Жарко и душно. Лишь работающий фонтан хоть как-то освежает воздух. На краях его гранитной чаши сидят пятеро подростков. Один из них преклонил свою голову раскосой подруге на колени. Они уже три месяца как не девственники. Вторая девушка, маленькое хрупкое конопатое создание с платком на шее, набрав в ладонь камней, периодически швыряет их в фонтан. Оставшаяся девчонка, полноватая брюнетка с кольцом в губе, выгнув спину, подставляет пухлые щёки солнцу – то так, то этак. Рядом с ней кучерявый юноша в кепке, сняв обувь, полоскает в мутноватой воде ступни.
- Так о какой годовщине вы сегодня говорили? – нарушает молчание Ася, мотнув рыжей головой и выбросив оставшуюся горсть камешков в бурлящую пену.
- Мы сегодня будем вспоминать одного человека. Целый день будем о нём говорить. Ты его не знала, а он был. Сова, сегодня мы тебя будем вспоминать! – смуглый паренёк со шрамом на подбородке отсалютовывает в воздух, не поднимая голову с чужих колен.
- Я постоянно слышу про какого-то Сову, про него в тусовке все почему-то говорят, но толком ничего не объясняют. – Ася обиженно надувает губки.
- А тебе никто про него ничего и не скажет, - Федя вытаскивает ноги из фонтана и кладёт их на гранитный край: сушить.
- У нас про это не принято говорить - добавляет раскосая девушка Яна.
- А почему? – Ася хмурит брови.
- По кочану! – расплывается в улыбке смуглолицый.
- Дурак ты, Шрам! – Ася отворачивается.
- Леди, не обижайся на него, - Федя обнадёживающе подмигивает. – Мы действительно не любим говорить об этом.
- А всё-таки, почему? – девушка была не на шутку заинтригована.
- Наверное, потому что мы его не уберегли, - пожимает плечами Федя.
- Нет, - Шрам приподнимает голову с колен. – Мы его не не уберегли. Мы его проебали. Давай, дядя Фёдор, называть вещи своими именами.
Голос Шрама звучит всё громче и громче:
- Вспомни, сколько всякой хрени произошло за ту неделю и просто скажи: неужели не стоило его отговорить тогда? Уму непостижимо как нам это в голову не пришло. Зато, мать его, в нашей тусовке появился мученик! - Шрам сплёвывает в фонтан.
- Он что, умер? – у Аси от волнения спирает дыханье.
- Да нет, мы этого точно не знаем, - Яна пожимает плечами. – Сову периодически видят то на клубных концертах, то в городе, но вот только домой он не являлся год, и никто из наших знакомых с ним поговорить не может. Вроде и не прячется паренёк, а вот попробуй, подойди к нему… вот по себе знаю: видела как-то его на улице вечером. Ну, точно он, смотрю! Пошла за ним в какой-то двор, в полуметре от меня за угол завернул… и исчез.
- Или идёшь за ним, - подаёт голос молчавшая доселе полная девочка Вика, - только хочешь окликнуть… а потом понимаешь, что никого впереди нет, причём ты не видишь как Сова исчезает, ты просто понимаешь, что в том месте, где ты заметил Сову, его нет, как будто тебе показалось, что ты его видел.
- Ой, расскажите, расскажите мне про него! – Ася прыгает на месте от нетерпения.
- Вообще-то мне не очень нравиться вспоминать всё, что связано с Совой… - мнётся Яна.
- Знаешь, Ась, у меня тоже до сих пор от этого холодок по спине, - поддерживает Яну Федя.
- Ребята, - Вика состраивает жалостливую гримасу, - может, расскажите, как там на самом деле было. Я тоже всего не знаю, а слухи ходят. Тем более, годовщина!..
- Ну, пожалуйста, - Ася по очереди заглядывает друзьям в глаза, словно собачонка, просящая хлеба.
Парни и девушка переглядываются.
- Ну же, господа, - поддерживает Асю Вика, - давайте сюда свою историю с привидениями.
- О нет, яхонтовая, привидений там не будет, - Шрам криво ухмыляется. - Это история про любовь. Про любовь, которая нам и не снилась, ну, или на крайний случай – про симпатию. Начинай, малыш. По хронологии, ты вступила в дерьмо первой…
Рассказ Яны
- Первая странность, связанная с Совой случилась чуть больше года назад. Хотя, упоминая Сову, сразу стоит оговориться, что паренёк этот был вообще не от мира сего. Больше всего он напоминал какого-то молодого Байрона, одетого по скейтерской моде. Кроме того, у него была непропорционально большая голова, хотя, несмотря на всё это он был довольно симпатичным. Одевался во всё чёрное, но ни к какой субкультуре себя не относил. Я часто ловила себя на мысли, что он бы отлично смотрелся где-нибудь на готической вечеринке в кружевном воротнике и чёрном бархатном камзоле. Тем более, что глаза у него были большие, печальные, а кожа какая-то неестественно белая. В общем, мальчик-загадка.
В то время я ещё не встречалась со своим засранцем, поэтому Сова определённый интерес всё-таки вызывал, хотя я так и не могла понять все его загоны по поводу кладбищенских гуляний…
- Так он же, вроде, не был готом?
- То-то и оно! Он вообще, по-моему, музыку не слушал, с эмо и готами не путался, только на скейте любил рассекать. Но на кладбища его, тем не менее, тянуло. Вместе со скейтом. Знакомые эмори видели его вечером на кладбище катающимся, там есть несколько хорошо заасфальтированных дорожек к которым всякие ребристые надгробия почти вплотную подступают – на них он отрабатывал финты. Но никакие такие темы обсуждать не любил. Он вообще мало разговаривал. Но если говорил, то остановить его бывало сложно. Он как-то по-особенному закатывал глаза и, не прерываясь, рассуждал о чём-то, причём бесполезно было его перебивать в этот момент. Если переспросишь во время монолога, он не ответит, а продолжает говорить, пока не закончит…
- К тому же, не меняя интонации и тона!
- Да. И вопрос он в этот момент совершенно не слышал! Но не в этом суть.
Как я уже говорила, очаровал меня этот хлопец, а чем – не знаю. И всё никак не могла я предлога найти, чтобы закадрить его как следует. На скейте я не каталась, а интересов у него, вроде как, и не было больше. Точнее, я о них не знала. Помог случай.
Как-то возвращалась я утром от подруги, часов в полседьмого, наверное, решила через парк пойти, дорогу срезать, гляжу – а там Сова с фотоаппаратом: птичек щёлкает! Ну, думаю, ещё один фотолюбитель, дай-ка я на этой почве с тобой сближусь! И действительно, возникла у нас дружба по интересам, стали мы фотографировать предметы и друг друга. В Сове даже нормальное что-то проявляться начало… Но тут дёрнуло меня как-то предложить устроить ему фотосессию на ЗИЛе...
- Подожди, на каком ЗИЛе? В кузове машины что ли?
- Нет, так называется сталелитейный завод имени Ленина. Знаешь, на окраине города есть один такой.
- Ну да, что-то слышала…
- Так вот, старое здание этого завода когда-то сгорело и больше не эксплуатируется, там два или три корпуса - полуразрушенных и выгоревших изнутри, сталь там уже не выплавляют. Эксплуатируемое здание находится на противоположной стороне дороги и работает оно только по ночам. Сторожа, по идее, должны охранять оба сектора завода, но сама понимаешь, кому лишний геморрой нужен.
Вот в эти заброшенные здания меня и потянуло. Я хотела накрасить Сове ресницы тушью, замотать его в свой полосатый шарф и сделать пару десятков снимков…
- Гениальных авторских снимков, достойных любого андерграундного журнала!
- Заткнись!.. А фотографировать мне хотелось на крыше, но все крыши были заперты, а отбить замки мы не смогли…
- Подожди, Яна. Чувствую, что вы мне рассказываете что-то жуткое, и я никогда, скорее всего, не осмелюсь приблизиться к тому заводу… Опиши мне его, как сможешь опиши, заодно, хоть, и место действия представлю.
- Ну, что могу сказать… Представь себе охрененный средневековый замок из красного кирпича с двумя небольшими зданьицами рядом, вот это и будет тот самый ЗИЛ. Стёкла некоторых цехов выбиты огнем, и чёрная копоть покрывает небольшие участки стен возле оконных проёмов. Территория по периметру полностью огорожена высокой кирпичной стеной, но перелезть её возможно в любом месте, там много фигурных уступов, а колючая проволока сорвана целыми десятками метров. Даже я, девушка, в три секунды перелезу.
- А внутри как?
- А внутри всё в пыли, кучах промышленного мусора и осколках стёкол. Некоторые помещения сгорели до черноты, до некоторых огонь не добрался, и из них просто вытащили станки и оборудование и перенесли в здание через дорогу. Там есть такая лестница внутри основного корпуса, она идёт вдоль правой стены. Завод будто поделён на две части. Большая часть – несколько цехов, потолок которых образует крыша. Через меньшую часть проходит лестница и образует этажи. Их там, по-моему, четыре. И на каждом - куча всяких помещеньиц, больших и маленьких. Всякие там конференц-залы и столовые, какие-нибудь производственные библиотеки или душевые. В общем, неважно… Важно то, что мы выбрали одну комнатку на четвёртом, и стала я его фотографировать. А комната мне вообще не понравилась. Куча какой-то драной бумаги и тряпья на полу, размалёванные сажей стены, непрозрачный матовый кафель через всю стену вместо окна. И тишина… В других комнатах хоть окна нормальные, через них птички поют и свет попадает. А там, словно в склепе, вроде и свет есть, но его недостаточно, и кафель все звуки изолирует.
Сове очень это место понравилось. Он всё время гундосил: «Декаданс! Декаданс!», хотя я декаданса никакого там не заметила, декаданс, по крайней мере, симпатию вызывает, а не всякие замогильные ассоциации.
Мы с собой взяли свечу, чтобы антураж создать соответствующий, вот тут она пригодилась вдвойне. Мы зажгли её на проваленном покосившемся столе, Сова встал справа от неё в углу со своими накрашенными глазами и в моём шарфе и я нащёлкала его на цифровик, а потом мы ушли. Вот, в принципе, и вся история!
- И всё? – в один голос восклицают девушки. В этом возгласе явственно читаются нотки разочарования.
- В принципе, да! – Яна хитро щурит свои, и без того узкие, глаза. По выражению лица видно, что ей есть, что сказать.
- Так, а что случилось с Совой? – не выдерживает паузы Ася. – После фотосессии он исчез?
- Нет, - невозмутимо отвечает Яна.
- Тогда я ничего не понимаю, - сердится Ася.
- Спокойно, леди, со временем сюжет прояснится, ведь это ещё не всё! – Федя, довольный своей миротворческой миссией, еле сдерживая нетерпение, обращается к Яне.
- Ян, а ты те фото взяла? Ты же, вроде хотела их в салоне увеличить и что-то типа мемориала в честь годовщины соорудить?
- Канешн, дарагой! – Яна с победной улыбкой достаёт из рюкзака штук пятнадцать фотографий разного формата и кидает их на колени Вике. – Смотрите, девочки!
Ася с Викой набрасываются на фотокарточки, словно нищий на слиток золота, но, покрутив их с минуты три в пальцах, недоумённо жмут плечами.
- Вот и я тоже сначала так просмотрела. Но когда Сова пропал, я изучила их повнимательней. Садитесь ко мне, сейчас я буду вам их комментировать. Вот что вы видите на этом фото?
Яна выдёргивает из стопки первую попавшуюся фотографию. На ней стоит невысокий большеголовый, одетый в чёрное, подросток с изумительно глубокими и печальными глазами.
- Это, как вы можете догадаться, Сова! – Яна роется в стопке фото и достаёт ещё одну, на которой изображён тот же парень, в такой же позе. – А кто же это, мои дорогие?
Ася и Вика попеременно смотрят на оба снимка, но подвоха обнаружить не могут.
- Ну!... – не выдерживает Вика.
- Смотрите, накладываем одно фото на другое, чтобы фигуры оказались стоящими рядом друг с другом и - вуаля!
- Это точно не фотошоп? – только и смогла выдохнуть Вика.
- Точно! – Яна с трудом сдерживает упоение.
- Это немыслимо! – подтверждает Ася. Сова на второй фотографии оказался ниже сантиметров на десять. Небольшая выщерблина на стене, доходившая фигуре с первого фото до пояса на втором фото находилась где-то на уровне солнечного сплетения.
- И это ещё не всё, - подал голос Шрам. – Давай, малыш, показывай всё, что ты там нафоткала.
- А этот небольшой цикл фотографий я назвала «Загадочная люстра»! – Яна вытащила штук пять снимков и разложила их веером на крае фонтана. – Обратите внимание на люстру справа от Совы. Здесь она висит пока ещё спокойно. А на этом фото ей уже надоело её местоположение. Обратите внимание, что она ушла вправо сантиметров на семь. Видите, я снимала эти кадры с одной позиции: это видно по положению Совы к свече и узору на стенах. Никто не сдвинулся кроме люстры. Вот на этом снимке люстра уходит ещё больше вправо и как будто бы чуть назад. А тут она вообще висит в воздухе! Стержня, соединяющего люстру с потолком на снимке не видно. И, наконец, смертельный номер! Этот кадр люстра вообще решила проигнорировать и не посещать.
Девушки, открыв рот и вырывая фотокарточки друг у друга из рук, жадно сверяют один кадр с другим.
- Но и это ещё не всё, мои дорогие! Обратите внимание, на этом фото кусок тени, отбрасываемый Совой, отсутствует. И, наконец, хит!..
Увидев озвученное фото, девушки непроизвольно взвизгивают. На нём всё в той же позе изображён Сова, но только глаза его, печальные и выразительные, печально и выразительно смотрят: левый – влево и чуть вверх, правый – вправо и вообще непонятно куда. Всё это делало его похожим на Жан-Поль Сартра.
- Невероятно отталкивающая фотография, не правда ли? – галантно замечает Федя.
- А ещё снимки есть? – дрожащим голосом выдавливает Ася.
- Только такие остались. – Яна показывает оставшиеся пять фотографий. На них всё в той же позе стоит Сова, только вокруг него парят шарики различной величины и матовости. Судя по снимкам, шарики - не плод испорченного кадра, они отлично вписываются в перспективу, на них ложатся блики от свечки, а на одном фото чёрные, как смола шары особенно густо роятся в районе шеи и запястий.
- Ну как, я вас удивила? – Яна еле сдерживает улыбку.
Вместо ответа Ася с Викой лишь судорожно кивают, мол, рассказывайте дальше!
- А у меня всё, девочки! Больше я на тот завод не ходила. Никогда. Сколько раз я фото исследовала, а до сих пор мурашки бегут от всей этой чертовщины.
- Правильно, детка, ты пока отдохни и в сотый раз послушай то, что я тебе уже рассказывал, потому что теперь моя очередь делиться воспоминаниями, - Шрам сладко потягивается и начинает.
Рассказ Шрама.
- Да простит меня Яна, я этого головастика недолюбливал. Нет, не то что бы я его ненавидел, но некие зачатки неприязни по отношению к этому парню у меня, всё же, имелись. Я заметил, что стоит мне с ним пересечься, как тут же всё идёт кувырком. То на одной вечеринке, где он отвисал, я напился до медицинской капельницы, чего раньше за мной не наблюдалось, то гриппом он меня заразит, то пойду гитару покупать, встречу его, заболтаюсь и присмотренную гитарку, буквально за десять минут до моего прихода в магазин, кто-нибудь купит. Короче, старался я пересекаться с Совой как можно реже. Но в тот, как говорят в книгах, злополучный день – четверг, мы всё-таки решили провести пару часов вместе. Ребята, мне бы тут одуматься: четверг мой нелюбимый день, всегда в четверг со мной жопа приключается, а тут ещё Сову встретил… Короче, по всем параметрам, или в метеоритный дождь попаду или самовозгорание приключится. Но, ни того, ни другого не произошло. Всё было намного хуже.
Итак, стыканулись мы с ним случайно в четверг, часов в семь. Я с доской, и он с доской – отчего же не покататься! Не знаю, что он делал в моей части города, этого уже никогда не узнать, да только не успели мы разогреться, как к нам три местных гопа подкатили. Вот, честно скажу, десять лет в этом районе живу, миллиард раз их вдвадцатером видел, и ни разу ко мне никто из них не прицепился. А тут на тебе! Да ещё и четверг, к тому же…
В общем, слово за слово, и, как в том анекдоте, получил ёжик в морду, точнее, заехали мне моим же скейтом по челюсти, отчего и образовался сей благородный шрам. Почуяв модную в этом сезоне тенденцию битвы на досках, Сова тоже не оплошал и двинул всех троих, уже своею доской, по их тупым башням, да видно слабо двинул, так как никто из них прыти не потерял, а только рассвирепела эта кодла ещё больше.
Какой же детектив без погони, спросите вы? Да никакой! Следующие минут двадцать мы спасались бегством от настырных гопников, требующих возмездия. Честно скажу, если бы вдалеке не замаячил дебильный завод, я бы выплюнул свои лёгкие, так долго и быстро мы бежали. Там был такой участок улицы, который позволял сбить погоню со следа и пустить на время по ложному маршруту. Нужно было только быстро перелезть через забор и затаится где-нибудь на территории. А там уже и арматурина как оружие сойдёт, да и куски кирпича пригодятся. Короче, решение созрело мгновенно. Одним махом перелетев через стену, мы прямиком побежали к главному корпусу, взбежали по лестнице и затаились где-то наверху. Понаблюдав из окна за внутренним двором, мы поняли, что нас больше не преследуют. Сова дал мне свой платок, которым я зажал рану, и, расплывшись в улыбке, поведал мне, что «где-то тут меня фотографировала Яна».
Друзья, видит Бог, мне чесалось оттуда уйти, но делать этого не стоило - я хорошо представлял себе, что со мной сотворят позже те ребята из моего района, поэтому желание жить перевесило. Тем не менее, завод мне очень не понравился: на кладбище ночью и то… безопасней, что ли.
Но Сова всё нудил по поводу того, что надо найти комнату, где состоялась фотосессия; о том, чтобы уйти не могло быть и речи. При других обстоятельствах я бы плюнул на всё и сам пошёл домой, но очень уж у меня очко тогда играло после пережитого. Короче, проклиная Сову и четверг, отправился я с ним на поиски той комнаты.
Да, там всё было так, как описывала Яна. Та же люстра, кафель во всю стену, сажа тут и там, какие-то клочки и обломки. Вот только было там очень тихо, об этом Янка не сказала…
- Что ты врёшь! Я говорила!
- Когда ты говорила?
- Дружок, ты чем слушал?
- Чё, правда говорила? Ну, ладно, говорила, так говорила, и я тоже скажу: там вообще невообразимая тишина стояла, и темно, как в квадрате у Малевича... Я увидел выключатель на стене и пошутил: «Может свет зажечь!» А Сова мне: «А, давай, конечно!» И спокойненько так, как у себя дома, выключателем – щёлк!
Не знаю, каким чудом, но долбанная закопченная лампа в люстре зажглась! Свет был как в подвале. Там, какую лампу ни поставь, всё равно светить будет тускло и убого, потому что сама суть подвала не предполагает собственное освещение. Так и здесь. Помню, когда он щёлкнул тумблером, у меня такой мороз по коже прошёл, будто нутро почуяло – сейчас начнётся лажа с большой буквы хэ. А Сова ходит по комнате, как по Диснейленду, аж рот от удовольствия открыл. И то, что доску потерял и неприятностей нажил - его уже нисколечко не колышет. «Слушай, ну его, пойдём отсюда», - заметьте, я всё же сделал робкую попытку свалить, но Сова лишь отмахнулся, мол, успеется. «Ты только посмотри, какой кошак об твои ноги трётся!», - аргументировал он своё желание остаться.
Всё больше чувствуя приближение некой херни, я опустил взгляд ниже и, действительно, увидел большого серого худого кота, которого долю секунды назад и в природе не было.
Всё больше замирая сердцем, я инстинктивно отошёл подальше от невесть как нарисовавшегося животного, а Сова, наоборот, оскалился и присел перед котом: «Ну что, красавец, что скажешь?».
Ребята, после того случая я стал верить во всё: и в Бога, и в Деда Мороза, и в Снежного человека на летающей тарелке! А всё потому, что тот случай дал мне веру в невозможное. Что хотите думайте, но только кот отреагировал на фразу Совы. После того, как последние слова были произнесены, он внезапно выгнулся дугой, задрал и распушил хвост, и приподнял шерсть везде, где только мог, разве что только не на яйцах. Он зашипел, и шипел так минуты две, словно пробитый аэрозольный баллончик. Улыбка сразу слетела с губ Совы, и он, наверное, тоже учуяв приближение неизведанного, дёрнулся в сторону от кота, а тот всё шипел, уставясь стеклянными глазами в стену, не меняя позы ни на сантиметр, и вместе с этим иррациональным шипением из меня выветривались остатки храбрости. И выветрились они ровно в то мгновение, когда шипение кота перешло в визг, а тембр приобрёл камерную глубину, будто кот верещал на сцене через микрофон. Звук перемещался и набирал силу, реверберируя в каждой плитке окна, а потом вдруг стал меняться, превращаясь в фразу, будто кот в течении бесконечно долгих мгновений пытался выговорить предложение. Он кричал примерно следующее: «МММММММММЯЯЯЯЯЯЯАААААААААААААА УУУУУУУЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙААААААААААА УУУУУУУУЕЕЕЕЕЕЕЕЕУУУУУУУУ!!!!!!!!!!!!!!!!!!» Мне сложно передать этот звук, я не обладаю такими связками, как ребята из семейства кошачьих, но могу сказать, что я совершенно чётко и неоднозначно услышал ответ кота на «ну что, красавец, что скажешь?», и Сова, между прочем, это подтвердил….
- Что же он пытался сказать?
- Он не просто пытался, он сказал… Он сказал: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!..
Воцаряется молчание, после которого Вика решается задать вопрос:
- А дальше?..
Шрам держит паузу, затем продолжает:
- Да, Сова не от мира сего, ты это, Яна, правильно сказала. Но то, что творилось в этой комнате ещё больше не от мира сего, чем всё, на что можно ткнуть пальцем, сказав: «Это – ненормально!» И поэтому совершенно логично было бы предположить, что очко взыграло у нас обоих. Посерев от ужаса, Сова, пытаясь заглушить кошачью полифонию, заорал мне в ухо: «Бежим отсюда, это какое-то дерьмо!»
И в этот момент произошло вообще что-то невообразимое. Только лишь была произнесена эта фраза, как в воздухе раздался тонкий свист, словно звук лопнувшей тетивы и нас начало непериодично накрывать какими-то обмороками. Это было похоже на состояние контузии, когда мир расплывается, и краски сливаются со звуками в одну неразличимую кашу. Звук лопнувшей тетивы шёл откуда-то из недр комнаты, потом доходил до какой-то границы, прорывал её и хозяйничал уже непосредственно в сознании. Каждый такой удар будто заставлял пульсировать стены. Я дотронулся в момент атаки до одной из них, и вдруг почувствовал, что рука чуть ли не по локоть вошла в её поверхность, во все эти начерченные сажей надписи, словно удары меняли не только наше восприятие, но и материю, из которой состоял окружающий мир.
Краем глаза я заметил, что кота нигде нет, от него остался лишь голос, который становился всё глуше и тоньше, словно телепомеха. Он начал сливаться со звуком тетивы и как будто подпитывал его.
Всё это время мы метались по комнате, словно слепые щенки, падая и натыкаясь друг на друга. Сова по-чёрному матерился, я же мог только выть и хвататься за вязкие как масло стены комнаты.
Не знаю, как долго это длилось, но только характер атак вдруг изменился. Свет в комнате больше не горел, вокруг было тихо как при нашем приходе сюда. Но периодически вокруг появлялись разные люди, и менялась обстановка, потом вдруг опять возникала проклятая комната…
- Что же это было?
- Я тоже не мог сообразить, а потом до меня дошло: нас без всякого предупреждения выбрасывало в наши же собственные сны, а через время возвращало обратно, в реальность! Через пару таких прыжков я обратил внимание на то, что сны с каждым разом становятся всё длиннее, а пребывание в реальности – всё короче. Не знаю, чем бы всё это кончилось, но только в очередное подобное возвращение мне удалось поймать за волосы крутящегося по комнате Сову…
- Ты вытащил его?
- Нет, я снова потерял сознание, а когда очнулся, потащил его к выходу… снова провалился в сновидение… снова очнулся и снова потащил. В один миг я увидел себя как будто со стороны, как я тащу Сову к выходу. Я довольно точно помню в каком углу комнаты возникло осознание себя вдали от тела… Это так странно…
- Как же вы выбрались?
- Да вот так и выбрались. Как только мы переступили порог комнаты, погружения в сон стали какими-то неяркими, одновременно со сновидениями хорошо осознавалось и контролировалось тело. Это ощущение сохранялось вплоть до того момента, когда мы добрались до моей квартиры. Сова жил где-то далеко, поэтому мы пошли ко мне. Слава Богу, родителей в тот вечер дома не было. Дело в том, что только все эти галлюцинации прекратились, как нас стало неудержимо рвать. Сова даже до унитаза добежать не смог, так и блевал с тринадцатого этажа. Ещё через час у нас стали холодеть конечности. Сова валялся на соседнем с моим диване, махал в воздухе термометром, который показывал +32, и орал, что он превращается в покойника.
Через полтора часа температура поднялась до нормального уровня, рвота прекратилась, нам дико хотелось спать, но спать мы не могли. Стоило лишь закрыть глаза, как меня охватывал дикий страх; рывком распахнув веки, я успевал заметить непроницаемо чёрное плотное облако, зависшее в метре от лица. Под моим взглядом оно с неохотой растворялось в воздухе. И так каждый раз.
Периодически с соседней койки подавал голос Сова: «Дружище, я не могу заснуть, как только опускаю веки, так сразу начинаю падать в какую-то пропасть. Что мне делать, я очень хочу спать!..» Я не знал, как помочь ему и себе, ведь спать действительно хотелось, но, примерно минут через сорок, проблема решилась сама собой. У нас снова началась рвота: теперь уже кровью, и нам стало не до сна.
- Так это было в тот раз, когда тебя увезли на «скорой»?
- Да, это был именно тот раз. Ну, я закончил! К сожалению, у меня нет настолько веских доказательств моей истории, как янины фотографии, но зато вы видите эту отметину на подбородке и, - Шрам полез в сумку, - вот этот платок, тёмный, как и вся эта байка. Как я уже говорил, его мне дал Сова, чтобы остановить кровотечение, на нём даже следы моей крови остались. У меня всё!
Воцаряется молчание, нарушаемое лишь плеском фонтана. Каждый думает о своём.
- Мне сложно в это поверить, - Ася трясёт рыжими космами.
- Но, тем не менее, всё это было, - Федя ободряюще улыбается.
- Действительно, в это сложно поверить, но это не значит, что мы вам не верим, правда? – Вика поворачивается за поддержкой к Асе. Та кивает:
- Продолжайте, ребята.
Шрам устало улыбается, видно рассказ всё-таки вымотал его, и даёт отмашку рукой:
- Давай, дядя Фёдор, теперь твоя очередь! Ставь жирную точку.
Рассказ Феди
- Мало кто знает, но Сова – мой троюродный брат. У меня ведь такая же фамилия, как и у него: Савенко. И поэтому ничего удивительного, что я общался с ним больше, чем кто-либо из вас. Но это не значит, что мне он был понятен. Ничего нового к его портрету мне добавить нечего.
После того, как случилось всё, о чём здесь было рассказано, Сова стал навещать меня чаще, словно вынашивал какой-то план. А план оказался очень простым: ещё раз вернуться в ту комнату. Было очевидным, что Сову невероятно тянуло на завод, он все разговоры в итоге сворачивал на эту тему. То, как он упрашивал меня пойти с ним туда «в последний раз» говорило о том, что идти одному ему было страшно.
К тому моменту я уже слышал историю Шрама, и, не то что бы меня всё это пугало, мне просто было лень тащиться куда-то на край города в какое-то заброшенное здание. Наверное, в глубине души я не совсем верил рассказанному. Но Сова с каждым днём становился настойчивее, и случилось так, что он меня уговорил.
В один из выходных мы отправились на завод. Не буду оригинальным, но место мне совершенно не понравилось. Зато Сова рвался туда, как гончий пёс в лисью нору. Мы поднялись на четвёртый этаж, и нашли ту комнату: она действительно была облицована плиткой, через которую свет еле падал, и тишина там стояла абсолютно неестественная. Самым странным моментом, которому я тогда не придал значения, было то, что на фотографиях Яны и по рассказам Шрама, комната была расписана по стенам сажей. В тот день, когда мы пришли туда, вся комната была чёрной, будто в ней несколько часов жгли резину: потолок, люстра, стол, стены, пол, плитка – всё было покрыто толстым слоем сажи. Мне сразу захотелось уйти, но, глядя на Сову, я решил повременить. Он выглядел как изгнанник, вернувшийся на Родину после многих лет скитаний.
Вспоминая тот день, я могу с уверенностью сказать, что именно тогда в нём стала проскакивать какая-то потусторонность. Я с удивлением отметил, что он сейчас ближе к этой комнате, чем, скажем, ко мне.
«Может, уйдём?..» - мне всё больше там не нравилось. «Да-да, сейчас-сейчас», - он всё шатался по комнате, хотя шататься там было особо негде. «Ты что-то ищешь?» - было совершенно очевидно, что он пытался что-то найти, быть может, что-то абсолютно нездешнее, что укрепило бы статус комнаты в его глазах. «Да нет, в общем-то», - он устало потеребил щёку, вперив взгляд в пол. Секунду назад он лапал стену, а вот теперь дотронулся до кожи на лице. Поэтому совершенно естественным образом на щеке возникло огромное чёрное пятно от сажи.
«Сова, ты испачкался». «В смысле?» - Сова нахмурил брови. А я, не сводя глаз с чёрного пятна на щеке, снова сказал: «У тебя сажа на лице. Ты провёл ладонью по стене и потом дотронулся до щеки». Он нахмурился ещё больше: «Слушай, когда это я дотронулся до стены? Ты разве не видишь, какие тут стены? Я бы даже в скафандре до них не дотронулся». Честно говоря, меня стал вымораживать весь этот тупняк, и я повысил голос: «Ну, чего ты придуряешься! У тебя вся морда в саже! Ты на руки бы свои посмотрел». На что Сова не менее раздражённо ответил: «Сам на них посмотри, раз повылазило!», - и протянул мне свои руки: сначала ладонями вверх, потом – ладонями вниз. И там, и там они были чистыми.
Бросив взгляд на его лицо, я увидел, что сажи на нём тоже нет ни пятнышка. « Ну и где я испачкался?» - допытывался Сова.
В этот момент я, скорее всего, почувствовал то, что ты, Шрам, испытал при виде кота. Это было чувство невероятной жути и полной иррациональности происходящего. Комната превратилась не просто в комнату, а в некую форму жизни, ничего общего с жизнью, как таковой, не имеющую. Стало очевидным, что комнатные силы, нарушающие причинно-следственные законы, с такой же лёгкостью могут, скажем, в мгновение ока прорастить на твоей груди куст дикой сирени, или переместить сознание в надпись на собственной стене. Иными словами, находиться в пределах завода стало не просто страшно, а опасно для жизни, разума и душевного равновесия.
«Пойдём отсюда», - без особой надежды сказал я ему, но он уже вытаскивал из-под стола огромный холщовый мешок, бормоча: «В прошлые разы я его не заметил…». Господи, ребята, как мне не хотелось, чтобы он заглядывал в этот мешок!
- Но он, всё же, в него заглянул?
- Да, чёрт побери, он в него заглянул! Мало того, я тоже в него заглянул! Но обо всём по порядку, леди.
Как только он выволок этот пыльный старый мешок, я почувствовал приближение чего-то, в прямом смысле, сногсшибательного. Он был заполнен едва ли на треть, и заполнен, как будто бы, бумагой или тряпьём, во всяком случае, Сова тащил его без видимых усилий. Причём, вытащил он эту дрянь прямо на середину комнаты, аккуратно развязал узел и приговаривая: «Ну-ка, ну-ка, что тут у нас…» засунул голову вовнутрь.
Секунду ничего не происходило, а потом комната содрогнулась от его вопля: «ТВОООООЮУУУУУУ МАААААААААААААААТЬ!!!!!!!!!!!!!!!..». В мгновение ока выдернув голову из мешка, он бросился вон из комнаты, сбив меня с ног. Вскочив, я отправился вслед за ним, боясь потерять его из виду. Он бежал, не останавливаясь и не реагируя на мои оклики. Он бежал так, словно пытался догнать ускользающий разум, словно остановись он на мгновение – и быть ему в вечных сумерках до конца дней. Я уже почти догнал его, как он внезапно нырнул в какой-то узкий пролом в стене. Добежав до него, я остановился как вкопанный. Из этого разлома веяло холодом, и там было невероятно темно и тихо, только слышались удаляющиеся звуки шагов Совы. Я понял, что никогда, ни за какие деньги не пойду туда. И ещё я понял, что Сову я больше не увижу.
Мне очень хотелось уйти. Я знал, что надо убираться отсюда как можно скорее, но знал я также и то, что уйди я сейчас, я никогда не пойму, что здесь, всё-таки, произошло. Я расценивал это как предательство по отношению к Сове, это была последняя попытка узнать о нём что-то ещё, тем более я чувствовал, мешок станет последним воспоминанием, которое будет связывать меня с ним. В том, что Сова исчез навсегда, я не сомневался уже ни секунды.
Итак, я вернулся в комнату. Мешок стоял на том месте, куда его выволокли. Подходя к нему, я внутренне готовился, что я там увижу: кроме предположения, что там останки трупа, в голову ничего больше не приходило.
Постояв немного возле мешка, я стал так, чтобы комнату можно было покинуть по наименьшей траектории, набрался смелости, присел и засунул голову в мешок, как это сделал минут пять тому назад Сова…
- Что же ты там увидел?
- Сначала ничего. В мешке было невообразимо темно, я бы даже сказал – неестественно темно. Мешок-то был холщовый, а значит, стенки хоть как-то должны были свет пропускать, тем более, что мы пришли на завод утром, но свет они не пропускали. А потом где-то внизу, по ощущениям, как будто где-то метрах в трёх от края мешка кто-то открыл глаза…
- Глаза?!..
- Леди, поймите меня правильно! Я бы не так испугался, если бы это были глаза какого-то животного, неважно какого, если бы они горели там, внизу, красным, зелёным или жёлтым светом. К этому, по крайней мере, можно было быть готовым. Но вот к чему готовым быть никак нельзя, так это к тому, что где-то глубоко внизу, в абсолютной темноте, открываются два человеческих глаза, величиной с ладонь. Причём, самое неестественное во всём этом было то, что глаза были видны ясно и чётко, будто кто-то светил на них фонариком, стараясь сделать так, чтобы свет лампочки не затронул остальные части тела. Если этого мало, то вот вам ещё аналогия: возьмите кадр из фильма, где есть люди и закрасьте его чёрной краской, не тронув лишь одну пару глаз. Вы сразу почувствуете болезненную контрастность между чёрным фоном и светлыми пятнами, на которых до сих пор падает свет из прошлого, незакрашенного кадра.
Увидев эти глаза, я заорал. Я орал прямо в мешок, и этот крик хоть как-то удерживал меня на грани помешательства. Глаза с той стороны смотрели не моргая. Я говорю «глаза», а не «человек», потому что никакого человека в мешке не было, это как-то сразу ощущалось. Там были просто глаза. Без никого.
Не знаю, долго ли я кричал, но глаза вдруг мягко закрылись, и это выдернуло меня из ступора: я, откинув мешок, бросился вон из комнаты. Сбегая по лестнице в районе третьего этажа, я вдруг почувствовал, что сойду с ума, если не покину здание завода немедленно. И хотя на то, чтобы спуститься мне требовалось секунд десять, я понял, что сердце просто не выдержит этих десяти секунд. Тогда я разбил стекло и прямо с лестничной площадки выпрыгнул наружу. Мне повезло, и я упал на козырёк, то есть, по сути, спрыгнул со второго, а не с третьего этажа. Скатившись с козырька, я поковылял к забору, перелез через него и побежал в город, размазывая на ходу слёзы.
- А почему ты плакал?
- Не знаю. Наверное, мне было жалко свой разум. Что бы там ни говорили, а я всё-таки повредил его этим своим заглядыванием в мешок. Вы даже представить не можете, какой чуждостью оттуда пахнуло, та комната – это настолько иное явление по отношению к нашему миру, что само её существование уже сносит башню. В принципе, я закончил.
После традиционного недолгого молчания Вика задаёт вопрос:
- А ты пробовал связаться с Совой?
- Да, и не раз! Если уж говорить о вещдоках, то у меня найдётся запись единственного нашего телефонного разговора после того случая на заводе. Спустя пару часов я догадался позвонить ему и решил записать этот, так называемый, разговор. Короче, слушайте.
Федя достаёт телефон, роется в меню, и, выбрав файл, воспроизводит его по громкой связи. Ребята стягиваются поближе, чтобы лучше слышать.
Идут длинные гудки, спустя несколько секунд трубку берут. На том конце провода слышны какие-то звуки: вдалеке, то ли ухает станок, то ли кто-то пытается играть на ударной установке. Где-то совсем близко звук капающей воды, и всё вместе забивается какими-то помехами.
- Да! – голос у Совы высокий и сиплый.
- Это ты? – спрашивает его Федя.
В ответ – тишина. Потом раздаётся какой-то свист, будто кто-то насвистывает невпопад первое, что пришло в голову.
- Потом, потом! – в голосе Совы слышится неподдельное раздражение и досада, будто его только что оторвали от какого-то важного и интересного занятия. Свист усиливается, потом раздаётся скрежет, будто телефон на том конце уронили на землю и топчут ногами. Затем – короткие гудки.
- Ты пробовал ещё звонить? – задаёт вопрос Ася.
- Да, конечно, - Федя пожимает плечами. – Гудок, вроде, проходит, но трубку никто не берёт. Я уже и эсэмэски слал и голосовые сообщения… Нет, без толку.
- Федя, а ты что сам думаешь по этому поводу? – Ася трогает парня за плечо. Тот задумывается:
- Знаешь, это конечно бред. Но я вспомнил кота, и всё, что он, якобы, говорил, да и вообще… Понимаешь, Сова – странный, и это ещё не то слово. Поведение комнаты тоже не вписывается ни в какие рамки. Тут могла возникнуть… какая-то симпатия, что ли. Может, комната пыталась выразить свои чувства Сове, настолько по-человечески, насколько она это себе представляла, насколько это было в её силах… Хотя, чёрт побери, я ведь всего лишь предполагаю! Бред это всё, забудь!..
Федя отворачивается, сердитый сам на себя. Ему неприятно слышать то, что он озвучил.
- Ладно, - Шрам хлопает себя по коленкам, - всё это уже за гранью здравого смысла, а нам этого не нужно, ведь здравый смысл нашёптывает мне, что пора выпить.
Он лезет в сумку и вытаскивает оттуда упаковку баночного пива:
- Разбирайте, дамы и господа, и не забудьте произнести про себя положенный в этом случае тост!..
- А что положено произносить в таком случае? – говорит Ася, прижимая к себе тонкими пальчиками банку пива.
- Положено пить за то, - охотно разъясняет Шрам, - чтобы наш странный и печальный Сова как можно быстрее вернулся к нам из своего странного и печального путешествия! И ни в коем случае не следует пить за упокой! Ведь мы все верим, что он просто немножечко заблудился, ведь так ребята?
- Ведь так! – кивает головой Федя, опрокидывая в себя содержимое банки. – Эй, леди, вы что там шепчитесь?
Федя поворачивается к Яне с Викой, которые смотрят куда-то вглубь парка. Девушки негромко переговариваются:
- Ты тоже заметила?..
- Да сложно сказать, расстояние большое…
- Вроде как стоял, да?..
- Ну, после таких рассказов там кто угодно стоять будет…
- Значит, показалось…
- Да конечно показалось!..
И уже обращаясь непосредственно к Феде:
- Вот, думали, знакомый кто-то гуляет. А оказалось – не совсем… - Яна поднимает к солнцу свою банку пива:
- За тебя, мудрая птица!..