– Ты не понимаешь! – орал Мерис. – Они соглашались отпустить детей и женщин ТОЛЬКО в обмен на командующего! И он ПРИКАЗАЛ обменять! Что я мог сделать с твоим сумасшедшим «Дьюпом»?! Что, я тебя спрашиваю?! Сам пристрелить?! От меня-то ты чего хочешь?!
Я начал тереть руками виски. Голова у меня не болела, просто так лучше думалось.
Террористы вместе с заложниками засели в заброшенных коммуникациях под самым центром столицы. Значит, сверху их не взять – там Дом правительства, парламент и центральные кварталы. Да и неизвестно, где точно прячутся эти гады. Коммуникации такого рода, как ты понимаешь, не используют уже лет пятьсот. Никто сейчас не разбрасывается водой. Каждое здание очищает всю использованную воду, а обезвоженные отходы деятельности людей вывозятся на поля. Но когда-то люди рыли под городом разветвленные туннели, по которым текла вода, смешанная с нечистотами. Вот там и укрылись террористы.
С подобным терроризмом я еще не сталкивался. Молодая часть политической элиты захватила в заложники, по сути, своих матерей, отцов, друзей, коллег. Для меня это было сущей дичью, но я понимал, откуда ветер дует. Рядом – миры Экзотики: такие свободные и притягательные, такие сексуально и философски раскрепощенные. Стоило побывать там один раз, и аура этих миров начинала буквально разъедать мозги.
Ну вот, посуди сам – мы уже два года воюем с экзотианцами. При всем этом и ругаемся, как они, и секты последователей экзотианских религий растут, словно грибы после ядерного дождя. В высшем свете все их же мода, их словечки, их ценности.
Экзотианцами трудно не восхищаться. Культура большинства миров Экзотики старше нашей, и психология влита в нее так плотно, что мы, убогие, не понимаем, где кончается их личное обаяние и начинается внушение и программирование. Они нас буквально заражают. Особенно тех, кто помоложе.
Я и сам был зачарован Орисом, его необычной аурой, перемешиванием культур и смыслов. Но я – солдат, у меня была определенная психологическая подготовка, а дети элиты – меньше, чем просто дети. Видели все, ничего толком не знают. И ни к чему не готовы, тем более – к борьбе со своими «хочу». Что их должно привлекать, если не Экзотика?
Аннхелл на расстоянии всего четырехсот тысяч световых единиц от сверкающего пояса планет Абэсверта. По сути, он даже входит в этот пояс. Но принадлежит нам. Так вышло. И это многим не нравится здесь, наверное. Кто знает, может, местная элита вообще мечтает перевести планету под протекторат Экзотики, а весь этот «теракт» – спектакль, в котором пострадать могут только несведущие и невинные? Те же женщины и дети. Дьюп, видимо, поступил единственно возможным способом. Его сейчас нужно просто выручать.
Я поглядел на Мериса.
Тот, видя, что говорить со мной уже можно, растянул пленку интерактивного экрана на полстены и вызвал план коммуникаций.
– План очень старый, – предупредил он. – Но я наложил на него то, что удалось разглядеть с орбиты. Правда, разглядели мы не много – туннели идут на разных уровнях и почти все полузасыпаны.
Да, хреновый план. Слава Беспамятным богам, у меня есть Лес, который вырос в местных трущобах. Я – байерк рогатый, если он не лазил под городом.
– Сверху мы взять их не сможем, – озвучил Мерис то, что и без него было ясно. – Большинство стоков завалены или завалятся вместе с вами. Пройти можно, да и то не наверняка, самым старым водоводом. Предки строили на совесть. Ищи, думай. Договариваться с террористами бесполезно.
– Чего хотят-то? – спросил я без особого интереса, потому что все и так было ясно.
– Корабль и политическое убежище на Экзотике, что же еще?
– Мы хоть просили?
– В Совете Домов даже обсуждать не стали, у них своих шизоидов хватает. Да и шаткое перемирие последних месяцев нам дороже, чем вся золотая молодежь Аннхелла. Я бы этих щенков лично перестрелял год назад, если бы знал, к чему идет.
(Год назад Мерис собрал, наконец, «под свою руку» всех, кого завербовал в северном крыле армады.)
– Дайяр та хэба, – выругался я от недостатка слов и мыслей. Это было даже не ругательство. Дайяр – хаттская планета, выжженная постоянными войнами, изрезанная укреплениями и туннелями, но так и не покоренная, пока были живы защитники. Фраза переводилась «чтоб тебе было, как под Дайяром». – Вы что, не могли переодеть кого-нибудь в генеральский мундир?
– Ты думаешь, его рожу трудно запомнить? Одно кольцо во лбу чего стоит.
– Так и обрили бы кого-нибудь! И кольцо вставили!
– А время? Да и сам он… Ты проход ищи. Как-то же эти крысы туда залезли? Вход должен быть. Причем достаточно удобный вход! – Мерис стукнул стиснутыми в замок пальцами по интерактивной столешнице, и по ней побежали разводы. – Нет у них какой-то особой подготовки, чтобы Хэд знает где лазить!
– Ты мне голо сегодня покажешь или как?
Генерал с каким-то непонятным мне сожалением покачал головой, словно бы ему не хотелось, чтобы я знал, кого и зачем буду убивать, достал из сейфа голографии заложников и террористов.
– На, любуйся! Вот тебе экс-премьер, чей отпрыск все это устроил. Посмотри, какой из него лазатель? Вот он, кстати, сын его, выродок Хэдов. А вот мэрский отпрыск, тот, что во весь рост. Тонкорукое-тонконогое… Как они туда залезли? Как?
Голографий террористов было всего шесть штук. Все ребята молодые, узкоплечие, вялолицые. Тонкие запястья говорили об искусственном истончении костей. Развлечения, скука, кэш (азартная игра на деньги), легкие наркотики. Видно, полагают, что «тонкая кость» и томный взгляд делают из них экзотианцев? Придурки, эпитэ а матэ. Внешняя изнеженность экзотов – очень обманчивая штука. Вон Лес у меня мелкий и тощий, а отжимается по 600 раз за подход, причем раньше его вообще ничему не учили.
– Всего шесть? А передавали, что террористов около полусотни? – спросил я, забирая голо себе.
Мерис поморщился. Точно не хочет, чтобы я сильно вникал.
– Остальных уточняем. Эти заявили ультиматум и выходили на видео. Технически у них все налажено. Придется вам не пользоваться под городом связью. – Мерис смотрел на карту. – Где же этот проклятый вход?
– Один вход нас все равно не спасет. Толку от него. Или вообще заминирован. Ты не дрожи, мы хоть по трубам, но пролезем, – сказал я, вставая. – Но если что – я камня на камне там не оставлю, ты меня знаешь. Никаких живых террористов никому не обещай.
– Обалдел? Там же половина правительства! Что я министру скажу? Что у меня капитан в очередной раз сбрендил? – возмутился Мерис, но как-то недостаточно активно.
– Соври что-нибудь. Можешь потом расстрелять меня показательно, чтобы другим неповадно было.
– Будто у меня есть эти другие.
– Ну скажи, что я там тронулся. Все, пошел я. Работать надо. Возьму человек двадцать...
– А ну, стой! А если террористов и вправду больше полусотни? – вот тут генерал действительно возмутился.
– Нам бы только добраться. Там мне и троих хватит. Разве ж твои террористы настоящие?
Эпитэ а матэ. Как на экзамене «Война и коммуникации в городе» дубль два. Я был зол на всех – на Дьюпа, на Мериса.
Мерис спал и видел, чтобы я сделал то, чего он мне не приказывал. Колин… А что Колин? Вывел из игры самых слабых. Причем если никакого захвата заложников нет, а есть заговор, то теперь, даже получив корабль, террористы оставят своих женщин и детей на Аннхелле. Ох и злы они, наверное, на Дьюпа…
С Дьюпом мы не виделись со времени нашего расставания на «Аисте». И…
В общем, меня это устраивало. Мерис втихую затыкал моими ребятами дыры, а я... Я знал, что у Колина все более-менее в порядке, и мне этого хватало. Не хотел я его видеть. Боялся, наверно. А может, все-таки был немного обижен. Но я не старался понять себя. Во мне установилось в это время какое-то шаткое равновесие.
Мерис тоже зачем-то держал нашу карту в рукаве. Правда, подчиненный ему попался на редкость беспокойный. Мы с ним часто спорили, я имел дерзость обсуждать приказы. Но он сам виноват. Это он выбрал меня, а не я его.
Не буду рассказывать, как прошли полтора года со дня моего появления на границах Абэсверта. Тебе этого лучше не знать.
Изменился я мало, разве что шрамов прибавилось.
Не хотелось и теперь показываться на глаза Дьюпу. Но мы с Мерисом друг другу вроде бы не врали. Орал он на меня частенько, я ему дерзил. Но он не врал мне, а я – ему. Похоже – выбора у него не было, только вызвать меня.
Проплыть или пройти пять-шесть километров по древней канализации могли бы и его спецоновцы. Почему же я? Чтобы вырезать этих горе-революционеров под корень? Иначе большая их часть снова окажется у власти, и неизвестно, что будет тогда?
Но Мерис не мог отдать такого приказа напрямую. А самоуправством славился только я. На меня можно будет списать многое…
План коммуникаций нужно показать Лесу, он тут точно все на пузе облазил. Да и интуиция у пацана богатая.
Все-таки экзотианцы гораздо больше отличаются от наших, имперских, хоть с какой стороны подойди. Мы подобрали Леса на Аннхелле полгода назад, едва живого. Парнишка, судя по всему, был родом с Граны. То есть – с той стороны границы. У нас он этакий «сын полка». Натуральная трущобная крыска, в общем-то. Но не наша крыска. Я чем больше приглядывался к нему, тем больше замечал разницу. Как в детской игре – найдите шесть отличий…
Возьму Джоба-Обезьяну, Келли и его старичков. И Леса.
Позвал дежурного, велел – Леса ко мне.
Пацана привели заспанного. Опять, значит, бродил где-то ночью. И это после того, как практически перед отбоем меня вызвал по связи Мерис и велел срочно высадиться на Аннхелл, где мы сейчас и торчим, и где варится вся эта каша. До того мы развлекались на соседнем астероиде, вроде почти отдыхали даже. Мальчишке на астероиде понравилось, но почти родной Аннхелл, видно, позвал поздороваться.
Совсем на ногах не стоит. Точно: полночи мы перебирались, остальное – он бродил. Ну все, сегодня же проверю: не найду ночью на спальном месте – сам всыплю. Я щенка предупреждал. Нашел, когда шляться по ночам, эпитэ а матэ! Нам что теперь, систему свой-чужой перепрограммировать? Нет уж, брат, своим не доверять – дело последнее.
Лесу на вид лет пятнадцать, но на самом деле уже около семнадцати. Люди на Гране мелкие, щуплые. Этот – везде пролезет. Бить жалко. Но, видно, придется.
Я развернул перед мордашкой Леса компьютерную пленку экрана с картой коммуникаций.
– Ну-ка посмотри, соня, что это за место? Район определишь?
– А че его? Под Гадюшником это, – с ходу, почти не вглядываясь, сказал Лес, выковыривая что-то грязными пальцами из уголка глаза.
Я поймал его за руку и, крепко зафиксировав запястье, достал другой рукой антибактериальные салфетки.
– На!
Он удивился. Как всегда в подобных случаях, искренне.
Да... В семнадцать лет приучать мыть руки поздновато. Но ведь сдохнет же от чего-нибудь вроде аспалы или летучего огня. Да и лихорадка не всякая лечится.
– Лес, я тебя выпорю, – сказал я ему честно.
Он вздрогнул. Увлекся распечатыванием салфеток. Яркий пакетик. Забыл про начальство временно. И тут я влез, понимаешь.
Глянул искоса. Лицо у меня было серьезное. Задумался. Грехи, наверно, перебирает свои. Пожал плечами.
– За что? – взгляд ясный-ясный.
– Ты где ночью был?
– А... А тут и был, – Лес кивнул на карту. – Под Гадюшником. Почти что.
Гадюшник на его сленге – городской центр.
– Ну и?
– В одно место хорошее попасть хотел, но там размыло. Не залезть. Роста мало. Твой бы покатил.
Открыл-таки салфетки. Вытащил одну.
– И что ты там искал?
Лес замялся, сделал вид, что изучает салфетки. Что опять за пацанячьи секреты?
– Лес! – сказал я строго.
Покосился на меня. Хотел нагрубить, но передумал. Он меня опасался. Умеренно. Один раз у нас почти дошло до рукоприкладства. Я обещал ему рот зашить, если не перестанет ругаться через слово. И все, в общем-то, для этого приготовил в медотсеке.
О чем же он думает? Лес – парень открытый и болтливый. Значит только наркота. Лечили мы его, лечили...
– «Кошки» там, что ли, собираются?
Замялся опять. Ну, точно.
– Курят или нюхают?
– Но я же не нашел! Че сразу бить-то! – взорвался Лес. Он решил, что я его для этого и вызвал.
Ну что ж, осознание в пятой точке у парня возникло, и это уже радость. Правда, заслуга исключительно сержанта Келли, сам я не смог. Ну не поднимается на такую мелочь рука.
– Ладно, – сказал я ему. – Даю тебе шанс реабилитироваться. Показывай по карте, где не залез. Если нам это пригодится – прощу.
Зря я так сказал. Лучше бы сразу объяснить мальчишке, что мне в его поведении не нравится. И предупредить, что накажу, если опять по ночам шляться будет.
Лес не понял сути моих размышлений, но лицо у меня было недовольное, и он начал лихорадочно соображать, чем бы задобрить начальство. Уткнулся в карту.
– Где же тут собираться? – спросил я. – Чтобы покурить спокойно, нужно большое сухое место, а тут...
– Тут большие пещеры есть, – неожиданно выдал Лес.
– Где? – вскинулся я. По карте никаких больших, свободных от воды полостей не просматривалось.
– Вот тут примерно. – Лес ткнул грязным пальцем в затопленную, судя по цвету, область.
Одну руку он честно помусолил салфеткой, другая по контрасту стала выглядеть еще грязнее.
– Тут затоплено, – сказал я, забирая у пацана салфетки.
Вытащил сразу две и стал его оттирать. Лес не сопротивлялся, но смотрел с недоумением, к салфеткам он уже потерял интерес.
– Там не затоплено, – возразил он уверенно. – Там внизу воды вообще мало. И потолок такой штукой блестящей обит. Изолятом. Сам видел.
Вот так так. Экранирует, значит. А мы-то головы ломаем, где они в этом дерьме сидят, да еще с заложниками. Ай да Лес!
Я улыбнулся.
Лес, видя, что я повеселел, тоже заулыбался.
– Раз ты там был, подходы знаешь? Сколько их?
Пацан задумался.
– Одним ходил. Еще про два слышал. И...
Он замялся.
– Что опять?
– Еще историю одну слышал, что в пещеры ход есть прямо из центра Гадюшника. Из этого, Дворца правосудия, что ли.
Все срасталось и становилось просто и красиво. Даже если главный ход заминирован, нам же проще – террористам и бежать будет особо некуда.
– Прощаешь, что ли? – Лес с сомнением разглядывал меня. Волновало его сейчас, похоже, только это.
– Прощаю, – сказал я с облегчением. – Но до первой ночной отлучки. По любому поводу. Поймаю – пеняй на себя.
– Что значит «пинай на себя»? – засомневался Лес.
– Пеняй. То есть сам виноват будешь. Я же тебя предупредил.
– А...
И все – глаза горят, никаких забот на лице. Мне бы так.
Я взял шестерых «старичков» во главе с Келли, Обезьяну, Леса. За Леса я не боялся, при стрельбе он сразу забивается в самый дальний угол и сидит тихо-тихо. Задумался: может, хватит? Потом решил подстраховаться и послать еще десяток ребят по другому ходу, намеченному нашим малолетним консультантом. Все-таки заложников набиралось приличное стадце, и стадце это надо будет выводить.
Прошли мы довольно легко. И даже сошлись обе группы почти одновременно, потому что по времени, благодаря Лесу, смогли рассчитать довольно точно. Когда расстояние позволило, личные маячки моих парней высветились у меня на браслете. Есть такие вшитые маячки у спецоновцев. Используют их в основном для опознания наших трупов – сигнал крайне слабый. Но в данном случае – пригодилось.
К пещере, где по нашим предположениям сидели террористы, вышли с разных сторон. С нашей – даже отверстия почти не наблюдалось, так, несколько дырок с кулак и меньше. Но обзор оказался неплохой. А проход расширим в секунды – стена едва живая.
Я пересчитал заложников. Дьюпа не увидел. Остальные – вроде в наличии. И премьер-министр, чей сынок, как я понял, заварил всю эту кашу, и министр финансов, вечно измятый и смешной, ну прям как на своих голо. Были эти высокопоставленные заложники потрепанными и невеселыми. Но мне не хотелось сейчас над ними смеяться. Во что бы они ни играли, кончится это плохо. При любом раскладе. Даже если я сейчас кану в небытие вместе со своими парнями.
Заложников, как и сообщили дэпы, было двадцать два человека, а «террористов» я насчитал двадцать девять. Вооружены с виду достойно. Но только с виду. Светочастотные гэты (рассеиватели) – оружие тяжелое и неудобное. Больше всего такое годится для полицейских заслонов и сдерживания скученных человеческих масс. В наших условиях гэту надо еще правильно выставить оба фокусных расстояния. А потом ухитриться не поджарить в тесноте своих же.
Украшало террористов и непривычное мне огнестрельное оружие, забытое уже на многих планетах, эффектное внешне и опять же тяжелое. С их умелыми руками надо бы носить что-нибудь полегче. Иначе даже поднять и прицелиться – история засчитает за подвиг.
Мои бойцы были вооружены гораздо проще. В основном импульсниками, как их называют, хотя в этом оружии два режима – магнитный и электромагнитный. А защищены – сильно облегченными, электромагнитными же доспехами. Такой вот вроде бы парадокс. Но вооруженный спецоновец и вооруженный штатский – это вообще две большие разницы. Тем более если спецоновец – бывший пилот-стрелок.
До Мериса никто раньше не додумывался делать из пилотов спецон. Тут, к его чести, он изобрел что-то новое, возможно, его даже наградят когда-нибудь. Надеюсь, посмертно.
Дело в том, что в космосе, в принципе, стреляют иначе, чем в наземных войсках. Особенно по движущимся целям. Потому и оружие в локальных операциях я использую, в основном, импульсное или сенсорное, чтобы это преимущество в стрельбе стало еще более очевидным. Например, у 98 моих ребят из 100 хватает скорости отключать на момент выстрела электромагнитные доспехи. Из-за этих доспехов полисы и спецон не используют импульсное оружие. Наводка возникает. Но мои бойцы успевают выключить доспехи, выстрелить и включить. И на все про все – 0,4-0,6 секунды, не больше.
Были у нас в запасе и другие простые вещи. Слишком простые, чтобы эти начинающие террористы могли к ним подготовиться.
Я искал глазами Колина. Наконец нашел.
Если другие заложники жались кучкой в углу под присмотром двух слишком умытых и тонкоруких охранников в новеньких мощных электромагнитных доспехах, вооруженных гэтами, из которых в этой диспозиции они могли стрелять исключительно в заложников, то Дьюп лежал лицом вверх прямо между сидящими за импровизированным столом, развернутым на искрошенном кирпичном полу. Во лбу у него красовалась аккуратная круглая дырка, правый глаз и нижнюю часть лица залила кровь.
Я включил связь, (в такой близи террористам не отличить нас от собственных сигналов), вызвал Мериса:
– Генерал, ты? Передай начальству, что никто из террористов не уцелел. Оказали бешеное сопротивление и все такое, – сказал я тихо.
Я не ощутил утраты или потрясения. Я вообще ничего не ощутил. Все во мне уже давно отболело и умерло. Еще тогда, когда мы расстались с Дьюпом.
– Стой, не пори горячку, – зашептал в наушнике Мерис. Он не слышал криков или стрельбы и правильно оценил ситуацию. – Ты пульс-то щупал? Он ведь живучий.
– Какой там пульс, – тихо сказал я. – У него дырка в голове.
Я сам себя слушал, как будто с Мерисом говорил кто-то другой.
– Кровь течет? – спросил Мерис.
– Хэд ее знает, вроде нет. Отсюда плохо видно.
– А сына премьер-министра среди террористов видел?
– Узкомордый такой, со сросшимися бровями? Видел.
– Если сможешь, хоть этого оставь.
– На развод, что ли? – без тени улыбки пошутил я. И добавил спокойно: – Не могу. Я бы и заложников тут положил, да голову твою жалко.
– Ладно, – сдался Мерис, – придумаю что-нибудь. Когда начну тебя вызывать – не отвечай. И уходи быстро. С этого момента у тебя на все про все – полчаса.
Я понял, что он уже придумал. Давно придумал.
Подал парням сигнал переключить оружие на импульсный режим, а все остальное пока убрать. Чтобы было потише и без осколков, когда начнем освобождать заложников.
Импульсом не со всякого расстояния убьешь сразу. Но развлечений от него перед смертью предостаточно. И пытать не придется. А заденет заложников – то и поделом. Воспитывать лучше надо было своих отпрысков. Если же это все-таки заговор старших с младшими, то старшим полезно посмотреть, как дети могут умирать долго.
Конечно, наши милые, умные террористы защищены от современных светочастотных гэтов электромагнитными доспехами. Они просто еще не знают, что бывает, когда импульсный заряд сталкивается с импульсным доспехом. Они еще не жарились в доспехах заживо. Потому что импульсное оружие – это не модно. Какой дурак полезет их арестовывать с таким? Вот я и полез. Я вообще люблю импульсники за непредсказуемость. Конечно, поставленный на полную мощность, он жарит человека как надо. А вот если мощность уменьшить, угадать результат труднее – одного выбросит из одежды, другой получит ожог, третий...
Щас, ребята, мы позабавимся. Первым делом у вас вылетит связь, а вторым – вылетите вы сами. Разве что кто-нибудь успеет сдаться. К несчастью, у моих бойцов – отличная реакция.
Нет, ты не думай, я делал так не потому, что не мог себя контролировать. Я просто был мертв. Уже очень давно – мертв.
Оставшихся в живых террористов приказал выстроить вдоль стены. Одиннадцать молодых парней – сытых, избалованных, с хорошими прическами, ухоженными руками, с гонором. Они, похоже, только сейчас начинали понимать, что пленные нам не нужны, что не будет красивого суда и сгорающих от стыда папочек.
Завершить дело я оставил троих бойцов и сержанта Келли. Верные, хорошие парни. Двое, Сайл и Рос, держали террористов под прицелом, Неджел стоял на входе в туннель, Келли чуть в стороне наблюдал за всеми.
Я хотел просто посмотреть на тех, кого собирался убить. Хотел понять, отчего люди так мало ценят ЧУЖУЮ жизнь? Неужели дело не в воспитании и привычках – в крови? Мы, убийцы, все такие разные… Вот сын премьер-министра. Уже совсем не террорист – бледный, с посиневшими губами. Каково ему в шкуре заложника? Вот молодой мерзавец, тоже явно из состоятельных. Как смотрит! Еще не понял, что он отсюда не выйдет. Открыл было рот. Наверное, думал, что меня пора покупать. Рос выстрелил ему под ноги. Разряд ушел в землю, предварительно вздувшись огненным шаром. Я не велел им раскрывать ртов. Хотел всего лишь посмотреть на них перед смертью. Глупые мальчишки, заигравшиеся в экзотианцев. Зараза в крови своего мира. В этом мире так легко стать заразой.
Перевел оружие в магнитный режим – пусть все будет быстро. Смерть мозга раньше смерти тела.
Вдруг глаза Келли, глядевшего мне за спину, округлились. Я знал, что за спиной только Неджел, и он не из тех, кто корчит на посту рожи или встает на голову, но все-таки повернулся. Уж больно много удивления читалось во взгляде моего сержанта.
И было от чего.
Прямо на меня поднимался залитый кровью труп Дьюпа.
Он смотрел одним глазом и шарил левой рукой по кирпичам в поисках опоры. Под пальцами скользил край непромокаемого плаща, на который мы его уложили.
Я сам не понял, как успел подхватить его. Стал соображать, где же у нас аптечка. Аптечку я, похоже, «отпустил» вместе с теми, кто повел бывших заложников. Вот ведь зараза. В следующий раз хоть что-то буду держать при себе. Как же он сидит, у него же дыра во лбу? У него там что, титановая пластина? Так пуля бы срикошетила и разворотила башку. А отверстие такое аккуратное, но без ожога.
И тут меня осенило. Это была не дырка от пули или чего-то типа, а дырка от кольца. Дьюпа, скорее всего, оглушили и вырвали с мясом кольцо. Типа развлекались, гады. Я рукавом стал стирать с его лица кровь, вспомнил про салфетки, что носил для Леса. Пригодились. Правда, сильно навести красоту мне не удалось, Дьюп отстранил мою руку и неразборчиво выругался. Наверно, боль мешала ему как следует оценить происходящее. Рука его была вялой, но теплой. Десять минут назад мне показалось, что он совершенно холодный и негибкий.
Поскользнулся на чем-то… и понял, что это кольцо. Только не нормальное какое-то кольцо, а похожий на толстую таблетку контейнер с острыми краями. Видимо, кольцо служило только для маскировки.
Контейнер был вскрыт, по краям блестело липкое. Яд? Или наркотик, имитирующий действие яда? Зная Дьюпа, я мог предположить и то, и другое. Он вполне мог намеренно приучать организм к малым дозам яда. Он вообще много чего мог.
– Хэммэт тэ мае.
Я этого выражения не слышал. Понял только, что по-алайски.
Дьюп поморщился и, всем телом заваливаясь на меня, встал. Из-под правой ключицы толчками пошла кровь. Наверное, в него стреляли, чтобы удостовериться, что он мертв. Яд в кольце мог содержать токсин, практически прекративший кровообращение, но сейчас оно восстанавливалось, и с этим срочно нужно было что-то делать. Благо в руках я держал салфетки и буквально заткнул ими рану.
– Сержант, – лендслер выбрал взглядом Келли, безошибочно распознав, кто старший, хотя никаких знаков различия на моих бойцах сейчас не имелось. – Вон того, длинного, – он указал на министерского сына. – Того, что справа, и вон того, тощего – расстрелять.
Келли почти неуловимым движением приподнял бровь. Я кивнул. В эту минуту я снова почувствовал себя пилотом-первогодкой, за которого еще мог кто-то решать.
От разрядов на миг заложило уши, хотя, будь мы не в пещере, не почувствовали бы их вообще.
Оставшиеся в живых террористы старались вжаться каждый в свой кусок стены.
Дьюп начал медленно оседать на пол, и я постарался усадить его поудобнее. Перевязочного материала – то есть дорогого натурального белья – лежало вокруг предостаточно. Я наскоро перетянул рану.
– Что с остальными делать, лендслер? – спросил я тихо.
– Делай что хочешь, Анджей.
Дьюп сжал мою ладонь, и я понял, что он все это время знал обо мне. Беспамятные боги, кого мы с Мерисом надеялись обмануть?
– У нас двадцать минут, – сказал я. – Мерис велел уходить, если…
– Знаю, – перебил меня командующий. – Мы собирались при плохом исходе затопить эту нору.
Я понял, что «при плохом исходе» – означало вместе с нами. Мерис мог, для него приказ – всегда приказ. Значит, лендслер не хотел, чтобы кое-кто отсюда вышел, вот и все. И эти кое-кто, похоже, уже остывали на холодном сыром кирпиче.
Я выпрямился. Носилки для Дьюпа ребята уже соорудили, его тело мы собирались выносить при любом раскладе. Оставалось решить, что делать с террористами. Если оставить в живых, они наверняка подтвердят, что приказ отдавал лендслер. Значит, Дьюпу грозит снова что-нибудь вроде дисквалификации. И решать надо мне, потому что Колин, по сути, пощадил их, чтобы они там, глупые, ни думали.
Подозвал Келли, чтобы он помог мне уложить на импровизированные носилки Дьюпа. Лендслер не возражал. Скорее всего, он находился в сознании только символически.
Отвел Келли в сторону. Нужно послать его с носилками вперед, а самые грязные дела доделывать самому. И я сейчас тут все доделаю. Если…
Если должность может стоить человеческой жизни. Пусть даже жизнь эта пошлая и мелкая.
Посмотрел на людей у стены. Нормально мальчишки в войну поиграли.
Хорошо, если бы нас дисквалифицировали вместе с Дьюпом. В конце концов, разве есть что-нибудь прекраснее абсолютно тупого положения пилота-стрелка, да пусть даже особиста, который сам ни за что не отвечает и не выбирает из того, из чего невозможно выбрать.
И я сказал совсем не то, что хотел:
– Проверь этот сброд еще раз, Келли, чтобы ни у кого – никакого подобия оружия, даже зубочисток. И гони их в большой проход. Через пятнадцать минут воду дадут, дерьмо раскиснет. А мы уже достаточно сегодня в дерьме накупались.
Келли ничего не спросил. Махнул парням и сказал им что-то по-лхасски. Это был его родной язык – редкий, полузабытый. На нем говорило-то всего две деревни. Видимо, из упрямства. Сержант Келли на стандарте выражался с акцентом, зато бойцов моих научил десятку фраз на своем полузабытом. Иногда нам это здорово помогало. Я понял «обыскать» и «быстро».
Парни начали работать, не выпуская стволов. Один заложник решил, что это конец, и самоустранился на пол. Ноги подогнулись. Рос, увидев, что террорист в сознании, за шкирку и пинками поднял его.
– Ну-ка, вы! – обратился к пленникам Келли. – Жить хотите – валите отсюда!
Террористы жались к стене и не очень-то верили.
– Бегом, я сказал! – взревел сержант.
После такого крика не побежать было невозможно, но они не побежали. А жалко. Это тоже могло решить проблему. Но наши умные детки голов от страха не потеряли. Значит, красивый и широкий проход был-таки заминирован.
Я махнул ребятам, и мы погнали всю эту компанию в дыру, которую проделали сами.
Мы с Келли менялись – то он шел впереди, а я – подгонял, то наоборот. Нужно было торопиться, но Дьюп весил не так уж мало, да и террористы наши еле плелись.
От угла отделилась тень. Я узнал Обезьяну. Он махнул мне на развилку. Значит, ребята мои что-то выяснили. Не стал спрашивать, не до того. Мы еле успели загнать в боковое ответвление тоннеля все наше стадо, как вдалеке прогремела серия взрывов. Потолок задрожал, но в нашем углу выдержал. Значит, Мерис что-то взорвал, и вниз уже хлынула вода. Мы побежали быстрее. Обезьяна маячил впереди, и ориентироваться стало легче.
Под ногами захлюпало. Дороги я не знал – ведет она под уклон или как? И тут же мы уперлись в отвесную стену.
Среди моих бойцов было два бывших альпиниста, я их нарочно с собой взял. Вот на такой вот случай. Да и Обезьяна кое-чего стоил. Пока парни доставали снаряжение, он уже полез.
Кирпич здорово растрескался, высота – метра три, вода прибывала. Я прикидывал, как нам втащить наверх Дьюпа. Парни бросали кошки, но кирпич крошился, и зацепиться они никак не могли. Наконец Обезьяна влез, пользуясь не веревками, но своими уникальными руками, и крикнул сверху, что цепляться тут просто не за что – все давно сгнило или рассохлось. Ребята полезли так, вбивая в кирпич железные клинья, или выламывая подобия ступенек.
Вода залила колени. Дьюп с трудом встал и шарил по карманам. Наконец, разодрав подкладку, он выковырял что-то круглое, похожее на бусину. Его обыскивали, но сканер не возьмет стекло или алмаз, например.
– Платок у тебя есть? – спросил он.
Я достал высохшую гигиеническую салфетку.
– Вот это дело, – Дьюп завернул свою бусину в салфетку, сунул в рот и, судя по хрусту, раскусил.
Я крикнул, чтобы бросали веревки.
Террористы столпились у стены.
– А ну вперед, – ткнул Келли стволом одного.
Я перевел взгляд на Дьюпа. Тот вытирал углом салфетки лицо и весь как-то порозовел. Потом выпрямился, и стало видно, что двигается он теперь легче.
Значит, стимулятор.
Втроем – я, Келли и стимулятор – затащили-таки наверх Дьюпа.
И тут выяснилось, что половина наших ненужных друзей – на стену никак.
Вода уже доставала мне до груди, а рост у меня не маленький. Келли вообще стоял почти по горло в грязной вонючей жиже. Парни тащили сверху, мы с сержантом ругались и толкали снизу…
Как сам залез – не помню. Наверху мы с Келли рухнули на кирпич и пару минут позволили себе побыть в самой желанной в такой ситуации роли – трупов.
Все. Считай, дошли. Обезьяна дорогу знает, взрывчатку мы тоже не всю использовали. Выберемся теперь как-нибудь.
Подошел и сел рядом Дьюп, он уже почти не шатался. Надолго, интересно?
– Дай мне карту, – попросил он.
Я достал. Стал показывать:
– Мы сейчас примерно вот тут. Можем в двух местах попытаться выйти. Нет, даже в трех, – я указал на помеченные Лесом проходы.
– Кто это тебя так подковал по местности? – Дьюп задумчиво разглядывал исчерченную мною по подсказкам Леса карту.
– Пацан один местный. Тут, как выяснилось, «кошки» (подростковые банды) наркоту курят. Ну и лазят везде.
Дьюп подозвал Келли.
– Приведи мне двоих из той кучи.
Мокрые и умаявшиеся террористы сидели в углу, смирившись, видимо, со всем, что вообще может произойти.
– Лендслер двоим велел это… – сказал сержант Келли, мотнув головой в сторону Дьюпа. – Встали, в общем!
Парни не двигались. Тогда он вытащил одного за шиворот и поволок к нам. Второй поднялся сам. Надо же, герой нашелся.
– Садитесь рядом и смотрите на карту, – приказал Дьюп. – Мы сейчас уйдем вот в этот проход, правый. Вы пойдете налево, тут кладка самая старая, надеюсь, обрушений не будет. Выйдете у обрыва и обрывом же пройдете два километра до реки. Там отмоетесь. Вас тут никто не видел. Где вы были – ваше личное дело. По катакомбам шлялись, спайк курили. Ясно?
– Как это? – не понял тот, который подошел сам.
– Молча.
– Вам-то зачем это надо? – удивился парень.
Нам «это» было надо еще больше, чем им. За них папаши, вполне возможно, сегодня же внесли бы залог, а вот мы должны предъявить трупы, а не свидетелей собственного самоуправства. Но я промолчал. А Дьюп откинулся на стену, закрыл глаза и сказал:
– Считайте, что повезло.
И закашлялся.
И мы пошли по правому проходу, а они по левому. И у меня никогда еще не было так легко на душе.
P.S. Прости, друг. Если ты смотрел новости, то знаешь, что я тебя обманул. Все было совсем не так. Дырка у Дьюпа оказалась не на лбу, а в затылке, террористов я расстрелял лично. После чего лишился нашивок и прошел часть своего пути простым спецоновцем. И это правильно. Потому что я так и не научился стрелять в безоружных, и до сих пор те, в кого я стрелял, стоят у меня перед глазами.
Я ни о чем не жалею. Но и не хочу никому рассказывать, что произошло на самом деле. Ведь это, согласись, была бы совсем другая история.