Сознание возвращалось медленно и болезненно. Первое, что я ощутил – жуткую какофонию звуков, раздирающую мою бедную головушку на составные части. Затем мои страдания усугубил едкий всепроникающий запах. От него мне и вовсе стало дурно. Но, почувствовав это, я пришел к парадоксальному выводу, что, если мне так плохо, значит, я все еще живой, и мне снова, каким-то непостижимым образом удалось выкарабкаться из преисподней…
А в том, что одной ногой там находился, я не сомневался.
Резкий агрессивный запах, нагло ворвавшийся в легкие, прочистил мозги и навел кое-какой порядок в голове. Лишние, дурманящие звуки постепенно поубавились, а вскоре и вовсе исчезли, я снова мог слышать, как нормальный человек.
Я попытался открыть глаза и, когда получилось, неимоверно обрадовался. Ведь я снова мог владеть своим телом, и оно мне таки подчинялось.
Правда, боли в голове не убавилось. Там словно разгорался вулкан. Я всерьез опасался, что он вот-вот достигнет критической массы и разнесет мою черепушку вдребезги…
- Ну как, полегчало?
Живая и реальная Татьяна находилась рядом со мной. Ее нежная белая ручка сжимала клочок ваты у моего носа, и именно от него разил ужасный запах нашатыря.
- Ой, как мне плохо… - простонал я, не столько ради того, чтобы пожаловаться на горькую судьбинушку, сколько, дабы убедиться, что язык действует так же исправно, как и веки.
Разочарования не последовало.
Получилось.
Хоть и не совсем хорошо и уверенно, но все-таки…
- Танюша, как я рад тебя видеть…
Я сумел поймать ее руку и прижал к своей щеке. Она была теплой и такой родной...
- Как ты здесь оказалась?
- Потом расскажу… - в ее голосе напрочь отсутствовала нежность, однако, насколько я помнил, Татьяна и раньше редко поддавалась эмоциям. – На ка лучше выпей, - и протянула мне пластиковый стаканчик с шипящей жидкостью.
- Что это?
- Антипохмелин.
Что за день такой? Второй раз мне предлагали пить эту гадость, которую за всю свою жизнь я пробовал лишь однажды…
- Танечка, мне уже лучше. Я, как только тебя увидел, мне сразу полегчало…
Но напиток все же выпил. И почувствовал себя лучше. Не совсем хорошо, конечно. Я по-прежнему оставался жалкой развалиной, только теперь уже развалиной, способной на какие-то действия…
Я полулежал на откинутом сидении ее «Джипа». Салон освещался маленькой неяркой лампочкой а вокруг, за ее пределами, все тонуло в сплошном мраке.
- Где мы?
- Потом… - снова резко отмахнулась Татьяна и, убедившись, что со мной все в порядке, устроилась за рулем и завела двигатель.
Я поднял кресло и уставился в лобовое стекло.
Огни дальнего света вырывали у темноты неровную брусчатку с редкими кустиками растительности на обочине. Вокруг, судя по всему, расстилалась степь. Несмотря на отсутствие явных ориентиров, интуиция подсказывала, что мы находимся где-то между деревней и райцентром.
Татьяна резко двинулась с места. Машина рванулась вперед, резво подпрыгивая на частых ухабах. От неистовой болтанки у меня снова помутилось в глазах.
Открыл их, лишь когда дико взвизгнули тормоза и я едва не припечатался головой о стекло.
Впереди, метрах в двухстах от нас, задорно помигивал «маячок» на милицейском «УАЗике».
Таня дала задний ход и ловко развернулась на неимоверно узком пятачке.
Теперь мы во всю прыть мчались обратно.
Не долго.
За очередным поворотом свет фар наткнулся на мотоцикл с коляской, возле которого нагло лыбилась физиономия капитана Ященко.
Не снижая скорости, Таня резко свернула на примыкавшую к брусчатке грунтовку и понеслась вдоль длинной лесополосы. Вскоре она закончилась, и на развилке мы увидели светлый силуэт легковушки, в которой я без труда узнал председательскую «Ниву».
«Джип» остановился. Голова девушки упала на руль, тело ее содрогнулось от рыданий.
- Может, прорвемся? Ведь за твоей машиной им не угнаться…
- Бесполезно… - Татьяна вытерла платочком глаза и закурила сигарету. – Они теперь тебя везде достанут… - она снова всхлипнула. – Ну почему?... Что же ты наделал, Андрюша… Ведь я же умоляла тебя, чтобы ты сюда не ездил…
Машина председателя оставалась на месте. В ее стекле маячил красный огонек зажженной сигареты. Никто не пытался к нам приблизиться. И от этого становилось еще неуютнее. Не предпринимая активных действий, преследователи словно констатировали: «Вот, мол, вы где, и никуда от нас не денетесь…»
- А если рвануть прямиком через поле? Тогда они нас точно не догонят…
Татьяна сняла с шеи маленький блестящий медальончик, открыла потайную крышечку. Нажала невидимую кнопку, и на матовом экране тотчас зажегся крохотный зеленый огонек. Он мерцал прямо посредине.
- Огонек – это ты, - объяснила Татьяна. – У каждого из них есть такой приборчик. Так что вычислить твое местопребывание – раз плюнуть…
- Но почему? Что я им такого сделал?
- Скажи лучше, чего ты не сделал… Ты ведь сам сознательно искал погибель на свою голову. Вот и доигрался… - зло ответила Татьяна. – Говорили тебе, как человеку, сиди дома и не рыпайся… Нет, приключений ему захотелось… Ладно, приехал сюда, так сиди и не чирикай… Зачем полез на Монастырище, зачем уничтожил посылку?
- Ведь никто не видел… - оправдывался я.
- Глупенький… - сменила гнев на милость девушка и нежно погладила меня по голове. – Сторож должен был забрать посылку, и ты рвал ее у него на глазах. Вот тебя и приказали ликвидировать, как очень опасного. Представляющего угрозу… Кроме того, что ты многое помнишь, ты еще стал сознательно мешать… Такое уже не прощается. А в тех кассетах, возможно, было твое помилование. Я, как могла, пыталась убедить, что ты не представляешь никакого вреда… Что же ты наделал, родненький мой… - и она снова заплакала.
Я обнял ее и поцеловал.
Но, внезапно, отпрянул.
- Таня, а почему ты вдруг решила мне помогать? Ты же играешь в ихней команде…
- А ты не понимаешь, дурачок? Я люблю тебя!
Меня как будто снова по голове треснули. Я даже не знал, радоваться такому признанию или нет?
В носу защипало, словно от резанного лука, плотный клубок подкатил к горлу.
Моя душа разрывалась на части.
Я ведь тоже безумно любил девушку. Только между нами за последнее время произошло столько всего непонятного, что чувства мои раздваивались. Не находя твердой опоры, они зависли в невесомости и я просто не знал, как себя вести дальше…
Я не знал, что делать?
Сейчас, когда, наконец-то, появилась определенность, я растерялся. И вовсе не потому, что в чем-то сомневался. Мне было неудержимо горько и обидно, что все произошло слишком поздно, когда возвратить уже ничего нельзя…
- И ты все бросила, пожертвовала всем, чтобы меня спасти?
Помимо желания мой голос предательски дрожал.
- Андрюша, я долго думала после нашего с тобой разговора. И пришла к выводу, что можно жить вечно, иметь богатство и карьеру, но при всем этом не быть счастливой…
- Что же нам теперь делать?
Автомобиль председателя бельмом маячил перед глазами, а где-то, пока еще далеко, слышалась приближающаяся трещотка мотоциклетного двигателя.
- Может, у нас получится отыскать маячок и выбросить его? – осенило меня.
- Невозможно, - ответила Татьяна. – Тебя Андрей Павлович чем-нибудь угощал?
- Угощал, - признался я, вспомнив вкус свалившего с ног украинского женьшеня.
- Тогда этот маячок сидит у тебя в крови. Вместе с алкоголем он впитывается в организм…
- Надолго?
- Так же, как и спиртное, на сутки-двое…
Положение складывалось отчаянное, я бы даже сказал – безвыходное.
Мне очень не хотелось умирать, а сейчас, тем более. Никогда я не дорожил своей жизнью больше, нежели в эти критические минуты.
Мне не хотелось верить в безысходность и предрешенность дальнейшего. Я не хотел ощущать себя загнанным и приговоренным к сковородке кроликом.
- Танечка, ведь они не станут меня ликвидировать при свидетелях?
- Боюсь, что ликвидировать будут уже не только тебя, а и меня тоже… Не позже, как завтра, в Центре узнают о моем предательстве и меня также приговорят к смерти. А вообще, - вспомнив о моем вопросе, продолжила Таня, - в идеале все должно выглядеть, как несчастный случай, чтобы никто ни о чем не догадался…
- Значит, находясь среди людей, мы будем в безопасности?
- По идее – да. Но, кто знает… Исполнители часто действуют по собственному усмотрению…
- Терять нам, все равно, нечего. Так что разворачивайся и гони к Илье. Мы будем гулять на свадьбе и держаться в самой гуще событий. Думаю, пару дней прокантуемся, маячок испарится, а там что-нибудь придумаем…
Необходимость думать уже не только за самого себя, а взять ответственность также за жизнь любимой девушки, пробудила меня к активным действиям.
Я не собирался складывать лапки и сдаваться на милость победителей. Мы еще побрыкаемся, и, кто его знает, как оно еще сложится…
Таня против моего предложения не возражала. Молча развернула автомобиль и медленно покатила в сторону брусчатки. Белая «Нива» пристроилась сзади и так же, не спеша, катила следом. Вскоре впереди нарисовался Ященко на своем мотоцикле. Он с готовностью посторонился, развернулся и пристроился за машиной председателя.
В деревню мы въезжали в сопровождении почетного эскорта.
Пассивность преследователей можно было объяснить. По-видимому, приказ на уничтожение Татьяны еще не поступил, а я и так находился в поле их зрения. Им оставалось только выжидать удобного случая, чтобы все было тихо и без пыли, как выражался популярный телегерой.
Подъехав к дому Ильи, Таня пристроила «Джип» рядом с моей «Таврией». «Нива» остановилась у развилки, Ященко объехал нас и занял пост в противоположном конце улицы. Похоже, они собирались нас сторожить всю ночь.
Что ж, дело ихнее…
Мы выбрались из машины и вошли в калитку. Было уже далеко за полночь, однако, на веранде горел свет.
Открыв дверь, мы увидели картину, достойную самой душещипательной мелодрамы. Прям таки классический любовный треугольник со всеми действующими особями налицо.
Пьяный Илья в свадебном костюме трупом валялся на топчане, рядом с ним в полуобнаженном виде дрыхла Лара и ее рука даже во сне импульсивно пыталась залезть молодожену в штаны. Мать Ильи сидела тут же за столом и горько причитала, Рыжая, уже переодетая в домашнее, как могла, старалась ее успокоить.
- Ну напился, с кем не бывает… Думаете, он понимает, что делает? Завтра проснется и ничего не вспомнит…
- У, алкаш! – Марья Григорьевна замахнулась рукой в сторону сына и тут же бессильно ее опустила. – А Андрюша… Тоже – молодец! Кого он к нам в дом привел… Где он откопал эту проститутку?… Ну, появись он мне на глаза…
Я появился.
Марья Григорьевна одарила меня испепеляющим взглядом и, ничего не сказав, продолжала плакать дальше, уже молча, без слов.
Судя по всему, семейная жизнь Ильи начиналась весьма и весьма нестандартно.
Рыжая несказанно обрадовалась нашему появлению.
- Танюша, дорогая. Как здорово, что ты приехала! – заворковала она, бросилась Тане на шею и они поцеловались.
- Веселенькая у тебя первая брачная ночь… - съехидничал я, и сразу же заткнулся, получив чувствительный тычок в почку.
Никогда бы не подумал, что Рыжая умеет драться. Да еще так сильно… Хотя, что заслужил, на то и нарвался…
- Танечка, ты, наверное, проголодалась с дороги? – меня в этом доме явно игнорировали.
Таня от еды отказалась.
- Я сейчас вам постелю… - не стала настаивать Рыжая.
- Не стоит, мы в машине переночуем. – вежливо отказался я.
- Ага, и эту лярву с собой забирайте… - очнулась Марья Григорьевна.
С этими словами она, похоже, выплеснула остатки затаенной обиды, потому что вдруг улыбнулась и стала снова гостеприимной хозяйкой, какой я знал ее всегда.
- Вы не обижайтесь, Танечка, это я так, с дуру ляпнула. Разве Андрюша виноват, что этот оболтус снова нажрался? Присаживайтесь к столу, поужинаем…
После таких слов отказываться – обидеть хозяев. Мы покушали, выпили по рюмочке за счастье молодых, но ночевать, все же, отправились в машину.