«Если кто-нибудь из них шевельнётся – я сразу побегу», - так успокаивал себя Мальчик, стоя на огромном пустынном заледеневшем мосту и глядя вниз, туда где, змеясь, уходили в туманную даль железнодорожные рельсы, стиснутые не очень крутой насыпью с обеих сторон. Но об этом Мальчик подумает только через сорок минут, пока же он спускался по скользким от мороза ступенькам, ведущим к боковому выходу спортивного зала.
Только что там закончился школьный утренник, и пора было идти домой, ведь дома ждала мама и восхитительный торт, испечённый по случаю Нового года из нехитрых продуктов. И это был самый вкусный торт на свете! Пройдёт много лет, и Мальчик будет предпочитать маминому торту покупной, который, несомненно, намного вкуснее приготовленного в домашних условиях, но только сейчас это не имело ни малейшего значения, ведь он жил в то время, когда будущее ещё не наступило.
Итак, Мальчик торопился. Спустившись по ступенькам, он нетвёрдым шагом направился через абсолютно пустую улицу к себе домой. Идти надо было далеко, но не настолько, чтобы можно было позволить себе доехать до дома на чём-нибудь, кроме того, Мальчику хотелось собраться с мыслями. То, что утренник закончился так быстро, ничуть не огорчило его - больше тревожило то, как он закончился. И вот теперь он шёл по скользкой, оцепеневшей улице, вспоминая случившееся, но сделать это было не так-то просто, так как им овладевала неприятная слабость: Мальчик чувствовал, что глубоко внутри него Холод, царящий в мире, свил себе гнездо, потихоньку пожирая остатки тепла и здоровья и заполняя смертоносным сухим дыханием каждую полость тела.
«Если я заболею (а я заболею), то мне не будет хотеться торта», - думал Мальчик с сожалением. От этих мыслей стало ещё холоднее, и он прибавил шагу.
Он шёл по безлюдной улице, потом пересёк безжизненную площадь, напоминавшую поверхность зеркала, затем свернул на пустынную дамбу и, наконец, добрался до огромного и длинного моста, по которому придётся долго идти, невзирая на разливающийся по телу нездоровый жар, берущий своё начало от притаившегося в сердцевине организма Холода.
Раньше Мальчику нравилось ходить через мост, прижимаясь к перилам, он всегда с удовольствием смотрел вниз, на узкие хищные рельсы, которые разве что не шипели, словно змеи, на тяжёлые паровозы, похожие на мохнатых мамонтов, причём мохнатостью служили все те многочисленные промасленные неровности, встречающиеся на поверхности каждого поезда. Ему всегда хотелось встать на склон насыпи (левый или правый), у подножия которого струились рельсы, и вершина которого плавно перетекала в улицу, и, завалившись на бок, скатиться по склону вниз, до самого конца. Но делать это хотелось после сильного снегопада, когда поверхность насыпи мягкая, как перина. Теперь же это желание вызвало в Мальчике озноб: он представил, как бы он катился по едва присыпанному снегом, но промёрзшему чуть ли не на десяток метров вглубь склону. Поэтому он ускорил, насколько это возможно, шаг и постарался не обращать внимания ни на пугающую безлюдность (на протяжении всего пути Мальчик не встретил ни одного человека, мимо него не проехал ни один автомобиль), ни на тишину, щедро разбавленную тоскливым завыванием ветра в заводских трубах, возвышающихся на правой стороне насыпи, ни на застывшую непрозрачность неба, в котором нельзя было отыскать солнце, даже если внимательно глядеть в него. Но больше всего пугал Холод, невероятный, невыносимый, сухой до невозможности, играющий скудной горсткой снега на асфальте, заставляющий её закручиваться в причудливые ущербные спирали.
И, несмотря на всё это, Мальчик нет-нет, да и поглядывал вниз, а пройдя треть моста и вовсе остановился, привлечённый увиденным. Там, внизу, почти у подножия, но всё-таки ещё на склоне правой насыпи застыли три маленькие чёрные фигурки. У всех троих были такие позы, как если бы они играли в мяч, но только мяча ни у одного из них не было, да и играть на склоне в такую погоду было бы неудобно. Несмотря на всё это они стояли там, не двигаясь, слишком далёкие, чтобы их можно было рассмотреть в подробностях, поэтому неудивительно, что Мальчик таращил глаза из орбит, стараясь увидеть ещё хоть что-то. И чем дольше он стоял, тем меньше нравилось ему то, что он видел.
Прежде всего, все три фигуры были абсолютно чёрные, словно искупанные в смоле, ни одного пятнышка иного цвета не было на их теле. Кроме того, один из них стоял в жутко неудобной позе, подняв вверх короткую костистую руку, обычный человек в такой позе не выстоял бы и минуты, второй находился в положении рванувшегося на старте бегуна. Третий просто стоял, чуть ссутулившись и держа в руке какой-то кубический предмет, а может и треугольный, но тоже – чёрного цвета.
Предположение, что это искусно сделанные манекены, Мальчик отмёл сразу, эти фигуры внизу были живыми на все сто процентов, но только вот в своей неподвижности и неуместности от них веяло такой чуждостью, что Мальчик даже испугаться не мог по настоящему. Правда, испуг не замедлил себя показать, когда Мальчик заметил, что фигуры наблюдают за ним. От них не исходила угроза или любопытство, нет – он просто попал в поле их зрения. Причём, Мальчик не смог бы объяснить, как понял, что они на него смотрят, ведь ни положение тел, ни звуки с той стороны насыпи не изменились, но, тем не менее, за ним наблюдали. Любопытство боролось со страхом, и он уже подумывал, не подойти ли поближе, хотя бы только к краю насыпи. Ему была настолько интересно, насколько и жутко от увиденного, что он напрочь забыл про Холод, вовсю гулявший в его костях.
«Если кто-нибудь из них шевельнётся – я сразу побегу», - так успокаивал себя Мальчик, стоя на огромном пустынном заледеневшем мосту и глядя вниз, туда где, змеясь, уходили в туманную даль железнодорожные рельсы, стиснутые не очень крутой насыпью с обеих сторон.
- Ты должен идти домой, мама ждёт тебя! – раздался внезапно над ухом чей-то скрипучий голос. Оторвавшись от зрелища, раскинувшегося внизу, Мальчик повернул голову и увидел слева от себя Деда Мороза. Настоящего. С посохом, мешком, в тяжёлой красной шубе и красной же шапке и огромной серо-белой бородой, в которой тонули все черты лица, так, что кроме бороды ничего нельзя было рассмотреть.
- Вы – Дед Мороз? – спросил на всякий случай Мальчик. То, что это настоящий Дед Мороз он не сомневался нисколечко, по крайней мере, этот экземпляр выглядел намного натуральнее, чем все переодетые трудовики в пластмассовых масках и с шерстяными бородами вместе взятые.
- А ты как думаешь? – спросил, в свою очередь старик, хрипло рассмеявшись. – Знаешь, ведь ты совсем замёрз, давай я провожу тебя до дому, пока с тобой ничего не случилось.
После этих слов, Дед Мороз взял Мальчика за руку и, подстраиваясь под его шаг, повёл по мосту на другую сторону, и Мальчик, не возражая, пошёл рядом с ним, закрыв глаза, как он это иногда делал, когда шёл с мамой, и она держала его за руку. Идя в полудрёме, он, сам того не желая, опять прокручивал в голове события сегодняшнего дня…
И было так: он шёл на утренник, и в разноцветном ранце лежал сшитый и аккуратно свёрнутый костюм Чебурашки, предназначенный для праздничного маскарада. Мальчик, шагая, старался наступать на небольшие лужицы, которые забавно хрустели под ногой. Лужиц на пути встретилось много, поэтому к школе Мальчик подошёл в отличном настроении, хотя в горле отчего-то першило. Перед входом в здание стоял большой серый снеговик, слепленный чуть ли не месяц назад, когда ещё были какие-никакие снегопады. Теперь же снега в этом создании было больше, чем на всём школьном дворе, а его безопасности в такие морозы ничего не угрожало, разбить смёрзшееся спрессованное тело снеговика можно было разве что топором. Тем не менее, красавцем этого ледяного гиганта назвать язык не поворачивался. Сосульку из носа давным-давно вытащили, а через всё лицо его, уродливо сместив чёрные угольки рта и глаз, было выдолблено и пропитано чем-то красным слово «СЧАСТЬЕ». Вот так и стоял снеговик, растопырив, словно в агонии, веточные корявые руки, с кровавыми незаживающими рубцам на лице, символизирующими не что иное как счастье…
А между тем, Мальчик уже попал в спортивный зал, примыкающий к зданию школы. Как только он размотал сложный кокон из собственного комбинезона, шубы, шарфа и шапки, он почувствовал невыносимое жжение в застуженных щеках и пальцах. И это было приятно.
А в зале стояла невыносимо нарядная ёлка, и носилась вокруг неё детвора, превращённая этим утром в лягушек, котят, мушкетёров и пришельцев. Гул детских голосов, ударяясь в потолок, обволакивал стены и возвращался обратно, больно ударяя в перепонки. Из-под пластмассовых, дурно сделанных масок сверкали беззубые улыбки, рябило в глазах от одинаковых, голубых и розовых, бантов, а шелест костюмов напоминал белый шум прекратившего трансляцию канала.
Пригладив спадающие на глаза плюшевые уши, Мальчик присел на скамейку, пытаясь прийти в себя от всей этой суеты, и наблюдая замысловатые витражи, которые Холод составлял в эту минуту на стёклах там, снаружи.
И вдруг всё в одно мгновение изменилось. Другой Мальчик в костюме Щенка внезапно вывалился из хоровода и, не прекращая держаться за руки Цыплёнка и Зайчика, повалился навзничь. Хоровод сразу же накренился, словно сошедшее с оси колесо и часть детей попадала на пол, а сам Другой Мальчик, посерев под щенячьим гримом, мелко-мелко задёргал ногами, словно через его тело пропускали ток высокого напряжения. Спортзал наполнился пронзительным визгом Зайчика и Цыплёнка, которые никак не могли вырваться из стальной хватки потерявшего себя Другого Мальчика. Он катался по полу, подминая других детей, а из его рта густо шла пена. Глядя на коричневые бутафорские уши Другого Мальчика, Мальчик думал, что так, наверное, и выглядит бешеная собака. Он остался сидеть на скамейке, не понимая, что происходит, и даже наблюдая за всей этой суетой с некоторым любопытством. Он равнодушно глядел, как несутся со всех ног к тому месту, где упал Другой Мальчик, два фальшивых Деда Мороза со своими не менее фальшивыми Снегурочками, как изменился тембр визга в зале, оставшись на прежней ноте, но окрасившись в какие-то немыслимо душераздирающие тона, как хлынула толпа взрослых-учителей в зал и как бросилась назад, сбивая их с ног, толпа детей – из зала… Минут через десять, когда всё более-менее успокоилось, Другого Мальчика завернули в мантию Звездочёта и вынесли из помещения куда-то наружу, а детей заставили разойтись по домам.
Пробираясь к запасному выходу (через главный было не протолкнуться), Мальчик натыкался на взрослых, которые бормотали все как один: «приступ…», «и как мать одного отпустила…» и даже непонятное слово «эпилепсия». Выйдя, наконец, наружу, Мальчик поразился пустынности улицы, которая должна была быть наполнена идущими домой детьми, но, не найдя этому объяснения, он, пожав плечами и, чуть не поскользнувшись на обледенелой ступеньке, пошёл домой. Его перестал интересовать утренник, его внимание захватил Холод…
- Однажды, в одной совершенно обычной семье… - Мальчик с трудом разлепил глаза и осознал, что всё так же идёт за руку с Дедом Морозом, и что мост они уже прошли и сейчас идут по улице, лежащей на полпути к дому.
- Однажды, в одной совершенно обычной семье жил-был мальчишка, такого же возраста, как и ты, - скрипел Дед Мороз. – Был он очень капризным и себялюбивым, и родители никак не могли ему угодить. И чем старше он становился, тем холоднее делалось его сердце и всё труднее и труднее папе и маме удавалось получать любовь своего сына, хоть они делали всё возможное, чтобы их сын ни в чём не нуждался – ни в игрушках, ни в ласках.
И вот как-то, особенно раскапризничавшись вечером, мальчишка проснулся рано утром от страшного холода, забравшегося ему под одеяло. Подскочив с кровати, он вбежал в родительскую комнату с перекошенным от ярости лицом, но, оказавшись в спальне, где спали его папа и мама, увидел только две огромные глыбы льда, мутные изнутри. Холод, исходивший от сердца мальчишки, всё-таки заморозил их, превратив в две обжигающе ледяные сосульки. И мальчишка разрыдался…
- Какая печальная сказка, - пробормотал Мальчик. Его что-то тревожило в Деде Морозе, что-то казалось ему неестественным, но что именно, он не мог вспомнить, наверное, он плохо рассмотрел его в первый раз.
- Точно так же решил и мальчишка, и тогда он захотел переделать конец, сделать так, чтобы жили они долго и счастливо. Для этого он растопил камин, так жарко, что камни в нём раскалились добела. Он положил ледяные глыбы с заключёнными в них родителями возле камина, а сам ушёл ненадолго по каким-то своим делам. Но вернувшись, он не застал ни папу, ни маму. Вместо этого на ковре стояли две быстро исчезающие лужицы.
- Почему же родители мальчишки не оттаяли, а испарились вместе со льдом? – спросил Мальчик, пытаясь заглянуть Деду Морозу в лицо, полагая, что там-то как раз и кроется загадка его неестественности.
- Всё дело в том, что жар души в одночасье способен погубить так же, как и холод сердца. Родители мальчишки годами привыкали к холоду, пока особенно сильный порыв ледяного ветра не заморозил их окончательно. И, когда мальчишка попытался отогреть своих родителей, искренне раскаявшись в течении одного утра, стало ясно, что столь резкой перемены погоды им не стерпеть… Ты хороший Мальчик, я дам тебе шоколадку, которую ты обязан съесть.
Остановившись и отпустив руку Мальчика, он залез в свой мешок и, покопавшись в нём, извлёк на свет фиолетовую плитку без единой надписи. Беря загадочный шоколад, Мальчик не удержался и бросил пристальный взгляд на своего спутника. В ту же секунду он понял, что показалось ему тогда странным в его облике. У Дедушки Мороза не было глаз. Создавалось такое ощущение, что там, за морщинистыми веками не было совсем ничего, будто и не лицо это вовсе, а искусно сделанная маска. Мальчик отшатнулся. А Дед Мороз сказал, будто между прочим:
- На морозе замерзает роговица – это может привести к слепоте. – А потом, оскаливши крепкие жёлтые зубы, добавил, - я решил для себя эту проблему. Раз и навсегда.
Мальчик передёрнул плечами, но, всё-таки не стал убегать, ведь за это время Дед Мороз не успел сделать ему ничего плохого, поэтому, можно надеяться, что и дальше не сделает. Кроме того, Холод уже вовсю хозяйничал в Мальчике, и ничего его больше не волновало, кроме как быстрей дойти домой. Он развернул непослушными от мороза пальцами обёртку и откусил от плитки. Шоколад был абсолютно безвкусным, и хрустел на зубах, будто лёд, глотая его, Мальчик чувствовал, как острые кусочки царапают горло.
Внезапно он подумал, что хорошо было бы вернуться назад и спуститься к чёрным фигурам туда, вниз, с Дедом Морозом, с ним было бы не страшно туда спуститься. Можно тогда стоять рядом с этими истуканами под ледяным ветром и безбоязненно отламывать от них кусочки, которые по вкусу напоминали бы настоящий шоколад, а они стояли бы в своих неудобных позах и улыбались им… Но тут Мальчик себя одёрнул, внезапно ему стало ясно, что спустившись, один или с десятком самых сильных Дедов Морозов, с насыпи вниз, к этим фигурам, ему уже никогда не подняться наверх. Он слабо представлял, вернее, совсем не представлял, что бы они с ним сделали, и было бы это больно, но одно он знал верно – обратной дороги, вверх по насыпи, для него уже не будет.
- Смотри, собака! – прервал течение мысли Мальчика Дед Мороз, указывая пальцем в красной руковице на полузасыпанный грязно-рыжий свёрток, в котором с трудом угадывались останки какой-то сдохнувшей от мороза псины. – Пойдём к ней, я покажу тебе чудо!
И с этими словами он, подскочив к собаке, изо всех сил треснул посохом по её голове, размозжив череп и без того несчастного, примёрзшего к асфальту животного. Но, как ни странно, такая мера возымела действие. Мёртвая рыже-чёрная дворняга внезапно с хрустом распахнула пасть, обнажив стёршиеся зубы, и рывком поднялась с асфальта, оставив на нём весь левый бок. Оглядев мутными глазами Мальчика, она сделала несколько неуверенных шагов в сторону на негнущихся ногах и вдруг развалилась на несколько частей.
- Ты оживил её? - спросил изумлённый Мальчик довольно ухмыляющегося Деда Мороза.
- Нет, малыш, я сделал её ещё более мёртвой. Оживить – значит превратить мёртвый предмет в то, чем он не является, а это невозможно. Можно лишь продолжить цепочку состояний, сделав мёртвое мертвее, чем оно было. Но я не мог делать таким предмет долго, я волшебник, а не Господь Бог, - тут он подмигнул Мальчику пустым глазом, - но был бы я Богом – я вообще не стал бы этого делать. Поэтому я тебе так скажу, быть мертвее чем мёртвый – это и есть богохульство.
- А что, разве можно быть мертвее мёртвого самостоятельно? Это ведь вы только что делали, собака не сама поднялась…
- Конечно да! В этом-то и есть главная мерзость. Понимаешь, я поднял собаку, но само животное не участвовало в этом. Но некоторые… они живут будучи мёртвыми. Они поддерживают в себе смерть, чтобы не распасться, они остаются мёртвыми, чтобы иметь возможность казаться как можно более живыми. ТЫ МЕНЯ ПОНИМАЕШЬ?
Мальчик не понимал, но постарался запомнить слова Деда Мороза, чтобы потом, когда он станет постарше, обдумать их. А пока они шли, опять взявшись за руки, и Мальчик почти заснул на ходу, когда его разбудил голос:
- Мы уже на месте! – Дед Мороз указал рукой на дверь подъезда, за которой пряталась квартира родителей Мальчика, - но прежде, я хочу тебя попросить сделать выбор. Ты ведь знаешь, что я волшебник, и именно поэтому я даю тебе возможность выбрать из двух подарков самому: я могу подарить тебе жёлто-оранжевый самосвал, о котором ты мечтал несколько последних месяцев, или я дам тебе кое-что по-настоящему ценное, подарок, о котором ты не забудешь до конца своей жизни, о котором будешь помнить всегда и беречь, как зеницу ока. Только учти, выбрать можно только один раз, если подарок не понравиться, обменять его я буду не в силах, выбор остаётся выбором постольку, поскольку он необратим. Итак, что ты возьмёшь?
Ну, наконец-то, первые хорошие новости на сегодня! Стоит ли говорить, что заинтригованный Мальчик, забыв о температуре, крикнул:
- Конечно второй подарок! Конечно, второй!..
- Ну, тогда держи, - сказал, улыбаясь, Дед Мороз, полез в мешок и извлёк на свет божий… ложку! Обычную деревянную столовую ложку, по-дурацки расписанную к тому же.
Взяв её в руки, Мальчик чуть не расплакался от обиды. На глаза тотчас же навернулись слёзы, а Холод внутри обидно завыл и запульсировал висками. А Дед Мороз-обманщик, не обращая внимания на растерянность Мальчика, завязал мешок, взвалил его на плечи и, присев на корточки, сказал, сверкая пустыми глазницами:
- Запомни одну вещь! Эту ложку ты отдашь первому взрослому, который встретиться тебе за дверью подъезда, тебе нужно лишь отдать эту ложку первому взрослому, которого ты увидишь. Ты понял? ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ?!
Мальчик кивнул, не в силах произнести ни слова от обиды, не понимая, зачем он должен давать эту ложку маме или папе. Налетевший порыв ветра заставил его зажмурить слезящиеся глаза, а когда он распахнул веки, то не увидел перед собой никого, только вялая позёмка скользила по замороженной мостовой. «А я ведь так и не спросил его, кто были эти три фигуры», - запоздало подумал Мальчик. Он не сомневался, что странное существо в красной шубе, встреченное им сегодня, несомненно, знало ответ на этот вопрос. Правда, теперь это уже не имело никакого значения. Мальчик ещё раз повертел в руках ложку и, вздохнув, толкнул дверь подъезда…
И тут же в лицо ему плотной стеной ударил многоголосый детский визг, перед глазами замелькали розовые и голубые банты, запестрели пластмассовые маски, засияли счастливые улыбки. Мальчик постоял пару минут, борясь с температурой и слабостью, а потом, почти теряя сознание, с ложкой наперевес двинулся сквозь толпу ярко одетых детей к ёлке, туда, где между Цыплёнком и Зайчиком в кольце хоровода в костюме Щенка носился Другой Мальчик, задохнувшийся два часа назад в эпилептическом припадке.