Рита потрошила убитую ею собаку. Это был тот самый пекинес, принадлежавший её покойной соседке Лиде. Теперь Лидия была мертва, а Рита поймала её собачонку, отощавшую и ослабевшую от голода, свернула ей шею и теперь освежёвывала и потрошила её. Мяса, конечно, мало, да и внутренности мелковаты, а всё ж какая-никакая пища.
У Риты был очень неудачный день. С утра она с толпой других людей волокла трупы погибших к реке и течение уносило мертвецов в трещину Земли. Дело в том, что трупы начали разлагаться и воздух наполнился смрадом тления. Кроме того, что в воздухе, наполненном горячим паром, зловоние было просто невыносимо, мертвечина привлекала полчища крыс. С одной стороны, крысы стали пропитанием для людей, на них ставили ловушки, их варили и ели, но с другой их несметное число стало опасно, потому что они нападали и на ослабевших живых людей, на детей.
Сбросив с помощью других людей в реку с десяток трупов, Рита еле доползла до развалин бывшего супермаркета, того самого, где до момента наступления землетрясения она собиралась закупить горы деликатесов и лакомств на деньги, полученные от внучки. Могла ли она думать, выходя из дома, по какой причине она не сделает этого?
На руинах этого супермаркета она потеряла последние силы, вместе с толпой мужчин и женщин отодвигая бетонную глыбу, завалившую стеллаж с консервами. Она думала, что надорвётся от этого и умрёт. Но не умерла. А когда глыбу удалось отпихнуть, все с полоумными криками набросились на консервные банки - мятые и деформированные, но наполненные мясом, рыбой, овощами, сгущённым молоком.
Рите не досталось ничего. Но не по нерасторопности. Наоборот, она успела нахватать в свой рюкзак, добытый ею в предыдущий день в завалах торгового дома, не меньше десяти банок ВСЕГО, но кто-то сильно ударил её по голове и она потеряла сознание, а когда очнулась, рюкзака с едой уже не было. Только дико болела голова.
А затем, возвращаясь к своей хижине, она увидала собачонку...
Рита сбросила тушку пекинесика и его внутренности, в том числе и кишки, очищенные от фекалий в клокочущую воду в металлическом тазике, установленном на кирпичи, между которыми горел костерок. На таких очагах готовили теперь многие и от этого становилось ещё жарче в атмосфере.
Рита прилегла на землю неподалёку от очага. Только бы не уснуть. Иначе вмиг найдутся охотники стащить её еду. А впрочем, уснуть ей мешало чувсвтво ненависти к внучке.
Это Ирка виновата, что у неё отобрали консервы! Если бы она послушалась и отправилась бы с бабушкой к развалинам супермаркета, они не только вдвое больше набрали бы еды, но и сберегли бы её: пусть кто-то и треснул Риту по голове, а Ирка, будучи в сознании, не дала бы консервы умыкнуть. А если бы и умыкнули, то у Ирки бы осталось хоть что-нибудь из добычи. Вот как бы оно было.
А случилось иначе. Ещё утром Рита и Ира встретили того самого Михалыча, у которого Рита раньше покупала украденный им товар. Он метался по лагерю из тряпичных хижин у реки, обезумевший, сгорбленный. Во время землетрясения Михалыч находился во дворе, а его семья - жена, двое детей и его мать сидели дома и теперь лежали где-то в руинах рухнувшей пятиэтажки. Он умолял людей помочь ему разгрести развалы, может быть, хоть кто-то из его семьи жив. На него никто не обращал внимания, не до него было, каждому самому бы выжить, а Ирка вдруг вызвалась идти, да ещё и Риту начала за собой тянуть:
- Пошли, бабушка, поможем. Может, правда у него кто-то жив остался.
Риту аж передёрнуло от возмущения:
- А чего это я должна ему помогать? У меня вот родители на другом конце Москвы, может быть, погибли, так неужели я последние силы потрачу, чтобы пешком добираться туда и их спасать? Да я умру, я последние силы потеряю! А этот прыщ мне кто? Ворюга, хапуга... И ты не ходи! Нам еду надо добыть, запасов у нас ни каких нет...
А Ирка заупрямилась. Всё твердила, что людей так мало осталось, если не помочь друг другу, то все вымрут, один на один с мертвецами останемся. Помешалась девка, умом тронулась. Хотя, какая она девка теперь. Постарела на глазах. Тёмно-русые с каштановым отливом волосы её сверкали седыми прядками и с каждым днём их количество прибавлялось. На лбу появились морщины, вокруг глаз лежали тёмно-фиолетовые с чернотой круги. Это детское - то личико! Четырнадцатилетняя девочка выглядела сорокалетней тёткой, ровестнцей своей молодой бабушки, годившейся ей, скорее, в мамы.
Рита помешала клокочущую воду в тазике, собрала ложкой пену. Жаль, нет соли. Ну, ничего, организм хочет есть - съест и без соли.
Рита подумала о том, что никогда не простит Ирку. Никогда не забудет потерянные консервы. Может быть, они служили бы пищей до того, как из других регионов России придут спасать их, жителей своей столицы. Сначал, конечно, правительство и других важных государственных шишек, а потом дойдёт очередь и до простых смертных. Вероятно, всех эвакуируют, невозможно ведь жить в такой атмосфере раскалённого пара. И она, Рита, доживёт до этих светлых дней. А Ирка - нет. Она не умеет выживать. И Рита не потащит её на своём горбу. И не даст ей сегодня ни кусочка собачины, даже если та начнёт подыхать с голоду.
И совсем непохожа Ирка на её покойную доченьку Настеньку! Разве такая та была бы, если бы дожила до четырнадцати лет? Нет, не такой воспитывала её Рита, а помощницей себе, опорой и надеждой. И ведь так много вложила она в Настеньку ради этого! Была беременна ею - терпела тошноту головокружение, отёки - это раз. Мучилась, рожала в болях - это два. Стирала малышке пелёнки, ночами недосыпала, грудью кормила - это три. Тратила деньги, чтобы кормить её, одевать, таскать по детским врачам, покупать, если нужно, лекарство - четыре. А уж сколько времени на воспитание ушло и на обучение убирать в квартире и готовить! К семи годам девочка уже умела стряпать борщ и печь пироги, а так же лепить пельмени и фарш для них сама делала, и голубцы у её получались на славу. Рита даже планировала заплатить соседке портнихе, чтобы та обучила девочку шить, да и вязать тоже. Но планы вдруг полетели кувырком, Настя больна лейкемией и умирает...
А умереть должна была Ирка. Потому что от неё ей, Рите, нет никакого проку. Хотя надо отдать должное Ирке кое в чём: деваха всё-же шустрая. Когда шарили они в развалинах одного бывшего торгового дома и добыли там себе целый ворох одеял, гобеленов и простыней, чтобы соорудить из них себе хижину у реки, какой-то мужик попытался отобрать у них добычу. Ирка прыгнула ему на спину и до крови прокусила ему ухо, а Рита боднула его в живот. В общем, отстояли своё добро. Им просто необходима была хижина: ведь кое-что приходилось делать, укрывшись от посторонних глаз, например, спрятать запасы еды.
Каждый день лагерь из хижин кочевал вдоль берега реки как можно дальше от страшной огненной пропасти, люди сворачивали свои шалаши из одеял и волокли их по песеку такое расстояние, какое могли преодолеть, сколько хватало сил. Потому что жар, исходящий из терщины, усиливался: трещина росла, оголяя огненное нутро планеты.
Давно уже были захвачены автобусы, автомобили и грузовые машины, не сгоревшие во время землетрясения и оказавшиеся более-менее исправными. В автобусы набивалось людей до отказа, люди лезли на крыши автобусов, цеплялись снаружи за окна, в которых не было стёкл, в легковые машины набивалось по десять-двенадцать человек, занимали крыши и багажники автомобилей. И уезжали куда-нибудь, спасаясь от удушья и горячего пара. Многие думали, что путь их лёг в другие города, не разрушенные землетрясением. Несколько раз Рита и Ира пытались проникнуть в такой автобус или забраться на грузовик, но это им не удавалось: их отпихивали мужчины, спасавшие себя, своих жён и детей - у кого таковые остались живы.
Правда, в лагере, где ныне обитала Рита, тоже кое-что затевалось. Мужчины и женщины, разбиравшиеся в автомобильной технике, пытались подчинить и восстановить сгоревший автобус. Организовал это некий Георгий, личность сильная и духовно и физически. Это был могучий мужчина-исполин, широкоплечий, с громким властным голосом, полковник в отставке. Он же и взял на себя руководство лагерем. Он объявил, что все, кто хочет уехать на этом автобусе, когда он будет готов, обязаны делиться добытой едой с теми, кто заняты ремонтом автобуса, потому что тем просто некогда заниматься добычей пропитания для себя. И лагерь делился с ними.
А затем всё тот же Георгий привёл откуда-то двух детей трёх и четырёх лет - мальчика и девочку и заставил лагерь кормить и их. Говорили, что он нашёл их на разрушенной детской площадке, полумёртвых от ужаса и голода. Дети были похожи на двух старичков. И лагерь взял их под свою опеку: с Георгием шутки были плохи. У него водился автомат калашникова и патроны к нему.
Но сегодня у Риты нечем было поделиться ни с технарями, восстанавливающими автобус, ни с детьми-сиротами. Собачины ей едва хватит самой.
Она опустила половник в кипящую воду, подцепила им сварившуюся собачью тушку и вытащила её, положила на дощечку. Теперь надо подождать, чтобы она остыла - горячее есть немыслимо, от такой еды организм получит перегрев и тепловой удар.
Рита сбросила с тела простынку с прорезью для головы, смочила её в ведре с водой, отжала слегка и вновь натянула на себя. Тело, разгоряченное ещё сильнее от пребывания рядом с кипящей водой, начало теперь немного остывать, охлаждённое мокрой простынёй.
Теперь нужно было сторожить мясо, пока не остынет - чтобы никто не украл его. Если кто-то попытается его отнять - она будет драться за него.
Продолжение:http://www.proza.ru/2010/08/30/724