Вот эта ваза из цветов была выставлена в парке имени Степана Халтурина в гор. Кирова , но простояла одно лето,на следующее лето её куда-то увезли в другое место. Говорили, что автор этого произведения искусств политический заключённый, получивший свободу за создание вазы, но возможно это легенда. Снимок сделал школьник - Герман Смирнов.
А время не шло, оно просто бежало с марафонской скоростью, т.е. и не быстро и не медленно. Военкомы протестировали меня через медицинские комиссии и, как писал ранее, едва не сделали из меня десантника и подводника, но, слава Богу, пронесло, и кого они из меня сделают, предстояло ещё узнать, а пока находился в полном неведении? Но мне это не мешало жить, гулять и наслаждаться пока своей беспечной жизнью юноши – призывника и по уши, и без ума влюблённого, в мою Наденьку.
Мне исполнилось уже 18 лет, и я начинал уходить из - под воспитательной опеки родителей и всё больше попадая под воспитательную юрисдикцию своего государства и его органов. Как-то после окончания танцев в парке, видимо, слишком эмоционально и бурно её, покидая, толкнул милиционера, стоящего на выходе. Моментально, с заломленными руками был препровождён в ближайщий ментовский пикет, где был составлен протокол на нарушение общественного порядка. Освободиться от «обезьянника» мне помог один опер, который всегда был в гражданском, и жил на нашей улице – Порошин. Порошина я тоже знал, но только визуально, ни в каких контактах я с ним раньше не был. А Порошин знал моего отца - это меня спасло, и меня быстро выпустили, но протокол сохранили и он в дальнейшем имел последствия, но тоже всё обошлось, так как я уходил в армию, на завтра, и меня приехавшие за мной милиционеры на мотоцикле, оставили в покое.
Политически я был также « аттестован»- пионером с девяти лет, и в 14 лет ещё в школе вступил в ряды ВЛКСМ. Комсомольский Билет и сейчас хранится в моих личных архивных документах совместно с профсоюзным и другими награждёнными производственными грамотами. В ряды ВКП (б) и позже КПСС я никогда не помышлял вступать, хотя позже и уже после армии меня пытались агитировать некоторые «товарищи» по работе, но к этому времени и за время службы в армии у меня сложились чёткие убеждения относительно этой «организации» и позднее только утверждались. Может быть, кому-то покажется странным, что я, воспитываясь в семье, двух коммунистов, (мамочка тоже вступила) и чекиста, я не совершил этой акции. Огромное количество прочитанных книг, и с детства, рано научили меня размышлять и анализировать людей и их действия, а к «коммунистам» у меня было особенное и пристальное внимание, мне всё больше и больше претило оказаться в их рядах! Много могу рассуждать на эту тему, но не ставлю сейчас это целью и тема для меня не приятная, а то, что не совершил тогда этот опрометчивый поступок и сегодня горжусь этим!
Впрочем, опять меня куда-то занесло, о другом - же хотел писать в этой главе.
Письма продолжали приходить из Ленинграда, но я был к переписке снисходителен и не горел особым желанием встретиться с родной мамой, поэтому и не всегда отвечал на письма, а о чём собственно и писать? Повседневность и реалии текущего дня, моя любовь, встречи, гуляние – допоздна, занимали всё моё время и голову тоже.
На той стороне (В Ленинграде) тоже почувствовали это и, видимо, решили действовать и не ждать от меня особых приглашений и радушных встреч.
Совсем не помню этой даты, но как-то я уже вернулся с завода, разгар лета, кажется, был июнь месяц. Ко мне подходит Юра Илларионов и говорит, что моя родная мама у них и ждёт меня. Удивлению моему не было предела, и я не был готов к таким неожиданностям, а отступать, как я это сделал в прошедший раз, уже было нельзя – сам же заварил все эти события, да и потом я же уже взрослый и должен держать ответ за свои поступки?
Почему я так сейчас пишу и рассуждаю? Да именно такие мысли и родились в моей голове, когда я пошёл вслед за Юрой на встречу с Александрой Алексеевной. Нет. Я не чувствовал ни особых волнений или какой-то радости от этой, не особенно нужной мне и встречи. Ну да! Если я что-то получил от своих прежних просьб, то должен и обязан держать ответ? В голове была просто настоящая каша от мыслей, я пытался представить и проиграть сценарий этой встречи и у меня ничего не получалось. Как сразу назвать и что - броситься на шею женщине с возгласом – Ах! Моя мама, как долго я ждал этой встречи!
Так всё это только в фильмах и книжках, а я же не персонаж и не артист, тем более воспитан в жёстком антогонизме к этой женщине. Лукавить и подвергать себя угрызениям совести перед» мамочкой» я тоже не мог, так как с детских лет был всегда прямой, правильный, открытый и правдивый – непосредственный, говорит сейчас про меня, моя последняя супруга. Если честно, то у меня было такое ощущение, что иду на эту встречу, как преступник идёт на эшафот! Ужас! А время и метры до входа в Юрин дом неумолимо сокращалось. Но неотвратимость встречи была уже реальной и надо быть мужественным!
В дом мы не зашли, и я остался во дворе, встал напротив крылечка, из которого вскоре и вышла женщина - худощавая, в шляпке, со сверкающими подвескам (серьгами) в ушах и аналогичным колье на шее.
- Здравствуй, Герман!
- Здравствуйте – ответил я.
- Герман, я же твоя мама.
- Да я знаю и вижу, невнятно пробубнил я, с кашей во рту.
- Ну что же ты такой не решительный и испуганный?
- Не знаю, снова пробубнил я в ответ.
Не знаю, и плохо помню, как, и были ли ещё какие-то эмоциональные атрибуты встречи, но чётко помню, что целоваться, или обниматься я был - ни духовно, ни эмоционально не готов.
- Ну что же, Герман! Нам надо как-то отметить нашу встречу?
- Наверно, но Вы появились так неожиданно, что я к встрече совсем не подготовился и банкет тоже не подготовил.
- Мы эту проблему сейчас решим и поедем к моей сестре – Фатине у неё и отметим нашу встречу!
А я и не знал, что в Кирове живёт ещё и моя родная тётя и на той улице, по которой я проезжаю два раза в день – с работы и на работу, улица «профсоюзная».
Не знаю, что думает обо мне сейчас читатель, читая эти строки? Может он осуждает меня за неприветливость к родной маме, не пытаясь понять меня? Но в моей голове был такой сумбур и мысли, граничащие с предательством по отношению к женщине воспитавшей меня, и реальный и духовный долг перед женщиной, которая воспроизвела меня на этот свет!
Я ведь не писатель, который может виртуозно поместить в художественную оболочку и придать более красочное описание и, возможно, опишет более душещипательно нашу встречу, но я-то не могу лицемерить и перед собой и перед читателями моих мемуаров, а значит, обязан писать сущую правду и только правду. Не ласковость, не хитрость, не угодничество, не лесть не было присуще мне в те годы. Я просто сухарь, анализирующий создавшуюся ситуацию и решающий как действовать в ней. Но и не дурак, конечно, чтобы убежать опять, как я это сделал в прошлый раз, когда шёл 1-го сентября в школу.
Но я, же сам стремился узнать, и познать всю правду и истину развода моих родителей?
Так давай, дерзай, Герман! У тебя появилась эта возможность, но учти – готовы уши всё принять на веру, а глаза не подражают их примеру. А то что, действительно, увидели мои глаза в предстоящие года – я убедился в праведности этой прекрасной поговорки. Но всё это потом, а пока мы следовали до дому моей родной тёти – Фатины, которую я не знал, не видел и не помнил о её существовании! ( Продолжение следует).http://www.proza.ru/2010/09/13/1294