памяти Анатолия Казбилевского
Контроля над собой никто не любит, и это понятно. За что его собственно любить, если тебя не оставляет вопрос, с какой целью и по какому праву он над тобой поставлен?
Коли твои руководители считают, что контролёр знает дело лучше тебя, и больше ему доверяют, что мешает им посадить его за твой кульман и спросить с него твою работу?
Если же он на это не способен, тогда, спрашивается, какого чёрта он треплет тебе нервы своими замечаниями, вызывающими твоё постоянное раздражение.
Кто-то из тех, о ком речь, так переиначил известную поговорку: «Уж лучше мне не доверяй, но, ради Бога, не проверяй».
Лев Наумович Фридкин работал у нас старшим инженером группы так называемого «нормоконтроля». В обязанность этой службы входила проверка соблюдения государственных стандартов в оформлении технической документации от правил начертания чертежей до использования в новых проектах типовых конструкций и предпочтительных чисел.
Происходило всё это в 50-е годы в некоем союзном СКБ аналитического приборостроения, что находилось в славном городе Тбилиси.
Функции, которые выполнял Лев Наумович на работе, можно было бы уподобить показаниям контрольного прибора при аттестации прибора вновь разработанного.
Однако такое сравнение применительно к нашему случаю было бы не корректно по той причине, что в случае аттестации продукции с помощью технических средств от контрольного прибора требовалось, чтобы он был хотя бы одним классом выше аттестуемого.
К живым контролёрам это полезное требование почему-то не предъявлялось, и функция контроля зачастую вверялась сотруднику, значительно уступающему по квалификации тому, кого он проверял, неизбежно напрягая их отношения.
Чтобы избежать нежелательных для себя разборок «с глазу на глаз» с лицами более компетентными, чем он сам, Фридкин, ссылаясь на занятость, просил предъявленный ему проект оставить, чтобы посмотреть его на досуге. Через некоторое время он возвращал его не подписанным, приложив к нему листок с изложенными убористым почерком многочисленными замечаниями.
Они на первый взгляд могли показаться безобидными. Где-то какие-то вновь разработанные втулочки и кронштейны предлагалось заменить на стандартные и с этой целью перевести их в разряд «покупных изделий», а, кое-какие размеры деталей привести в соответствие с нормальным рядом предпочтительных чисел и тому подобная мелочёвка.
Казалось, ну что тут особенного. Возьми и поправь. Но так только казалось. Заменить в проекте пустяковую втулочку на покупную означало поручить её приобретение отделу комплектации, который тут же потребует на это полгода, чтобы поставщика такой втулочки разыскать и внедриться в план её производства.
А что означало заменить любой размер в разработанном механизме, даже на самый близкий, знает каждый конструктор. Только тронь уже увязанное. Поплывёт цепочка зависимых размеров, корректировка которых потребует переворошить, заново выверить и переправить кучу чертежей.
Всё это может было бы и не трудно, но потребовало бы уйму времени, которого нет, поскольку оно истрачено впритык с плановыми сроками этапа, за который обещана квартальная премия.
Но главное в том, что на стадии опытно-конструкторских работ (ОКР) до серийного производства было очень далеко, и за это время рабочие чертежи по разным причинам многократно перелопатят, а соблюдение условностей, которые заботят наш нормоконтроль, понадобятся только на самой конечной стадии, и это не повод лишать людей премии сегодня, за несколько лет до того, как это произойдёт.
Вот почему самый нетерпимый к любому контролю ведущий конструктор Юра Папинянц, фронтовик горячих армянских кровей, получив возвращённую Фридкиным стопу чертежей с замечаниями, сгрёб их в охапку и с угрозой: «Ну, я ему сейчас покажу!» кинулся на территорию контролёров.
- Юра! – закричали мы, ему вдогонку, предчувствуя потеху, - ради Бога, стреляй только в самом крайнем случае!
Лев Наумович ведущих конструкторов побаивался. Особенно сумасшедшего Папинянца. Он не настаивал на своих замечаниях и готов был их снять, но при условии, что это будет сделано с ведома его начальника Бориса Ивановича Попова, который должен был увидеть, что Лев Наумович всё-таки потрудился.
Руководителю группы нормоконтроля Борису Ивановичу Попову, недавно принятому на эту должность стукнуло к тому времени пятьдесят девять с половиной, из этого следовало, что до вожделенной пенсии ему оставалось всего полгода, после чего, не намереваясь где-либо служить, он собирался уйти на заслуженный отдых.
На эти предпенсионные полгода, уже не влияющие на размер пенсии, Борис Иванович сменил хлопотную, не для его лет, суетливую должность начальника цеха крупного радиозавода на бездельную работу руководителя группы нормоконтроля в нашем СКБ.
Здесь, избавившись от бесконечных производственных дрязг серийного завода, можно было, по крайней мере, перевести дух и, как говорят в Одессе, найти время «развести руками», с удовольствием переключившись на житейские заботы и хлопоты. Например, посетить, наконец, зоопарк, куда он давно обещал повести подросших малышей- внуков.
А теперь ему доставляло истинное удовольствие разглядывать минувшие производственные проблемы, как-бы, в перевёрнутый бинокль и удивляться тому, что ещё недавно они в какой-то степени его волновали. На конфликт по поводу замечаний Фридкина он реагировал с замечательным старческим миролюбием.
- О чём спор, Лёва? – спросил он своего подчинённого. - им не нравятся твои замечания? Нет, нет, читать я их не буду. Только поинтересуюсь: а зачем тебе надо, чтобы они им нравились? Замечания существуют всего лишь для того, чтобы их принимали «к сведению».
- Юра, ты ведь согласен принять их к сведению? - спросил он у Папинянца.
- Но ведь он не подписывает чертежей, - кипел тот.
- Лёва, это правда?
- Да, потому что он ничего в них не поправил.
- Не поправил, так поправит. Ты же поправишь, Юра, не так ли? – заручался Борис Иванович согласием Папинянца, и, видя, что тот снова закипает, уточнял, - в процессе работы, так сказать, в рабочем порядке?
- А чертежи? – не успокаивается Юра.
- Чертежи Лёва подпишет, - заверял Борис Иванович, - ведь не станет он срывать план и отменять намеченную премию.
- Не стану, - давал себя уговорить Фридкин, у которого в этой премии была и собственная доля.
Таким образом, инцендент был исчерпан к полному удовлетворению сторон.
Лев Наумович, человек по натуре не конфликтный, в общем-то, остался доволен, как складывались в последнее время его служебные отношения с сослуживцами. Будучи абсолютно безразличен к существу порученной ему работы, в нужности которой был далеко не уверен, он как мог, приспосабливался к своему новому руководителю и к условиям компромиссных отношений с ведущими конструкторами. Жизнь его в СКБ складывалась не так уж плохо, пока не появился в наших рядах новый ведущий конструктор Анатолий Казбилевский.
Толя был нашим институтским товарищем, и после распределения работал в проектном институте «Кавгипротранс» старшим специалистом группы металлоконструкций. По общему мнению, он был талантливым инженером, обладавшим массой полезных деловых и профессиональных качеств за исключением разве что послушания. Это обстоятельство привело на должность его руководителя человека с гораздо меньшим опытом работы, но более покладистого с людьми, от которых это назначение зависело.
Не поладив с новым руководителем, импульсивный Анатолий положил ему на стол заявление об увольнении и пришёл в поисках временного прокорма к нам в СКБ. Здесь при посредничестве институтских товарищей он получил должность ведущего инженера, и через некоторое время, справившись в отпущенный срок с первым заданием, предстал с ворохом чертежей своего проекта пред ясные очи Льва Наумовича Фридкина.
Требования Льва Наумовича, как мы уже говорили, с некоторых пор носили условный характер, однако новичка он решил проверить «на прочность» и вручил ему свои замечания с неподписанными чертежами.
Следует заметить, что Толя Казбилевский в своем «Кавгипротрансе» занимался разработкой оригинальных, не тиражируемых решений, поскольку мосты и тоннели, для которых они предназначались, никто не собирался изготавливать серийно. Типовыми проектами занимались другие люди, которые были ему не интересны.
Требования нормоконтролёра Фридкина к проекту в интересах отдалённого серийного производства с точки зрения Казбилевского, привыкшего исходить в выборе технических решений с позиций сиюминутной целесообразности, были настолько нелепы, что, ознакомившись с ними, со свойственной ему прямолинейностью он принялся честить и высмеивать в лицо и самого Льва Наумовича и его лишённые здравого смысла замечания.
Ничего такого Лев Наумович не ожидал.
В силу своего строптивого характера Анатолий, не захотел идти ни на какие компромиссные переговоры с участием Бориса Ивановича Попова и наотрез отказывался от вручения ему перечня замечаний, как условного согласования чертежей. На реплику Фридкина, что в таком случае он будет отвечать за срыв плановых сроков порученной ему работы, Толя беззаботно заявил, что отвечать ни за что не собирается, поскольку ни в чём не виноват, а вот тот, кто принял Фридкина на работу, и за ерунду, которой он занимается в рабочее время, платит ему государственную заработную плату, действительно будет отвечать по всей строгости закона, где за это предусмотрена уголовная ответственность.
Кончилось тем, что, отнюдь не воинственный Лев Наумович, в конце концов, струхнул и всем на удивление чертежи Казбилевского без всяких предварительных условий подписал.
Безоговорочная капитуляция контролёра привела в восторг непревзойдённого скандалиста и дуэлянта Юру Папинянца, который по этому случаю снабдил Казбилевского кратким эпитетом: «Наш человек!».
Надо сказать, что нормоконтролёры отдельного помещения не имели и ютились в неогороженном углу нашего конструкторского отдела. Это обстоятельство позволяло Толе Казбилевскому при его могучем росте, разминая спину стоя, возвышаться над кульманами сотрудников и обозревать поверх их голов помещение, в том числе и закуток, в котором трудился предмет его (с некоторых пор пристрастного) внимания - Лев Наумович Фридкин.
Работа нормоконтролёра, как мы знаем, носила эпизодический характер, поскольку была связана с предъявлением готовых проектов, что случалось не так часто, поэтому в затянувшихся между этим паузах Льву Наумовичу приходилось искать для себя приличествующее на рабочем месте побочное занятие.
Утром он какое-то время тратил на беглый просмотр принесённой с собой прессы, однако её было немного, так как еженедельники в то время не выходили, и поскольку остальные выпуски копировали «Правду», то читать из всей периодики того времени имело смысл что-то одно.
Закрываться же на целый день единственной газетой, как это делал его предпенсионный начальник, он позволить себе не мог и поэтому в ежедневном тоскливом ожидании конца рабочего дня Лев Наумович занимался не привлекающим внимания неторопливым наведением порядка у себя на столе и в его выдвижном ящике.
Будучи человеком аккуратным, он любил, чтобы вещи лежали каждая на своём месте. Примером этому мог служить заведенный там простой и понятный порядок. Всё необходимое, но ничего лишнего: остро заточенные карандаши, сгруппированные по признаку твёрдости (В, НВ и Н), готовальня с тщательно вычищенным бархатным ложементом под заправленные нужными грифелями инструменты. Выдержанные в керосине мягкие ластики, которые Лев Наумович услужливо предлагал авторам проектов, когда те, вдруг, соглашались тут же подправить чертёжи по его замечаниям. Далее следовали аккуратно нарезанные лоскуты бумаги для заметок и главный атрибут в его работе – «»Сборник стандартов и комментариев к Единой Системе Конструкторской Документации (ЕСКД)» - кладезь аргументов для разговора с конструкторами, утыканный на все случаи жизни массой закладок, позволявших быстро и безошибочно отыскать в полемике нужную справку.
Утомившись от неподвижного сидения, Толя Казбилевский время от времени поднимался на ноги и увидев в поле зрения Льва Наумовича, начинал его задирать.
- Лев Наумович! Моё почтение! – окликал он его жизнерадостно через весь отдел. - Как жизнь? Каковы успехи на фронте реорганизации и благоустройства рабочего места? Все ли карандаши отточены? Вы не пробовали затачивать их с двух концов? Рекомендую. Очень практично, а главное - отнимает уйму рабочего времени, которое, как мы заметили, вам некуда девать.
Лев Наумович, не реагируя на провокационный разговор, угрюмо отмалчивался, однако возню в выдвинутом ящике прекращал, и, извлекши оттуда однотомник ЕСКД, углублялся в полезное чтение.
- Товарищ Фридкин, - не унимался между тем Казбилевский, - Лев Наумович, это правда, что вы, по примеру конструкторов, пользуетесь казённым ластиком, вымоченным в керосине? А зачем, позвольте спросить, вам ластик, да ещё пропитанный в керосине? Вас ещё не ловили за руку, уличив в тайной подчистке чужих чертежей? Нет? Значит ещё поймают и, как обещал Остап Бендер незабвенному Паниковскому, наверное будут бить и может быть даже по голове.
Фридкин как-то попытался найти защиту у своего шефа Бориса Ивановича Попова. Из этого ровным счётом ничего не получалось.
- Лёва, чего ты там такое несёшь! – неохотно отрывался тот от газеты. - ты не видишь, что творится на свете? Страна голая, нищая, без приборов. А ты со своими замечаниями. Не мешай им заниматься делом. Жизнь кого надо поправит и без твоей помощи.
- Типичные предпенсионные рассуждения, - отмечал про себя Фридкин, - но у меня до пенсии не полгода, как у него, а полжизни, и что прикажете в этом случае делать?
Через несколько дней произошло невероятное. Придя на работу Лев Наумович обнаружил содержимое выдвижного ящика своего стола разгромленным. Ничего не пропало, но всё было перевёрнуто и перемешано. Карандаши и инструменты готовальни валялись, где попало. Пропитанные в керосине ластики еле нашлись, а закладки из однотомника ЕСКД были все, как одна, выдернуты и разбросаны.
Лев Наумович не стал никому жаловаться, и удручённый целый день восстанавливал нарушенное. Но через день к его ужасу всё повторилось. Никаких сомнений в том, что это мог сделать кто-нибудь, кроме Казбилевского, у него не было. Но сказать об этом вслух означало подарить провокатору возможность использовать громогласное разбирательство для очередных насмешек, и Лев Наумович промолчал.
Не добившись огласки, Казбилевский ограничился пересмехом своих «диверсий» в узком кругу посвящённых лиц, с которыми затеял новую потеху.
Подметив, что у стола Льва Наумовича дверцы, прикрывающие боковые ящики, внешне очень похожи на противоположные глухие филёнки, великовозрастные озорники, в отсутствие хозяина, приподняли столешницу его стола и развернули под ней боковые тумбы на 180 градусов.
Эффект был колоссальный. Утром на работе, как всегда, с трудом уместив свою раскормленную комплекцию в тесном пространстве за письменным столом, Лев Наумович достал из среднего ящика ключи от боковых тумб и стал наощупь шарить по повёрнутой к нему глухой филёнке в поисках несуществующей там замочной скважины. Не в состоянии из-за запущенного животика нагнуться, чтобы высмотреть нужное место, Лев Наумович беспомощно кряхтел, заставляя давиться от смеха тайных организаторов очередной забавы.
На этот раз к удовлетворению затейщиков, сведение о ЧП в группе нормоконтроля стало предметом обсуждения всего конструкторского отдела, часть которого ринулась обследовать загадочный стол с «замурованными» замками (при этом, не сразу догадавшись отодвинуть его от стены и оглядеть обратную сторону). Другая философо-теоретическая часть во главе с Юрием Папинянцем была сторонницей уфологической концепции и считала, что группа нормоконтроля расположена в зоне аномальной энергии и целиком зомбирована инопланетянами, о чём давно следовало догадаться, судя по их идиотским замечаниям.
В конце концов, стол Льва Наумовича от стены отодвинули, тумбы развернули и жизнь КО вошла в свою колею, а предпенсионный Борис Иванович Попов, глядя на молодёжь, понял, что наша страна ещё какое-то время останется голодной, босой и без нужных ей аналитических приборов.
Мы не сказали, что третьим сотрудником в группе нормоконтроля была тихая и работящая девушка Маквала, которая ведала стандартизацией в области делопроизводства, и ни в каких конфликтах с конструкторами замешана не была.
Была она родом из близкой нам Кахетии и по пятницам спешила после работы на проходящий междугородний автобус, чтобы провести выходные дни в деревне с любимой бабушкой.
Время было осеннее, в Кахетии, празднуя урожай давили первый виноград и по традиции все, от мала до велика, упивались там в эти дни недобродившим молодым вином «Мачари».
Лев Наумович не преминул это заметить, и Маквала обещала обязательно привезти ему в следующий раз пробную бутылочку.
Ею оказалась литровая (таких в городе уже не сыщешь), бутыль с молодым, ещё невинным «Саперави», укупоренная по крестьянскому обычаю обрезком кукурузной кочерыжки
Вино Лев Наумович до обеденного перерыва припрятал у себя под столом, откуда оно было похищено приспешниками Казбилевского и без участия Фридкина ещё до обеда благополучно распито за здоровье Маквалы и её бабушки.
В довершении всего наш Анатолий не был бы Казбилевским, если б ограничился только этим. Овладев после распития опорожнённой винной ёмкостью, он наполнил её водой, слегка подкрашенной марганцовкой, и водрузил на место.
Лев Наумович в обед в столовую не ходил, а довольствовался домашними бутербродами на рабочем месте, дочитывая за едой подробности газеты, которую утром просматривал только бегло. В тот день из подаренной бутыли крестьянского вина он предполагал выпить в обед стакан под домашние бутерброды и отнести то что останется домой, чтобы попотчевать семью доставшимся ему натуральным продуктом Алазанской долины.
Лев Наумович никогда не испытывал к вину особого пристрастия и, тем более никогда не был его знатоком, но в мужских компаниях было принято с апломбом разглагольствовать о вине и женщинах, не особо заботясь при этом о степени собственной компетентности в этом одинаково деликатном деле.
В обед того дня, дождавшись когда все разойдутся из отдела кто куда, Лев Наумович, не спеша, распаковал свои бутерброды, после чего извлёк из-под стола заветную бутылочку с «вином», отлил в припасённый стакан намеченную для себя долю и прожевав предварительно полбутерброда (чтобы не натощак), запил его из наполненного стакана. Вкус выпитого вызвал у него недоумение, которое он отнёс к своеобразию малознакомого ему сорта винограда.
После выпитого он не стал пробовать вина повторно, благоразумно отказавшись также от предложения сомнительного напитка своим домашним. Однако оставшееся в бутылке надо было куда-то девать, и он решил угостить от имени Маквалы возвращавшихся из столовой молодых инженеров.
Те выпили из единственного стакана по очереди и в точном соответствии с синдромом «голого короля», дабы не прослыть несведущими в исконно мужском деле дегустации натуральных вин, преодолевая отвращение, стали расхваливать выпитое, в то же время, под благим предлогом отказавшись от повтора.
Содержимого в бутылке оставалось ещё достаточно (не выливать же), и Лев Наумович решил угостить так же подошедшего к этому времени своего руководителя Бориса Ивановича Попова.
Борис Иванович от предложенного не отказался, но, едва пригубив поданное, сплюнул и, обозвав матерно затейников розыгрыша, сказал, что принять обычную марганцовку за вино может только такой же идиот, как они сами.
Узнав о том, что они выпили до этого по стакану марганцовки, все «знатоки» сорвались с места и ринулись в медсанчасть выяснять, кто из них умрёт первым.
Слава Богу, концентрация раствора оказалась слабой и зав.медсанчастью отставной военврач заверил, что участники акции в ближайшее время останутся живы, мало того, поведал, что в армии ему неоднократно приходилось давать солдатам слабый раствор марганцовки преднамеренно в качестве профилактики диареи.
Тем не менее, всем фигурантам на всякий случай промыли желудки, хотя не мешало бы заодно промыть им и мозги.
В СКБ к происшествию отнеслись как к забаве, несмотря на тщетную попытку некоторых блюстителей нравов придать выходке политический характер.
Вышедший из комсомольского возраста Казбилевский был беспартийным, и взятки с него, как говорится, были гладки.
К тому же в проектном институте «Кавгипротранс», где он раньше служил, к тому времени недавнее назначение руководителя группы механических конструкций сочли ошибочным и позвали Казбилевского обратно.
Анатолий выслушал сожаления руководства институтом по этому поводу, помирился с обидчиками и вернулся, получив в своё подчинение предназначенную ему по справедливости группу.
У нас в СКБ не жалел об этом, разве что один миролюбивый Лев Наумович, которого ушедший возмутитель спокойствия слишком уж допекал, и чей уход вернул почтенному нормоконтролёру былое душевное равновесие.
Остальные о возвращении Анатолия восвояси скорее сожалели. Всё-таки, что ни говори, народу нравилось, что он не давал людям скучать даже на заведомо скучной работе.
Москва, 2010 г.