ВСПОМИНАЙТЕ ИНОГДА ВАШЕГО СТУДЕНТА
Московский Электротехнический ОТКЗ Институт Связи покорился нам с первого захода. В институтские годы я много чего набрался и понял о людях обоих полов и о себе, конечно, тоже. По распределению попали мы с Оськой в одно конструкторское бюро, в один отдел. Представьте себе на минутку: детский сад, школа, институт, работа... Всегда в одной группе, классе, опять группе, в одном отделе. Во время преддипломной практики мы с братцем поехали подработать в пионерлагерь котломоями, без отрыва, так сказать. Эта поездка в будущем определила всю мою жизнь. Но не спешите строить предположения. Все еще только начинается!
Если доверять своей памяти (а не доверять ей у меня, вроде бы, нет оснований), то получается, что в институте было сплошь весело и беззаботно. Умом-то я понимаю, что этого быть не могло, но мне вспоминаются почему-то одни забавные и радостные события, приключения и сюжеты.
Уже при поступлении в МЭИС с нами произошли первые интересные происшествия. А потом за годы учебы их было столько! Думаю, в два раза больше, чем случается со всеми обыкновенными людьми.
Документы в приемную комиссию у меня не приняли. Дотошный дядечка по фамилии Летник обнаружил, что в аттестате за 10-й класс мое имя написано без двух точек над буквой ''е''. А в паспорте все было как надо. Такое кардинальное расхождение в документах являлось законным поводом послать меня... в канцелярию моей бывшей школы, чтобы там теми же чернилами (!!!) поставили две точки на положенное им место. Ё-моё!!!
Моё ''ё'' оказалось готовым к употреблению после пятнадцати минут хождения по коридорам в поисках черной туши. Пардон: чёрной! Но нести к Летнику ''поддельные'' документы, пусть и без расхождений в них, мы уже не решились. Подали их на другой факультет.
А перед этим было еще кое-что. В наших с Оськой медицинских справках формы 286 оказалось не все гладко. Там в заключении окулиста значилось, что мы обладаем ''цветоаномалией типа С''. Сами мы не знали смысла этого диагноза, но оказалось, что, по существу, нас ''обвиняют'' в дальтонизме. Хотя и в частичном. То есть мы якобы не отличали желтый цвет. Календарик на стене за спиной врачихи изображал цыплят на зеленой травке, и я не без ехидства заметил, что они желтенькие и я это вижу своими аномальными глазами прекрасно.
''Ты просто знаешь, что цыплята желтые'', - невозмутимо парировала она, и мы пошли подделывать 286 форму. Спасибо тете Циле и Лидии Николаевне. Через несколько дней у нас были новехонькие и безупречные справочки. Циля Матвеевна Уманская была врачом-педиатром в детском садике, где работала наша мама. У нее у самой было два сына близнеца: Фимка и Мишка. Когда-то мы ходили с ними в этот самый детсад, потом учились в одном классе, а позже оказались с Мишкой в одном институте. Фимка поступил в другой. А Маркова Лидия Николаевна была медсестрой при тете Циле. Ее сын Сережка тоже был с нами в одной группе, а через несколько лет мы с Оськой попали с ним и в один класс, когда перешли в новую школу. Вот так уж тесен был наш кузьминский мир. Тесен он, вообще-то, не только в Кузьминках. Теперь Уманские живут в Израиле, и мы с ними - снова ''в тесноте'', где-то рядом.
Но документы мы все-таки пропихнули и после нескольких консультаций явились на первый экзамен. Это была устная математика. Впечатления у меня от поступления в вуз остались очень сильные: я до сих пор помню тех, кто меня экзаменовал и тех, кто Оську - тоже. На устной математике со мной беседовала сухонькая, не старая женщина с короткой стрижкой, с диким косоглазием и в очках, которые многократно усиливали впечатление от него. Смотреть ей в глаза было совершенно невозможно. Можно было смотреть только в один глаз. Или в другой. Я попереводил взгляд по ее лицу слева направо и обратно, устал и стал смотреть на ее руки. Но про них я ничего не помню. Однако с руками у меня ассоциировалась фамилия экзаменаторши и, вероятно, потому я запомнил ее - фамилию: Реверук. Что это могло значить? Ума не приложу. Однако мы понравились друг другу, и вышел я с пятеркой. Оську ''мучил'' молодой мужик с русыми волосами на розовом затылке. Шея у него тоже была розовой, лицо - розовое, уши - розоватые, а рубашка - белая. Неизвестно почему, я помню и его фамилию: Пинский. Ну, такая уж в МЭИСе была кафедра математики: доцент Лакерник, старший преподаватель Шварцман, завкафедрой - профессор Блох Эфраим Леонтьевич... А вот смешно, но преподавали нам на первом курсе Королев Игорь Владимирович и ассистент Скопинцев Олег Дмитриевич, кажется, единственные там два русских человека. Оба - отличные мужики и очень интересные личности.
Оська тоже ушел с пятеркой. На письменной математике результаты у нас были те же.
Потом было сочинение. Дядя Женя (брат нашего папы) так нас выдрессировал, что стопроцентные четверки никого уже и не удивили.
А на последней устной физике произошел прикол. Я не сильно напрягался, ответил на билет, получил четверку с предложением попробовать дополнительный вопрос на ''5''. Но решил, что баллов мне хватает и рисковать не стал. Оська же все не мог решить задачу из билета, и это было не слишком хорошо. Я прождал его за дверьми аудитории час. Все давно ушли. Не выходили лишь три экзаменатора и мой брат. Наконец, они вышли все вместе, улыбаясь и даже посмеиваясь. Оказалось, что задачу он так и не решил, но пятерку получил. Просто он им доказал, что она не решается. Данных в ней не хватало. Они втроем помозговали и согласились, что для решения требуется знать плотность шарика. Бывает, конечно, что не хватает шариков, а тут - не хватало всего лишь его плотности! А ведь решалась судьба человека.
На первом курсе мы еще побаивались прогуливать лекции и практически на все ходили. Несмотря на раннее начало занятий (а начинали мы без пятнадцати восемь), народ набивался в аудиторию полностью, или почти полностью. На последнем этаже в 502-ой аудитории у нас частенько бывали лекции по разным предметам: матанализу, аналитической геометрии, научному коммунизму, электроматериалам и деталям... Последнее на студенческом жаргоне называлось ''Тряпки''. (Об одном случае на лекции по Тряпкам я еще как-нибудь расскажу, а сейчас - про другое).
В этот день первой по расписанию стояла лекция по матанализу. Доцент Королев был дядькой серьезным, хотя, позже оказался председателем институтского объединения (или общества) поэтов. Об этом мы узнали лишь в конце третьего семестра, когда кто-то подкинул ему на кафедру жалобную поэму о невозможности постичь его науку и сдать экзамены. Королев прочел ее вслух, с выражением, задумался на несколько секунд и пообещал ответить. Уже на следующем занятии он вытащил из своего портфеля стопку бумаги и с той же интонацией, с которой доказывал теоремы и решал определители, зачитал свое произведение. Ни слова из него я не помню, но точно знаю, что впечатление оно оставило у меня, как и у всей аудитории, достойное. Был он, без сомнения, поэтом. Но, повторяю, это все было потом, а сейчас он не пускал на первый час лекции опоздавших более чем на три минуты.
В те времена пары у нас были еще не сдвоенные, а с пятиминутной переменкой между часами (эта лафа быстро закончилась). В этот раз на лекцию опоздало не так много народу: из ста человек на потоке, только двое. Одного я знал точно, это был Лева. Раз его не сидело в аудитории, а предупреждения, что он не придет в институт, накануне не было, значит оставалось одно: он ждет за дверью на подоконнике. Во время краткого антракта мы, выйдя в коридор, обнаружили, что Левик не одинок. Рядышком расположился невысокий, щупленький негритенок, один из трех-четырех, которые недавно объявились в четвертой группе, и различать которых мы учились до тех пор, пока они не выветрились с нашего курса. Подходя к Левке, мы с осторожностью всматривались в своего нестандартного однокашника, но Лева быстро рассеял наше недоверие. ''Вот, познакомился только что, - объяснил он, поводя в воздухе рукой от своей груди в сторону затененного юноши, - он из Бурунди. Зовут - Абрахам, фамилия - Макуза. Абрахам - это вроде Абрам. Я, соответственно, - Леон''. Макуза при этих словах мелко закивал, улыбнулся и еле слышно что-то пробормотал. ''Плохо только, что он очень тихо говорит, - объяснил Левка, - наверное, стесняется. А, вообще, он говорит очень правильно, почти ничего не путает''. Изъяснялся Абрахам, действительно, тихо и качественно, но понимал он еще лучше и, видно, поэтому он заулыбался еще шире и опять чего-то пробормотал. На этот раз мне показалось, что я расслышал: ''Верно, верно''. Плохо также было то, что у него напрочь отсутствовала артикуляция. Читать по губам было невозможно. С бурундийским принцем (а именно так определял себя наш новый знакомец) мы после этого всегда здоровались, не всегда, однако, будучи уверены в истинной идентификации личности.
Однажды на занятиях по физре, а на первом курсе было у нас и такое, бывший хоккеист, а ныне институтский преподаватель, ассистент(!) Тихонин делал перекличку. На первой из двух фамилий Вексельман он сделал паузу, вспоминая что-то, а затем неожиданно спросил: ''А брат твой сегодня пришел?'' Неожиданно потому, что мы все, мальчики из первых двух групп, человек восемь-девять, стояли перед ним в полутора метрах, и он нас прекрасно видел. Трудно представить, чтобы он, обращаясь к Оське, не заметил меня, стоящего с братом буквально плечом к плечу. Получив утвердительный ответ, Тихонин озадачил нас следующим вопросом: ''Почему не был на предыдущем занятии?'' Я решил, что вопрос относится ко мне, поскольку непосредственно перед этим наш учитель интересовался как раз моим присутствием. Надо сказать, я растерялся, так как никогда не думал, что Тихонин, вообще, следит за посещаемостью, поэтому молчал, не находя ответа. А тот повторил, как на магнитофоне: ''Почему не был на предыдущем занятии?'' И тут Оська, пользуясь тем, что вопрос был таки безымянным, застенчиво и робко ответил за меня: ''Пропустил''. Не придав никакого значения тому, что на его вопрос ответил не совсем тот, кому он был задан, а также на мощную аргументацию самого ответа, Тихонин тем же безэмоциональным голосом сказал: ''Не надо пропускать''. Конфликт, если он вообще был, оказался исчерпан. Во время этой же переклички кто-то, кажется, староста второй группы Андрей Каликин, поинтересовался, а почему на физкультуру никогда не ходят негры? Ответ опять же прозвучал монотонно, но убедительно: ''А зачем им? Они у себя там и так целыми днями по пальмам лазают''. После этого я для себя окончательно сделал вывод об умственном развитии нашего уважаемого тренера, который, кстати, полностью оправдывал свою фамилию. На его занятия мы продолжали приходить один раз из пяти, чему он уже никогда более не удивлялся. А на зачете, когда надо было прыгнуть в высоту на какой-то норматив, Оська отсутствовал. Понимая, что выбрать время для пересдачи у него не получится, я прыгнул дважды и получил зачеты за нас обоих. Уверен, что Тихонин ничего бы не заметил, даже если бы мне пришлось прыгать еще и за Леву. Зато у меня появился замечательный повод для оказания давления на моего брата, в смысле выручания меня из затруднительных положений: ведь я же ему помог, получил за него зачет (признаюсь, единственный за все пять лет учебы).
И вот наконец ему представился случай вернуть мне ''долг''. Кажется, курсе на третьем были у нас Основы дискретной автоматики (ОДА). Лекции нам читала, однозначно, не вполне вменяемая тетка по фамилии Ершова. Помню ее имя-отчество: Элеонора Борисовна. Не берусь объяснить, что именно в ней было не так, но вам уж придется мне поверить: была она нервная, истеричная и довольно показушная. При этом, как водится, считала, что не только в институте, но и во всем мире нет ничего важнее ее предмета. На лекциях она любила делать картинные паузы, показывая, как ей мешают разговоры. Следом за паузой обычно шло замечание абсолютно случайному лицу, как правило, не имеющему никакого отношения к нарушению тишины в аудитории. По всем законам логики нам с братом доставалось от Ершовой в два раза больше других, и все же, она нам явно симпатизировала. Мне эти ОДА не нравились абсолютно, и с первых же часов я предмет запустил, а на семинарах у Бокейханова (милейшего доцента и человека) вместо решения задач писал ''афишки''. Но вот пришел момент делать курсовой проект. Я ни за что не справился бы сам и поэтому обратился за помощью к Оське. Он как раз сек в этом предмете здорово и сделал за меня курсовик (легко). А защищать его ведь тоже надо!? Пришлось ему и защищать за меня. К счастью, Бокейханов не обратил никакого внимания на подлог, да и похожи мы тогда были очень-очень.
В день экзамена у Ершовой я уже знал, что должно произойти. А вот брат мой, по-моему, абсолютно не догадывался, какую пакость я ему готовлю. И хотя я честно готовился все пять дней перед экзаменом, пропуски в двух семестрах дали себя знать. Я ни черта не усвоил из лекций и учебников, так как не вникал целый год в эту науку. Уже почти вся группа отстрелялась (удачно или неудачно), а я все еще не решался входить на экзамен. Оське надоело меня ждать, и он пошел. Одним из последних. Мандражируя под дверью, я окончательно понял, что войти внутрь - выше моих сил. Когда брат мой вывалился не вполне довольный из-за проклятых дверей с четверкой, я безо всякой подготовки попросил его вернуться туда еще разок. Оська опешил. Он, видимо, не предполагал, что можно сдавать экзамен за близнеца. Ну, ладно - зачет. Но экзамен! И тут я пустил в ход свою атомную бомбу: ''Ну, я же сдавал за тебя физкультуру''. Перед таким нахальством оставалось только отступить. Он даже не сообразил, что давно отплатил мне за прошлое с лихвой. Зная, что Ершова - человек достаточно педантичный и придирчивый, мы побежали в туалет, где без свидетелей обменялись пиджаками, часами и вздохами. Потом Оська растрепал волосы, думая, что так будет больше похож на своего непутевого брата, и отправился на казнь. Когда он входил в аудиторию, перед дверью никого уже не было с добрых полчаса. Из нашей группы он, то есть я, был последним. Даже перед ним уже вошел один паренек на пересдачу.
Не помню, видно, был я в полной отключке, сколько времени я маялся снаружи, а мой спаситель - внутри. Но только и этот промежуток моей жизни закончился, и Оська вышел в коридор во второй раз. Дальше рассказываю с его слов, но дабы не загружать вас и себя кавычками, продолжу повествование от первого лица.
Вхожу я, значит, а Ершова мне и говорит: ''Вексельман, ну где же ты ходишь? Ты последний, все давно ушли. Бери скорее билет!'' Ну, беру билет и, даже не глядя, иду за парту. Сажусь, смотрю: ...бананажды банан - банан! Ну, первый вопрос, еще туда-сюда. А второй, ваще, не знаю о чем… И еще задача. Ну, стал пока писать на первый. А сам смотрю на этого парня из восьмой группы, что на пересдачу пришел. Думаю, человек хочет хоть трояк получить, какая с него польза, но, все же, шепчу: ''Задачу поможешь решить?'' Он кивает, мол, давай. Я ему кидаю записку, а сам пока выдумываю ответ на устный вопрос. (Тут я влезу с одним замечанием: этот парень, не помню его имени, но что-то восточное, был то ли чеченец, то ли азербайджанец и никакого доверия поначалу ни у меня, ни у Оськи не вызвал). Смотрю, он мне задачу написал и кидает обратно. Уже лучше. А Ершова подгоняет, мол, хватит готовиться, иди отвечай. Че делать? Встал, пошел. Она посмотрела, что я написал на бумажке, но очень уже спешила, поэтому и говорит: ''Ну-ка, скажи мне, что такое триггер?'' Ну, это я могу. Сказал. А она: ''Вот и хорошо. Так, второй вопрос здесь простой, давай сразу задачу''. Даю ей задачу, которую даже своей рукой переписать не успел. А она - сходу: ''Ну, нет же, неправильно, помнишь, мы эту задачу на лекции решали? Посмотри, что здесь должно быть?'' Я чего-то вспомнил и написал (не важно уже, чего). А она от радости, аж подпрыгнула, кричит: ''Молодец! Ты материал знаешь лучше своего брата. Почему же ты ему не помог?'' ''Да, я помогаю... обычно'', - хватило у меня наглости ответить ей. А она уже берет твою зачетку и пишет ''отл.''.
Домой мы ехали несколько в разных настроениях, но, в принципе, оба довольные. В автобусе, по обыкновению, билетов не брали, но от эйфории я прозевал контроль. Первый раз в жизни меня оштрафовали, но рубля было в этот день абсолютно не жалко.
А тот парень-чеченец, оказывается, приходил пересдавать свою четверку на пятерку(!), но не сумел. Не было у него брата-близнеца. Какая уж тут пятерка?!