Дома меня ожидал сюрприз.
Из щели почтового ящика (сто лет в него не заглядывал, все-равно писать некому) выглядывал светлый уголок конверта.
Письмо, судя по обратному адресу, было от Ильи. На красивой открытке с цветами каллиграфическим почерком (никогда бы не подумал, что Рыжая умеет так писать) было стандартное приглашение на свадьбу.
Оставалось только порадоваться за друга и его суженную, но, вопреки здравому смыслу, непонятная и ничем не объяснимая тоска сдавила сердце.
Даже не ревность.
Ревновать Рыжую было глупо и нелогично.
Несмотря на наши прошлые отношения, меня с ней совершенно ничего не связывало. Я с ней встречался ради приятного времяпровождения и только. Ни о чем более серьезном не могло быть и речи.
И, тем не менее, я чувствовал нечто вроде обиды.
Я вновь, в который уже раз, ощутил себя покинутым и никому не нужным.
Если даже Рыжая отдала предпочтение Илье, которого я сам никогда всерьез не воспринимал и потешался над ним по любому поводу и без, то чего же я стою в этой жизни?..
Скорей всего, это была обыкновенная зависть. Та самая, которую в народе именуют «жабой» – большой, зеленой, в пупырышках, гадкой и отвратительной. И она давила меня, не жалея сил.
Я осознавал всю мерзость обуявшего постыдного чувства и ничего не мог с собой поделать. Мне казалось ужасно несправедливым, что, вот, у Ильи все так хорошо обустроилось, он обзаводится семьей, скоро остепенится, станет солидным человеком, а у меня, по-прежнему, ни кола, ни двора… И, что самое обидное, никакого просвета, никакой надежды на скорое изменение к лучшему.
Спрашивается: чем Илья лучше меня? Или, так будет справедливее: чем я хуже?..
Было еще кое-что на этом цветастом картонном прямоугольнике, что больно потревожило незаживающую рану. В постскриптуме молодожены просили передать приглашение Татьяне…
Вроде бы, я встречаюсь с ней каждый день или, по крайней мере, знаю, где она сейчас находится?
Хотя…
Вдоволь натосковавшись, я таки поднял телефонную трубку и набрал заветные цифры. И только, когда раздались длинные гудки, сообразил, что уже два часа ночи и звонить поздно.
Но трубку не положил.
Дождался, когда после энного количества гудков в ней раздался щелчок и послышался сонный, встревоженный голос:
- Алле… Я вас слушаю…
Этого было более, чем достаточно. Я убедился, что Татьяна дома и сердце мое бешено заколотилось в груди.
Я легонько придавил пальцем рычажок и, полистав справочник, набрал круглосуточный номер агентства пассажирских перевозок.
Мне повезло. Первый микроавтобус на Киев отправлялся через полтора часа и я забронировал на него место.
На звонок с автовокзала долго никто не отвечал. Я даже испугался, что опоздал и Татьяна куда-то ушла. Но вот раздался знакомый, до боли родной, голос…
- Таня, это я…
Она узнала меня и, похоже, не была в восторге от моего звонка. Внешне это никак не отразилось, но я почувствовал.
- Мне необходимо срочно с тобой увидеться…
- Я даже не знаю… - Татьяна замялась, явно не зная, что мне ответить. – Я только вернулась из командировки… Но, если будешь в Киеве…
- Я уже в Киеве.
Она растерялась.
Теперь уже не нужно было обладать даром медиума, дабы догадаться, что мое сообщение ее не обрадовало. Более того, мне показалось, что она чего-то боится.
Неужели меня?
Или, может быть, тех вопросов, которые я собирался ей задать? Ведь она не могла быть полностью уверенной, что я все позабыл…
И все же, Татьяна не посмела мне отказать.
Мы договорились встретиться в кафе в центре города, что больно задело мое самолюбие. Девушка явно не желала, чтобы я узнал, где она живет.
Довелось молча проглотить и эту пилюлю. Вот только обиду полностью погасить не удалось. И она придала мне уверенности, перечеркнув возникавшее ранее малодушное желание, по возможности, избегать неприятной темы.
Она явилась, как всегда – красивая до невозможного. И от ее немыслимой красы еще больнее сделалось на сердце и неуютней на душе. Она была желанной, как никогда раньше и еще более недоступной. Ибо, так некстати прозревшая память, разделила нас непреодолимой пропастью.
Татьяна пыталась казаться жизнерадостной и веселой. Только получалось у нее плохо.
Неубедительно.
Надетая ради меня маска не могла полностью скрыть той тревоги, что легко прочитывалась в ее глазах.
Дабы не мучить девушку понапрасну, да и себя тоже, я решил не тянуть резину и сразу ошарашил ее жестоким признанием:
- Татьяна, я все вспомнил…
- Что именно?
Она хваталась за соломинку, самим тоном, словно бы, убеждая меня, что я не прав, что все мне только приснилось…
А, может, и в самом деле верила, что я говорю о чем-то ином, не связанном с нашим пребыванием на Монастырище?
Только, вот беда, кроме Монастырища нас с Татьяной ничего и не связывало…
Она быстро сообразила это.
Взгляд ее погас, она вся сникла, плечи ссутулились. На какое-то мгновение мне пришла в голову мысль, что она похожа на загнанного в угол зверя. Не на того, который, осознав тщетность своих усилий, делает последний бросок, дабы разорвать охотника на части. На иного, который, утратив веру в свои силы, потерял вместе с ней и волю к сопротивлению, и, смирившись с неизбежным, полностью полагается на волю победителя…
- Я вспомнил все, что с нами произошло… Мне помогли записи, которые я, оказывается, делал в том мире…
- Да?..
Пауза затянулась.
И вдруг светлая волна пробежала по лицу девушки. Татьяна приняла решение. Она придумала, как вести себя дальше…
- Ты знаешь, Андрюша, я тоже кое-что вспомнила… И хотела сама тебе позвонить… Вот только ты меня опередил…
Ее ложь звучала убедительно, но только не для меня. Я знал, что не дождался бы ее звонка. Она никогда бы не позвонила мне только ради того, чтобы пролить свет на темные страницы истории наших странствий. В таком случае ей пришлось бы рассказывать и о своей неблаговидной роли.
А кто же добровольно станет изобличать самого себя?
- Как же тебе удалось? Ведь ты, насколько мне известно, ничего не записывала… А перед тем, как нас отпустить, нам всем основательно промыли мозги…
К такому вопросу, как ни странно, Татьяна оказалась подготовленной. Она открыла сумочку и протянула мне маленький фотоальбом.
Я небрежно полистал его. На всех снимках были знакомые виды Монастырища.
- Вот здесь смотри…
Татьяна обратила мое внимание на два последних снимка. На них были запечетленены Рыжая и Катюха за рулем «Джипа». Снимки были настоящими, я помнил, как она их делала.
На обеих фотографиях таинственной пеленой просматривались очертания сгорбленного старца в длинном одеянии с капюшоном на голове. Старец был прозрачен, словно дымка, но, вне всякого сомнения, это был тот самый старик, который повстречался нам сначала на Монастырище, а затем и в том, ином, мире. Именно его местные жители величали Стражем урочища…
Аргумент, предоставленный Татьяной, выглядел серьезным и неоспоримым доказательством. При желании можно было поверить, что снимки могли пробудить воспоминания так само, как это смогли пробудить их мои отрывистые, порой бессвязные, записи.
И все же, я не мог ей верить. Мне было известно значительно больше, чем она могла предположить…
Сумятицу в общее веселье внесла Рыжая. Не пойму, откуда она взялась? Поначалу в числе приглашенных ни ее, ни Катьки я не замечал. Да и вообще, круг женщин в обществе избранных был очень узок.
Теперь же, картина существенно изменилась. Девушки в легких накидках сновали вдоль длинного стола, принимали из рук захмелевших соплеменников наполненные кубки и, не комплексуя, лихо осушали их, весело хихикали, когда чья-нибудь рука похлопывала их пониже спины и охотно усаживались на колени, если их к этому принуждали.
Начиналось второе действие праздничного разгула, которое, судя по развитию событий, должно было мало чем отличаться от буйной вседозволенности, какая нередко случается после колективных попоек и в наше время…
Напиток, которым нас потчевали, был вкусный и, наверное, очень крепкий. Не зря у меня кружилась голова, во всем теле ощущалась необычайная легкость, а чувство необъяснимого восторга преобладало над всеми иными. Реальность воспринималась в розовом цвете.
Куда и подевались былые подавленность и страх перед неотвратимым.
Я принимал участие в общем бесшабашном веселье и это веселье полностью меня захватило. Я жил нынешним мгновением, наслаждался им и плевал на все то, что должно было случиться после.
Да и какая разница?
Не так много истинного счастья дарует жизнь, чтобы безответственно отказываться хотя бы от одного его мгновения, забивая голову ненужными, бесполезными мыслями.
Подобным образом вели себя и мои друзья. Им, правда, было легче, ведь они не ведали и сотой доли того, что знал я…
Иногда в моей голове искоркой вспыхивало долисекундное озарение, только оно тут же безжалостно гасилось чьей-то злой волей или же тем предохранителем, который оберегает наш разум от сумасшествия…
Выбросив с головы ненужное, я веселился наравне со всеми, а потому и неудивительно, что момент появления девушек прошел мимо моего внимания, и я впоследствии сумел только запечатлеть факт ихнего присутствия.
Рыжая, похоже, была изрядно навеселе. Ее совершенно не смущала уготованная ей роль представительницы наидревнейшей профессии.
Да иначе и не могло быть.
Если в реальной жизни она и не успела стать таковой, то неизменно к этому катилась…
И сейчас она была в своем репертуаре. Даже на фоне назревающего всеобщего разврата, она смогла выделиться из группы профессионалок и шокировать всех непредсказуемым поведением.
Ловко избежав цепких объятий бородатого верзилы, она вскочила на стол, распихала ногами посуду и устроила показательный стриптиз. Не тот, дешевый, который показывают в ночных барах недозрелые «пэтэушницы», а настоящий, красивый, завораживающий…
В зале мгновенно воцарилась тишина, в которой особенно явственно слышалось возбужденное дыхание пьяных не столько от хмельного напитка, сколько от проистекающего зрелища, мужчин.
Остальные женщины были сразу позабыты.
Они и сами, затаив дыхание, взирали на чудный танец, боясь упустить хотя бы одно движение и, наверное, втайне мечтая, повторить его в недалеком будущем.
А Рыжая, ничуть не смущаясь, предоставляла наглядный урок истинного соблазнения, убедительно доказывая, что достойна не одного воздыхателя, а что все присутствующие мужчины должны валяться у ее ног.
Катька также взобралась на стол и поробовала подражать движениям Рыжей, только у нее получалось настолько нескладно, что какой-то из мужиков грубо стащил ее и пренебрежительно отшвырнул в сторону, подальше от стола. Это был триумф только Рыжей и никому другому рядом с ней было места не нашлось…
Отвергнутый накануне девушкой бородач все же попытался восстановить единоличные права на обладание Рыжей.
Она легко увернулась от его рук, не прерывая танца, подхватила полный кубок и небрежно вылила его содержимое на голову обидчика. В зале раздался одобрительный гул, бородач на время успокоился, а Рыжая продолжала напрягать публику.
Она пребывала в каком-то трансе, лицо ее было одухотворенным, неземным. Она больше походила на ангела, нежели на демона разврата.
Всему приходит конец.
Последние плавные движения, и девушка в изнеможении опустилась на стол. Некоторое время еще удерживалась тишина. А затем все мужчины одновременно выдохнули сдерживаемый воздух и, словно по команде, десятки рук потянулись к распростертому телу.
Каждый из присутствующих мужчин желал обладать Рыжей, и я почувствовал, что тоже не составляю исключение.
Чем это грозило девушке, догадаться не трудно. Еще мгновение, и она будет растерзана ненасытными пьяными мужиками. И вряд ли ее что-то может спасти…
Но чудо, все же, произошло.
Илья, который еще минуту назад, как и все, завороженно смотрел на возлюбленную, вдруг взобрался на стол и, наступая на блюда, и головы, неровной походкой вдрызг пьяного человека, направился в самую гущу событий. Лицо его было бледным и преисполненным решимости. В руке он сжимал тяжелую деревянную табуретку, которую секунду спустя, не колеблясь, опустил на голову самому настырному воздыхателю.
А потом началась настоящая свалка.
Мы впятером довольно-таки успешно справлялись с толпой пьяной элиты и с трезвыми лучниками, которые, покинув пост, бросились на выручку своим одноплеменникам.
Оружия против нас никто не применял. Наверное, было дано недвусмысленное приказание по поводу сохранности наших жизней. Но это касалось только лучников. Участники пира не стеснялись размахивать кулаками и увесистыми предметами.
Завязавшийся вестерн неминуемо должен был закончиться для нас самым плачевным образом.
Так, очевидно, и случилось, ибо окончания драки я не мог вспомнить ни тогда, в том мире, ни сейчас, в нашем…