Слово не воробей!

               
                Сказка ироническая
                из цикла «Секреты Бабы-Яги».


      Добрый день, или вечер, разлюбезные мои. Это снова я:  ваша Баба-Яга. Не наскучила ещё? Лучше сразу признавайтесь!  Если так, то я вас  вычеркну из своего круга — и дело с концом.
      А что это вы с лица сменились? Думаете порчу наведу, али Волка в Законе пришлю по вашу душу?  Да что вы, разлюбезные мои, аль забыли про моё коварство?  Шутит баушка, шутит.  А вы подумали... 
      Не о том я вовсе. Ох, не о том... Тут поважнее дела пошли. Немало изменений произошло со времени нашего последнего схода. Жизнь кипит в нашем Лесе, как вода в ключе: ажно жар и брызги во все стороны. Не увернёсси — обдаст с головы до пяток.

      Права была моя Бабусичка-Ягусичка, когда говаривала:
-Не знаем мы, внученька, как слово наше отзовётся. Ох, не знаем... Посему, прежде, чем его на волю выпустить,  след подумать маненько,  пошевелить веществом сереньким, что в коробушке нашей черепной лежит-залегает без дела. А вылетит слово:  лови его не лови — нетути уже. Уйдёт в Обчество — поминай, как звали. И тогда  уж жди, чего угодно. Это  всё равно, что детям малым-неразумным автомат в руки  вложить: много делов натворить могут — не расхлебаешь потом и уполовником...

      Сама нонче убедилась в мудрости  бабушки: недаром она триста лет прожила, как наш Ворон Мудрый, что на Дубе столетнем восседает и сверху круговой обзор держит. Кстати Дуб этот на его веку уже третий. Неужли мою Бабульку-Ягульку переживёт-перебытует?
      Итак, о Слове это я: видно хорошим пинком слово моё, что живём, как в каменном веке, послужило. Так  всё в Лесе  нашем стало стремительно меняться: закружилось, завертелось, закуролесилоссь. Глазам своим не поверите — так всё перевернулось с ног на голову. Аль наоборот?
      
      На первый взгляд вроде всё неплохо пошло: Кащеюшка раскошелился, наконец, и на краю Леса возвёл палаты белокаменные. Высокие да красивые — глазу любо-дорого. Прозвал их: «Лесное Издательство». Во как! Никак не налюбуюсь на сие творение: спесиально для дела энтого купила в ГородУ трубу позорную ( Фу, ты: подзорную!), и теперь каждый вечер подзор делаю близлежащим окрестностям.

      А Кащей меж делом похваляется вовсеуслышанье, что первым делом «Газету Лесную» станет печатать: новости там всякие лесные освещать,  умные мысли и высказывания Обитателей для потомства запечатлевать. Видать всё ещё Жаба душит Кащеюшку: решил перед Змеем отыграться и получить свою долю  Славы и Признательности.

      Неужли самолично будет всю  Газету писАть-описывать?  Вот скучища-то  будет, доложу я вам! Самой что ли черкнуть парочку обзоров юморных, дабы  кислоту  Кащеюшки юмором разбавить. Не поместит думаете? Куда денется, типографская душонка? Обязательно поместит: он мне многим обязан. Ох, обязан! К радости и в нашем Лесе: рука-руку моет. Так уж из века повелось: ты мне — я тебе... Тем паче он и сам предлагал мне сотрудничество. Вот только про гонорар — ни словом, ни намёком. Посему и обошла сие предложение молчанием. Ничего дозреет — положит и гонорар. Тогда и погляжу принять предложение, али нет.

      Да, ещё про мысли мудрые хочу толику добавить: дело-то хорошее, доложу я вам.  Мудрость — она в жизни никогда не мешает, да и карман не трёт. Только вот мыслей мудрых в нашем Лесе раз-два и обчёлся: взять негде. Правда анадысь Наблюдатель наш главный — Филин, сидел-сидел на своём суку,  да и выдал, не  мудрствуя  лукаво:
-Где Филин был — Там Горынычу делать нечего.

      К чему бы это? Уж не позавидовал ли Наблюдатель наш Змею? А что, вполне возможно: Горыныч-то  аэродром на Лесной Поляне обосновывает, как к лётному делу более приспособленный. Уж и сушняк с корнями весь повыдёргивал, площадку достойным образом  самолично утоптал. Теперь подумывает не то ангар соорудить, не то «аэровокзал» - не решил, что важнее будет. Обещает и мою ступу в случае чего в штат оформить. Много платить не обещался: не раскрутился покедова. Но всё лучше, чем шиш от Кащеюшки. Думаю - приму предложение: с паршивой овцы хоть копыта — уже польза. Да и приработок  Бабе-Яге не помешает.

      Кикимора  смотрела-смотрела на всё это и, видно, с ума стала сдвигаться: уселась на болоте и близко никого не подпущает. Кричит, как резаная:
-Моё! Не подходи! Не тронь! Я его первой застолбила — никому не отдам!
      При этом лается, как последняя торговка на базаре, и кусается. Утверждает дюже убедительно:
-Вот спонсеров себе найду — буду газ добывать и за границу гнать. Так что даже близко не подходи: своё никому не отдам — всех пришибу!

         Русалочка Озёрная вместе со своим гаремом соорудила шалашик на четыре персоны и теперь всем желающим самолично причёски  замысловатые вертит. Мзду берёт только золотом али каменьями самоцветными. До блестящего падкой оказалась, хоть и не Сорока. На днях мне такую башню  на голове зафигачила за камешек малый - заветный, что я её дома потом еле распутала. Пока путала-распутывала, такие рулады маленьким язычком выдавала, что Баюн слушал и в ус улыбался.

      Да, ещё одна новость несусветная: Баюн, как третий дён отпочковался. Так и заявил, шельмец-предатель:
-Решил я, баушка, от тебя отпочковаться. Не с руки мне ноне тапочки подносить, да сказки тебе баюнить. Решил я на опушке свою Избушку на курячьих лапках установить: уж и присмотрел, и стреножил — сёдня на место водружать буду... Гостиничным двором теперича заведовать буду: гостей заморских принимать стану.

      Не вынесла я такого пассажу:
-Фу-фу, Котик, ты из ума не вышел ли? Зачем в нашем лесу эта нечисть — своей али мало?
      Не помогло: ушёл — даже не оглянулся. Отпочковаться-то отпочковался, а привычки свои иждивенческие не изжил:  то это ему давай задарма, то другое — подари на память о «годах эксплуатации». Пришлось таки Скатерть-самобранку в качестве отпускного выдать: грозился Мировому Ворону жалиться.  А мне такая славка — совсем ни к чему.  Ворон-то глуховат ноне стал. Начнёт Баюн орать-жалиться — весь Лес в курсАх будет...
      Да не жаль мне скатёрки — пусть себе пользуется: ему она в гостином деле надобнее, чем мне — жалко приятеля лишилась. Одна я тепереча осталась — как перст одна.  Дичать начала. Уж на Луну иной раз повыть хоцца, как Волчаре .

      Кстати, о Волке в Законе тоже не умолчу: объявил он себя на весь Лес  Рэкетменом. На левый глаз повязку грязную нацепил, в зубах — нож кривой. Рыскает по  Лесу на своём самокате с левым рулём, зыркает правым глазом — угрожает. Не ведаю, кто такой рэкетмен этот (Ох, уж эти слова заморские — язык об них сломишь). Но, скажу я вам: на Пирата он боле похож. Токма пират — он морской, а волк — лесной.
      Катает этот Рэкетмен от одного участка к другому, пугает Обитателей: мзду требует. Почему? Зачем? Не понятно. Пробовал и ко мне сунуться: глазом свирепо вращает, слюной брызгает — страх наводит.  Но я его так метлой своей заветной угостила — еле ноги унёс. Долго мой гостинец помнить будет, рэкетмен несчастный!

      И снова: о слове. Воистину,  слово не воробей:  вылетит — поминай, как звали. Кстати, где этот субчик бездумный, Горобчик?  Начирикал с три короба  - и в кусты. Ох, подозреваю я, что это Она, а не Он: ну никакой тебе ответственности «за базар». Однозначно. Такое наплела, что даже у меня, женщины повидавшей в этой жизни все виды, уши завяли и в трубочку от стыда свернулись.

      Бабочку Озёрную — Медузой недоделанной обскорбила. Кикимору — дурой непролазной окрестила. Змея  Горыныча — Самоваром Дырявым. Меня — Прессой Жёлтой... В общем на всех клеймо поставила и упорхнула из-под носа. Горыныч так на это обиделся-обозлился, что пообещал вовсеуслышанье:
-Найду энту курицу — даже жарить не стану: с пёрьями съем!

      Да, чуть не забыла о главном: Лес-то наш на участки поделили. Чуть за них все не переругались-перессорились. Даже боле того: дело чуть не до военных действий дошло. Пришлось вмешаться и поделить Лес по чести-по совести, дабы мир в Лесу сохранить. Вроде затихли все — обживаются.
      И ещё пошла по Лесу тенденция скверная: пропадать  стали неугодные. Аист — Птица белая исчез: не то испарился, не то просто улетел от греха подальше. Зато ворОны-падальщицы слетелись, как мухи на мёд. И шакалы неизвестно откуда появились, словно от сырости грибы-поганки: то там тявкают,  на кого-то скопом налетают, то  в другом месте.

      А ещё про Соловушку — птицу малую, слово молвить хочу. Так поёт душевно, с переборами, музыкой со всех сторон обволакивает, как дымкой цветной, переливистой. Прямо на слезу прошибает и Душу наизнанку выворачивает. Мала птица — да больно голосиста. Послушаешь, и на Душе так вольготно становится, так мирно и светло... Так поёт!  Так поёт!...
      Пел. Услада Души одинокой.  Вот уже три недели — ни голоска его душевного, ни  пера. Неужли и он Лес наш покинул? Очень, видно, неприютно Птахе в Лесу стало,  не безопасно.
      Вместо Соловья  Удод неподалёку поселился: с того края Леса прилетел. Видно, Кащеюшка своей новостройкой согнал бедолагу с места насиженного. Так вот, повадился  этот Удод на мой участок, и теперь каждое утро будит вместо ходиков. Вроде и дело доброе делает, но так назойливо и крикливо, что иной раз валенком в него запустить хочется.

      По Баюну дюже скучаю: привыкла я к нему, прикипела. Не хватает  его Бабушке-Яге. Только теперь понятно стало, что значил для меня сей «хрукт». Вот такие дела у нас в Лесе пошли, мои разлюбезные - неприютные. Ломает теперь голову Баба-Яга, казнит себя, вопрошает:
-Что ж это я наделала словом своим? Неужели добрые начинания всегда оборачиваются вот так, неприглядно?

      Каждый в Лесе стал сам по себе. Каждый соседа опасается: как бы тот на его добро не позарился-покусился? В гости боле никто ни к кому не ходит: некогда, дескать — делом занят. Все злыми стали, подозрительными. Заборами  начали высокими отгораживаться: друг от друга, от Природы-матушки, от Мира всего. Так за заборами  и живут-скрываются... Стыло... Неприютно... И, если честно: не нравиться мне эта мышиная возня. Жаль, что слово - не воробей. Думай Баба-Яга, думай...