Андрей Иванович Ряхлов на старости лет решил съездить в Дзержинск, про который часто слышал и в котором ни разу не был. Туда много лет назад из соседней с Крутихой Хвощёвки переехал его друг ещё с Великой Отечественной Пётр Матросов. И дом он купил на улице Матросова. Переписывались редко, так что Андрей Иванович, ни когда не хранивший конверты, номер дома запамятовал, хорошо, что название улицы простое.
- Ну, его там все знают, - убеждал он внука Егорку. – Приедем, улицу найдем, спросим про Петра, нам любой его дом укажет.
Была у Андрея Ивановича и ещё одна цель: попутно навестить в городе химиков троих племянников, адресов которых вообще не знал, а приглашения в гости от них получал многократные.
Но самая главная причина такова: после смерти соседа Евграфыча что-то Андрею Ивановичу неспокойно стало. Четверть века ни куда не ездил, а тут вдруг решился на путешествие. Вот и взял с собой тридцатилетнего внука Егорку в сопровождающие – с ним не заблудишься, в Дзержинске он не раз бывал.
Туда надо ехать с двумя пересадками. С автостанции Богородска нужно трястись на автобусе до Дуденева, а потом ждать пароходика, который регулярно возит пассажиров через Оку.
Егорка добросовестно сопровождал деда по гостям, следил, чтобы тот не переборщил, как бывало дома, с выпивкой, но всё обошлось благополучно. Андрей Иванович с удовольствием разглядывал похожий, по его мнению, на Москву многоэтажный город, любовался квартирами племянников в этих многоэтажных домах. А его фронтовому и деревенскому другу Петру Матросову, наоборот, нравилось жить в своем доме, который, впрочем, должен скоро идти под снос – город быстро расширялся.
Погостили – пора и честь знать. На пристани уже куплены билеты на пароход-ОМ, осталось подождать его прибытия. Егорка с Андреем Ивановичем уселись на самом солнцепёке на лавочку, зато всю Оку хорошо было видно. Издали поглядывавший на них пожилой мужчина подошёл к лавочке, внимательно всматриваясь в Андрея Ивановича.
- Извините, а вы не Ряхлов?
- Да, он самый. А вы кто, что-то не припомню?
- Илья Матвеев. Как вам меня вспомнить, когда мы на фронте виделись всего два дня при странных обстоятельствах. Я тот самый младший лейтенант, который не смог принять роды у ППЖ полковника то ли Седова, то ли Серова, его же тогда скоро повысили в командиры дивизии и дали генерал-майора. Я вам тогда помогал, помните, а потом мы новорожденного мальчика в штабной, кажется, землянке обмывали. Помните!
- Вот теперь вспомнил. Вы, Илья, сейчас врач, наверное?
- Нет. Меня на медкурсы без моего желания послали, хотя всю войну, до ранения, служил медиком, стал даже командиром санитарного взвода.
- А куда же ты ранен, что то-то по тебе не заметно, - Андрей Иванович первым, как старший по возрасту, перешел на «ты».
- В наступлении на Брест, когда раненых на передовой стало много, санитаров не хватало, я сам несколько раз вытаскивал с передовой бойцов. Наверное, выволакивал уже пятого или шестого, когда рядом со мной взорвалась противотанковая мина. Оторвало левую ступню, осколки попали в левое плечо и висок. В санбате ногу почти по колено ампутировали, хотели отнять и руку, но обошлось.
- Так у тебя протез? А по походке я не заметил.
- Вот однажды, лет двадцать назад, мне даже в военкомате не поверили. Я же уволен в чистую старшим лейтенантом запаса. И вдруг пришла повестка на офицерские сборы.
- Не может быть!
- Да-да. Объяснил я военкоматскому майору, что я инвалид, что на протезе. А тот мне в ответ матом: «Всё вы что угодно придумаете, чтобы на сборы не ехать». А от самого водкой так и прёт, от меня отвернулся, покачнувшись при этом, и стал другого офицера запаса матом за что-то ругать.
- А ты?
- Я тогда как раз тебя, Андрей Иванович, вернее, твое спокойствие вспомнил, когда на тебя полковник пистолет наставил, приказав принимать роды. А ты спокойно так сказал, что попробуешь, ведь с коровами и кобылами справлялся. Вот я тоже решил проявить спокойствие и отправился на сборы, прекрасно понимая, что там-то разберутся на первых же минутах.
- Ну и как?
- Ехали мы в Гороховецкие лагеря в автобусе в сопровождении того же пьяного майора, он, наверное, утром ещё добавил и всю дорогу спал. Я о своей инвалидности всем мужикам в автобусе рассказал, а некоторые и сами давно знали про мой протез. А неверящим, которые говорили, что такого не может быть, чтобы в военкомате инвалида на сборы забрали, я специально приподнял штанину, чтобы те наглядно убедились. Приехали, наконец, в Мулино, первым делом нас повели в баню: гражданское сдать, помыться и хэбэшную офицерскую форму надеть. Ну, я раздеваюсь до трусов, протез снял и сижу на низенькой лавочке.
- Мать нагая!
- Чего-чего? А, вспомнил, так тебя прозвали за твое единственное невинное ругательство. Мулинский офицер, принимавший прибывших на сборы, изругался гораздо хлеще и выражался гораздо дольше. А потом побежал докладывать об увиденном высшему начальству.
- И чем дело закончилось?
- Меня, естественно, на том же автобусе отправили домой, а перепуганного и сразу протрезвевшего военкоматского нашего майора оставили для разбирательства. После его сняли с должности, уволили, правда, в запас, и самого военкома.
В разговор вступил до этого все время молчавший Егорка.
- В нынешние времена за это бы ни кого не наказали, хотя бюрократии в военкоматах стало гораздо больше. Взять хоть пример со мной. Я с рождения плохо слышу на правое ухо. В армии я в стройбате служил. Года через два после службы меня, как и некоторых других стройбатовцев, хотели призвать на военные сборы. Медкомиссия у ряда врачей была формальной, мне записали, что у меня слух на оба ухо стопроцентный.
- Ну и как ты отреагировал?
- В тот день военкома не было, зашёл к нему на следующее утро, поблагодарил врача, вылечившего мне слух, показывая документы и запись во вкладыше военного билета. Полковник всё понял, посмеялся, но выписал мне направление в Горький, в поликлинику на улице Фигнер, где есть самая современная аппаратура для проверки слуха. Мне даже врач порекомендовал, подписывая справку в военкомат, приобрести в этой же поликлинике слуховой аппарат.
- А в военкомате как на эту справку отреагировали?
- Да никак, военком попросил меня не рассказывать об этом инциденте, обещая за это больше ни разу не призывать в «партизаны», а с врачом он даже, по-моему, и не говорил.
К причалу подходил наш пароходик, и мы стали прощаться с Ильёй Матвеевым.
Он нам пожелал счастливого пути, сказав, что и он минут через пятнадцать на «Ракете» умчится в Павлово.