ТЫ - ВСЕ, ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ.
ТЫ – ВСЕ, ЧЕГО У МЕНЯ НЕТ...
Установив диагноз, врач спрашивает: «Будем рожать?» Просто, как будто в магазине – вы покупаете, или еще будете мерить?.. Вопрос, который приводит в смятение. Ты еще ничего не обдумала. Надеялась, что как-то разрешится. Просто задержка, просто тошнит от утренней сигареты. Рассказать или не рассказать Ему? А что он скажет? Но ведь есть такие, которые радуются. Или вносят конструктивные предложения. Большинство из них начинают нервно курить и говорить о том, что это очень хорошо, но не здесь, не сейчас, и негде жить, и маленькая зарплата, и кредит висит... А кто-то даже прямо спрашивает, - «а ты уверена, что это от меня?»
О малодушие мужчин! Для них всегда будет «не здесь и не сейчас». А что делать здесь и сейчас, когда надо принять решение – в одиночку, так проще. Брать ответственность – за рождение или нерождение. Тебе. Грех за убийство – твой отныне и навсегда. В лучшем случае тебе дадут денег на аборт.
Понятно, все понятно, твои планы, твоя жизненная концепция, твоя надежда на другую, более красивую жизнь, женщину, любовь – все оказывается под ударом. Лишить его свободы, обременить ответственностью за чью-то жизнь. Заманить в капкан долга...
Я пишу об одном острове, на котором собрались двенадцать женщин, которых объединяло одно решение – «Он не должен родиться».
В день обращения. Заполните карту. Реакция Вассермана. Можете написать любую фамилию. Читаю объявление: «Гардероб не принимает вещи у женщин, идущих на аборт». Уже это рождает ощущение какого-то бесправия. Как будто уже при входе начинается разделение на «достойных» и «порочных», которых даже гардероб не обслуживает. Впрочем, можно понять пожилых гардеробщиц – ты тут помрешь, а им вещи сторожить. Короче, все ясно, не каждый оттуда возвращается с номерком в сумочке.
Вот он этот остров. Обычая приемная. Обычные женские лица. Немного напряжены, иногда смеются, рассматривают с повышенным интересом каждую новенькую.
Девочка лет 17. Если бы я была режиссером, я бы отдала ей роль деревенской дурочки, которую каждый на сеновал норовит затащить, обещая «большую и чистую». Настолько она мягкая, белокожая, наивная. Уже третий раз идет на операцию. Говорит, что процедура ерундовая. Какая она милая, становится спокойнее.
Женщина за сорок. Оправдывается: «На старости-то лет... Уже внучка родилась...»
Молодая хорошо одетая пара. Он нарочито внимателен, сама предупредительность, но тушуется под осуждающими взглядами женщин в очереди. Будто он и есть олицетворение сил зла, загнавших сюда этих женщин.
Но нет, еще одна интересная пара. Мужчина с профилем горца держит за руку миловидную испуганную девушку. Она не говорит по-русски. Он заполняет за нее медицинские карты. Ее заводят в кабинет – первичный осмотр. «Это аборт?» - спрашивает она. Ее лексический багаж обогатился, возможно, единственным русским словом. Нет, здесь предварительный осмотр.
Несколько часов ожидания, пока подготовят результаты анализов. Состояние молчаливой депрессии сменяется периодом нервного оживления. Противозачаточные средства. Календарный метод... Вовремя, ничего не скажешь. Говорят о детях. «Этого-то поднять надо... Итак жить не на что... Вот вырастет, тогда и подумаем...» Сеанс групповой психотерапии. Каждая убеждает себя и других в верности своего решения.
«Вот раньше это делали под местным наркозом... Я бы удавилась... А говорят общий наркоз сокращает жизнь на пять лет... Да хоть на десять, лишь бы ничего не чувствовать... Заснешь, а проснешься, когда все закончится...»
Никто не говорит о мужьях. В этот момент меньше всего хочется вспоминать о них. Обвинять? Ненавидеть? Бессмысленно. Здесь все сосредотачиваются на одной проблеме – Я и ОН. Мать и дитя, которое приносят в жертву. Третий становится лишним. На этом острове мужчины превращаются в забытые тени. И существует лишь моя боль. Мой грех. Моя жертва. Мой ребенок. Ты - все, что у меня есть. Ты – все, чего у меня нет...
На стене висит агитплакат с видами зародышей в разные сроки развития. Далее статистика – 45% осложнений после аборта, полпроцента смертей, 15% невынашиваемости следующей беременности. Но пришедших сюда уже не остановить цифрами. В их глазах решимость и желания – скорее бы все закончилось.
Вы смотрели фильм Бернарда Натансона «Безмолвный крик», который снял аборт посредством ультразвуковой аппаратуры? На экране 8-недельний зародыш пытается защититься от ножа, которым его собираются выскребать по частям из утробы матери. Его боль, его безмолвный крик... Но ничто не остановит нас, собравшихся на этом острове, чтобы стать свободными.
Эта свобода на время становится самоцелью. Как будто через несколько часов ты обретешь второе дыхание, новый шанс, другую, лучшую реальность, ты снова сможешь любить... Эта эйфория остается примерно на сутки после самой операции. Потом – пустота, тьма раскаяния, ужас от содеянного...
Две женщины клянутся друг другу, что никогда больше не будут заниматься сексом. Хватит с них этого кошмара. С тех пор, как Господь создал Еву, у вас остается не так много путей. Один из них – сюда.
Странно, но врачи не похожи на зверей или сатанистов, совершающих чудовищный обряд. Что-то жуют, разговаривают, наблюдают, как хлюпающий, как жаба, вакуумник отсасывает красную жижу из матки. У женщины, лежащей в кресле, полураскрыты глаза и на губах блуждает блаженная улыбка. Она в наркотическом сне.
Медсестра нащупывает вену и вводит шприц. «Голова кружится?» Это последнее, что еще остается в памяти. Ответить ты не успеваешь. Кресло вдруг срывается с места и летит по сумеречному лабиринту, тесные коридоры кажутся бесконечными, превращаются в туннель. Конечно, этот тот самый тоннель, тот самый свет в его конце! Там кто-то стоит, ждет, пытаешься рассмотреть лица, но все расплывается. Бред. Наркотический сон. Тебя увозят дальше. Скорость все увеличивается, врачи уже еле успевают за каталкой, на которой ты лежишь. Почему каталка? Я ложилась в кресло... Наконец твое никчемное пустое тело сбрасывают с откоса. Всего лишь в кровать, за руки за ноги и на живот, нелепо ударяя лицом в подушку, потом переворачивают.
Палата. Ощущение невесомости. Отчаянно пищит телефон. Беру его в руку. Но не вижу букв. Он настойчиво сигналит опять. Напрягаю глаза, и пятна начинают принимать очертания букв. Курс доллара на ММВБ. Вовремя. Здесь и сейчас так важен курс доллара, так важно не выпадать из реальности... Ведь это означает твое возвращение к жизни. Эгоистичное, тупое желание жить несмотря ни на что.
Какая-то пустота и легкость. Кружится голова, но нет той тошноты, которая преследовала последние два месяца. Сейчас, кажется, войдет добрая медсестра и произнесет – а у вас девочка... или мальчик... И ты будешь радоваться любому из двух открытых сценариев. Но никто не входит. Женщины делят плитку шоколада и протягивают мне. За кем-то уже приехал муж.
Проходит еще час и около того. Благодарим медсестер и говорим им «до свидания». Потом спохватываемся – «нет уж, прощайте навсегда, извините за выражение».
Долго прогреваю машину. Девочка, которой я бы отдала роль деревенской дурочки, просит подвезти до метро.
Льет дождь. Скользкая дорога. Как в состоянии опьянения включаю самоконтроль: левая педаль – сцепление, права – газ, посередине – тормоз. И только так. Нет других мыслей. Левая, правая... Рука переключает передачу...
Я даже не спросила, как ее зовут. Мы никогда не встретимся. Даже если встретимся, сделаем вид, что не знакомы. Встреча только напомнит про остров Боль. Потому что все, что здесь происходит – необходимо забыть. Чтобы жить дальше. Чтобы любить этого мужчину. Чтобы простить его.
ОТРЫВОК ИЗ НОВОГО РОМАНА "ИГРА В ВЕЧНОСТЬ. ХРОНИКИ ОДНОГО ВОСХОЖДЕНИЯ"