После побоев все болело. В сердце, в голове поселилась тупая бесконечная боль.
Сон не шел, не хотел приходить. Я ворочался с боку набок. Прислушивался к гулкому эху опустошенного нутра. Пробовал поймать разрозненные мысли, катившиеся где-то в голове мелкими камешками из пустой черноты.
Сначала послышался разговор, чей-то голос повторял одну и ту же укоризненную короткую фразу, потом – шаги. Открылась ловушка маленького окна в металлической двери. На пол спланировал чистый лист бумаги. Аккуратно оточенный карандаш долго, кувыркаясь в густом, стоящем, черном воздухе падал. Прокатился немного по каменным плитам пола, покачался и замер.
- К утру напишешь мою характеристику. Я тут на юридический надумала поступать, рекомендуют, а ты у нас как ни как писатель, и мой бывший муж, хоть и враг народа. Так что потрудись. Напишешь плохо, я тебя, суку, на следующем допросе так у…бу, кровью харкать будешь, ну, а напишешь хорошо, буду бить как сегодня, любя. Ребра-то болят? Это даже хорошо, ты своими кучерявыми интеллигентскими мозгами даже не понимаешь как это хорошо, значит, завтра будет уже не так больно, а там, глядишь, привыкнешь, отрастет дубленая шкура, вообще будут игрушки. Так ты постарайся…, козел, для собственного же блага. Ты меня любишь? Не слышу?
- Я тебя обожаю…
- То-то. Напиши хорошо, будет не так больно.
Ловушка захлопнулась. Выстрелом в затылок громыхнул засов. Звенящей паутиной опустилась тишина.
Я видел раскаленную тонкую нить за мутным стеклом электрической лампочки под высоким потолком и ни одной тени, ни одной. Пустыня в полдень. Остро захотелось пить. Долго мыл мятую алюминиевую кружку. Налил тепловатой, ржавой воды. Поднял и осторожно поставил на середину камеры маленький стол, на него табурет. Плеснул из кружки. Встал босыми ногами. Тихо вывинтил лампочку. Разобрал патрон. Все лишнее аккуратно опустил в карман. Набрал в рот воды и прикусил концы провода.
У ворот Рая загремел будильник. Пора вставать. Господи, помилуй меня грешного!