Истории, случающиеся под Новый Год, обычно окружены некой аурой таинственности, мистики или просто волшебства. Парадокс этой истории заключается в том, что никто из услышавших ее не может понять является ли она сказочной или была на самом деле. Ведь существует же реальная Одри Лавкрафт – главная виновница парадокса, – и существует реальный Майкл, который смог помочь ей (хоть немного) увидеть нечто немного иначе. Некоторые думают, что такие ситуации бывают сплошь и рядом и происходят с каждым человеком в свое время… они или прирожденные оптимисты или занудные пессимисты!.. Другие напротив считают, что жизнь настолько скучна и ничем не заполнена, а, следовательно, подобных событий не бывает и быть не может…
Вообще факультет психологии Гуманистического университета Города N полон сказок и легенд. Например, секретная лаборатория великого бихевиориста Уотсона, располагающаяся, по слухам, под гуманитарным комплексом; или дух первого отчисленного студента, который до сих пор бродит по коридорам и аудиториям, ища свои конспекты, из-за которых собственно и провалил государственный экзамен по психологии; сюда же можно отнести загадочную фигуру профессора философии Рассела… чтобы написать про него не хватит всей жизни.
Все завязалось именно с философии…
Они не могли быть вместе по различным причинам. Главным было различие в идеалах и в мировосприятии, а из них вытекали все последующие. Но ему все же было приятно делать для нее различные приятные вещи, даже после отказа, а она с радостью и трепетом принимала их. Она знала, что эти отношения – особенные, что они – то единственное, чего больше не будет, то, чего нельзя себе позволить. Вероятно, из-за чувства недоступности и невозможности эти странные отношения так нравились ей.
Одри медленно шла по коридору. Она подходила к аудитории, из которой раздавались какие-то крики и вопли студентов. Это был второй курс; «еще щеглы!» - решила она на ходу. Одри держала кипу бумаг, плотно прижав их к груди, это была своего рода защита от них – диких, инфантильных «зверушек». Гуссерль, Шелер, Хайдеггер… эти великие люди защитят ее!..
В то время Одри была молодым преподавателем. Она еще не знала ни всей сущности преподавания, ни того, как общаться со студентами и как преподносить материал. Именно незнание некоторых личностных тонкостей работы и сыграло решающую роль в последующих событиях.
Одри замедлила шаг, за секунду собралась, стараясь сделать из себя строгого профессора Рассела, вздохнула и вошла в аудиторию. Шум мгновенно затих, и студенты расселись по местам.
- Добрый день, - бросила Одри.
В ответ раздал гул, состоящий из «здрасте», «здравствуйте», «день добрый» и прочего, которые слились в один большой шум, от которого у Одри зазвенело в ушах.
Она села и за мгновение оглядела аудиторию.
Ну вот: на первых партах – отличники, я их хорошо знаю, и сегодня они также ответят на «отлично», в середине те, кто и в жизни «середнячки» (кстати, почему-то двоечники в этом же слое), а на последних – двоечники-изгои и те, кто не от мира сего. А у окна опять Майкл… единственный парень в группе из тридцати девушек.
- Итак, что вы с Расселом проходили на лекциях?
- Гуссерль! – ответила девушка с первой парты.
Ну неужели я и так не знаю этого? зачем было спрашивать?
- Гуссерль, да?.. – протянула Одри, - хорошо, сегодня у нас последний семинар, так что давайте тогда начнем. Давайте с основ феноменологии…
Весь семинар прошел как надо – рабочий план был выполнен безукоризненно. Одри всегда отличалась пунктуальностью, аккуратностью и логичностью в выполнении всяких заданий, что так не свойственно для молодой девушки. Однако, в семинаре часто возникали черные дыры, сводившие «на нет» все занятие. Виновником их создания являлся парень сидевший на задней парте – Майкл.
Для нее он был сплошным парадоксом, так как Одри никак не могла понять его намерения и смысл его поступков. А эта его кретинская привычка – сидеть и мечтательно смотреть в окно! подобное поведение уже не в моде. Но, видимо, причина была в одном – Майкл объяснился ей в любви. Для нее, как для молодого преподавателя, подающего на кафедре философии огромные надежды, это, безусловно, было шоком. Студент объясняется в любви преподавателю! первая реакция любого здравомыслящего человека – недопустимо! Признание было очень романтичным – он передал ей чистый конверт с письмом и лепестками роз внутри…
Возвращаясь к инциденту на семинаре, нужно сказать, что впоследствии его Одри вспоминала очень долго и также долго смеялась то ли над ситуацией, то ли над Майклом, то ли над собой.
Основы феноменологии были позади, также как и виды редукции. Как и положено на любом семинаре, начались бурные дебаты по поводу какого-либо вопроса. Тогда это был вопрос о познании. Майкл пространно рассуждал о каких-то высоких материях, а у Одри ужасно заболела голова. Она ощутила себя на месте Понтия Пилата из романа Булгакова. Чтобы хоть как-то отделаться от нее, она решила встрять в разговор, прервать эти никому не нужные дебаты и, наконец, закончить семинар.
- …выходит, что процесс познания очень прост! – говорил Майкл, - достаточно только «заключить изучаемое в скобки».
- Давайте остановимся, - твердым голосом заявила Одри.
Аудитория постепенно затихла.
- Процесс познания по Гуссерлю не прост. Если ты, Майкл, утверждаешь обратное, то объясни мне это на примере.
- На примере? – спросил он.
- Ну да. Вот я, познай меня.
Майкл вздрогнул, выпрямил спину и отстранился. Потом покосился на нее и на несколько секунд замолчал. В аудитории раздались пара смешков. И только тогда Одри поняла всю глубину и многозначительность своей фразы. Ну как ее может воспринять такой парень, как Майкл? только в сексуальном контексте. Однако, он не растерялся и начал контрнаступление.
- Вы хотите, чтобы я… хм… «заключил вас в скобки»?
Аудитория разразилась взрывом хохота, а Майкл и Одри покраснели. Ей вдруг стало ужасно стыдно, что она не проконтролировала свою речь, что сморозила подобную глупость. Он, решив, что разговор лучше не продолжать, замолчал.
Она, как здравомыслящий человек, ответила ему «нет». Он согласился, что это пойдет на благо им обоим. Подобные отношения были недопустимы не только по причине возраста и «социального неравенства». Также включался материальный, финансовый и другие компоненты, которые были не менее важны. Одной философии для завязывания отношений не было достаточно.
Это было год назад. С тех пор прошел ровно год. И вот снова канун Нового Года… последнее занятие проведено и снова празднование этого самого Нового Года на кафедре.
…Одни и те же лица… те же коридоры… те же журналы с отчетностью по успеваемости студентов… зачем?.. иногда экзистенциальное одиночество так захватывает меня, что кажется, выхода нет.
Под Новый Год Одри решила не наводить на себя ореол обновления в плане своей внешности. Наоборот, она решила вернуться к своей любимой прическе, любимым нарядам и прежнему количеству косметики. Коридор был практически пуст – пара студентов-должников, вызванных на комиссию, терлись возле деканата, в самом конце коридора какая-то девушка стояла и с всхлипываниями в голосе разговаривала по телефону. Шаги Одри были медленными, ей не хотелось спешить, она решила на секунду отпустить себя и, насколько это возможно, полететь. Улыбка расцвела на ее лице, несмотря на то, что отпустить себя не получилось. Что ж, попытка – не пытка!
- Здравствуйте, мисс Лавкравт, - сказал один из парней, стоявших возле деканата.
- Здрасте, - бросила Одри.
Ей вдруг показалось, что парень сказал это как бы на автомате – мол, если видишь препода, то надо обязательно здороваться. Но желает ли он мне здравия всей глубиной своей души? использует ли он всю полноту этого слова или оперирует только его вариацией приветствия?.. Люди стали слишком часто бросаться словами.
- Одри!
Она мгновенно вышла из своих мыслей, сфокусировала взгляд и увидела перед собой Джоану. Они улыбнулись друг другу и зашли в курилку. Несколько минут шел разговор на различные бытовые темы. Именно тогда Одри отстранилась и вспомнила странный эпизод в автобусе, который произошел с ней утром.
Раздалось шипение и дверь автобуса открылась. Одри поднялась в салон, все места были заняты, рядом с ней было небольшое пространство, она подошла к окну, взялась за поручни и вздохнула. Автобус медленно тронулся, Одри немного расслабилась и стала смотреть в окно. Перед ней медленно проносились машины, люди, спешащие с работы домой, дети, играющие в снежки… Новый Год… почему у меня не соответствующее настроение? Может сделать его самой? представить, что я счастлива, что скоро будет Новый Год и жизнь обязательно повернется к лучшему!.. Хм, иллюзии, я не хочу иллюзий.
На очередной из остановок к ней подошел мужчина лет сорока. Непроизвольно в душе Одри возникла жалость к нему – на это ее натолкнули большие черные очки мужчины и белая лайка-поводырь. Он прикоснулся рукой к окну, потом повел ее вверх и, нащупав поручень, взялся за него. Лайка сначала принюхивалась, потом подошла к стенке автобуса и пристроилась возле обогревателя.
Как и свойственно всем слепым, он держал голову довольно ровно и, казалось, смотрел вперед. Одри снова вздохнула, посмотрела на лайку, та в свою очередь посмотрела на нее, завиляла своим закрученным хвостом и вытащила язык. Одри всегда нравился взгляд лаек, он был одновременно пустым и наполненным, добрым и хитрым, загадочным и простым; казалось, чтобы не подумал человек, смотрящий в эти глаза, собака понимала его. Одри усмехнулась.
На сидении рядом с ними сидели двое: первым был паренек лет семнадцати с огромными наушниками на голове в странной шапке, похожей больше на носок; из-под его куртки Одри смогла разглядеть толстую цепь, покрашенную в золотой цвет. Он сидел и мотал головой в такт музыке. Другим был мужчина лет тридцати в длинном кожаном плаще, наверняка, от «Версачи», на шее – дорогой шелковый шарф, надетый скорее для эффекта, чем для функциональности, на ногах – начищенные до блеска ботинки, на коленях - кожаный коричневый портфель. Он сидел спокойно, осанка его была прямая, взгляд – горделивый и властный (почему-то отвращение к нему было у Одри больше, чем даже к сидящему рядом пацану), изредка мужчина «одаривал» таким же взглядом, полным отвращения, паренька, но тот, похоже, ни на что не реагировал.
Одри не заметила, как завязался ее разговор со слепым. А начался он с какой-то банальщины, она начала его в состоянии легкого транса. Однако, вскоре полностью осознала то, что участвует в нем и что этот разговор затрагивает важные для нее темы.
- Знаете, - говорил слепой, - из всех органов чувств осязание ценят меньше всего, и очень напрасно, - он вздохнул и «посмотрел» на Одри, - у вас есть кто-нибудь?
- Это личный вопрос.
- Да, вы правы. Но не важно, не об этом речь. Если есть, или когда-нибудь будет, попробуйте при занятиях любовью завязать друг другу глаза, отключить зрение, ведь у большинства людей это ведущая система, воспринимающая реальность.
Одри показалось это сначала неприемлемым, потом странным, а затем – интересным и захватывающим. А ведь и правда, как мало мы знаем не то что даже о своей душе, сколько о теле. Оно дано нам изначально, впрочем, как и душа, а мы все время ищем какие-то душевные инстанции, выдумываем себе различные «мышления», «интеллекты» и «памяти», забывая о теле. Мы считаем его недостойным какого-либо внимания, считая его некой «темной» стороной, ведущей в животный мир… какая, однако, глупость! А рассуждая в данной ситуации, можно сказать, что как только человек теряет ведущий анализатор, то только тогда он начинает познавать себя и искать какую-то замену. Только в экстремальной ситуации мы пробуждаемся; курящий никогда не бросит курить, пока это не отражается на его здоровье и только в момент, когда он узнает, что заработал рак легких, он выбирает – прекратить курить или, вследствие безысходности, продолжать.
Лайка тихо-тихо заскулила, мужчина мгновенно «взглянул» на нее. Собака встала, завиляла хвостом, потерлась мордой о ногу хозяина и гавкнула.
- Моя остановка, - сказал он, - приятно было пообщаться, мисс.
- Мне тоже.
- Искренне надеюсь, что ваше желание сбудется, и вы увидите чудо.
Она улыбнулась, он улыбнулся в ответ. Одри показалось, что ему не нужны глаза, чтобы видеть ее, они нашли общий язык и для этого не нужны никакие анализаторы.
Могу ли я найти подобный язык с Майклом? нет. Однако, я хочу этого и, думаю, он тоже хочет. Наше общение в высшей степени странно; уже и не помню, что когда-нибудь так тушевалась перед парнем, да и перед каким? перед своим же студентом! А может все слишком просто? возможно, он просто хочет переспать со мной? запал на девушку вот и все?.. нет, это не просто, это легко. Хм, иногда забавно думать о нем! Он странный, если не сказать придурок!
Дверь автобуса открылась, Одри повернулась, чтобы увидеть как выходит слепой мужчина с лайкой, но его уже не было. Двери тут же закрылись и автобус тронулся дальше. Она повернулась к замершему окну, и начала пытаться найти порядок в хаосе рисунков, нарисованных морозом.
Природа удивительна! сначала вроде бы рисунок какой-то беспорядочный, но потом он преобразовывается и превращается в законченную форму. Да, природа никогда не бывает беспорядочной, она всегда… хаотична, что ли, незавершенна, но всегда упорядочена хаосом. Она – великий художник и великий философ… Это что-то из того, что мне говорил Майкл. Хотя не могу не сказать, что в какой-то мере я с ним согласна.
Эта была проблема чувств и сознания. И Одри не могла решить ее одним только разумом и рациональностью. Надо было включить еще какой-то механизм, неведомый ей. Может, эмпатию? Нет, это глупо, к тому же профессионально; в личной жизни это вряд ли поможет. Скорее всего, это должен быть какой-то экзистенциальный механизм, что-то вроде сочувствия, но в смысле со-чувствия, как переживания того состояния, которое чувствует другой. Она решила, что это тот путь, по которому можно пойти, чтобы понять этого парнишку Майкла. Но готова ли она к этому?
- Вчера студенты, видимо, отмечали Новый Год, - сказала Джоана, выдохнув дым.
Одри не отводила взгляд от мусорной машины за окном, она (Одри) была одновременно здесь, на улице и где-то еще. Это «еще» был некий идеализированный дом, место покоя и одновременно неожиданностей.
- Я думала, тебя здесь не было вчера.
- Не было, но я видела наших студентов в магазине, в очереди за очередной бутылкой; Марк, Артур и Майкл.
О нет! снова он… когда же вы все прекратите?..
Она посмотрела на Джоанну то ли с укором, то ли с раздражением, то ли с апатией. Брови были сведены, а взгляд направлен будто бы «сквозь». Джоанна растерялась, ее испугал этот негодующий взгляд Одри. Тогда негласно было решено перевести разговор в другое русло.
Одри возвращалась из курилки, она медленно шла по длинному коридору, который был полностью пуст. Она знала, что на кафедре ее ждут: оттуда раздавались громкие голоса, смех и звон бокалов. Одри улыбнулась, но улыбка была с оттенком горечи и она чувствовала это.
Да что же это такое?! неужели Новый Год – самый противный праздник в году?
Раздались звуки «Jingle Bells». Кто-то недалеко играл ее на гитаре.
О нет! Ну сколько можно? Неужели, он меня преследует и хочет доконать окончательно?
Стандартная музыкальная тема закончилась и началась импровизация, которую Одри оценила как довольно посредственную. Она ускорила шаг и пошла на звук. Дверь одной аудитории была приоткрыта, однако света там не было. Одри подошла к ней, полностью распахнула дверь и заглянула внутрь. Окна покрывали узоры мороза, и из-за них улицы практически не было видно. Она провела рукой по стене, нашла выключатель и аудитория мгновенно наполнилась светом.
На второй парте, возле стены лежал Майкл с гитарой в руках. Он прищурил глаза, будто только проснулся, перевел взгляд на нее, перестал играть, отложил инструмент и встал.
- Мисс Лавкрафт, - сказал он.
Она кивнула. Ему вдруг показалось, что он в чем-то провинился перед ней и немного растерялся, если сказать, не испугался. Потом все-таки улыбнулся и подошел к ней поближе.
- Как Новый Год?
- Ужасно, - сказала, вздохнув Одри, - а что это ты тут делаешь?
- Вы имеете в виду, почему я не дома?
- Да.
- Не вижу смысла идти туда до полуночи. К тому же я хочу прогуляться по ночному городу и хочу насладиться атмосферой университета, в последний раз за этот год.
Она кивнула, и тут же усмехнулась. Майкл не понял ее усмешки, но также улыбнулся.
«Насладиться атмосферой», точно придурок! Знаю я зачем ты начал играть, думал, что твои заманивающие девчонок штучки с гитарой сработают? как бы не так!
Майкл вздрогнул, будто вспомнил что-то. Потом подошел к своей парте взял гитарный чехол и вытащил из него какой-то небольшой цветной сверток. Улыбнулся и направился к Одри.
- Это вам, - сказал он, протянув сверток ей.
Она вздохнула, улыбнулась и приняла его. Пестрая подарочная бумага сверкала в свете аудитории и была похожа на какой-то диковинный драгоценный металл. Красная ленточка, проходившая через все четыре стороны подарка, подчеркивала некую изысканную завершенность подарка. Одри улыбнулась и посмотрела на Майкла. Он стоял и как-то по-детски наивно смотрел на нее.
Зачем он это делает? Зачем дарит мне подарки, совершенно не зная меня, почему… что он хочет от меня? Ну что? что ты стоишь и загадочно смотришь на меня?
- Я хотел сказать, что понимаю ваши чувства и никогда не хотел бы нарушать их. Я понимаю, что они ваши. Хочу, чтобы вы знали, что я с пониманием и сочувствием отношусь к вам. Типа, через тире: со-чувствие. Что-то типа чувствование чувств.
Одри вспыхнула.
Со-чувствие… он говорит тоже самое, о чем думала я…
- Ты имеешь ввиду эмпатию? – спросила она.
Зачем я это спросила? глупая…
Майкл пожал плечами.
- Да, наверное.
- А что это? – спросила Одри, теребя в руках сверток.
- Откройте.
Она открыла. В упаковке была картина Сальвадора Дали. Одри не знала ее названия, помнила только, что там фигурировало слово «время». На ней были изображены механические часы, растекающиеся по предметам действительности. Они были мягкими и будто иллюзорными. Действительность твердо держалась в бытии, а время растекалось по ее поверхности.
- Это к тому, чтобы вы знали, что время не имеет особого значения, что оно – только иллюзия и имеет тенденцию меняться и подстраиваться под людей.
- А конверт?
- Откройте в новогоднюю ночь, ровно в полночь. На нем же написано.
Действительно, на конверте было написано: «вскройте меня в 00:00».
Майкл повесил гитару на плечо, выключил свет и только они собирались выйти, как темноту комнаты разорвало ярко-красное сияние. Майкл и Одри обернулись, но из-за мороза ничего не увидели. Затем раздался взрыв и оба они вздрогнули. Одри даже немного подскочила и чуть было не вскрикнула.
- Салют, - сказал Майкл и посмотрел на часы, - как раз вовремя.
Одри также посмотрела на свои – десять вечера. Майкл отошел от нее, подошел к окну, на ощупь нашел защелку и открыл окно. Холодный воздух тут же ворвался в аудиторию. По телу Одри непроизвольно побежали мурашки, Майкл же поставил гитару и развел руки в стороны, словно пытался объять весь мир.
- Посмотрите, - сказал он, повернувшись, - красиво.
Выражение его лица было как у воина, которому сообщили, что война выиграна. Спокойная блаженная улыбка была на его лице, взгляд ничего не требовал и вообще ничего не выражал, только неописуемую радость. Ей почему-то не захотелось подходить, но тут же решив, что можно и посмотреть, подошла к нему.
- Красиво, - повторил он.
Раздалось еще несколько взрывов. Сначала Одри вздрагивала, но потом привыкла. Небо было чистое-чистое и салют был виден во всей красе. Его составляли то одиночные цветные шары, то россыпи шаров. Иногда они взлетали в воздух и с грохотом разрывались на миллиарды мелких, что делало их похожими на звездную пыль. Особенно Одри была в восторге от фейерверка, который походил на серебристую бахрому, свисающую с неба; она переливалась и из серебряной превращалась в золотую, из золотой - лазурную, из лазурной – снова в золотую. Были еще фейерверки в виде вращающейся спирали, были похожие на бриллианты, а иногда казалось, что рассыпь цветных шаров создает некий купол, который вот-вот спуститься на землю и поглотит тебя.
Боже… как красиво!.. тот, кто может создать такое, может сделать все, что угодно…
Одри не заметила, как Майкл смотрел на нее, она вся была там, в этом чуде из фигур и цвета. Он же смотрел на салют в отражении ее глаз. Просто стоял, повернувшись к ней и наблюдал, как купол мгновенно расширяется от зрачка и далее к радужной оболочке. При каждом новом взрыве все ее лицо озарялось; она была как философ, который, наконец, понял. Одри стояла с полуоткрытым ртом, казалось, она хотела что-то сказать, но не могла; холод же больше не волновал ее.
- Вы не откажетесь? – спросил вдруг Майкл.
Как ей не хотелось, но она перевела на него взгляд. В руках у него была бутылка шампанского и два пластиковых стаканчика.
Господи! это точно не он. Сегодня я не узнаю в нем того заносчивого демонстранта, каким он обычно бывает. Да что там! Если бы он предложил мне такое в привычной ситуации, то я бы точно не сияла и не…
Улыбка вперемежку с удивлением не сходила с ее лица, она поймала его по-прежнему спокойный и ничего не выражающий взгляд и кивнула.
- Извините, что из пластиковых, - сказал он, - просто других…
- Заткнись и наливай…
Майкл улыбнулся, оторвал фольгу и начал откручивать проволоку, которая держала крышку за горлышко бутылки.
- Со взрывом или без? – спросил он.
- Со взрывом.
Что я говорю? ненавижу, когда шампанское открывают со взрывом!
Майкл снял проволоку и тут же схватился за пробку, потом начал медленно откручивать. Направил бутылку в сторону окна. Еще один «купол» одарил их своим светом, потом раздался взрыв и в этот же момент Майкл открыл бутылку. Шампанское мгновенно полилось из нее, немного капнуло на ее пиджак и довольно много на штаны Майклу. Одри схватила стаканы и подставила под неудержимый напор шипучего напитка. Два стакана были наполнены, немного пены Майкл отпил прямо из горлышка.
Он поднял глаза и их взгляды снова встретились.
Почему мне не хочется отвести от него глаза? Почему мне так нравится то, что я сейчас делаю… это как раз та глупость, о которой он мне говорил. Наверное, он все-таки был прав.
Их лица выражали только одно – радость, и она была общей. Это была радость, которую излучают только счастливые люди, хотя оба и знали, что еще не до конца счастливы. Именно в такие моменты, видимо, и достигается полнота и открытость чего-то свыше…
Одри подняла стакан, Майкл сделал то же самое.
- Счастливого Нового Года и Рождества, мисс Лавкрафт, - сказал он, - пусть сбудется все, к чему вы стремитесь.
- Спасибо, - ответила она, - за тебя.
- За вас.
Они чокнулись стаканами, потом снова заглянули друг другу в глаза и выпили.
Было около одиннадцати, когда Одри стояла в магазине. Эндрю попросил ее зайти и купить какой-нибудь закуски по причине отсутствия таковой на новогоднем столе. Магазин уже закрывался, когда Одри с полуулыбкой и расправленными, словно крылья, плечами впорхнула в него. Хмурый охранник, напяливавший в данный момент шапку, дернулся и отстранился. Видимо, ее счастливый вид так поразил его, что он невольно испугался.
- Мы закрываемся, - скороговоркой бросила продавщица.
- Мне бы только немного бекона, - пропела Одри, - и икры, если есть.
Женщина исподлобья посмотрела на нее, но потом тоже улыбнулась и пошла за прилавок.
- Вы такая счастливая. Никак случилось чудо?
Одри улыбнулась еще шире и радостно закивала.
- Везет вам. Сколько бекона?
- Грамм триста. И две баночки икры.
Продавщица отрезала кусок бекона, взвесила – получилось ровно триста. Достала икру, потом засунула покупки в пакет.
- С вас восемь пятьдесят.
Одри сунула десятидолларовую бумажку и тут же получила сдачу. Потом они попрощались, поздравили друг друга с Новым Годом. Одри была уже около выхода, как женщина окликнула ее.
- Простите, мисс…
Одри повернулась и подошла к женщине. Та достала из-под прилавка бутылку французского шампанского и передала ей.
- С Новый Годом, мисс!
Обстановка у Эндрю была успокаивающей и отвлекала о гнетущих мыслях. Здесь было весело и уютно. Успокаивающие цвета обоев, спокойная поп-музыка, приятные разговоры. Все-таки, что-то случилось за эти дни, и она это прекрасно понимала.
Эндрю сидел и беседовал с Джоанной. Через пять минут должны были пробить свой величавый звон куранты, и наступит Новый Год. Теперь она ждала его с нетерпением. Обстановка ожидания и долженствования не тяготила ее.
Разговоры за столом вдруг прервались. Эндрю обернулся, и они встретились глазами. Он посмотрел на нее взглядом, полным желания. Она улыбнулась, покраснела и тут же отвела взгляд. И тут ей вспомнилась одна вещь: конверт. Одри извинилась, вышла из-за стола и прошла на кухню. Нашла свою сумочку, открыла ее и вытащила оттуда конверт.
Теперь, наедине с собой, она глубоко вздохнула и распаковала его.
Надеюсь, там не будет признаний и нелепых заштампованных фраз? Я узнала его с новой стороны и, надеюсь, не разочаруюсь. В своих письмах он был так наивен и глуп, что это оттолкнуло меня. Он так старался угодить, и в этом был глуп. Прямо Декарт!..
Одри медленным движением вытащила письмо и развернула его. Тут же увидела знакомый подчерк на листе в клеточку.
«Здравствуйте, дорогая мисс Лавкрафт,
То, что вы мне сказали на днях, сильно повлияло на меня, но я не знаю, верите ли вы сами в то, что сказали. Вы часто говорите мне, что это глупо, но глупости… это огромный айсберг в океане моей жизни, да и, наверное, в жизни любого человека. Видна только его ничтожная часть – которая на поверхности, а 98% находятся под водой. А ведь если подумать, то по сути мы всегда выбираем только из двух вариантов – сделать как всегда или совершить глупость. И весь прикол здесь в том, что в первом варианте мы, хотя бы приблизительно, знаем результат, который созрел в левой половине нашего мозга. Логика, рациональность, трезвый рассудок – то, без чего мы не можем и то, что является характеристиками первого выбора.
Со вторым сложнее. Последствия – непредсказуемы, механизм работы – непонятен (что сильно бесит человеческих существ, стремящихся к пониманию всего, что лежит под ногами!), способы действия – самые различные. Первый выбор представляет собой путь только в одну сторону, и если уж выбрал рациональность – то иди по нему до конца. Путь один – по прямой линии, прямо к цели. Второй выбор многогранен. Это как густой лес без единой тропинки, НО! эти самые тропинки здесь человек делает сам, изначально совершенно не зная направления. Первый случай же похож на дорогу, мощенную большими камнями, по обочинам которой – бетонный забор, через который не перелезешь.
Грустно, что в 90% жизненных ситуаций мы боимся второго пути. А зачем он нужен? ведь гораздо удобней и безопасней сделать так, как делал до этого. Ты знаешь все те события, которые будут происходить, знаешь возможные трудности, с которыми придется столкнуться. А глупость? Ха! неизвестно, куда она меня приведет, эта глупость. Я не хочу рисковать своим состоянием ради какого-то приключения! Их хватило в детстве, но я уже не ребенок, я подрос! – все эти слова говорит человек, выбравший путь рациональности. Глупость, думает он, - это удел юности, удел людей, которые не знают чего хотят, слабых и беззащитных перед реальностью, людей, отдающихся в руки Судьбе. Но, решает рационалист, я же не такой, я сам решаю свою судьбу, как я скажу, так и будет… И вот эта та единственная глупость, которую он допускает… глупая самонадеянность.
Что-то я слишком углубился в философию. Мисс Лавкрафт, я помню вашу фразу о том, что я должен «очнуться от своих философских концепций». Не обижайтесь, но по-моему, эта фраза из первой серии. Ведь философские концепции – это попытка найти свое мировоззрение, попытка взглянуть на мир по-разному: с точки зрения рационалиста, материалиста, идеалиста, психа, в конце концов. Что же плохого в том, что человек пытается найти себя? не знаю. Хотя я согласен с тем, что нельзя забывать про тех близких людей, которые рядом с тобой. Здесь проблема в том, чтобы совместить свой путь с путями Других.
И что такое тогда любовь? не является ли это переплетением путей двух любящих сердец? Не является ли любовь слиянием двух путей в один единственный. Я вдруг (только что! прямо сейчас!) понял, почему вы так отнеслись к моему первому письму. Понятное дело, что вы не готовы переплести свой путь со мной. Вы – истинный психолог, думаю, что вы увидели, что я тоже не готов. Однако, я выбрал путь Глупости и не собираюсь от него отступать. Я хочу, чтобы мы: или довели до конца то, что с нами происходит, или отдались Хаосу и окунулись бы в бесконечное пространство вариантов.
«В вас еще есть Хаос» - сказал когда-то Ницше. И я знаю, что если бы ни обстоятельства, о которых вы не хотите со мной говорить, то, возможно, вы мы бы смогли попытаться переплести наши пути… Вы способны на второй путь, больше, чем кто-либо, но… я не буду настаивать на этом и нарушать вашу свободу. Вы – свободны в выборе… всегда.
Счастливо и с Новым Годом! Ваш Майкл».
Одри сложила листок и глубоко вздохнула. До Нового Года оставались считанные секунды. Она слышала, как из зала уже зовут ее. Поэтому все, что она сделала, это мило улыбнулась своему отражению в морозном окне и мысленно поблагодарила своего вдохновителя. Потом ее мысли и чувства занял Эндрю. Одри ощутила слабое возбуждение, вздрогнула и направилась в зал.