«В Калининграде самый высокий процент самоубийств по всей России.»
Расскажи мне, моя верная гитара, кто высчитал это? Некто загадочный и мрачный... ипохондрического склада тип, одинокий и затравленный гений статистики... ибо зачем ему так чернить наш город, город любви и город надежд. Город мечтательного старика Гофмана и безнадежного холостяка Канта с фригидными голубыми глазами. Оранжевые черепичные крыши и немецкие сады, старинная брусчатка и поросшие липами форты, бритые газончики, клумбы цветов, фонтаны, статуя Шиллера, каменные быки и самые красивые девушки - разумеется, все они водятся именно у нас.
Наталья стояла на последней ступени эскалатора и улыбалась во весь рот. Мы встретились совершенно случайно на улице после того, как не виделись три года. Сдавленный изумленный писк, круглые глаза, как полагается в таких случаях, и мы решаем, что надо встретиться снова. В кафе. И совершенно ясно, что нам нечего делить. Или есть?
Все в нас с Натальей разное, и душа и тело, и одежда, и лицо, и мысли. У Наташки шире декольте. У меня длиннее ноги. Но столкнуло нас лбами потрясающее какое-то совпадение в судьбе. У нас военные папы. И, следственно, характеры у нас такие... ну как бы помягче. Вот я - чисто конь. Я свободная дикая лошадь. Меня несет в чисто поле. И я всегда куда-нибудь еду. И мечусь в поисках чего-то. Или просто галопом по кругу. «Никого не любила я, Лойко, а тебя люблю. А еще я люблю волю. А волю я люблю больше тебя.» И жизнь моя табор. Казанский вокзал, проходной насквозь. С какими-то иностранцами, бомжами, гадалками, Свидетелями Иеговы или пуще того кришнаитами, да и просто всяким быдлом. Мелькнет умное человеческое лицо и растворится в серой толпе. Придут, натопчут и уйдут.
А Наташка она... она вообще танк. Она прет напролом со своим декольте и лыбится во весь рот. Вот она я. Вся в красном. Я хороша. Трепещите. И все трепещут. Особенно мужчины, не то от страсти, не то от страха. Ах, Наталья! Ах, роза алая! Наташка выиграла корпоративный конкурс красавиц, и все остальные женщины ее люто возненавидели, но продолжали вместе пить кофе и травить байки про мужиков, «про этих неудачников». Красивые девушки про неудачников знают больше всех остальных. Ведь красота это как дорогое белое пальто из кашемира, на фоне которого любой сор смотрится как грязь. Живет себе какая мышка. И «неудачник» рядом под теплым мышкиным боком. И им хорошо. Их никто не видит. Не тыкает пальцем. А тут ведь все на виду. Красавица, как каскадер, каждую мнуту рискует сломать себе шею.
И мы сидим в «Желатерии» на 2 этаже этого глючного супермаркета и рассматриваем друг друга. И я думаю, конечно, в ней что-то есть. Что-то этакое. Но упаси меня Господь прожить ее жизнь. И она тоже с каким-то таким любопытством разглядывает меня.. «Мда.. Катерина..» И думает, возможно, не совсем то же самое, но нечто подобное в эмоциональном плане. И мы заказываем. Она мороженое с кофе, я фраппе. И поедаем это со взглядами голодных до ласки. А за окном лето и этот город с самым большим процентом самоубийств. И начинается дождь.
Мы вздыхаем и продолжаем рассматривать друг друга.
Военный папа это вам не хухры-мухры. У военных пап вырастают вздрюченные дочки. Конечно, девицы вызревают всех мастей, на разный вкус, получают разное образование... Но роднит их одно. Они строят мужиков. Проверяют на боеспособность. «Вы главное не волнуйтесь, принцесса Милисента всех женихов проверяет на боеспособность. Куда вы, сер Джонатан? Куда вы...?»
Нас с Натальей породнило еще и другое обстоятельство. Мы закончили калининградскй филфак. Филфак это не то что бы ты ходишь и правишь за собеседником неправильное ударение. Филфак это вообще институт благородных девиц. То есть на выходе эта девица, хоть она, может, и курит и матерится как рэпер… и, может…свят-свят-свят.. ночами она разводит дискотечных лохов на бабло, а к утру долго и упоительно блюет со своим случайным другом под эстакадным мостом… где-то на глубоком уровне, на уровне психоанализа Зигмунда Фрейда и сердечной чакры она вспоминает Тургенева. А то и Герцена... И Есенина с Миллером... ведь это он был ее первым мужчиной, ведь это с ним она проводила свою бурную ночь кофе-чифирь-конспекты перед экзаменом у профессора ины овны овой... Эх, забывается ли такое...светлые грезы нашей юности... Малащенко, длинный как удав курчавый препод в очках у затертой и извазюканной побелкой доски.... «И запомните, Пиндар.... никакой это не пидор.. это древнегреческий поэт...» да...и Роза Васильевна...Ах.. Роза Васильевна, наш профессор, преподаватель старославянского языка... в 70 лет на шпильке...сиреневые волосы.. голубые тени.. бордовая помада...и бордовый же, надо сказать, маникюр.. да, дети мои.. Роза Васильевна сдала на права в 70 лет с первого раза к изумлению всех городскх инструкторов...отпад редуцированных...шва индагерманикум примум...
Девушки с филфака пять лет учатся мечтать. Он мечтают о своих Онегиных и Вронских, это их они мысленно одевают в деловые костюмы ТОПов или в олигархические фраки. Это их томные воздыхания мерещатся девушкам с филфака то в нежном шелесте зеленых купюр, то в шумных потугах заводящегося джипа. Много, ой много девок перепортил филфак...
- Да, Катерина, - вздыхает Наталья, остановив на мне свой лиричный, но такой оголодалый взгляд...
- Да, Наталья, - отвечаю я ей точно таким же.
Да, я когда-то писала в своем нежном девичьем дневнике, что в глазах женщины за 30 вьет гнездо корысть, печальная кладбищенская птица...
В глазах Натальи отразился пингвин... Я обернулась, чтобы его разглядеть..
Прямо за моей спиной стоял черно-белый официант с подносом.
- Ваш счет...