– Оль, оставайся у меня, мама манты варить собиралась, да и к экзамену подготовимся вместе, всё не так скучно будет, – открывая скрипучую дверь полутёмного подъезда, предложила Алёнка.
– А Саша как… мы договорились, – попыталась возразить подруга.
– Саше позвони, в этот раз без тебя обойдётся. Ничего страшного. Ты же совсем не готова, трояк схлопочешь, ему что, до этого дела нет? – она остановилась. Из почтового ящика выглядывали белоснежные лилии. Оленька восторженно глядела, как Алёнка берёт в руки цветы. Вот это жених, думала она, не то, что Саша, мой не способен на подобные сюрпризы.
– Странно, четыре, как на могилу, – тем временем пожала плечами подруга, – может дети вытащили, придётся делить на две вазочки.
Ольга вставила, что недаром Алёнкин Андрей будущий военный лётчик, какой романтик и надо же приехать с другого конца города, только для того, чтобы так красиво преподнести невесте цветы.
– Это не Андрей, Женька. Мой друг, мы в детстве не разлей вода были, как из армии пришел – через день в ящике цветы. Два месяца, как вернулся, а в гости наведался только вчера, – пожала худенькими плечами Алёнка, – я в клуб собиралась, на дискотеку, Андрея ждала. Так толком и не поговорили. Ладно, идём, теория музыки ждет, – улыбнулась она.
Ольга послушно последовала за подругой. Исписанные цветным мелом стены гулким эхом отвечали беспрерывному щебетанию девушек.
Мама встретила их у порога, сразу пригласила за стол. Манты удались на славу. Оля с удовольствием съела свою порцию и попросила добавки. Потом уединившись в кабинете, девушки погрузились в повторение пройденного материала. Алёнка – лучшая ученица на курсе, долго объясняла Ольге никак не дававшиеся подруге темы, решала с ней гармонические задачи, всякий раз встречая в глазах собеседницы пустоту и непонимание, твердила своё, приводила простые сравнения, и когда за окнами совсем уж стемнело, проводила на трамвай.
На следующий день писали годовой экзамен, затем по традиции отправились в кафе мороженое. Аленка, наслаждаясь пломбиром с клубничным сиропом, посетовала, что опять должна весь день сидеть с маленькой Нюшей, мама на работу уходит, а отец с братом на гастролях вторую неделю. Оля пожаловалась, что так и не решила задачу по гармонии, затем разговор плавно перешёл на предсвадебные хлопоты. Обе девушки в скором времени выходили замуж. Ольга присмотрела платье в салоне для новобрачных, Алёна собиралась шить на заказ. Ей некуда торопиться, свадьба в сентябре, а вот Ольге уже через месяц исполнять роль невесты, она сильно нервничает, какая тут учёба в голову полезет. Простившись с заторопившейся на свидание подругой, Алёна отправилась домой. Подошла проверить почту, цветов в ящике не было. Неприятная иголочка кольнула сердце, но девушка прогнала из головы ненужные мысли, в самом деле, она уже почти жена, неприлично думать о другом человеке. Женька конечно не чужой, но всё же… На тяжёлой двери лифта красовалось написанное от руки объявление: «Лифт не работает». Пришлось тащиться пешком на седьмой этаж. На ходу выуживая из сумочки ключи, заметила на полу возле квартиры коричневого плюшевого мишку. Наверное, Нюша вытащила, маленькая сестрёнка – большая фантазёрка могла таким образом наказать непослушного зверя, всё в учительницу играла. На кукольном личике сестрички одни бездонные глазищи. В кого такая родилась? Отец всё удивлялся, подобных удивительных ясно-голубых с редким бирюзовым оттенком очей до этого в семье не было, как глянет – кровь в жилах замирает, и рассуждает, словно старушка, не смотря на то, что ещё пяти лет не исполнилось. Читать сама выучилась по букварю и теперь, сказка за сказкой, проглатывала детскую литературу домашней библиотеки.
Алёна присела на корточки, взяла в руки медвежонка. Присмотревшись, поняла, что мишутка – чужой, у домашнего давно отвалился и потерялся пластиковый нос, а у этого всё на месте. Тогда они переехали из Астрахани, сразу после разбушевавшейся там эпидемии холеры на новое место жительства, Алёна впервые вышла во двор и там, в цветнике играла с мишуткой в дочки матери. Воспоминания детства нахлынув, принесли с собой даже запахи, тогда ещё новые и незнакомые ароматы цветов, заботливо высаженных на просторной круглой клумбе, окружённой высокими кустами, в тени которых маленькая девочка баюкала мишку в игрушечной коляске, готовила ему кашу из нежных лепестков ноготка. Мама окликнула её с балкона. Алёна вышла из укрытия, оставив уснувшего мишутку в тени, долго и безрезультатно упрашивала маму повременить с обедом, ведь мишка только что уснул. Когда девочка вернулась, она обнаружила свою коляску лежащей на боку, а мишку на пыльной тропинке, ведущей к соседнему дому. Он был весь грязный, будто его топтали ногами, голова косолапого любимца болталась на нитках, из неё не переставая, высыпались опилки. Она прижала горемыку к груди, из глаз брызнули и потекли по щекам солёные ручейки, увидела неподалёку мальчика, он смотрел не неё и улыбался. Алёна бросилась на обидчика, повалила его на землю, вцепилась в рубашку, кричала, не помня себя обидные слова. Удивительно, он не сопротивлялся, только пытался закрыться от её маленьких, истово колотивших его в грудь кулачков. В его глазах застыло изумление, но Алёнка продолжала вести праведный суд над изувером, пока их не разняла подоспевшая в самый разгар избиения мама мальчика. Их разняли. Алёна, размазывая по лицу грязь вместе со слезами, показала принявшейся кричать на одичавшую девочку женщине, пострадавшего мишку. Не в силах говорить пальцем ткнула в её сына. После чего он в свою очередь получил от матери увесистый подзатыльник, опустил голову. На крики прибежала мама Алёны, подтянулись ещё соседи. Мама нашкодившего сорванца долго извинялась, сказала, что они живут в соседнем доме, что попробует починить пострадавшего мишку, а сына накажет по всей строгости. На этом и разошлись. Женщина увела за всё это время не проронившего ни единого слова мальчика домой. Мама забрала содрогавшуюся уже в немой истерике Алёнку. На следующий день мама с мальчиком пришли к ним домой. Принесли с собой мишку, правда, без носа, но целого и невредимого. Оказалось, что её сын медведя не трогал, это сделал другой мальчик, разорвал и убежал, что подтвердила ей наблюдавшая из окна соседка с первого этажа, а Женя случайно оказался рядом.
– Мой Женька, конечно не подарок, – нежно поглаживая затылок смущённого мальчика, продолжила она, – но совершить подобное изуверство просто не мог, я сразу это поняла. – Ну, ничего, главное, что узнала правду, жаль только наказала его ни за что, до вечера в углу простоял, и что удивительно, молча. Ничего не сказал в свою защиту. А мишку вашего я зашила, негоже топтыге пропадать. Только вот нос его мы так и не нашли.
Теперь настала очередь извиняться Алёнкиной мамы. Женщина снисходительно кивнула, мол кто в жизни не ошибался, представилась Любой, поинтересовалась откуда они переехали. Мама угостила гостей чаем с горячими пирожками. Потом Алёна подошла к Жене и позвала его в детскую играть, так началась их дружба, затянувшаяся на долгие годы.
– Э-э-э-э, – протянул растревоженный мишка. Алёна вздрогнула, очнувшись от воспоминаний. Близорукие глаза, носить очки девушка стеснялась, постепенно фокусировались на симпатичной мордочке. Девушка разглядела живые, человеческие глаза, никак не вязавшиеся с коричневым плюшем вокруг, они смотрели на неё в упор, каким-то потусторонним, бессмысленным взглядом. Алёна хотела отвернуться, и не могла, глаза притягивали магнитом, влекли за собой и через мгновение мишка исчез. На его месте медленно проступая сквозь искусственный, местами потёртый мех игрушечного зверя проявилось человеческое лицо. Женька!? Ощутила, как волосы на её голове, точно наэлектризованные становятся дыбом,
проморгалась, стараясь прогнать наваждение, но Женя не исчез, напротив, знакомые черты становились всё чётче. Девушка застыла не в силах отвести глаз от мертвенно – бледного лица. Мурашки побежали по телу, ледяная волна, ударив в ноги, намертво пригвоздила к полу. Руки чувствовали мягкую ворсистую ткань, впившиеся в тело игрушки пальцы ощущали под ней опилки, а глаза упрямо видели иное. Где-то громко ухнула дверь. Резкий звук, повторяя сам себя, разбежался по пустынным лестницам и площадкам многоголосым эхом. Алёнка вздрогнула, видение испарилось. Она держала в руках обычного плюшевого мишку, но лёгкий батистовый сарафан несмотря на царящую в полутёмном подъезде прохладу, прилип к спине. Девушка, точно во сне, борясь с навалившейся вдруг усталостью, усадила потапыча у стены и облегчённо вздохнула. Но страх, не желая отпускать, продолжал сжимать душу холодной костлявой лапой. Лицо у встретившей на пороге мамы белее снега, в глазах застыли бисеринки слёз:
– Мама!? – сорвался голос.
– Женя… – тихо сказала мама, – в коме, схватился за оголённый высоковольтный провод…
– Как? – сползая по стенке на стоящую за дверью табуретку, ноги подогнулись, выдохнула Алёна.
– Пока ничего не знаем, я сейчас в больницу поеду. Нюшу к бабе Паше отвела. Ты со мной?
Алёна отчаянно замотала головой, знала, подняться не сможет. Хорошо, что Андрей на учения уехал, и… в глазах потемнело.
Мама кивнула и вышла, захлопнув за собой дверь. Алёна осталась одна, стараясь глубоко дышать, унять разогнавшееся сердечко. Вчерашний разговор, его и разговором то назвать трудно, так, перекинулись парой слов, словно сам собой всплывал в голове.
– Лен, я к тебе, поговорить, – окликнул девушку Женька.
– Заходи, – уткнувшись в зеркало, Алёна накладывала на длинные ресницы последние штрихи ленинградской туши. Потом поправила волосы, повернулась. Женька остановился у порога, словно не решаясь войти, не сводил с неё глаз, разглядывал, будто впервые, по его лицу блуждала странная улыбка.
– Какой ты взрослый стал, – стараясь прервать неудобное молчание, сказала Алёнка, – совсем мужчина. Ну, говори, что молчишь?
– Ты красивая, то есть я хотел сказать, ты очень красивая и так, без краски, – с заметным усилием разняв пухлые губы, произнёс Женька.
– Спасибо, – кивнула Алёнка, – ты это хотел мне сказать?
– Нет, – он запнулся, опустил голову, некоторое время глядел себе под ноги, потом, точно решившись на что-то, поднял глаза, – точнее и это тоже, прости.
Лена изумлённо пожала плечами, видеть друга в подобном замешательстве ей ещё не приходилось. Конечно, оба повзрослели, переменились, она почувствовала, как щёки сами собой заливаются стыдливым румянцем и что-то ещё, удивительное, непривычное, которому, как ни старалась, не могла подобрать название. Тишина повисла между ними, обрела плотность, становясь непреодолимой преградой с каждой пустой, не заполненной словами секундой.
– Я спросить хотел, – разрывая пелену, тут же опавшую на пол обрывками невысказанных мыслей сказал Женя.
– Спрашивай, – взгляд упал на часы, скоро придёт Андрей. Она не делает ничего плохого, мало, кто в гости заглянуть может. В опустевшей голове пульсировала одна единственная мысль:
«Нельзя, чтобы они с Женей встречались, иначе Андрей увидит и поймёт. Поймёт что»? – Гоня прочь непривычные мысли, Алёна мотнула головой.
– Это правда, что ты замуж выходишь?
– Правда, – не глядя на вопрошавшего, кивнула Алёнка, – заявление в Загсе, а что? Боишься, на свадьбу не позову? – пытаясь разрядить напряжение неудачной шуткой, добавила она.
– Не боюсь, – отмахнулся от пустых слов Женя и пронизал Алёну тоскливым взглядом, наигранная улыбка задрожала на её лице. – Скажи, ты его любишь?
– Жень, ты чего? – поздно, нельзя сейчас об этом, всё решено и подписано, поэтому молчи, не заставляй чувствовать то, что нельзя. Стыдно, она дала согласие, теперь ничего не попишешь. Почему так странно трепещет сердце, ведь этот высокий и красивый парень напротив – Женька, всего лишь друг.
– Просто скажи, любишь, или нет, – требовательно прозвучал его голос.
– Люблю… Люблю! – словно уговаривая саму себя, громко повторила она.
Ей показалось, или Женька дёрнулся, будто его наотмашь ударили по лицу. Затем повернулся и ушел. Сразу, ничего не добавил. Она услышала, как хлопнула входная дверь, вздрогнула вслед за ним и очнулась, пустую квартиру наполнял сделавший очертания окружающих предметов призрачными вечерний сумрак и тишина, нарушаемая лишь размеренным звоном падающих одна за другой из крана кухонной раковины, капель воды. А в голове… Не может быть! Оборвала она понёсшиеся вскачь мысли. Ну да, Женя ей всегда симпатизировал, защищал от дворовых мальчишек, хоть Алёнка и сама была не прочь подраться с обидчиком, кем бы он ни был. Но это всё детство. Вот только после армии друг повел себя странно, сразу не зашел, она обижалась даже, только цветы с неизменным постоянством стали появляться в почтовом ящике. Лена знала, букеты от Жени, просто чувствовала и всё, хоть они и не виделись с тех самых пор, как весь двор шумно проводил парня в армию. Несколько дней назад цветы увидел Андрей, вырвал из рук изумлённой девушки, бросил их на пол и растоптал. Затем устроил допрос с пристрастием.
Она отшучивалась что дети, наверное, больше некому. К чему ей неприятности? Глаза жениха сверкали злобой, несколько минут он тяжело дышал ей в лицо, девушка, испуганно молчала. Точно такой же бесконтрольный ужас она испытала, когда Андрей делал ей предложение, поднявшись на балконные перила, сказал, что если она откажет, он прыгнет – жизнь без неё ему не нужна. Алёна, застигнутая врасплох его неподдельной решимостью, заиндевела на месте. Не понимала, почему этот несимпатичный парень с ледяными глазами, месяц тому назад навязавший себя в качестве провожатого с дискотеки в лётном училище и после этого упорно добивавшийся последующих встреч, вдруг заговорил о свадьбе да ещё в подобной дикой форме. Хотела закричать, позвать на помощь. Слова застряли в горле, увидела, что он готовиться шагнуть в пустоту. Ольга, день рождения которой они весело отмечали ещё минуту назад, живет на девятом этаже. Что-то надломилось внутри, голова закружилась, а Андрей, не сводя с неё глаз балансируя в воздухе руками, точно цирковой артист на проволоке перешагнул с ноги на ногу. Холодный пот прошиб её до пят, он понимающе кивнул и отвернулся. Не помня себя, она рванулась вперёд, обняла за ноги, что-то кричала в опустившиеся на город стальные сумерки, кажется, соглашалась, кажется, просила, а он уже спустился, прижимал к себе и обнимал её хрупкое дрожащее тело. Она не видела его лица, не слышала сердца, только шепот, губы будущего лётчика, точно в бреду произносили слова признания, щекотали шею, мир завертелся вокруг, поплыл перед глазами и она согласилась. Согласилась на всё.
С того дня Андрей обрёл над ней странную власть. Когда его не было рядом, она часто не понимала, зачем продолжает встречаться с этим чуждым и чужим ей человеком, почему дрожит от каждого его прикосновения. Иногда думала, а что бы произошло, если она ответила отказом или просто ушла с балкона в тот вечер, на этом мысли обрывались. Много раз представляла себе, как расстаётся с ним, уверенно чеканя слова. Но стоило, ему приблизится, прежняя решимость сгибалась под пристальным взглядом его серых, точно ноябрьские лужи, всегда прищуренных глаз, не в силах возразить хотя бы слово, сделать что-нибудь поперёк желания настойчивых рук, отказать в поцелуе. Она уговорила себя, что любит. Потом даже стала гордиться женихом. Не в пример своим многочисленным братьям, Андрей с золотой медалью окончил сельскую школу, ведомый мечтой о небе парень из глухой сибирской глубинки сам подготовился и без всяких знакомств поступил в высшее лётное училище. Заканчивал так же с отличием, умел добиваться поставленной цели, даже когда целью оказалась она сама, как и все другие девчонки мечтавшая о любви и замужестве, только в мечтах любимый человек представлялся прежде совершенно иным, но что теперь об этом, если рядом Андрей. Недолго думая привела домой и представила родителям будущего мужа. Заметила, как отец удивлённо пожал плечами, но промолчал. А мама приняла его с восторгом, не противоречила выбору дочери.
И вот, всего лишь розы в почтовом ящике, а в сузившихся до маленьких щёлок, свинцовых глазах Андрея – безумная ярость. Алёна робко попыталась вырваться, он отступил, извинился за вспышку, обнял.
Неведомая сила подняла её с табурета, вытолкнула в подъезд. Медвежонок тихо сидел у стены, живые человеческие глаза, коричневый плюш начал бледнеть. Шаг назад, в спасительную тишину пустой квартиры, она щёлкнула выключателем, зажгла свет повсюду, но это не помогло растопить покрывшую сердце ледяную корку. Алёна прошла на кухню, простое движение обезболило саднящую душу, туго закрутила раздражающий занудной капелью кран. Спиной ощутила, будто кто-то прошел мимо совсем рядом, почти задевая её, и замерла. Услышала, как предупреждающе завыла Мика. Когда наваждение ушло, нашла в себе силы повернуться и увидела раздувшийся хвост и вздыбленную шерсть на спине милейшей домашней питомицы.
Мама вернулась поздно, застала дочь перед полной чашкой остывшего чая, сообщила, что Нюша уже заснула, и она оставила сестрёнку у бабы Паши.
– Как Женя?
– Родителям ничего определённого не сказали, – вздохнула мама, – но я, улучив минутку, поговорила с врачом с глазу на глаз. – Мама медленно опустилась на табурет, закрыла лицо руками:
– Господи, как страшно.
– Что? Мама, говори, пожалуйста, – взмолилась Алёнка.
– Врач сказал, что мозг умер сразу, работает только сердце, организм молодой, здоровый, но Жени больше нет. Физическая смерть всего лишь вопрос времени. Доктор просил близким ничего не говорить, пусть у родителей будет надежда, ведь единственный сын. А тут такое. Если бы с кем-нибудь из вас, я не знаю… – мама всхлипнула.
– Мама, если сердце работает, может быть, проснётся. Обязательно проснётся, – не слыша своего голоса, причитала Алена, – Женька сильный, он должен.
– Отец сказал, он намеренно. За день до этого странно себя вёл, – запинаясь на каждом слове, проговорила мама, – вечером закрылся в комнате и не выходил, они думали, приболел, а сегодня снял перчатку и взялся за провод. Помнишь, я тебе говорила, что папа взял его к себе в бригаду, подработать после армии. Вот и подработал. Они понять не могут в чём причина. Он вчера к тебе заходил, ничего не говорил?
После этих слов, Алёна превратилась в ледяную статую. Господи, но как он мог? Как мог? Почему молчал столько лет? Понимание разрывало душу. Липкое гадкое и непривычное чувство вины прогорклой слизью заполняло душу. Он хотел говорить. Она ждала Андрея, не желала, чтобы будущий муж увидел Женю, спешила и прогнала. Вот этим своим: «Люблю».
– Мама, это я. Я – убийца, – повалилась она в объятия матери.
– Что ты такое говоришь?
Но Алёна не слышала, говорила и не могла остановиться. Видела, как мамины глаза стекленеют от ужаса, но продолжала, кричала и билась в её руках, точно подстреленная птица, а потом вдруг замолчала, вместе с криком из неё выливались силы, все, до последней капли, оставив пустым ватное тело.
В дверном проёме мелькнула призрачная тень.
– Женя!
Мама схватила за полу халата, остановила:
– Доча, что с тобой? – по её щекам бежали мокрые дорожки. – Там никого нет.
Алёна отвернулась, ушла и два дня не поднимаясь, лежала в комнате. Температура поднялась под сорок, мама терпеливо выхаживала дочь. В горячечном бреду ей виделся Женя, стоящий за дверью, не решавшийся войти, вынести его взгляд она не могла и просила мать плотнее закрывать за собой дверь. Мама пыталась успокоить, причитала и плакала, срывающимся голосом шептала молитвы, слушая произносимые во сне вздрагивающей Алёнкой, страшные слова признания. Да и наяву девушка твердила, что видит Женю:
– Мама, он здесь. Возле тебя стоит, разве не видишь? – Глядя в пустоту, шептала девушка, – скажи ему, чтобы ушел. Уйди! Женечка, пожалуйста, уйди.
Но он приблизился и сел на край кровати. Алена отвернулась, накрылась с головой одеялом и все равно продолжала ощущать незримое присутствие. И дрожала всё сильнее. К вечеру следующего дня, минуя мамины запреты, в спальню пришла Нюша, нежно погладила болящую сестру по голове. Увидела Женю, несколько минут они переглядывались. Алёна забыла дышать, наблюдая этот немой диалог, мама утверждала, что не замечает молчаливого гостя, а Нюша, она видит? Значит Алёна не сумасшедшая, или Женя выжил и просто пришёл навестить? Тогда почему сквозь его белую рубашку, прослеживаются очертания стоящей за его спиной тумбочки, даже вазочку с засохшими лилиями различить можно. Женя, видимо отвечая на немой вопрос Нюши, согласно кивнул, сестрёнка взяла его полупрозрачную руку в свою крохотную ладошку и увела из комнаты прочь. Алена услышала, как мама за стеной журит сестру и провалилась в слепой серый сон. Наутро лихорадка отступила. Она поднялась и вышла в зал. Мама сидела за столом, размазывая по лицу солёные слёзы. Дёрнулась, когда увидела перед собой бледную, в лице ни кровинки, точно былинка на ветру пошатывающуюся при каждом шаге дочь.
– Женя умер, – тихо сказала Алёна.
Подошла к пианино, откинула крышку. Инструмент, словно почувствовав присутствие хозяйки, вздохнул струнами. Руки сами собой легли на клавиши и через несколько минут звуки скорбных аккордов разлились по квартире, забираясь в каждый уголок, проникая под кожу, оплакивая. Пустые невидящие глаза смотрели прямо перед собой, пальцы сами находили нужные клавиши. Прекрасная мелодия оживала, дышала скорбью недосказанности, заканчивалась и возвращалась в начало. Точно отражаясь от множества зеркал, закольцовывала сама себя. Моцарт написал это Реквием, предчувствуя собственную гибель, Алёна играла Слёзную, не могла иначе выразить рвущую душу на части невозможную и непривычную боль. Мама силой сорвала с клавиатуры руки дочери:
– Я говорю, перестань немедленно! – кричала она. Алёнка кинулась ей на грудь, а потом, когда слёз не осталось, оттолкнула и в одной ночной рубашке вышла из квартиры. Медвежонок лежал на прежнем месте мордой вниз, над его головой на стене размазанное красное пятно, будто кто-то, истекая кровью, пытался удержаться за отвесную гладкость стены. Она протянула руку и дрогнула, ощутив движение за спиной, но это была Нюша. Девочка взяла мишутку на руки и посмотрела на сестру, едва не провалившуюся в бездонную глубину её понимающих глаз, прижала бедолагу к груди и унесла его в дом. На похороны друга Алёна не пошла.