря на то, что по утрам в лаборатории (женский коллектив, что поделать) частенько обсуждались проблемы вашей семьи.
В обсуждениях я участия не принимала. Меня это просто не занимало. У меня была моя автоматизированная система "Графика", разработанная Институтом Проблем Управления Академии Наук, я готовила доклад для всесоюзного семинара, мне было и так хорошо.
Но во всей этой истории было одно "но".
Очень важное для меня.
Поэтому сделаю остановку. (Я, как всегда, пишу в автобусе, по дороге на работу).
А для этих мыслей нужна другая обстановка. Увидимся.
Увы, обстановка та же. Но впереди – целых 25 минут.
И я пишу.
Дорога моя на работу идёт вдоль берега моря. И параллельно автобусу сейчас плывёт парусник. Парус у него белый, красиво смотрится на фоне моря, освещённый солнцем.
А когда-то, в детстве, я, как и многие девчонки, мечтала об алом парусе.
Даже стих о нём написала, правда намного позже.
17 февраля 2002 года
Сижу в кафе, потягивая сок,
Я вся в плену блаженного покоя.
Тот парус, что приплыть ко мне не смог,
Добрался, наконец, ковчегом Ноя.
Ни дать, ни взять - спасительный ковчег,
И Ной там или Грэй - совсем не важно.
Его ждала я столько долгих лет,
Надеясь втайне даже на бумажный.
А паруса раскрашу я сама -
Жизнь научила видеть основное.
Вот так творит искусница-судьба
Невидимое кружево земное.
Почему я вспомнила об этом?
Потому что именно оттуда, из детства, эта мысль, что мои дети, которые у меня будут, а будут – обязательно, будут русскими по национальности.
Тогда, в детстве, я не понимала, зачем мне это нужно, но интуитивно чувствовала, что так должно быть. Так будет лучше. Для всех.
Я не помню имени этого мальчишки из пионерского лагеря, который подвигнул меня к столь серьёзному умозаключению. Если бы только он знал, что именно он "выстроил", сам того не предполагая судьбу человека, – был бы горд за себя... Несомненно...
Это детское чувство было запрятано глубоко в душе. По жизни я не часто вспоминала о нём.
Но в эту бессонную ночь, когда я лежала и размышляла над твоими словами, оно, это чувство, предвкушая долгожданную свободу, вылезло наружу и взяло бразды правления в свои руки.
Я вела диалог сама с собой.
"Да, ты женат. Но хочешь уйти из семьи, тебе плохо."
"Да, у тебя ребёнок. Но ты рассказывал про эту свою прогулку с другом: "Орёл-решка-цветы-загс..." Я верила тебе.
"Да, наверное, это был не совсем мой вариант – ну, для чего, скажите, взваливать на себя дополнительные проблемы?"
Но зато ты был – РУССКИЙ!
Нет, конечно, папа у тебя был татарин, а мама – украинка, но в паспорте, в этой такой важной для моей страны штуковине (какие хождения по мукам я вынесла потом из-за неё), там было написано спасительное – "русский". Спасибо твоей маме за это.
...Но пришло долгожданное утро. Жизнь закрутилась с новой силой, и все вчерашние волнения отодвинулись куда-то на второй план.
Я старалась избегать ненужных встреч с тобой, ты же, напротив, стал неожиданно смелым. До такой степени, что пришёл осветителем к нам в молодёжный театр (театр сопровождал меня по жизни всегда, это было моё увлечение).
Мы ставили тогда "Отелло". Не знаю, понравилась бы такая интерпретация его детища Шекспиру, но народу нравилось. Цеха опытного производства нашего конструкторского бюро записывались в очередь на просмотр. Были и гастроли. Мы играли в Доме учёных физического института на Красной Пахре.
И были приглашены туда, в Дом учёных, на празднование первого Дня физика в стране.
Это был уже апрель, 21-е.
Ты ждал меня у входа в метро. Эти три гвоздики разного цвета (одна из них была оранжевая) меня откровенно удивили.
Вечер был смешным. То, что физики умеют шутить, я знала и до этого. Но воочию наблюдала за этим впервые. А когда ты получал диплом за 3-е место в "крестики-нолики" в разделе "тихие физические игры" из рук самого академика Велихова – я радовалась вместе с тобой.
глава вторая Отпуск
Я уезжаю в любимую Феодосию. Ты – в Красноярский край, на "шабашку". Вырвав с меня условие, что приедешь ко мне на неделю в самом конце отпуска.
Запомнились несколько писем, что ты прислал мне туда. Одно было особенно интересным. Написано оно было в стиле героя Нодара Думбадзе из книги "Я, бабушка, Илико и Илларион".
"...Дорогая, несравненная отрада души моей!..."
Ты не был сентиментальным по жизни. Видимо, потому и позаимствовал у писателя стиль этого письма.
Цитирую самого Нодара Думбадзе, чтобы ещё раз вспомнить, как удивило и насмешило меня это письмо:
...Моя ненаглядная, дорогая, несравненная!..
Любовь – это величайшее чувство!
От любви человек немеет, глохнет, слепнет, теряет рассудок..."
- Неправда, - возразил я.
- Знаю, но так нужно...
Продолжай: "С тех пор, как я впервые увидел тебя, я познал абсолютную истину красоты. Я познал смысл своего бытия. Я воспринял тебя, как апофеоз духовной красоты и эстетического наслаждения..."
- Ромули, откуда ты берёшь такие слова? – спросил я, потрясённый.
- Один студент из Тбилиси прислал моей сестре письмо.
- И что же, она собирается выйти за него замуж?
- Собиралась. Но потом один наш знакомый из Тбилиси сообщил, что тот студент сошёл с ума.
Продолжай: "Нет смысла скрывать, я люблю тебя больше жизни. Будь моим духовным другом, молю тебя. Меня лишили покоя твои глаза, ресницы, твой взгляд, твои жемчужные зубы, коралловые губы, агатовые волосы, пальцы, руки, вся ты.
С тобою навеки, или смерть мне!
На этом кончаю. До свидания!..."
Твоё письмо мало чем отличалось от этого.
Когда я вернулась после отпуска, меня ждала новость. Ты сказал, что жена ждёт второго ребёнка.
Вот и хорошо, решила я для себя. Значит, всё образуется само собой. Я не сердилась на тебя – ты не знал этого, когда мчался ко мне в Феодосию. Но сейчас начальные условия "задачки" поменялись, а значит, и решение должно было быть другим.
Сейчас, когда я возвращаюсь к тем дням, я с удивлением замечаю то, что прошло тогда мимо меня. Это твоё упорство в достижении цели, которое потом ещё не раз удивит меня по жизни. Но тогда это касалось меня, а потому осталось незамеченным. Ты падал передо мной на колени, ты говорил, что решил для себя всё уже три года назад. Когда увидел меня впервые, и что ничего и никто не помешают тебе.
Я была в смятении. Эту задачу я решить не могла.
И ушла с головой в работу. На моё счастье приближался семинар в Ижевске по новой тематике, где я должна была делать доклад, и этот отъезд на родину Петра Ильича Чайковского был для меня очень даже кстати.
"Но словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам, и беззубые старухи их разносят по умам, их разносят по умам...."
Владимир Семёнович Высоцкий знал, что говорил.
Вспомнился фильм нашей юности "Старики на уборке хмеля".
С нами произошло что-то похожее.
Главный вопрос современности, увы, не "Быть или не быть?"
"Было или не было?"- вот они – Сцилла и Харибда всех времён и народов.
Вообще-то я человек миролюбивый. Ладить с людьми для меня никогда не было проблемой. Лишь против хамства так и не нашла достойного для себя отпора.
Но сегодня я о другом.
Был летний день. По-моему, было тепло. Может быть, это было "бабье лето"?
Вполне, почему нет...
Утром меня вызвали к руководству и торжественно заявили, что получена новая система английской компании "Квэст" и вся она поступает в моё распоряжение. Таким образом, создан новый отдел КМК (комсомольско-молодёжный коллектив), который будет двигать вперёд эту так любимую нами систему "Графика".
С деньгами, правда, в стране "напряжёнка" (ну, это была не новость) и потому зарплату мне, как руководителю КМК, повысят пока лишь на пять рублей. Но сегодня.
А буквально в скором времени это повышение будет значительным.
Новость была хорошей. Так начинался этот день.
А потом, совершенно неожиданно для меня, меня пригласили на обед. Нет, не руководство. Как правило, мы обедали в "Орбите", но девчонки уговорили, и мы пошли в один из ближайших домов.
Это были пельмени. Хотя, это и не важно.
Там, за обедом, со мной провели разъяснительную беседу.
Мне рассказали, что все давно в курсе про наши с тобой отношения (!), а твоя жена в положении, её волновать нельзя, и самое лучшее для нас - это проверить чувства на расстоянии. То есть, я должна уехать. Куда-нибудь.
Когда я вернулась после обеда и в одиночестве в своём новом отделе, окинув взглядом ещё нераспакованную "Квэст", пыталась найти для себя какие-то отправные точки, но не находила их, я поняла лишь одно – надо уходить от всей этой бодяги, в которую затянула меня судьба.
С заявлением об уходе я пришла в тот же кабинет, где ещё утром стояла с сияющими глазами, предвкушая интересную работу впереди.
Ведь до этого у нас не было своей техники, и отрабатывали мы свою систему далеко, в Ленинграде.
Начальник сначала несколько мгновений молчал.
А потом долго не мог успокоиться. "Почему?"
Этот вопрос был главным. Почему человек, получивший утром повышение по службе, после обеда пишет заявление об уходе?
Почему?
Я молчала. Все партизаны моей родной Белоруссии могли бы мною гордиться.
Не добившись от меня ничего, мне велено было подумать.
Думать не хотелось ни о чём.
А не мешало бы. До этого дня я никогда не устраивалась на работу сама. Это было распределение. Желанное распределение в Московскую область, среди прочих, ничем не означенных (министерство авиационной промышленности просто не знало, что делать с нами, специалистами, явившимися миру раньше срока, согласно партийному указу).
Но всё ушло на второй план.
В мою жизнь нельзя было вмешиваться со стороны. Как настоящая Львица, я этого не приемлю. Я приняла решение и должна была заплатить за него соответствующую плату.
Пути к отступлению были заминированы мною же.
Наивная... Я думала, что подписанное заявление – это конец всем неприятностям.
Увы. Это было только начало.
глава третья Хождения по мукам
Надо было в срок освободить общежитие молодых специалистов. А главное – надо было найти работу.
Ты переживал эти проблемы вместе со мной, говорил, что вдвоём – мы сила, что всё образуется, и улыбался, чтобы поднять мне настроение.
Квартира нашлась первой.
Тот же "42 км" Казанской дороги. Очень дёшево, потому что одновременно надо было присматривать за бабулей (92 года).
Начались поиски работы.
Все переговоры были похожи друг на друга, как две капли воды. Приглашался Главный инженер опытного производства, или же кто-то другой, курирующий мою тематику, и со словами "Как хорошо, что Вы пришли! Техника есть – а специалистов нет" (или что-то в этом роде) отправлял меня в отдел кадров. Там эйфория и заканчивалась.
У меня просили паспорт. Беглый взгляд. Говорили: "Мы с Вами свяжемся"- и возвращали паспорт обратно.
Сначала я не понимала, что происходит. Горящие глаза инженеров-специалистов, я – только что вернувшаяся с общесоюзного семинара, мой доклад на нём, техника, которая ждёт меня – всё это упорно не хотело соединяться в одну цепочку.
Грустная квартира, бессонные ночи – я взяла с тебя слово, что пока жена не родит, ты не уйдёшь. Ты должен был её поддерживать. (Хотя что будет потом, я тоже представляла себе смутно).
Ты навещал меня и говорил своё короткое "Прорвёмся!"
К реальности меня вернул кадровик из ЦАГИ, когда через минуту моего присутствия там
просто швырнул мне мой паспорт в лицо и проронил:
"С Вашим паспортом я бы не советовал Вам обращаться в предприятия нашего министерства".
И вот тогда я поняла смысл этих слов.
Ведь за годы учёбы в Ленинграде и за годы моей работы по распределению, интересной работы, которая захватила меня полностью, я уже успела позабыть про этот злосчастный параграф.
Это уже потом, твой однокурсник с вертолётного завода, который был "приближен к императору", покажет нам этот документ с записью чёрным по белому, которая стала определяющей для человеческих судеб.
На любимой работе была поставлена жирная точка.
Можно было сколько угодно рыдать в подушку. Москва слезам не верит.
А потом пришла зима.
Я лежала в постели с жутким бронхитом, обвязанная бабушкиным тёплым платком.
Водяная труба на улице замёрзла. Вода из колонки не текла. Я растопила снег в ведре, но с ужасом обнаружила на дне что-то шевелящееся и вылила эту воду.
Бабуля упала, и её, такую тяжёлую, я сама перетаскивала с пола на кровать.
Ночью спать боялась, потому что по дому бегала мышь. Казалось, что этому ужасу не будет конца.
Но распахнулась дверь – ты приехал из командировки из Львова. Конфеты в разноцветных фантиках рассыпались по постели. Львовская фабрика всегда славилась ими. Ты привёз мышеловку. Да и кашель в конце концов закончился.
Всё потихоньку налаживалось.
И должность инженера в строительно-монтажном управлении, пусть даже с гораздо меньшим окладом, чем был у меня, показалась просто "манной небесной" и завершила собой этот замкнутый круг неудач.
У тебя родился второй сын. Перед этим событием нервы мои были на пределе. Я говорила себе, что если что-то будет не так – я не прощу себе этого никогда. Но, к счастью, всё оказалось нормально. Жизнь продолжалась...
глава четвёртая "Я бы новую жизнь..."
И вот однажды наступил этот день, когда ты пришёл уже насовсем. С двумя чемоданами книг. Теперь они, эти книги, будут сопровождать нас по жизни, разрастаясь по пути в твою библиотеку, твою любовь.
У нашего любимого Визбора наоборот:
"Когда в мой дом любимая вошла,
В нём книги лишь в углу лежали валом..."
А впрочем, какое это имеет значение – кто к кому входит?
Главные строки всё равно потом:
"Ах, лучше нет огня, который не потухнет,
И лучше дома нет, чем собственный твой дом..."
Огня у нас было предостаточно. Он горел в наших с тобой душах, душах настоящих Львов по знаку Зодиака, пусть в каждой по-своему, но горел. Я это знаю точно. Огонь природа доверила поддерживать мне (родилась я под знаком Солнца с именем, что в переводе означает "огненная", а потому мне это было всегда в радость). С домом было чуть хуже. Своего у нас тогда не было. Были переезды с квартиры на квартиру, непростая жизнь – суд, алименты, проценты - это всё было составляющей нашей жизни. Опять же – я приняла её, как решение задачи в заданных условиях, и не заморачивалась в эту сторону.
Нам было хорошо.
Ты решил пойти во второй институт, вечерний, говорил, что математики, полученной в МАИ, тебе не хватает. Говорил мне, чтобы мы пошли учиться вместе. На это я возразила, что мне моей математики пока хватает. Тем более, что строителям-монтажникам, с которыми я сейчас имела дело, она не очень-то и была нужна. А с другой стороны, неплохо, если вечером после непростого дня – работа-электричка-трамвай-институт-трамвай-электричка - дома тебя будет ждать горячая еда. Тут уж я постараюсь.
Итак, твой второй институт, затем аспирантура в Академии наук, вечные субботы в Ленинской библиотеке. Ты писал диссертацию.
Рождались дети, я боролась с бытом (как и все другие женщины) и периодически "раздувала огонь", чтобы не смел затухать.
Старалась не думать про то, что поставлен крест на карьере, на специальности, на учёбе...
Сейчас я вернусь немного назад. Это важно.
глава пятая Борьба
Это касается нашего дома.
После твоего развода наши хорошие знакомые помогли тебе устроиться на завод, который работал под эгидой военных-железнодорожников. Потому что там тебе, уже как неженатому, было положено общежитие. Это было для нас равносильно выигрышу трёхкомнатной квартиры в лотерею.
Не помню точно, что там произошло. Но когда все формальности с жильём были улажены, твоя беседа с Главным инженером поставила крест на этой затее. Так бывало часто в нашей жизни. Твой максимализм и нежелание идти на компромисс частенько приводили в действие "рояль в кустах", то есть меня.
Я поехала к Главному инженеру на встречу, о которой заранее с ним договорилась.
Вот и пойми – что человеку надо для счастья? У каждого свои приоритеты.
Думаю, что моё умение найти нужные слова в трудной ситуации, умение убеждать не раз помогало нам, да и сейчас помогает мне по жизни.
Сколько будет их у нас ещё впереди – этих встреч в кабинетах, где решалась наша судьба, судьба нашей семьи, а впоследствии, и судьба нашего проекта.
Но тогда слова главного инженера были началом. По-моему, он был майор.
"Я не привык менять своих решений. Это против моих правил. Но сегодня я делаю это. Ради Вас."
Затухающий костёр ожил.
Мы начинали новый жизненный этап.
В своей комнате 10-ти квадратных метров. Втроём.
У тебя была работа. То есть, главное было.
Осталось найти работу мне.
Удача подвернулась неожиданно.
"Управление Гражданской Авиации" набирало сотрудников во вновь созданный информационно-вычислительный центр. Конечно, это было далеко от моей "Графики", но уж от монтажников-строителей дальше вдвойне. Географически же это было досягаемо (ходили автобусы). Всё налаживалось.
Мы даже сумели сыграть свадьбу, когда Лене было уже полтора года. Приехали обе наши мамы. После загса (помню хорошо, что шёл дождик) мы поехали на нашу последнюю квартиру, которую снимали, предварительно договорившись с хозяйкой, где и отметили это событие в немногочисленном кругу наших московских и ленинградских друзей. Ночь перед свадьбой я не спала – готовила угощение.
Вскоре у нас появился Антон. Какое же счастье, что он у меня есть!
Зато беда подкралась незаметно.
Когда распределяли квартиры в новом заводском доме, тебя просто проигнорировали. То есть, обошли твою очередь, посчитав твой пятилетний стаж работы на заводе недостаточным для такого подарка нам – квартиры в новом доме. Необходимо было проработать лет 15-16. Как минимум. Про вклад речь не шла. Важен был срок. И ты "полез в бутылку". Заводские командиры в борьбе с тобой взяли в партнёры нашу соседку по общежитию. Подробности её поведения не стоят сегодня моего внимания. Скажу лишь, что ты работал, а я боролась за нас, уже четверых.
С утра пораньше с Антоном в зеленой коляске, которая очень гармонировала с моим костюмчиком на синтепоне (куртка и брюки) -так удобно зимой в дороге - я ехала в Москву, на Старую площадь, где тогда обитала партийная верхушка. За правдой.
Вы можете смеяться, но я её нашла. На наше счастье там перестройка уже гуляла, пусть пока только внутри коридоров партийных зданий. Она родилась там, эта перестройка, а до прилавков магазинов добралась значительно позже. За несколько дней до Нового 1986 года после моего визита к инструктору обкома партии (удивительно, но это была женщина) ты получил положенный тебе, но почему-то неразрешённый до сих пор начальством оплачиваемый 30-тидневный отпуск для написания диссертации, а наша семья две комнаты (вместо одной) в соседнем подъезде, в таком же общежитии.
Командиры вынуждены были "взять под козырёк", а "любимая" соседка осталась без предмета своей "любви".
Накануне защиты диссертации ты повторял и повторял текст своего выступления, а на следующий день я уже слушала его, этот текст, при большом скоплении учёных мужей. И была очень горда за тебя, когда выяснилось, что из 18 шаров только два были чёрными.
Вечером мы отмечали это событие в ресторане на Тверской. Были приглашены люди из Академии наук, близкие тебе люди, и это было хорошо.
Ты был счастлив.
Потом была "Звезда".
Таким образом, несмотря на все "происки мировой интервенции", ты работал по специальности, я где-то близко к ней, дети подрастали.
глава шестая Баллон
А потом у тебя родилась идея с баллоном.
Он – этот баллон – теперь будет идти с нами по жизни рядом, лет 15 точно.
Первый баллон ты мотал в нашей квартире (да-да, к тому времени она уже появилась у нас).
Старенькая "хрущёвка", от которой все, кто стояли перед нами в очереди на жильё, отказались. Я же, получая ключи от неё, плакала, не знаю - от горя (до чего же страшно там всё было) или от радости (вспоминая про "собственный свой дом"...)
Дети были отправлены к маме (было лето), потому что по квартире летали лохмотья от стекловолокна – основы основ твоих баллонов. Оно было повсюду. Тело кололось, чесалось, никакие перчатки и мытьё рук не могли справиться с этим монстром. Но ты терпеливо двигался в направлении своего изобретения. Этого у тебя не отнять. Трудолюбия и упорства. Каждый день начинался и заканчивался работой у компьютера. Идей у тебя тоже было не счесть.
Твои друзья-единомышленники помогали тебе.
А потом были испытания баллона.
Долгие семь месяцев закончились твоей победой. В руках был сертификат на производство. Нашёлся банк, который дал деньги, и фирма, твоя фирма, начала работать.
Вы мотали баллоны и продавали их вертолётному заводу под одну из новых программ, которые пришли на военные предприятия вместе с новым временем.
Но банк обанкротился.
Даже самые близкие люди не могут работать за идею – фирма распалась.
Каждое утро ты надевал костюм и галстук, брал в руки дипломат и шёл на работу. Добывать деньги. Ты не умел этого делать. Но вместо тебя делать это было некому. И ты добросовестно искал эти проклятые деньги. Между делом. А дело было прежним – ты усовершенствовал своё детище. Ты конструировал уже новый баллон. Большой. Для автомобиля. Наш с тобой баллон.
Но его время придёт чуть позже.
Поиск денег для продолжения работы длился где-то около двух с половиной лет. Ты не получал зарплату, но мы пережили это время. И дети не голодали. Хотя было непросто.
Москва бурлила. Она напоминала собой огромный котёл, в котором можно было отыскать всё что угодно. Это было время Артёма Тарасова. Я взяла курс коммерческого немецкого (с этим языком я всегда дружила) в институте иностранных языков и попутно закончила школу руководителя предприятия малого бизнеса (твоя идея и воплощение). И стала искать работу. В бизнесе.
Это объявление до меня прочли многие. По крайней мере, сорок человек прошли собеседование до меня. Почему именно меня предпочли всем другим, преимущественно мужчинам, было, собственно, не так уж и важно.
Но так или иначе у меня начался новый этап в жизни, незначительный по продолжительности (увы, увы), зато такой важный для меня и нашей семьи.
"Коммерческий директор в польской фирме" – звучало симпатично и влекло своей неизведанностью.
Однако я "очень круто взяла". С места в карьер.
Было интересно, хотя приходилось работать иногда по двадцать часов в сутки. Но зато мне за мою работу впервые в жизни платили соответствующее вознаграждение.
Для нас это было очень кстати.
Но судьба была начеку.
"Торопись медленно" – именно так, словами Козьмы Пруткова, она остановила мой бег декабрьским днём 1993 года в самом центре Москвы на так любимой нами станции метро "Пушкинская".
Был канун Нового Года.
Наша фирма получила первую железнодорожную секцию с польскими яблоками (четыре вагона).
Ночь накануне я не спала. Надо было отслеживать движение секции по железной дороге, чтобы утром к назначенному времени она стояла в нужном месте на разгрузке. Я замыкала на себе всю цепочку – таможня, сертификация, инспекция, договора с покупателями и т.д, и т.п.
Поставив секцию на разгрузку, "полетела" на таможню. Пришла фура с польскими огурчиками – какой товар к Новому Году!
В переходе метро Пушкинская-Чеховская, при выходе из вагона, мой "суперсапог" (с ботфортами – коммерческий директор должен выглядеть соответствующе) проваливается между вагоном и платформой. Кто-то, стоявший сзади меня, очень торопился...
"Подскользнулся, упал, очнулся, гипс..."
Так, или почти так, но об этой истории можно написать отдельную книгу.
А вспомнила я о ней лишь потому, что роль, которую она сыграла в нашей жизни, настолько велика и многогранна, что было бы непростительно с моей стороны обойти её стороной. (Вот такой каламбурчик.).
Г
од и восемь месяцев попробую уложить в краткое описание.
17 декабря 1993 года. В Москве забастовка врачей скорой помощи. 4 часа ожидания на носилках на полу рядом с постом милиции метро "Пушкинская". 57-я городская больница. Закрытый перелом. (Когда разрезали любимый сапог – отвернулась).
Первой приехала президентша фирмы. Вручила мне розу и спросила: "Кому и сколько надо дать, чтобы тебя перевели в отдельную палату с телефоном?"
Я засмеялась. "Некому. В этой больнице такой палаты нет".
Вместо операционной – 40 дней с подвешенным грузом. Этого времени было вполне достаточно, чтобы закрытый перелом перешёл в открытый.
Аппарат Илизарова. Неправильно поставленный (как выяснилось позже). Врачи, вечерами поглощающие в кабинетах спирт для обработки спиц аппарата.
От концентрированного раствора марганцовки, которым этот спирт заменяли по утрам в процедурном кабинете, вернее, от боли после его применения, хотелось залезть на стену.
В тумбочке две стопки – ампулы анальгина и шоколадки - плата за обезболивающий укол (одноразовых шприцев не было, а обычных хватало не на всех). Подарки, бесконечные подарки врачам. Но продвижения не было.
Вы вдвоём с моей сестрой увозите меня из столицы в Минск.
Заключение врачей – аппарат Елизарова стоит неправильно. Снова операционная. Новый аппарат.
Ты работал и попутно продолжал искать деньги на свой баллон. Моя фирма платила мне всё время, пока длилась эта эпопея с ногой, дети учились в Белоруссии, у бабушки.
После выхода из больницы встал вопрос – что дальше?
Я тогда ещё ходила с палочкой. По просьбе президентши стала "раскручивать" новый товар. У себя в Томилино.
Москве этот товар был ещё неизвестен. Это уже потом с экрана телевизора не будет сходить реклама. А пока мне привезли его домой и сказали – "Попробуй."
Вот так я начала собирать деньги на поездку в Израиль. Чтобы показать твой баллон там – а вдруг заинтересуются?
Потому что было ясно, что денег на продвижение баллона ты не найдёшь. У тебя другое призвание.
Очень благодарна за то, что жизнь дала мне этот шанс и я встретилась с этой удивительной женщиной, которая стояла во главе нашей компании. Конечно, хоть я проработала в её фирме недолго, но мой вклад в самом начале пути тоже считаю важным. Когда в стране был "дефолт", многие фирмы "упали", а наша фирма (её фирма) выстояла.
Итак, с баллоном под мышкой я уехала в Израиль к родственникам. Впервые почти за 30 лет у меня появился шанс их увидеть.
Улетала из Минска. Муж сестры смеялся – "Да кто ж тебя пропустит с этой штукой в самолёт?"
Действительно, с точки зрения безопасности, в том числе на самолётах, Израиль где-то впереди планеты всей.
Пять человек, вызванные сотрудником службы безопасности, стояли вокруг меня, периодически обсуждая проблему по переговорным устройствам и пытаясь понять – что внутри баллона. "Ничего", - говорила я. "Воздух. Это опытный образец. Везу показать его потенциальным покупателям."
Тот, кто должен был сказать последнее слово в этой истории, то есть большой начальник, отсутствовал (я улетала в воскресенье), ну, и меня с миром отпустили при условии, что "штуку" эту я не буду сдавать в багаж, а возьму с собой в салон.
Так, 25 июня 1995 года начался ещё один новый этап в нашей жизни.
глава седьмая Израиль
В Технионе города Хайфы – подобии Политехнического института – нашлись люди, которые заинтересовались баллоном. И назад, в Москву, я летела уже с надеждой. И с двумя новыми для себя словами, услышанными в Израиле – "сохнут" и "Наале". Первое – это министерство, которое занимается делами приезжающих в страну на постоянное жительство людей. Второе – название программы для 14-15-летних подростков.
Дочь наша была в этом возрасте. И мы решили оправить её учиться по этой программе.
Подготовка проходила в одном из центров Москвы, включая обучение языку.
На первый её урок в этот центр я поехала вместе с ней, да и Антон был с нами, чтобы не скучал дома один.
И надо же было такому случиться, что именно в этот день, именно в этом центре, состоялась встреча делегации, которая приехала в Москву из Израиля с целью поиска сотрудников для авиационного завода. Об этом сообщила в перерыве Лениного урока сотрудница центра. И пригласила всех желающих пройти в другой зал.
Я конечно же была сильно удивлена: самолёт в Израиле? Но послушать было интересно.
Молодой человек рассказывал о городе, о заводе, о новом самолёте бизнес-класса и в конце своей беседы попросил остаться лишь тех, кто имеет отношение к специальностям, которые он перечислил. В списке этом под номером один стояли "композитные материалы".
Я не понимала, что происходит.
Два с половиной года ты был без работы, и вдруг кто-то прислал тебе этот шанс из далёкой страны. Ты – "прочнист", композиционные материалы – это была основа твоих баллонов.
Такой шанс упустить было нельзя.
Я осталась ждать среди других. Тот, кто вел встречу, сам подошёл ко мне и спросил, кто я по специальности. Ответила, что я тоже авиационный инженер, но говорить сегодня буду о своём муже. В конце нашей беседы, заинтересованный, он сказал, что хочет побеседовать с тобой сегодня вечером. В час ночи делегация улетает.
Электричка мчит нас с детьми домой. У нас ведь тогда не было телефона. Какое счастье – ты дома!
И мы несёмся опять в Москву.
Гостиница "Космос". Мы сидим за столиком. Он задаёт вопросы, ты отвечаешь.
"...А если я изменю форму крыла?"
Ты знал. Ты отвечал твёрдо и уверенно. А дальше уже началось что-то совершенно непредвиденное.
"Вы бы хотели переехать в Израиль?" – спросил он почему-то меня.
"Почему – нет?" – ответила я, хотя даже малейшего разговора на эту тему дома у нас раньше не было.
"Вы мне нужны." – Эта фраза относилась уже к тебе. "Я даже знаю, что Вы будете у меня делать. Сейчас я напишу записку. Завтра Вы придёте с ней в сохнут, Вам всё объяснят – что делать и как."
Домой мы ехали молча. Мы были в смятении, не знали - радоваться или нет.
Но, конечно, рациональное зерно взяло верх над эмоциями. Мы никогда не собирались в Израиль, даже не говорили об этом. И вдруг – работа по специальности, ты будешь рассчитывать на прочность новый самолёт.
Все труды, все годы учёбы, которые ушли на институты, диссертацию – всё было не зря.
Пусть в Израиле.
Самое главное было то, что в такие годы (тебе было уже около пятидесяти) ты востребован. Тебя ждали на этом заводе.
Нам долго не выдавали паспорта (что-то проверялось и перепроверялось), а в день, когда мы были готовы к поездке, с самолёта просто сняли одну семью (ведь списки готовятся заранее), чтобы дать тебе возможность уже назавтра, по прилёту, приступить к работе.
Ты мучился внутренне, готовясь к отъезду, хоть и не подавал виду. Но я это чувствовала.
Я сама несколько ночей перед отъездом не спала. Мне не давала покоя другая мысль – имею ли я право распоряжаться детьми, увозить их из страны, где они родились и жили? Сама я интересовала себя меньше всего. Мне очень хотелось, чтобы в нашей семье наконец всё встало на свои места после долгих лет поисков.
Ты был достоин этого.
Первый год был просто сказкой.
С утра мы учили язык в ульпане. Потом за тобой приезжала машина и увозила на завод. Нам было легче, чем другим. Мы получали от государства "корзину абсорбции" – то, что имеют все - и дополнением к ней твою неплохую зарплату на заводе.
Можно было перевести дух после 17-ти лет достаточно скромного существования.
Я училась, а затем сдала экзамен на водительские права.
Коллектив на заводе был интернациональный и очень интересный. Человек пятьдесят инженеров были собраны Главным инженером (мальчиком 12 лет он приехал в Израиль из Киева) со всего мира – из Америки, Голландии, Франции. Именно он пригласил тебя сюда.
Из России было четверо. Остальные русские были русскими израильтянами. Когда вы с твоим главным обсуждали какие-то инженерные проблемы, то в эту комнату, где на огромном столе были разложены чертежи самолёта, народ собирался, чтобы поприсутствовать при этом действе.
Сколько сил ты ни прилагал, язык давался тебе плохо. Что английский, которому руководство завода отправило тебя подучиться, что иврит.
Но математика, она и в Африке – математика. Вы общались, каждый на своём родном языке, прекрасно понимая друг друга, ко всеобщему восхищению публики.
За год нашего присутствия на заводе (увы, увы, мы тогда, "зелёные, как трояк" были в полной уверенности, что этой сказке не будет конца) запомнились два события.
Презентация на заводе (через месяц после нашего приезда) и празднование праздника Пурим.
Первое оставило свой след тем, что в то время, когда мы восхищались игрой Хайфского симфонического оркестра, стена ангара, в котором всё это мероприятие происходило, начала медленно подниматься, и там, за стеной стали взлетать один за другим самолёты. Это было незабываемое зрелище. Мы все вышли на улицу и созерцали уже там.
Второе – праздник Пурим, один из любимых в стране, имеет несколько характерных черт. Одна из них – маскарадные костюмы.
Наряжаются все – от малышей в колясках и школьников до маститых директоров и руководителей фирм.
Чтобы попасть на заводской праздник, надо было придти в костюмах. Спасла меня моя швейная машинка, чудом оказавшаяся в нашем багаже, который плыл морем – 160 кг разрешённого груза, по 40 кг на члена семьи. 160 кг твоих книг. Твоей технической библиотеки, любовно собранной за эти годы. Всё, что не уложилось в разрешённые килограммы, ушло в Академию наук.
Недолго думая, я решила одеть нас Иваном да Марьей. Только наоборот. Марьей был ты, а роль Ивана досталась мне. Лишь потом я узнала, что когда в этот праздник мужчина переодевается женщиной, и наоборот, - это "высший пилотаж". В ход пошёл кусок плотной ткани, зачем-то оказавшийся в чемодане. Из него я соорудила для тебя сарафан. Чудный ситчик в оранжевые горошки (так и не успела до отъезда сшить из него шторки на кухонное окно) пошёл мне на косоворотку. Подкупить пришлось лишь парик с белыми волосами для тебя – я заплела их в косу, вплела в неё шарф – и капитанскую белую фуражку, уже для себя, которую обшила тем же ситчиком.
Белорусская скатерть с орнаментом преобразилась в фартук и кокошник для тебя. Я принесла записанную на кассету песню "Вдоль по улице метелица метёт", переведённую на иврит, и сказала, что нам надо разучить лёгкий танец.
Ты протестовал. Сказал, что никогда в жизни не вырядишься таким "чудищем" и тем более "не станешь плясать под мою дудку." Роль дудки исполняла твоя же гитара, игриво выглядывающая из-за моей спины. Три дня понадобились мне, чтобы воззвать к твоему разуму или чему другому (уже не помню), но когда наряженные и раскрашенные мы открыли заводскую дверь, - ты шёл первым – девушки в баре потеряли дар речи.
Всё было так классно. Ты был "королевой бала". И первый приз – блестящий немецкий чайник – достался, конечно же, нам.
Вот такая это была сказка.
А сказки, как всем известно, имеют обыкновение заканчиваться.
глава восьмая Южная
После года твоей работы на заводе (сам завод просуществовал в общей сложности пять лет) закончились спонсорские деньги. Швейцарская фирма "Евровейшн" не торопилась с новым вложением. И начались проблемы...
Описывать их не буду. Помог случай. Друг нашей семьи принёс объявление в газете, что требуются идеи для новых проектов в "технологическую теплицу".
С этого момента я буду рассказывать подробно. Этот кусочек нашей жизни необычный. Он достоин того, чтобы ещё раз вспомнить о нём.
Два слова о самой "теплице".
Есть такое интересное образование в Израиле. В своё время, когда поток репатриантов из Советского Союза был значительным, оно сыграло свою роль в трудоустройстве людей из мира науки, инженеров, кандидатов и докторов.
Таких теплиц было около тридцати. Сейчас немного меньше.
Руководит ими Главный Учёный страны.
Приехали мы не в первых рядах (70-е, 80-е годы), а в 96-м году.
Потому и место для нашего проекта, твоего проекта, нашлось там, куда народ не очень стремился. Это были территории, в то время ещё принадлежавшие Израилю, а теперь уже отошедшие к Палестинской автономии.
В основе проекта лежало производство усовершенствованного баллона. Это был уже не тот маленький, с которым я приезжала в Израиль "на разведку", а большой – 48 литров - для автомобиля, работающего не на бензине, а на альтернативном экологически чистом топливе – сжатом природном газе. Ты работал над ним ещё в Москве.
И "лежащий под сукном" он оказался очень кстати. Мы прошли долгий путь
принятия проекта под крыло Главного Учёного – независимые проверки, презентации, поиск инвестора. Главный Учёный даёт на первый год 85% финансирования бюджета, 15% приносит инвестор.
В нашем случае всё было иначе.
Мало того, что мы получили 100%-е финансирование от Главного Учёного на первый год (этого удостаивались только особо интересные проекты), но и директорство тоже было нашим. Поскольку проект был финансовоёмким – нам предстояло построить целое опытное производство - цех по намотке баллонов, проверке и испытанию их – мы не могли пригласить для работы людей со стороны, так как не смогли бы просто заплатить им за работу. Как правило, директоров для проектов приглашали руководители теплиц. Это были специалисты, которые много лет в Израиле - хорошее знание языка было обязательным для дальнейшей связи с Главным Учёным и партнёрами в доведении проекта до логического конца.
Мы выставили условие, что директорство будет нашим, и нам пошли навстречу. Третьим в нашей группе был лишь бизнес-менеджер Аркадий, которому зарплата была не нужна, так как у него была другая основная работа. Вы познакомились с ним ещё на заводе.
Вот так всё начиналось.
Вернее, не совсем так.
Чуть раньше мы сидим все трое вместе с директором теплицы в каком-то кафе. Перед нами лежит бумага, где расписаны выдвинутые нам условия:
Или мы с 1 марта 1999 года начинаем работать над проектом именно в этой теплице, на так называемых территориях, или деньги Главного Учёного уходят на другой проект. Вы с Аркадием не хотите ехать в эти негевские пески. Я же, понимая, что единственный на тот момент шанс уплывает от нас, на вопрос директора – "Так вы начинаете?", отвечаю: "Да."
"Кто-то должен начать работу в этот день. Кто?"
"Я", - отвечаю я.
Вот так, сев за руль купленной накануне машины (торопились сделать это, так как без машины там, на территориях, делать было нечего), я поехала почти через всю страну на юг, не имея ни малейшего опыта вождения на трассе. Предварительно мы проехали этот путь с Аркадием, а по пути я запоминала дорогу, записывая все повороты и переходы с одной дороги на другую.
глава девятая Проект
О, я помню этот путь, словно проделала его вчера!
Как щенка бросают в воду, я была брошена на правую полосу главной дороги Израиля с севера на юг, с пробками в центре страны и "горячими" восточными водителями на всём её протяжении. На первом же повороте уехала не туда, и вместо полутора часов для этого участка где-то через часа два с половиной была остановлена на территории военной базы, заехав туда по ошибке. Но в конце концов добралась до этой затерявшейся в песках теплицы.
В огромной комнате, предназначенной для нас, из мебели были лишь письменный стол и стул. На столе стоял телефон и лежала толстенная книга "Золотые страницы" с номерами телефонов всех фирм страны. Конечно, на иврите.
Вот так это всё начиналось.
Первый месяц я жила одна в соседней деревне. Вернее, не одна. Чтобы мне было не так страшно, я взяла с собой нашу кошку Ксюшу.
Палестинские территории были совсем рядом.
Часа в четыре утра меня будил звук их музыкального инструмента, приглашающий к утренней молитве. Мы с Ксюшей шли на прогулку, так как уснуть уже не удавалось.
Вы с Антоном приехали через месяц. Лена училась в центре страны по программе "Наале".
Жили мы затем в поселении Рафиях-Ям на границе с Египтом.
Теплица находилась в другом поселении за 12 километров.
Твоя идея – начать производство баллонов высокого давления для сжатых газов применительно к автомобилю, сделанных из композитных материалов, то есть лёгких, но в то же время прочных (твоё "ноу-хау"), должна была воплотиться в теплице в целое производство: несколько станков плюс намоточная машина плюс испытательная лаборатория. Всё оборудование было твоей разработкой.
Ты заменял собой целое конструкторское бюро - был одновременно и разработчиком и изготовителем чертежей.
Я вела переговоры с подрядчиками. Заказывала материалы, детали, конструктивные элементы.
Аркадий вел переговоры с потенциальными инвесторами и заказчиками. Ну, это в двух словах.
Работать было очень интересно.
Хочется описать один из значительных, на мой взгляд, моментов.
Любой проект в начале работы получает аванс согласно представленному бюджету. Затем отчитывается за его использование. И только потом, предоставив план на дальнейшую работу, получает деньги на своё продолжение.
Наш проект после аванса получил письмо от Главного Учёного, в котором говорилось, что проект слишком дорогой (а это было действительно так), и Главный Учёный считает нецелесообразным его продолжение, то есть дальнейшее вложение в него денег.
Ни директор теплицы, ни его помощники, как мы потом поняли, не собирались возражать Главному Учёному, и тогда мы решили бороться за себя сами.
Мы нашли, что самые дорогие по затратам части проекта – прессформы, а также другие конструктивные элементы самого баллона, да и станков - можно изготовить в Москве, это будет в десятки раз дешевле.
Подготовив все предложения по ценам, "будучи во всеоружии", я попросила Главного Учёного о встрече.
Даже не поставив в известность руководство теплицы, мы просто пошли ва-банк.
Интересная деталь. К тому времени деньги мы не получали уже несколько месяцев (пока шла переписка с Главным Учёным). И поехала я, что называется "без гроша в кармане". (На непредвиденный случай там, в кармане, была лишь кредитная карта. Увы, ничем не обеспеченная).
Живя в пустыне, я просто выпустила из виду, что в центре Тель-Авива мне могут понадобиться деньги.
В поисках стоянки для машины я несколько раз объехала безуспешно вокруг башни 20-ти с лишним этажей, где находится Главный Учёный, и ничего не обнаружив, остановилась у платной стоянки. Но нужны были только наличные.
Карточка здесь была не нужна. Оставалось каких-то пять минут, а опаздывать было нельзя. Подъехала к какому-то частному дому и, "растрогав" своим рассказом хозяев, оставила машину во дворе. Схватив схемы, плакаты, предложения цен – я уже мчалась к башне.
Кстати, она так и называется – "Тауэр".
Нужный этаж. И я в кабинете Рины Придор. Именно она курировала теплицы и принимала все командирские решения.
"Сколько времени у меня есть?" – спросила я.
"15 минут" – был ответ.
Беседа наша длилась 45 минут.
Мы с тобой доказали, что сумеем изготовить все станки, заказав часть оборудования в Москве, пластиковую трубу привезём из Германии, а главный элемент – стекловолокно – получим из Голландии. Всё остальное сделают наши подрядчики в Израиле – их было в общей сложности около пятидесяти.
Рина Придор оказалась умной женщиной. Она меня поняла, даже невзирая на мой недостаточно продвинутый к тому времени для директора проекта иврит.
Она вызвала секретаршу с блокнотом и продиктовала ей по пунктам программу действий.
Это была победа.
Наша с тобой победа. Больше вопросов к нам не было. Финансирование проекта было продолжено.
Забегая вперёд, скажу, что слово мы сдержали. Всё оборудование было изготовлено. Первые баллоны после намотки прошли испытания в нашей лаборатории.
Это была очень интересная работа.
Дважды мы уезжали на европейские конференции по нашей тематике.
А ведь когда-то мы были "невыездные" – у тебя была первая форма секретности, у меня – третья. Зато сейчас, когда мир стал открытым и для нас, мы с интересом прикасались к этой новой для себя свободе. Красавица Барселона, строгий шведский Мальмё, переговоры в Италии – целых четыре потенциальных покупателя твоих баллонов! Об одном из них надо сказать особо.
Эта компания находится в городке Бари, что на юге Италии, рядом с Сицилией. Мы попали туда, к слову сказать, гораздо раньше российского президента Медведева.
Переговоры прошли успешно. Нас пригласили открыть своё производство в Италии. Считаю, что наша "неповоротливость" сыграла свою роль в том, что ни это предложение, ни другие так и не состоялись. Нашего опыта в маркетинге оказалось недостаточно, чтобы правильно распорядиться твоим изобретением.
Сейчас, прокручивая все эти предложения ещё и ещё раз, я понимаю, что где-то мне не хватило убеждения, а может быть и женской хитрости, чтобы подвести тебя к принятию решения. Убедить в его необходимости!
Вы с Аркадием "сражались" за проценты долевого участия, а я пыталась доказать, что надо брать любое предложение, если оно даёт возможность для движения вперёд. Тем более в такой стране, как Израиль. Крохотной стране, которая с природным газом знакома лишь понаслышке. Это не та Европа, которую мы наблюдали на конференциях – продвинутая в том, что касается природного газа, и уверенная в себе.
Италия, Франция, Швеция, множество других стран. Ну, и конечно же США с их "Линкольном". Израиль не был готов к столь бурному нашествию альтернативного топлива. А вы всё выжидали и выжидали. Вспоминается, как на конференциях представители других компаний с интересом останавливались возле нашего стенда, расспрашивали про баллон, с удивлением рассматривали, что за компания такая – CTI (Composite Technology Institute) появилась в этом маленьком Израиле. Поскольку Аркадия с его английским на всех не хватало, я познакомилась с парой из Бельгии – Стефаном и Наташей. Она – русская, работала в представительстве Росии в ООН. Он же, владея русским языком, был моим помощником в общении с французской фирмой ULLIT, американской Линкольн и администацией европейского союза по проблемам природного газа ENGVA.
Наш проект просуществовал три года. К концу третьего года мы уже работали просто так, без денег, пытаясь найти инвестора. Но к нашему несчастью, экономический кризис "прикрыл" карманы потенциальнх инвесторов. Они заняли выжидательную позицию. Мы же ждать не могли.
глава десятая Печальная
Ты нервничал. В один из дней, когда "промедление было просто смерти подобно" – ведь не получая никаких денег, мы продолжали их выплачивать за машину, за купленную в Кирьят-Шмоне квартиру, которая к тому времени была уже построена, и в которой пока жили другие люди – я вспомнила про твоего руководителя с авиационного завода.
Судьба была к нам благосклонна. Ты был нужен для нового проекта – самолёта для Германии.
Я отвезла тебя в центр страны, где ты должен был работать и жить, приезжая домой лишь на выходные.
Но решив экономическую задачу, мы, как это частенько бывает (говорю "мы", потому что считала всегда, что ответственны всегда двое), стали отдаляться друг от друга.
Не вдаваясь в подробности и не делая никаких выводов, скажу только, что в самую сложную для отношений двоих людей минуту, один из них должен обязательно оказаться мудрее, чтобы противостоять самому худшему.
Мне мудрости не хватило. А ты не мог быть один. Я знала это. Двадцать лет назад ты сам говорил мне об этом.
Вот так и произошло то, что произошло.
Когда мы провожали тебя в Москву, сидя в кафе Тель-Авива – я, дети, нащи друзья Саша с Эллой – я желала тебе удачи. Ты ехал в свою любимую Москву, тебя там ждал новый проект, новая работа, поскольку к тому моменту в Израиле ты уже не работал по специальности. Мы верили, что у тебя всё получится.
Вспомнилась фраза из известного анекдота, которую любил повторять мой начальник вычислительного центра, когда я говорила, что не смогу придти на субботник – не с кем оставить маленькую дочь. И на его вопрос: "А где муж?" – отвечала: "В библиотеке" (имея в виду Ленинскую, это было время перед защитой твоей диссертации). На что он тут же добавлял: "Ага, у неё и заночует".
Вот так и я. Думала, что ты уехал в Москву со своей библиотекой, но оказалось не только с ней одной. Дети знали. Я, как это частенько бывает, обо всём узнаю последней. Я понимала, что Израиль – это не твоя страна. Ты рвался в Россию. И я желала тебе только удачи. Всё остальное было за строкой.
За последнее время, перед твоим отъездом, мы виделись три раза. Первый раз у адвоката (твоя затея). Именно тогда ты назвал мне эту причину, что пришла тебе в голову – почему, на твой взгляд, у нас возникли трения. Мне было смешно. За 22 года нашей совместной жизни мы ни разу не только не обсуждали, но даже и не подумали об этой возможной причине для ухудшения отношений. Это были не твои мысли. Вторая наша встреча была в Беер-Шеве. Ты так решил. Я не возражала. Не знаю, была ли права. До сих пор не могу для себя ответить на этот вопрос.
И третья – это мы провожаем тебя в Москву.
Антон тогда только начал службу в армии, он приехал в солдатской форме, с рюкзаком, прямо с базы. Вы с ним долго говорили о чём-то.
Ты был радостный, одет уже по-другому, в другом стиле (сразу заметила это, хотя мысль эту развивать не стала).
Ты уезжал с надеждой. И я была этому рада.
Ты ехал "раскручивать" новый проект. Это было главным во всех наших мыслях. Но кроме мыслей, была ещё жизнь. Наша жизнь с Антоном. Которая прошла уже вдали от тебя, и хочется немного рассказать о ней.
Когда я узнала от детей эту "главную новость", привыкнуть к ней было непросто. Тебе-то работу я тогда нашла. Сама же осталась без работы.
А нас было пятеро.
Кроме меня – Антон, машина, кошка Ксюша и её сын – наш Маленький. Лена с Ромой жили уже отдельно в Тель-Авиве.
Город, в котором мы застряли (наш проект в числе других перевели туда в другую технологическую теплицу), был никакой в смысле работы.
Хваталась за всё, что только попадалось на пути.
Но утром обязана была проводить Антона в школу, накормив и завернув пару сэндвичей с собой на обед. Это было главным в моей жизни.
Сорваться с места я никуда не могла. Так как Антон заканчивал школу. Квартира, в которой мы жили с ним в это время, была небольшая (а значит недорогая), но жутко жаркая. Он приезжал из школы после 16-00, то есть, уже к вечеру. Да и в его комнате уже было прохладно. Я же, чтобы немного поспать перед ночной сменой, привезла в "теплицу" матрац и спала пару часов в нашей комнате, где был кондиционер, а в ночь ехала на работу на текстильную фабрику. Но и там вскоре грянуло сокращение. Потом было много всего – развозила газеты по ночам, падала в обморок от жары в клубничной теплице, стояла у конвейера – фасовала зелень – петрушку, укроп, базилик и ещё много всего разного.
И везде спасала меня моя машина. Как же ты был прав, оставив мне этого моего друга, мою "ласточку". Потому что на ней я везла на работу ещё и других работниц и соответственно имела предпочтение перед остальными.
Проводив Антона в армию, я переехала в Хайфу, где было больше работы.
Но напряжение – нервное и физическое – не могло пройти просто так.
Месяц провалялась в больнице.
Дети заставили меня продать машину, так как практически все средства уходили на её содержание.
Я долго сопротивлялась этому решению, но доказать что-либо не сумела.
Тяжёлый этот день для меня я помню очень хорошо.
Это было расставание с моим лучшим другом. Я на ней объездила четыре раза вокруг земного шара, если ехать по экватору. Этот друг спасал меня, был рядом в трудную минуту, а я расставалась с ним.
На работу в тот день не пошла. Со слезами провалялась на диване.
Эта горечь ещё долго сидела в душе. Лена смеялась: "Как можно так переживать из-за какой-то консервной банки?"
Да, новое поколение более прагматично.
Такие разные наши дети. Лена взяла у тебя рациональный ум, и я очень этому рада. Хотя бы не будет заморачиваться по жизни вроде меня. Восхищаюсь тем, как она с первого дня сама управляется со своей дочкой, с Майечкой. Всё спорится в её руках. А Рома всегда рядом, настоящий помощник. Лена получила недавно первую степень – закончила Открытый университет, факультет экономики и управления. Антон же стал моим телохранителем. Это подарок мне свыше.
Но за все подарки надо платить. И я не исключение.
Расскажу об одном событии, которое мы пережили недавно.
Отслужив в боевых частях (время его службы пришлось на вторую ливанскую войну), Антон вернулся домой. Работал в большой компании, занимался технической поддержкой интернета. С компьютером он подружился ещё в школе – этот курс у него был профилирующим.
Но увлечения его отличны от твоих. Его привлекают другие науки. На все мои разговоры об учёбе он отвечал одним доводом – "А что дала учёба тебе, папе? Вы счастливы?" Мои аргументы были для него не слишком убедительными.
И только после этого страшного дня, который случился в нашей жизни, когда Антон принёс эту жуткую новость, с которой теперь нам надо было жить, что-то случилось. Он решил идти учиться. В технологический колледж. Я была этому очень рада. Поменяла немного график своей работы – жизнь научила меня быстро перестраиваться в заданных условиях. Но через несколько дней он позвонил и сказал, что обещанной стипендии не будет (за учёбу в Израиле надо платить), да и с общежитием не всё так просто (колледж находится в Иерусалиме), а потому он возвращается домой.
Я сначала поддержала его, так как решила, что он будет учиться дома, в Хайфе. Но потом поняла, что запал его иссяк. И тогда во мне проснулась та самая "я", которая когда-то боролась за тебя, за нас. Я поняла, что обязана что-то предпринять.
глава одиннадцатая Оптимистическая
Добрые люди помогли мне назначить встречу с директором колледжа.
Антон в этот день был в Иерусалиме по своим делам.
И я поехала в Иерусалим. Поехала не одна. В моей сумке лежала папка с твоим самолётом, а в ней рекламный проспект нашего баллона.
И во время встречи с директором колледжа, когда наступил подходящий момент, я рассказала и о том, и о другом, чем очень удивила директора. Я ни о чём не просила, он понял это сам – твой сын обязан учиться, а поскольку ты не можешь сейчас помочь ему, значит, за тебя это сделает страна. То есть, Антон возобновляет учёбу, получив и общежитие, и стипендию.
Это было своего рода дежа-вю. Повторение моего похода к Главному Учёному. Только сейчас я боролась не за нас, а за нашего сына, а ты помогал мне в этом. Мы победили с тобой вместе на этот раз, снова продемонстрировав всем ещё сомневающимся, что двое вместе – это великая сила. И она не имеет границ.
Ведь сегодня, когда тебя нет с нами, у меня остались лишь воспоминания, фотографии и несколько рекламных проспектов на наш с тобой баллон. Всё остальное, что касается баллона, в Москве, и, на мой взгляд, потеряно для общества.
На мои два письма твой сын, который сейчас в Москве продолжает твои дела, мне не ответил.
Жаль. Но я оставляю это без комментариев.
Каждый имеет право на свой взгляд на мир и свой выбор.
Какая всё же интересная штука, эта наша жизнь!
16 февраля у нас с тобой родилась внучка. Родилась в твой и Ленин день –
16-го. То есть, нас снова пятеро.
Ты ушёл, но не меня оставил вдовой. А посему для меня физически ничего не изменилось. Мы простились, когда ты уехал в Москву работать над новым проектом.
"Берегите друг друга!"
Эти три слова я бы выгравировала на обручальных кольцах. На разных языках.
Как жаль, что я не уберегла тебя...
глава двенадцатая Диагноз
Вечером позвонила Лена.
"Мама, у меня плохая новость от папы. Он попросил меня сказать тебе об этом".
Я попросила у Лены твой номер телефона – за эти годы в Москве ты поддерживал связь только с детьми.
"Привет!" – твой смеющийся голос в трубке телефона немного успокоил.
Я сказала: "Ты покупаешь билет и завтра первым рейсом прилетаешь в Израиль".
Ты засмеялся: "Узнаю свою Серафиму". Слово "свою" резануло по уху, но я продолжала настаивать на своём. Интуитивно я чувствовала, что здесь мы сумеем тебя спасти. Мы – все вместе, а главное, это то, что я буду рядом. Мне всегда удавалось спасать тебя по жизни.
Ты сказал, что подумаешь.
Назавтра у меня уже была назначена для тебя очередь к какому-то профессору – его нашёл Антон – лучшему в Израиле, я сообщила тебе об этом электронной почтой. Но ты решил по-своему. Впрочем, как всегда.
Ты хотел делать операцию в России. Ты доверял ей больше. Убедить тебя в обратном мне не удалось и на этот раз. Просто у меня не было соответствующего статуса.
До сих пор считаю, что обязана была настоять, обратиться за помощью к Аркадию – он, узнав эту печальную новость, плакал и говорил, что он заставил бы тебя приехать сюда.
Возражая мне, ты ссылался на испытания установки – кто ж отпустит?
Я пыталась привлечь на помощь внучку – говорила, что у тебя есть повод познакомиться с ней и причина, чтобы приехать, хотя бы на короткое время. И мы успеем сделать необходимые врачебные проверки.
Но ты не прилетел.
Счёт пошёл на дни.
После операции, когда мы с Леной говорили с тобой по телефону, ты был бодрый, улыбался и ждал ответов на анализы.
Казалось, что всё будет хорошо.
Но позвонив тебе через две недели, я не услышала твой голос, в трубке было молчание. Через какое-то время глухой голос, так не похожий на твой, по слогам произнёс – "Я не могу говорить после химии". Подумала, что мой звонок попал во время процедуры, и перезвонила вечером. Ты пытался улыбаться: "Думаешь, что за такое короткое время мне стало легче?"
И тогда я поняла, что происходит что-то неотвратимое.
На моё: "Тебе плохо?" Ты ответил: "Да, мне плохо."
Говорил ты еле-еле по слогам.
От неожиданности я закричала в трубку:" Ты сильный! Ты должен это выдержать! Я целую тебя крепко!"
"Позвони мне через три дня" – это были твои последние слова.
Потому что через три дня наступило 28 мая.
Вот твоё последнее письмо Антону:
18 апреля, 9-33
Привет, сыночка.
Что же ты не пишешь своему папулечке? Он так ждет твоих писем.
У меня все хорошо. В понедельник 20-го апреля меня кладут в больницу.
Не волнуйтесь. У меня есть и будет все хорошо.
Позавчера, при большом скоплении народа, провел последние эксперименты по воде.
Все получилось так, как я задумывал.
Я прыгал там, как горный козлик 96-ти кг.
Я бил себя в грудь и кричал, что я гений!
Надо заметить, что с их стороны никаких возражений не последовало.
Я пел им: "Замрите ангелы, смотрите - Я играю!!!
Моих грехов разбор оставьте до поры.
Вы оцените красоту игры".
Остались довольны все.
4,5 года я тратил чужие деньги. И вот настал момент, когда я смогу расплатиться.
Там уже начали строить планы по маркетингу, по продажам.
На что я ответил, что надо немного подождать. Осталось совсем немного.
Положат, немного поморят голодом, потом возьмутся за ножи.
А там либо выйду, либо вынесут.
До свидания
Виктор
После этого письма я сказала тебе, чтобы не говорил так никогда больше. Нельзя шутить с судьбой.
Видишь, судьба выбрала самый подходящий для неё вариант.
Да, мы с тобой не сумели осчастливить Израиль и весь остальной мир твоими лёгкими баллонами для автомобилей. Да, я не уверена, что без тебя доведут до ума твою установку в Москве. Да, очень жаль, что я не могу предложить французской фирме ULLIT твою намоточную машину ( а когда-то фирма мечтала купить её у тебя, но ты не согласился: "Как можно продавать курицу, несущую золотые яйца?" – это были твои слова).
Но зато в какой-то стране (а может быть, и странах) летают самолёты с разработанным вами с Аркадием приспособлением для этих самых самолётов.
глава тринадцатая
Жизнь продолжается
В конце ноября мы смогли собраться все вместе, чтобы отметить день рождения Лены (ждали Антона с военных сборов).
Дни рождения наших детей – это мои любимые праздники. Сейчас к двум добавился третий – 16 февраля, это день рождения Майечки. Это моё солнышко. Она так похожа на него своей улыбкой и рыжими волосами.
Дети, Майечка – это твоё продолжение, а значит, ты по-прежнему с нами.
Приходишь, говоришь, поёшь эту песню любимого тобой Юрия Визбора, которую ты пел мне всегда:
Здравствуй, здравствуй, я вернулся,
Я к разлуке прикоснулся,
Я покинул край, в котором
Лишь одни большие горы,
Меж горами перевалы,-
В том краю ты не бывала,
Там звезда есть голубая,
В ней угадывал тебя я.
Здравствуй, здравствуй, друг мой вечный,
Вот и кофе, вот и свечи,
Вот созвездье голубое,
Вот и мы вдвоем с тобою,
Наши дни идут к закату,
Мы, как малые ребята,
Взявшись за руки клянемся,-
То ли плачем, то ль смеемся.
Здравствуй, здравствуй, милый случай,
Здравствуй, храбрый мой попутчик,
Разреши идти с тобою
За звездою голубою,
И на рынок за хлебами,
И с корзинкой за грибами,
И нести вдвоем в корзинке
Наших жизней половинки.
Здравствуй, здравствуй, я вернулся...
23 декабря 2009 года
Хайфа, Израиль