- Вот сука черножопая! – Перкинс оскалился и сплюнул на тротуар жёлтым. Мы стояли перед пустынным кусочком асфальта, на котором едва заметно чернели отпечатки шин той самой «Хонды», которая, по идее, должна была нас отсюда забрать.
- Чёртов черножопый черномазый! Обезьяна вонючая бросила нас здесь! Я все его серьги ему в задницу затолкаю, как только он попадётся мне! – Перкинс проорался, а затем растерянно уставился на меня своими белёсыми глазами, будто я что-то мог решить в эту секунду. Я не без труда выдержал этот взгляд и, поудобней перехватив обливающегося кровью Эмерсона, лишь сказал:
- Давай уже делай что-нибудь, сигнализацию, наверное, включили…
Перкинс кивнул и направился к бежевому «Форду», стоявшему возле входа в банк. В салоне отвратительного цвета машины сидел отвратительного вида жирный клерк с лысиной на макушке и листал газету. Приблизившись к автомобилю, Перкинс рукояткой револьвера зачем-то вышиб стекло, а затем, открыв дверь изнутри, выволок под жаркое калифорнийское солнышко и самого толстяка, причём за ухо. Совершая все эти действия, Перкинс краснел как рак, но не от гнева или избытка адреналина, а от стыда. Он не любил выглядеть дураком, и совершая какой-то поступок всегда смотрел на себя как бы со стороны. Предъявление требований в банке он тоже находил довольно глупым, поэтому фразу: «Всем стоять – это ограбление!» приходилось произносить мне.
А между тем, действительно, сцена смотрелась довольно комично: щуплый, похожий на подростка, Перкинс тянет за ухо здоровенного менеджера среднего звена, годящегося ему в отцы. Вытянув таким образом тушу любителя фастфудов на свет божий, мой подельник отвесил этой самой туше щедрого пинка, да такого, что страницы газеты всколыхнулись в воздухе, словно крылья аиста.
- Ну, чего стали! Быстро в машину! – Перкинс уже ревел мотором, пока я бережно укладывал Эмерсона на заднее сиденье. Сделать это было непросто: руки сильно скользили по мокрой от крови рубашке.
Рванув с места, Перкинс тут же принялся запутывать следы, стараясь выскочить на какую-нибудь оживлённую трассу как можно дальше от места ограбления.
- Чёрт, как же всё наперекосяк-то пошло! – Перкинс ударил руками по рулю. – Целый день предчувствия нехорошие одолевали. Чёртов черножопый выродок, так подосрать в этот день… Я его живьём закопаю, дай только встретиться!
- Думаю, - сказал я, - Клаус до него первым доберётся. Такие вещи никто не прощает, тем более, в нашем деле.
- Да, но только если Клаусу не понадобилось нас кинуть, - внезапно сказал Перкинс.
Я задумался на секунду:
- Нет, это исключено. Я понял ход твоих мыслей: Клаус подговорил Руди бросить нас во время ограбления, чтобы мы с большой долей вероятности попались в лапы полиции. Но, во-первых, этот способ ненадёжен, а во-вторых, мы не давали никакого повода так с нами поступать.
- Руди говорил, что Клаус влип в какую-то историю с камбоджийцами, он сказал, что Клаус не хотел этого ограбления, так как было мало времени на планирование, но те ребята крепко держали его за яйца… Парни, у вас есть обезболивающее, а то я сейчас на всю улицу орать начну. – Эмерсон еле ворочал языком, а из пулевого отверстия в скуле не переставая текла кровь.
- Сейчас в аптечке что-нибудь найду, - сказал я и, порывшись сзади, вытащил упаковку аспирина и бинт. – На, приложи к щеке и выпей это – больше я тебе ничем помочь не смогу. По крайней мере, пока.
Поразмыслив немного, я тоже отправил в рот несколько таблеток – всю последнюю неделю голова просто раскалывалась от жары.
- Ральф, скоро придется менять машину или вообще уходить пешком… Что с Эмерсоном будем делать? – в зеркальце заднего вида мелькала рыжая поросль на лице Перкинса и колючие бегающие глазки.
- Как ты думаешь, тот парень жив остался? – вместо ответа спросил я.
- Какой парень?.. А, тот, из банка? Знаешь, меня меньше всего сейчас волнует его судьба. Что с Эмерсоном делать будем, я спрашиваю?
- Ты ведь его не убил? – продолжал я.
- Ну, даже если и убил – и что с того? Я что, первый выстрелил? Да если б не я, вас бы уже в пластиковые мешки застёгивали! Эмерсона-то куда, ответишь ты мне или нет?
Я прикрыл глаза, пролистывая события сегодняшнего дня. Да, всё шло не так с самого начала. Прежде всего – Клаус, наш работодатель и стратег. Утренний контрольный инструктаж он провёл как-то неуверенно, словно бы не всё просчитал. Тогда мы не придали этому особого внимания. Как оказалось – зря. Только сейчас начинают вспоминаться какие-то ненужные детали. Детали, которые никак не помогут в сложившейся ситуации.
Потом Руди – угрюмый доминиканец с кольцами в мочках обоих ушей. Этот парень никогда не подводил и перестрелок не боялся, так говорил Клаус, а ему мы привыкли доверять. Но сегодня Руди был не в форме: он хватался за живот и морщился от боли – Руди что-то не то съел. Перед банком Эмерсон спросил его, потерпит ли он десять минут, Руди ответил, что да. Ограбление перенести невозможно, в нашем деле всё должно идти по секундомеру, поэтому Руди оставалось только крепиться.
В итоге вырисовывалась следующая картина: на какой-то роковой минуте, наш шофёр, не в силах больше терпеть, побежал в туалет близлежащей закусочной. Не будучи дураком, он оставил в машине ключи, на случай, чтобы мы умчались вовремя из этого проклятого банка. Тот факт, что «Хонды» перед входом не оказалось, объясняется только одним: машину за эти несколько минут умудрились угнать.
В банке тоже всё пошло кувырком: в толпе посетителей оказался горячий парнишка с лицензией на ношение оружия, который после нашей команды не тихо-мирно лёг на пол, а выстрелил Эмерсону в лицо, за что и получил ответную пулю от Перкинса. Естественно, контроль над кассами в эти секунды был утерян, и кассир успел нажать кнопку вызова полиции. Пришлось уходить. Без денег.
- Свинья ты, Перкинс, - сказал я, вспоминая забрызганные кровью зрачки парня-стрелка. – Ты ж его на тот свет отправил!
- А что ты мне предложил бы сделать тогда? В щёчку его поцеловать? – Перкинс уже не столько вёл машину, сколько оглядывался через плечо.
- Ты не мог, что ли, ну, ранить его куда-нибудь? Ты же, скотина, прямо в лоб ему выстрелил…
- Слушай, ты, пастор! Пошёл бы ты лучше на паперть деньги клянчить! Мы вообще-то банки грабим. Если ты не знаешь – это криминал, за это статья и срок светит!
- Но ведь ты жизни человека лишил! Парень сам перепугался до чёртиков, когда в Эмерсона попал, а ты прямо в упор его застрелил… Как же ты жить после этого сможешь?
- Я тебе скажу, как я буду жить, и что мы будем делать дальше! – Перкинс заскочил в какой-то переулок и дал по тормозам. – Я сейчас свалю из этой чёртовой тачки, и ты пойдёшь со мной, а этого… - он кивнул на Эмерсона, - мы оставим здесь, потому что из него столько крови вытекло, что далеко ему не уйти – он нас всех погубит.
- Как ты можешь, - подал голос Эмерсон. – Я ведь жив ещё… не говори так про меня…
Эта фраза буквально взорвала рыжего.
- «Я ведь жив ещё»! Ты посмотри на него, мать твою! Жив он… – Перкинс зарычал и, выскочив из машины, рванул заднюю дверь. – А ну вылезли все отсюда!
Я почувствовал, как от его крика у меня разорвались виски. Чувствуя, что почти теряю сознание, я попытался из последних сил помешать Перкинсу, но тот двинул меня кулаком в челюсть и вытащил Эмерсона за ноги из салона.
- Тварь рыжая, убийца херов, оставь его в покое! – крикнул я, пытаясь выйти из нокаута. Мне всё никак не удавалось покинуть машину: в черепную коробку словно свинца налили.
- А я вот сейчас шлёпну его, а потом, если не успокоишься, и тебя! – я слышал какую-то возню снаружи, а потом в уши ворвался дикий крик, который просто сжёг мои мозги.
- Сволочь, ты убил его! – заорал я, собрав остатки сил и выпав, наконец, из машины. Но моим глазам предстала немного другая картина: живой, но помятый Эмерсон, лежащий на асфальте, и Перкинс, скорчившийся от боли и держащийся за руку, из которой эмерсоновскими зубами был выхвачен довольно приличный кусок. Пистолет, вылетевший из укушенной руки, лежал аккурат возле моих ног, поэтому первое, что я сделал – это поднял его.
- Всё, Перкинс! Делать тебе тут нечего, вали отсюда, пока не получил пулю. – Стрелять в него я не собирался – я никогда не убивал людей и никогда не убью никого, но припугнуть стоило.
- Кретин ты, Ральф! – Перкинс оскалился, как бультерьер. – Он же нас выдаст, а я не хочу в тюрьму, и ты не хочешь – я знаю. Нам же пожизненное дадут!
- Да, - сказал я, - но я не позволю на моих глазах убивать людей.
- Ну, так отойди подальше, я сам сделаю это! – Перкинс даже засмеялся при мысли о том, что придумал такой хороший выход. – Давай, отходи, а я всё сделаю по-быстрому… Идёт?
Я чувствовал, как кто-то тихонько теребит меня за штанину:
- Не позволяй ему убить меня, Ральф, пожалуйста… я не хочу, чтоб меня застрелили ещё раз…
Я присел на корточки и сжал липкую от крови ладонь Эмерсона, впрочем, не сводя глаз с рыжего ублюдка:
- Не кричи так, у меня голова раскалывается… Ты меня, наверное, не понял, я тебя отпускаю, а сам остаюсь с Эмерсоном, я ещё раз говорю – никогда я не позволю тебе сделать что-то с ним.
- А-а, наконец-то до меня дошло! Мне всё время казалось, что ты водишь меня за нос, но теперь я, дурак, догадался что ты не шутишь! Ты боишься причинить кому-то боль, твоя мораль тебе не позволяет.
Перкинс начал двигать телом вправо-влево, словно проверяя мою реакцию:
- И сейчас я заберу у тебя ствол и вышибу вам обоим мозги, причём рукояткой… - Перкинс делал маленькие шажки в моём направлении и говорил всё больше повышая голос:
- Сейчас я из вас дурь-то всю вышибу…
Не знаю, связано ли это с ударом по голове или же с жарой, но каждый звук причинял мне теперь невыносимую боль. Я чувствовал, что скоро не выдержу этого мерзкого голоса.
- Перкинс, заткнись, ты делаешь мне больно… - сил терпеть больше не было, - пожалуйста, замолчи или я за себя не ручаюсь!
- Что, головка, бо-бо? А ты знаешь – мне это даже нравиться! Я, пожалуй, тебя чуток помучаю, прежде чем отправить в гроб.
И он запел, пританцовывая:
- На го-о-лубой волшебной ло-одочке,
Отправимся по озеру с тобой
Я заключу-у тебя в объя-атия:
Ты будешь мой герой – я твой!
К концу-у подходит путеше-ествие…
Допеть он не успел, потому что внезапно раздался гром посреди ясного неба, вывернув мою кисть отдачей, из затылка Перкинса вырвался столбик красной пыли, а сам он повалился в лужу, широко раскинув руки, будто собираясь обнять весь мир по доброте душевной.
«Ты выглядишь как дурак, парень, всё-таки, ты выглядишь как дурак. И ты прекрасно об этом знаешь. Но вот о чём тебе узнать никогда не придется, так это о том, что есть границы, которые преступать нельзя, например, нельзя, чтобы человек стрелял в человека – это противоестественно. Оружие пригодно лишь для того, чтобы грабить банки, а не уродовать лица друг другу.
Я защитил тебя, Эмерсон, твоей безопасности больше ничего не угрожает. Маленький страшный конопатый зверь ушёл. Я прогнал его. Прогнал своим долбаным гуманизмом сорок пятого калибра. Но почему же тогда ты всматриваешься в меня своими остекленевшими глазами так, будто что-то там, из глубины меня и нанесло тебе рану, которая уже никогда не затянется? Это был не я… наверное, это был не я…»