ДО
Всё началось в среду. Я и моя подруга Марина гуляли по лесу, который протянулся сразу за городским кладбищем. Мы шли, с остервенением втаптывая жёлуди и поганки в мягкий лесной ковёр из мха, палых листьев и трухи. Вокруг щебетали невидимые глазу птицы, а сквозь ветки зернисто поблёскивало солнце. Я обожаю ходить с кем-нибудь по этому лесу: всегда есть риск заблудиться в нём. А что ещё так ценится в наше относительно спокойное время, как не щепотка риска? Кстати, погосты я тоже люблю.
Марина считает, что я слишком заумный, но иногда, по старой дружбе, соглашается провести со мной пару свободных часиков. Когда это случается, я сразу тащу её в лес – давить поганки и беседовать…
- …о Пазолини! Давай поговорим о нём. Ты поддерживаешь?
- Господи, какой ты нудный, - Марина зевает, прикрывая белоснежной ладонью рот, в котором на секунду мелькнуло чёрным кариесное дупло. - Ну почему у тебя на уме одни извращенцы?
- С чего ты взяла? - я даже обиделся. - Стоит гениальному режиссёру выпустить самый провокационный в истории кинофильм и всё, уже и извращенец!
- Но ты ведь не будешь отрицать, что все эти цветки тысяча и одной ночи, кентерберийские рассказы и тому подобное в более мягкой форме показывают то же, что и «Сало»?
- Да, но не забывай, что и сам Пазолини был не вполне стандартной ориентации, и это, несомненно, наложило некоторый отпечаток на его творчество. А про «Сало» – зря ты так: цветок, рассказы и ещё не упомянутый тобой «Декамерон» относятся к так называемой трилогии жизни, показывающей всю спонтанность проявлений бессознательного жизненного мотива.
- А «Сало»? - мало-помалу в Марине начал пробиваться интерес к затронутой теме.
- А «Сало» – первый фильм трилогии смерти, которая так и не была реализована полностью из-за трагической гибели автора.
- И что же он хотел показать своей отвратной пошлятиной?
- Вероятно, всю спонтанность появления смерти, в какой бы самый ожидаемый миг она ни наступила.
Слова были сказаны как нельзя кстати, потому что спустя три минуты Марины как живого человека не стало, а ещё спустя два дня её прекрасное дрябловатое тело величественно опустилось на жестяную каталку вверенного мне морга.
А случилось следующее: мы уже достаточно глубоко забрались в чащу, и впереди шумела река – неплохой, в принципе, ориентир, когда впереди я услыхал шум борьбы.
- Бежим, там что-то происходит! - я схватил за руку недоумевающую подругу и вприпрыжку ринулся с ней через кусты к странным звукам.
Не знаю, что я там ожидал увидеть, но только реальность превзошла все мои ожидания. На небольшом, вытоптанном ногами дерущихся пятачке, среди поломанных веток и сухих листьев, которые словно тополиный пух вились в воздухе, невероятное существо, похожее на Чубакку из «Звёздных войн» остервенело трепало невесть откуда взявшегося в наших лесах павиана.
Павиан дико верещал, пытаясь вырваться из лап снежного человека, а когда ему это всё-таки удалось, он, зажимая страшные раны на боку, побежал ко мне. Ловко вскочив на грудь, животное начало вылизывать мне лицо горячим влажным языком. Отодвинув его морду от себя, я с удивлением заметил, что павиан вовсе не был павианом, а был здоровенным псом. Помесь колли с чем-то ещё. Удивившись, как мог так ошибиться, я стряхнул с себя пса и обратил свой взор на йетти. Только теперь я мог рассмотреть его получше: густая рыжая шерсть, более чем двухметровый рост и голова, похожая на павианью… Монстр, глухо зарычав, медленно двинулся в нашу сторону.
Глянув в растерянности на Марину, я с изумлением отметил, что происходящее нисколько её не тронуло: она всё так же смотрела по сторонам со скучающим видом, как и в начале нашей встречи.
«Вот это выдержка!» - мелькнуло в моей голове, и я уже собирался бежать прочь от снежного человека, когда услышал чьё-то слабое мяуканье у своих ног. Там, привалившись окровавленным телом, лежал здоровенный камышовый кот, всем своим видом умолявший защитить его.
Не имея моральных сил отказать несчастному животному, я приготовился встретить чудовище, а оно в это время обратило своё внимание на Марину.
В два прыжка преодолев разделяющее нас расстояние, йетти отвесил моей подруге такую оплеуху, что той только и оставалось, что извергнуть изо рта литр крови, да упасть с остекленевшими глазами на ложе из мха и палых листьев, последний раз в своей жизни раздавив поганки. Две или три, не помню точно.
Сказать, что мне это сильно не понравилось – значит не сказать ничего. Выдернув из мха огромный булыжник, я поднял его над головой, запорошив себе глаза сухой землёй и мокрицами, и ринулся на чудовище, но оно играючи выбило из моих рук камень и схватило огромной лапищей за горло, приблизив своё рыло к моим глазам.
Теряя сознание от недостатка кислорода, я успел заметить, что голова йетти больше похожа на голову колли, чем на павианью. Тогда становится неясным: если лицо снежного человека было собачьим, а дрался он с камышовым котом, и я принял кота за собаку только из-за того, что в пылу борьбы не разобрался кто есть кто, тогда при чём здесь павиан? Нет, обезьяна решительно выпадает из логической цепочки!..
ВО ВРЕМЯ
Холод этого места имеет тысячи ниточек для каждой поры моего тела. Я чувствую, как он проникает в меня этими нитями и баюкает моё одинокое сердце, стремясь унять неуместный трепет, так некстати нарушающий покой ледяного чертога.
Я – смотритель музея восковых фигур, повелитель театра кукол и тому подобное.
- Вот мы и встретились снова, прелесть моя!.. - я не мог отвести взгляда от мраморно-белого веснушчатого тела моей усопшей подруги. Она лежала на жестяном столике словно огромная резиновая кукла для секса, правда, слишком твёрдая и холодная, чтобы всё-таки ею являться.
- Ты – само совершенство! - я провёл ладонью по гладкой поверхности её плоти…
- Что вы там бормочете? - студент Лёша свёл в несуществующую точку взгляд косых глаз. Он был моим временным ассистентом, ассистентом смотрителя морга. Его работа заключалась в бездеятельном присутствии, так как я слишком любил своё занятие, чтобы взваливать свои обязанности на других.
- Я пытаюсь загадать тебе загадку, но ты меня не слушаешь, - интересно, под каким предлогом вывести его из помещения?
- Наоборот, я весь во внимании, - Лёша уселся на край жестяной каталки, небрежно потеснив с неё Марину.
- Тогда держи: что это такое – маленькое, синее, лежит в углу и не шевелится?
Лёша подумал немного, а потом ляпнул:
- Ёлочная игрушка?
- Кретин! Это младенец сдох от голода!.. - отгадку пришлось придумывать на ходу. - А теперь – брысь отсюда, пока я тебя шваброй не огрел.
- Ну почему вы всегда меня прогоняете? - Лёша оттопырил нижнюю губу в знак нестерпимой обиды. - Я так за практику совсем ничему не научусь. Алексей Семёнович не позволяет смотреть, как он вскрывает, вы не разрешаете даже обмывать трупы…
- На вот тебе полтинник – пойди в пивную и обмой любой труп за мой счёт.
- Да я не о том! - в голосе Лёши появилась горечь. - Нам всегда говорили: «Если боитесь вскрытых трупов – врачами вам не бывать!». А здесь я даже толком понять не могу: боюсь я их или нет.
- Ну, хорошо, - я изобразил интонацию примирения. - Возьми ведро с тряпкой и вымой коридор, раз уж тебе неймётся.
Лёша ничего не ответил, лишь расстроенно покачал головой и отправился выполнять задание, которое традиционно венчало каждый наш разговор.
А я, тем временем, не спеша покатил Марину в обмывочную, через коридор, где уже елозил тряпкой недобро сверкнувший глазами Лёша.
Когда я регулировал на шланге толщину струи, в голову опять вернулась мысль о причине гибели Марины. В отчёте патологоанатома ясно написано, что смерть наступила в результате закупоривания сосуда оторвавшимся тромбом, хотя я знал, что причиной послужило не это. Но не расскажешь же врачам об истинном положении дел! Именно поэтому я отмолчался, сказав только, что отлучился по нужде и ничего не видел.
Если выбросить эту историю с йетти, то всё произошедшее после марининой смерти выглядело вполне логично: я вернулся, нашёл труп и пошёл за помощью. Врач, обследовавший тело, предположил смерть в результате удара головой об камень; наш патологоанатом выявил закупорку сосуда как причину гибели, ну, а удар – это всего лишь механическое повреждение: булыжник раскроил ей череп в момент потери сознания – она на него, вроде как, упала.
Большой роли, как сказал Алексей Семёнович, булыжник тут не сыграл. Но, всё-таки, я же видел, что Марину ударили по голове, но не булыжником, а ладонью. И никаких признаков оторванного тромба я в тот момент не заметил…
Приведя тело подруги в порядок, я уже собирался откатить её обратно в холодильную камеру, как неожиданно заметил какое-то шевеление в районе головы. Подойдя ближе к изголовью, конечно же, ничего не увидел, но только я хотел отвернуться, как труп Марины открыл глаза.
Отпрянув назад, я сбил с колёс несколько пустых жестяных тележек, стоящих тут же, в душевой. Зачем-то пригнувшись, я, как партизан, медленно подкрался к мёртвому телу. Сердце колотилось так, что, казалось, обгоняло свой собственный ритм. К своему ужасу, я заметил, что глаза Марины провожают каждое моё движение, словно кто-то изнутри дёргает их за леску, в то время как вся она была мертва, мертва на сто процентов, с неестественно вывернутыми уголками губ, с признаками трупного окоченения на кончиках тонких пальцев, делавшим их похожими на ломтики изысканного сыра с прожилками голубой плесени.
Как только она моргнула и снова уставилась на меня, я не выдержал и, растолкав тележки, бросился вон из душевой, вопя на весь морг:
- Лё-о-о-ша-а!! Лё-о-о-ша-а-а!!!
Через секунду из двери туалета показалась испуганная голова моего ассистента, а ещё через мгновение я уже сбил его с ног и, схватив за шиворот, потащил в душевую.
- Вы что, с ума сошли! Что вы делаете?! - Лёша кряхтел, пытаясь выскользнуть из халата, который я крепко держал, но у него ничего не получалось.
- Пойдём, пойдём! - шептал я ему на ухо. - Сейчас что-то необычное покажу!..
Втолкнув Лёшу в дверь обмывочной, я, не отпуская воротник, направился прямиком к Марине. Она лежала, как и прежде, моргая ресницами, от которых, казалось, в прохладном сыром помещении душевой гулял лёгкий сквозняк.
- Ну? Что ты видишь? - я пригнул голову практиканта к голове моей мёртвой подруги.
- Ничего! - Лёша скосил глаза куда-то в район груди. Я видел направление его взгляда, на теле Марины оно обозначилось красной точкой.
- Сюда, сюда смотри! - я пригнул его ещё ниже, - что-нибудь заметил?
- Да нет там ничего! - Лёша упорно избегал её глаз, я понял это по блужданию красной точки: он смотрел куда угодно, лишь бы не туда, куда надо.
- Гляди внимательнее! - я ещё туже стянул ком воротника, отчего практикант закашлялся.
- Да отпустите же!.. Отпустите!!. Отпусти, больной придурок! - глаза Лёши были так близко от марининых глаз, что возникало ощущение, будто они сейчас поменяются местами. Но, несмотря на то, что женские ресницы, схлопываясь, почти что щекотали глазные яблоки студента, красная точка его взгляда показывала куда-то в район переносицы.
В этот момент я испытал что-то вроде ярости напополам с отчаянием. Рывком отбросив Лёшу на пол, я ударил его ногой в висок, а потом стал бить кулаками, не давая подняться. Я видел, как его пальцы тщетно пытаются найти опору на скользком кафельном полу, и с удовольствием наступал на них. Красный огонёк в панике метался по склизким тёмным стенам. Он падал куда угодно, но только не на дно её зрачков…
- Будешь смотреть туда, куда я тебе говорю?! Будешь смотреть туда, куда говорю?! - орал я, пиная несчастного студента.
Когда Лёша потерял сознание, я присел на пустую каталку и закурил. От пережитых волнений мне очень хотелось есть, но ничего съедобного в морге не было. Лишь на соседней тележке, занимая всё её пространство, лежала здоровенная курица, сделанная целиком из синего бархата. Курица выглядела так аппетитно, что я, не удержавшись, отрезал от её бедра скальпелем небольшой тёмно-синий кусочек и положил его в рот.
М-м, изумительно! Бархатное мясо таяло во рту, будто сладкая вата, оставляя после себя твёрдые резиновые комки, которые я тут же выплёвывал на холодный кафель. Вгрызаясь в тело курицы, я, сам того не замечая, почти полностью засунул голову в её нежное, чернильно-синее нутро и жадно отрывал зубами внезапно сделавшуюся неподатливой плоть.
Всё то время, пока я ел, курица понимающе смотрела на меня большими голубыми глазами…
Перекусив немного, я начал создавать себе алиби. Я знал, что Лёша любит путешествовать внетелесно, и у него всегда с собой запас всяких запрещённых веществ. Обыскав его стонущее тело, я обнаружил то, что бережно хранилось студентом в заднем отделе кошелька: маленький бумажный квадратик, скрывающий большие возможности. Аккуратно достав марку, я невольно ею полюбовался - Юрий Гагарин на фоне земного шарика. К пятидесятилетию первого полёта в космос.
На марке крест-накрест шли линии отрыва. Видимо, предполагалось, что одного клочка бумаги, пропитанного психоделиком, должно хватить на четверых. Но делить марку я не стал – мне нужен был гарантированный результат. Что ж, приятного полёта, Лёша. Любой медицинский анализ докажет твой трип. А может и не докажет. Говорят, ЛСД выводится из организма за неполных двое суток.
Засунув целую марку Лёше под язык, я смыл шлангом следы его крови, прополоскал рот от остатков бархатного мяса, и, выйдя из душевой, аккуратно запер дверь, оставив практиканта наедине с его собственными чудовищами и недоеденным трупом Марины…
ПОСЛЕ
Всё получилось так, как я и хотел. Меня оставили на прежнем рабочем месте, а вот Лёшу отчислили. Естественно, никто не поверил, что я его избивал, а в то, что именно он попробовал усопшую Марину на вкус, убедился, похоже, и он сам.
Ну, а правда, кто ещё мог это сделать? Я только курицу в тот день ел, привычки поедать мертвечину у меня нет. Вроде бы…
В любом случае, отделался Лёша легко: уголовное дело заводить не стали. По великой просьбе Алексея Семёновича, имеющего связи в следственном комитете. Я же, в свою очередь, попросил больше не присылать практикантов.
Глаза Марины меня заинтересовали не на шутку. Мысль, что придётся расстаться с ними после похорон, была невыносимой. В её последнюю ночь в морге я воплотил задуманное: вырезал из головы участок плоти на манер древесного кольца с глазами, участком лба и переносицы.
Изъятый сегмент я заменил на идентичный из папье-маше, покрытый слоем воска. Этим искусственным куском я скрепил нижнюю часть головы и крышку лба. Если на похоронах кто-то что-то и заметит – всё можно списать на выходки обдолбившегося студента. Но, насколько я знаю, погребение прошло без скандалов. Всё-таки, муляж получился на славу.
Плоское, десятисантиметровое по толщине кольцо марининого лица я положил горизонтально в банку, наполненную формалином. Если смотреть через прозрачное дно, то можно увидеть часть мозга и лицевые кости черепа. А если поставить банку прямо перед собой, то можно часами наблюдать, как Марина моргает, морщит веснушчатый носик, или вскидывает удивлённо брови.
Мы неплохо проводим время вдвоём, вот только мне всё больше не дают покоя соседи. Они иногда похожи на людей, но если приглядеться, можно заметить, что они все одинакового роста, у них зеленоватая кожа, а от тел исходит лёгкий запах кислоты. Соседи пока бессильны причинить мне зло, они только улыбаются и выбирают время для удара, не догадываясь, что я уже всё про них понял.
Впрочем, я ещё не решил, что мне следует с ними делать, да и стоит ли? Наверное, мне просто недостаёт храбрости или прозорливости, или того и другого вместе, но я точно знаю, что есть на этом свете по крайней мере одна пара глаз, в глубине которых я смогу отыскать все ответы.