Страшно

Юля Селиверстова
Стра-а-ашно?

Это одноклассник меня спрашивал, когда закончил пугалку « В черном - черном городе, в черном - черном доме, за черной – черной дверью...»

Нифига не страшно. Ни капли.
Этим меня не проймешь.

Помню, маленькой меня пугали Дедом Калдеем. Если долго не засыпала, обещали, что он за мной придет.
Пришествие незнакомого деда не пугало меня, а вызывало жуткое любопытство.
Я дотошно выспрашивала у родителей - сколько ему лет, этому таинственному деду, есть ли у него зубы, во что одет. Чем доводила до бешенства старшее поколение своей семьи.

Но всё равно, результата я достигнула, выяснив, что дед:
- достаточно стар (стало быть, немощен, и не сможет, например, догнать меня)
- беззуб (не укусит, то есть)
- в шапке-ушанке (я как-то мерила отцову шапку - в зеркале не смогла себя разглядеть, так как она падала до подбородка. Было смешно).

В общем, нелепый какой-то дед вырисовывался.
Не страшный.

И тогда меня бросили пугать. А оставили на растерзание собственным фантазиям. А это, я вам скажу, убийственная вещь.
Нормальный ребенок должен чего-то или кого-то бояться.
«Кого-то» мне не случилось. А вот «чего-то» у меня образовалось навалом.

Сначала я боялась потеряться.
Не остаться одной. Одна я как раз любила находиться. Дома, в родном городе, в знакомом месте. Но чтоб знать, что поблизости есть соседи или, например, милиционер, чтоб было кому наплакаться, если надоест одиночество. А так - все нормально.

Боялась потеряться на открытом пространстве. Или в чужом городе.

В пять лет мама меня взяла в путешествие на электрическом поезде в Москву.
В неё я хотела давно.
В ней, я думала, не хватало меня.
О ней я узнала из книжных картинок. Купола, набережная, все дела.

Я мечтала. Я не боялась. Был только чуть страшно, что она не обрадуется мне также (такой чудесной девочке), как я ей. Но немножко. Крохотный такой страшок.

Да, и еще. Так как я боялась потеряться в захватывающе красивой Москве (а я предполагала такое развитие событий), то тщательно подготовилась.
1. В гольфе у меня был спрятан рубль. Сворованный с батареи. Отец намочил брюки и выложил деньги сушиться. Меня, кстати, совесть мучает до сих пор.
2. Во втором гольфе у меня лежала тряпочка с моими данными, оторванная от детсадовского мешка со второй обувью.
3. Позавтракала я плотно. Чаем, вареным яйцом, двумя кружками молока, хвостиком папиной воблы, хлебом, маленьким соленым огурчиком и тремя карамельками (для наверняка).

Москва меня разочаровала. Меня встретили не купола и речка, а вокзальная толпа. И неприятный запах. Потом дорога. Точнее её краешек. Дальше я не успела разглядеть, потому что захотела туалет. Мама ругалась на меня, ей надо было ехать в какой-то центр, за колбасой, бусами и тканями, а тут такой якорь, не слезающий с толчка.

Не виноват мой завтрак, мама просто не поняла меня. Это расстройство кишечное всё из-за страха потеряться. И из-за разочарования Москвой. Я её тогда совсем не запомнила. Потом в неё еще 10 лет не ездила, вот насколько не впечатлилась.

Где-то в этом возрасте, я испугалась умереть.
Беспричинно.
Навсегда. Безвозвратно.
Внезапно. Вдруг.

Вот это был настоящий страх. Правда, недолгий.
Я лежала в зале на диване. Напротив висела полка с папиными пластинками. Я смотрела на них и вдруг испугалась смерти.
Я подумала, как это страшно, наверное, умереть.
Больше всего злило то, что братья-то наверняка обрадуются. Всё народу будет меньше в квартире. Да и велосипед у меня новый. Да много чего вдруг пришло в голову.
Разом.
Моментально.

И тогда, помучавшись некоторое время (от двух минут до пяти лет, не помню точно), я приняла единственно правильное решение.
Дудки! Не умру я!
Потому что это нелепость какая-то - вот так взять и умереть! Кто же будет смотреть тогда на эти пластинки, полку, лежать в углу дивана. Нет, я не исчезну.

Вот пластинки исчезли. Позже. И полка, и диван, и отец. Но это другая история. В ней нет места страхам. Там другие чувства.

А я про страхи.

Не страшно было попасть в больницу. Я там была однажды в детстве, и помню, что это весьма приятное место, куда родственники привозят сладости и разговаривают с тобой сказочными голосами.

Одной, например, мне совсем не страшно было ходить по ночам.
Я пела в хоре вторым голосом и была уверена, что смогу громко позвать на помощь. Потом, в кармане у меня был самодельный фанарь (у брата сперла), я была уверена, что, посветив им прямо в лицо врагу, я дезориентирую его надолго.

Детские страхи кончились.
Страшно.

Настроение ни к черту.

Страшно – потеряться. Вообще. Проснуться как-нибудь и не обнаружиться. Исчезнуть. Не умереть, нет. Другое.
Поэтому я ставлю для себя пометки. Везде. На теле события нарисовали мне шрамы, подтверждающие мне, что я это я.
На стенах в доме раны от моих попыток ремонта.
На бумаге – мои буквы, напоминающие, что я жива.
В интернет-дневнике смайлики.
:-)
Я еще тут.
Здесь.
Это я.
И мне страшно.