Не знаю почему, но мне было неимоверно стыдно перед Татьяной. Вроде бы я ей чем-то обязан и на Библии клялся вести себя пай-мальчиком.
Ничего такого, конечно, и в помине не было, и, тем не менее, я ощущал себя последним идиотом, нашкодившим первоклашкой или еще чем-то наподобие.
Поначалу я усердно, конечно же, мысленно, проклинал самого себя, но, когда это занятие поднадоело, стал, как это принято, искать недругов на стороне. В результате вся моя мысленная злость свалилась на плечи ни в чем неповинной Татьяны. И именно ее невиновность в моих злоключениях отчего-то раздражала больше всего.
Тоже мне, интеллигенточка выискалась… Строит из себя, черт знает что…
Татьяна, естественно, мыслей моих слышать не могла, если, конечно, не была ясновидящей, и мои проклятия оставались при мне, ничуть ей не досаждая. А потому девушка себя вела, как обычно, уверенно огибала глубокие сельские ухабы, мурлыча под нос нечто веселенькое и жизнерадостное. В отличие от нашей троицы, настроение у нее было прекрасное, и она даже не пыталась этого скрывать. Наши хмурые физиономии, судя по всему, ее только забавляли. Каждый раз, когда я встречался с ней взглядом в зеркальце заднего вида, лицо Татьяны расплывалось в иронической ухмылке, от чего справедливое негодование накатывало на меня с новой силой.
Илья чувствовал себя не лучше моего. Вчерашнее донжуанство напрочь выветрилось из его головы и мирно спящая на его коленах Рыжая доставляла ему страшные неудобства. Он оробел, ушел в себя, сидел неподвижно, словно восковая фигура, и лишь иногда подавал голос, когда Татьяна спрашивала дорогу. Не нужно быть великим мыслителем, чтобы догадаться, что их отношениям с Рыжей суждено развиваться заново, исходя из полного нуля.
Мы направлялись к председателю сельсовета. Татьяне необходимо было заверить печатью Открытый лист, позволяющий проводить научные исследования на вверенной территории.
Илья, по непонятной мне причине, проявил просто-таки ослиное упрямство, столь несвойственное ему, особенно в отношениях с женщинами, доказывая, что это никому не нужно, и что на Монастырище пускают всех, независимо от того, имеется разрешение или нет. Но Татьяна оказалась слишком законопослушной, и Илья вынужден был смириться с сокрушительным поражением.
Извилистая колея вывела автомобиль на не менее разбитую брусчатку, которая полукругом огибала крайние дворы деревни. Слева виднелись сооружения непонятного назначения, из сорняков, высотой в человеческий рост, то и дело возникали металлические монументы заржавевшей сельхозтехники. Внизу, у широкого пруда, нарисовались традиционно длинные, приникшие к земле здания коровников.
Стоило к ним приблизиться, как на дороге появилось престраннейшее существо с вилами в руках, и преградило нам дорогу. Это был невысокий мужчина неопределенного возраста, одетый, несмотря на летнюю жару, в ватную телогрейку, теплые галифе и кирзовые сапоги. Все это – основательно испачкано навозом. Поначалу даже показалось, что это просто большая коровья какашка, которая, неизвестно зачем, решила вдруг принять человеческий облик. Но какашка двигалась, размахивала руками, что-то говорила, судя по всему, неприличное. В деревне прилично разговаривать почему-то не принято.
Татьяна нажала на тормоз и опустила стекло.
- Блин… Блин… Блин… - пересиливая гул мотора, несся в кабину неразборчивый говор аборигена.
- Кто это? – спросил у Ильи, нутром чуя, что появление страшилы каким-то образом связано с нашими ночными похождениями.
- Петр Тимофеевич, зав. фермой…
- А какого хрена ему от нас нужно?
Илья сдвинул плечами.
- Его трогать нельзя. Бешеный!
- А он вчера был в клубе?
Илья напряг память, от чего его лоб покрылся длинными глубокими морщинами.
- Кажись, не… - выдавил после глубоких размышлений.
Это меня успокоило. Я отворил дверцу и выскочил из автомобиля.
- Привет, мужик! – гаркнул что есть мочи. – Потерял что-то?
Очередь «блинов» прервалась и мужик, запах от которого вполне соответствовал первому впечатлению, тупо уставился на меня. Разглядывал недолго. Через минуту его снова понесло…
- Ты, блин… блин… блин…
Выражение лица заведующего фермой при этом не предвещало ничего хорошего. А, учитывая вилы в руке…
- Тебя что, бык забодал?
Казалось бы, совсем простой и безобидный вопрос, тем не менее, озадачил агрессивного мужика. Трель «блинов» снова захлебнулась, и он уставился на меня, словно на восьмое чудо света. Хотя, скорей всего, и о существовании первых семи заведующий фермой не подозревал. В его вытаращенных глазах трудно было уловить хотя бы намек на присутствие интеллекта. Воспользовавшись его замешательством, я осторожно отобрал вилы и глубоко вонзил их в землю.
- А теперь, Тимофеич, рассказывай, в чем проблема?
Лишившись вил, мужик несколько порастерял уверенность в собственных силах. Некоторое время он еще трепыхался, пытаясь выдернуть их из земли, только я не позволил этого сделать.
- Ну, ты че? Отдай… - уже совсем не грозно взмолился зав. фермой. Но я, естественно, не спешил выполнять его просьбу.
- Так в чем проблема, Тимофеич? – повторил изначальный вопрос.
- Ты, того… Говорят, к Верке моей в клубе приставал…
Странно было слышать столь длинную и вполне осмысленную фразу после продолжительной нецензурщины. Оказывается, длительное общение с парнокопытными вовсе не противоречит знанию нормального человеческого языка…
Не менее странной показалась мне и суть высловленной претензии, так как вспомнить, кто такая пресловутая Верка и видел ли я ее вообще, оказалось непосильной задачей для моих подрастрепанных за последнее время извилин. Однако нельзя было упускать инициативу.
- Ты че, мужик, офонарел? – вызверился я. – На кой мне сдалась твоя Верка, когда у меня вон какие бабы…
Я кивнул в сторону автомобиля. Рыжая к этому времени также высунулась в приоткрытую дверцу и вместе с Татьяной внимательно наблюдала за происходящим. Илья на свет Божий показываться не спешил. Как я понял, он побаивался заведующего фермой и решил не мозолить глаза своим присутствием.
Мой аргумент сразил Тимофеича.
Он долго внимательно осматривал моих подруг, что-то прикидывал в уме, и по его кислой физиономии было понятно, что Верка конкуренции не выдерживает.
- Оно то, конечно, так… Но ведь люди говорят…
- Мало что люди говорят. Тебе скажут, земля плоская, ты и поверишь?
Не знаю, каковы были познания зав. фермой в географии, но с доводом моим он согласился.
- Врут, наверное… - миролюбиво молвил он, полез в карман ватника, достал оттуда клочок бумаги и щепотку самосада.
Дабы закрепить мировую, я вытащил пачку «Примы» и протянул мужику. Тот некоторое время помялся, затем методично, в обратной последовательности, спрятал извлеченные накануне табак и бумагу.
- Вообще-то, я к своему привык… - словно оправдываясь, промямлил он и вытянул сигарету.
Я услужливо поднес зажигалку.
- Тебя как зовут?
- Андрей.
- Ты, Андрюша, того, не серчай… Люди наговорили…
- Да чего уж там, с кем не бывает?
Я повернулся и направился к автомобилю, но Тимофеич придержал меня за рукав.
- Слышь, отойдем на минутку, - заговорщически, словно старому приятелю, прошептал он и настороженно покосился в сторону девчонок. Я невольно посмотрел туда же. Рыжая с Таней мирно о чем-то болтали, несомненно, комментировали разыгравшийся перед их глазами спектакль. Илья по-прежнему скрывался в чреве автомобиля.
- Я на минутку… - бросил им и пошел вслед за мужиком.
Прочалапав по лужам жидкого навоза, кое-где присыпанных соломой, мы вошли в раскрытые створки коровника. В нос сразу шибанул убойный аромат смеси запахов кизяка и парного молока, назойливые мухи облепили со всех сторон. От ясел раздавалось сонное мычание и умеренное чавканье. Тимофеич привел меня в небольшую отгороженную дощатой стеной каморку. Покопался в сваленной в углу куче сена и извлек бутылку, закупоренную пробкой из туго скрученной газеты. Достал с полки две алюминиевые кружки.
- Ну что, за знакомство!
Он щедро разлил содержимое бутылки в кружки, и окружающее пространство сразу пропиталось преотвратительным запахом уже знакомого мне маляса. Вероятно, зав. фермой пользовался тем же источником. Что и друзья Ильи. Собрав волю в кулак, я мужественно вылакал обжигающий горло напиток и, вытерев проступившие слезы, потянулся за сигаретами.
- Погодь, не спеши. – Тимофеич насыпал мне в руку жареных семечек. – Зажуй…
Я послушно воспользовался его советом, после чего, все же, не удержался и закурил.
- Тебе Федька про Верку наплел?
Спросил просто так, лишь бы что-то сказать, и неожиданно попал в точку.
- Он самый, - ответил Тимофеич, разливая остатки самогона. – Слышь, а чего вы с ним не поделили? Шото злой он на тебя, как собака…
- Да подруга его стала ко мне ласты клеить, а он все наоборот вывернул.
- Катька, что ли? – неизвестно с чего развеселился зав. фермой. – так она не только к тебе, она ко всем клеится. Как увидит мужика, так на него и лезет…
- И на тебя тоже?
- Ша! – Тимофеич приложил палец к губам. – Федька, он ведь – дурак. Разбираться не станет, сразу ноги повыдергивает…
- А сам не такой? – засмеялся я. – Кто на меня с вилами кидался?
- Дак, то… что… - замялся Тимофеич и, дабы избавить его от ненужных угрызений совести, я поднял кружку.
- За все хорошее!
Похоже, я уже начал привыкать к экзотическим напиткам. Выпил и даже не скривился. Загрыз семечками. Поднялся.
- Пора, Тимофеич. Труба зовет!
- А ты к нам надолго?
- Как получится. Даст Бог, еще свидимся…
Девчонки, едва я появился в поле их зрения, встретили меня заливистым смехом.
Я осмотрел себя.
Кроссовки оказались безнадежно испачканными коровьим навозом, джинсы обильно покрывали бурые пятна неизвестного происхождения. Провел ладонью по волосам, и оттуда посыпалась соломенная труха.
Я постепенно превращался в аборигена…
- Спиваемся? – едко поинтересовалась Татьяна, когда я забрался в салон автомобиля и наполнил его концентрированным сивушным перегаром.
- Ты не права в определении, - строго поправил я. – Спиваться. Это одно, а налаживать дипломатические отношения с агрессивно настроенным местным населением – совсем другое. Я, между прочим, только что жизнью рисковал…
- Герой! Александр Матросов, как минимум! – продолжала издеваться Татьяна. – А присовокупить вчерашние подвиги, так вообще сравнить не с кем…
Я с негодованием посмотрел на Рыжую: неужели она все рассказала? Но та, прикинувшись овечкой, равнодушно смотрела в окно. Илья, угадав суть моего немого вопроса, лишь недоуменно сдвинул плечами.
- Веселый ты парень, как я погляжу… - смилостивилась, наконец. Татьяна и завела двигатель.
А мне почему-то вдруг стало хорошо и приятно на душе. Может, мне только показалось. Но в предыдущей реплике девушки я уловил нотки ревности, что очень и очень польстило моему самолюбию.
В бардачке мне удалось отыскать мятную карамельку, которая, если и не облегчила для спутников восприятие выдыхаемого мною перегара, то, хотя бы, создала иллюзию для меня самого, что нет необходимости комплексовать и можно общаться с окружающими вполне нормально, на трезвых паритетах.
Было в бардачке еще кое-что, вынудившее меня насторожиться, ибо увиденный предмет не был похож на косметичку и как-то не совсем вязался с образом хрупкой женщины. Поразмыслив, я, все же, решил не приставать к Татьяне с неудобными расспросами и перенести разговор на будущее, когда нас никто не сможет услышать.
Татьяна, начавшая заметно нервничать, когда я бесцеремонно залез в бардачок, поняв, что я ничего выяснять не собираюсь, успокоилась и полностью сосредоточила внимание на дороге.