Аллюзия в стиле женский Рок
I
Дмитрий Дмитрич Гуров, известный питерский проктолог, приехал в деревню на отдых с друзьями. Собственно, это было для него не типично – он предпочитал проводить отпуск в местах более цивилизованных: Пярну, Юрмала, Ялта, на худой конец, Сочи. Но на этот раз друзья уговорили, мол, Азовское море даже лучше, тут и песочек, и нет того столпотворения, и фрукты-овощи, а рыбалка – просто сказка. Дмитрий Дмитрич так устал за год, что перспектива оказаться на время вдали от шума городского, посидеть с удочкой, поваляться на чистом песочке, где нет необходимости расталкивать локтями и бедрами соседей, поплескаться в теплой морской воде показалась заманчивой.
Разместился Дмитрий Дмитрич просто превосходно: большой, свежепобеленный флигель, до моря меньше пяти минут, до центра села, где находилось сельпо и два частных ларька – метров сто, прямо через дорогу, плюс полный пансион. Цена же за всю эту роскошь просто смешная. В двух соседних дворах справа, если стоять лицом к морю, расположились друзья с семьями. Слева же, за сеновалом, стоял дом главы сельской администр…. Нет, не звучит.
Первая ночь на новом месте всегда тяжела. Прежде чем уснуть, доктор долго - ему показалось, что почти до утренней зорьки - ворочался. Ночная деревенская тишина шумлива. В хор цикад то и дело вторгается комариный контртенор; порой совершенно не в такт, а, потому, бестактно собаки устраивают перекличку; рулады кошек столь переливчаты, что способны вызвать зависть у эстрадных див; изредка в этот природный оркестр вплетается машинерия грохочущего вдалеке мотоцикла.
Подобно палубному гудку раздалось протяжное и теплое «Ммм-уууу», и Дмитрий Дмитрич открыл глаза. Он не сразу вспомнил, где находится. Но постепенно вид низкого, грубо побеленного потолка, букет ароматов сельского двора и звуки «Му» сделали свое дело.
Дмитрий Дмитрич впервые за долгие месяцы проснулся не по необходимости куда-то бежать, что-то делать, а потому что выспался. Он улыбнулся себе, своему отпуску, жужжанию мухи, которая носилась, как угорелая из конца в конец просторной комнаты. Он втянул в себя запах сена, которым были нашпигованы матрас и подушки, и резко поднялся, потянулся, сделал несколько движений и понял, что окончательно проснулся. Поискал глазами халат, но потом сообразил, что халат в этой обстановке неуместен, и что здесь следует ходить в футболке и спортивных брюках или, на худой конец, байковых рубашках и мятых холщовых штанах.
До туалета было недалеко, метров пятьдесят, мимо сарайчика и хлева. Удивительно, но здесь было светло и уютно. «Прогресс», - подумал доктор Гуров, обозревая унитаз, на котором красовалось обитое войлоком сидение. Стены были увешены многочисленными почетными грамотами.
После того, как Дмитрий Дмитрич закончил водные процедуры, хозяйка – невысокая, широкая в кости, темноволосая женщина лет пятидесяти на полной, справной ноге («Баба Яга в расцвете сил», - подумалось доктору) – прервала свои непрестанные хлопоты по хозяйству, чтобы накормить постояльца. Впрочем, она теперь и на постояльца смотрела, как на часть своего хозяйства.
На столе споро образовалась необъятная сковорода с яичницей из бог весть скольких яиц, сала с мясными прожилками и луком. Помидоры, огурцы, зеленый лук, чеснок и разная трава с трудом помещались в большой эмалированной миске, расписанной все теми же помидорами, огурцами, луком... На деревянной дощечке, укрытый марлечкой - дабы мухи не засиживали - возлежал каравай черного хлеба домашней выпечки. Хлеб источал аромат хлеба, и Дмитрий Дмитрич вдруг понял, что голоден.
- Кушайте на здоровье, - молвила Полина Васильевна – так звали хозяйку, - все свежее, сегодняшнее, токо шо з огороду.
Когда доктор появился на пляже, друзья, обремененные чадами и женами, с завистью смотрели на просветленное одиночеством лицо Дмитрия Дмитрича. Для всех купальный сезон был уже в разгаре, а доктор совершал только первое омовение.
Вода была просто сказочной, волны шаловливы, но не более того, солнце ласково-лукаво. Дмитрий Дмитрич в охотку порезвился с детьми друзей, подставляя им свою спину в качестве трамплина, поучаствовал вместе с ними в морских баталиях и, будучи разбит наголову, вынужден был с позором бежать.
…Он плыл почти правильным кролем в сторону ближайшего горизонта. Пляж был дикий, спасатели не препятствовали заплыву, а потому Дмитрий Дмитрич заплыл довольно далеко, перевернулся на спину и лег на волнах, подставляя солнечным лучам свое слегка оплывшее жирком брюшко. Глянул на берег. Отсюда фигурки людей казались маленькими, почти игрушечными.
Позагорав немного, Дмитрий Дмитрич несколько раз нырнул. Море было неглубоким, метра три-четыре и он легко доставал дно. Сквозь очки для плавания игра солнечных зайчиков на песчаном дне, кое-где украшенном валунами и водорослями, была причудлива. Доктору даже почудилось нечто инопланетное в этом царстве полутеней и давящей на барабанные перепонки тишины.
Несколько бычков настойчиво искали что-то на дне, метрах в трех от него; за валуном притаилась небольшая камбала; завидев человека, она тут же окапалась, подняв облачко из песка. Наблюдать за жизнью рыбы в естественных условиях обитания было странно, на прилавках магазинов она выглядит совершенно иначе. Возникло даже ощущение, что это та самая рыбы, что продается в киоске на базаре, но ожившая, будто все повернуто вспять. Обычно ведь жизнь предшествует смерти, а тут, наоборот, мертвая, снулая рыба ожила.
Поймав себя на этом рассуждении, Дмитрий Дмитрич понял, что перегрелся и перекупался, и, не спеша, брассом отправился на берег.
II
Однако дневной сон не шел. Семейные друзья разбрелись по своим хатам, а Дмитрий Дмитрич оказался предоставлен самому себе. Поворочавшись на тюфяке с полчаса и поняв, что не заснет, он встал и решил побродить по селу. В конце концов, в любом селе можно найти что-нибудь необычное.
Но необычное все не попадалось. Сельмаг как сельмаг, киоски как киоски, дома как дома, глазу остановиться не на чем. «Удивительно, как не хочет наш человек выделиться, быть различимым в толпе...», - так думалось доктору Гурову. И тут он увидел мазанку, что было обычным для здешних мест, расписанную от фундамента до рыжей черепичной крыши сюжетами сказок, что было уже абсолютно необычно. Здесь были и Иван-царевич, и Конек Горбунок, и Черномор, и Жар-птица. У входа в дом стоял почтовый ящик. Точнее, это был памятник почтовому ящику, выполненный в форме сруба. Постаментом памятнику служила, как и положено, деревянная куриная нога. На фасаде избы диковинным шрифтом было начертано: «БИБЛИОТЕКА».
Дмитрий Дмитрич осторожно, боясь потревожить видение, зашел в избу-читальню. Интерьер оказался под стать экстерьеру. Все стены, свободные от стеллажей были расписаны портретами литераторов. Надо отдать должное художнику – сходство ему удалось передать почти всегда.
За столом сидела женщина лет сорока, с удивительно правильными чертами лица. Длинные каштановые волосы были уложены немного небрежно, что придавало ей особое очарование.
Библиотекарша была настолько увлечена чтением, что не заметила вошедшего. Доктор Гуров деликатно кашлянул. Женщина, вздрогнув от неожиданности, оторвалась от книги и подняла глаза на Дмитрия Дмитрича. Два сапфировых лазера полоснули его по сердцу, и, подобно библейскому Лазарю, он ощутил, что жизнь возвращена, что накатанная колея жизни кончилась, что впереди... Он не знал, что впереди, но будущее влекло его, оно уже захватило, закружило, понесло...
- Простите, я тут, видите ли, отдыхаю... – Сапфировые лазеры превращались в изумрудные озера, он утопал в них, и помощи ждать было неоткуда... Голос хрипел, словам все труднее было держаться друг за друга... Собрав остатки воли, Дмитрий Дмитрич откашлялся:
- Простите, можно ли записаться в вашу библиотеку.
Изумрудные озера пошли рябью усмешки, и низкий, грудной
голос пропел:
- В мою библиотеку? – и после небольшой паузы: - Ну, если вы будете аккуратным читателем, то есть не будете загибать странички, не будете елозить костяшками пальцев по переплету...
- Честное слово, не буду, - Дмитрий Дмитрич почувствовал, что самообладание возвращается к нему, что он выныривает из бездны и теперь может плавно скользить по поверхности озер, как еще утром он резвился на морских волнах.
Дмитрий Дмитрич положил на стол паспорт. Библиотекарша достала из стола формуляр и тем самым странным почерком, которым был подписан почтовый ящик, начала его заполнять. Она внимательно изучила все записи в паспорте и, возвращая документ, как показалось Дмитрий Дмитричу, с укоризной, сказала:
- Что ж вы каждые семь лет женитесь? Все принцессу ищете?
- Угадали. Коллекционирую принцесс. Вот как найду королевну всамделишную, так и остановлюсь. Но теперь, когда вы обо мне знаете все, можно мне узнать ваше имя? Ведь, как читатель, я должен к вам как-то обращаться, в конце концов.
- Анна Сергевна, – с вызовом, как показалось доктору, сказала библиотекарша. – Мы с вами сейчас как бы соседи. Вы ведь у Полины остановились?
- Да, у Полины Васильевны, – удивленно протянул Дмитрий Дмитрич. Оказывается, его появление в деревне не осталось незамеченным. Это было лестно.
- Вот видите, - с улыбкой молвила Анна Сергевна.
- Так вы, выходит, жена председателя сельсовета? – спросил Дмитрий Дмитрич.
- Выходит, что так. Но сейчас это иначе называется.
- В смысле, не жена, а как-то иначе?
- Да, нет, вроде пока жена. Сейчас нет председателей сельсовета.
- Ну, это не столь важно. Суть-то осталась прежней.
Оставив залог, доктор получил право доступа к стеллажам. Однако стоило ему сделать первый шаг, как из-под ног с тявканьем выпорхнула болонка. Она преградила путь Дмитрий Дмитрича к полкам с книгами и начала визгливо выговаривать ему. Анна Сергевна выскочила из-за стола и подхватила собачонку на руки.
- Извините, Луи нервничает, когда кто-то незнакомый заходит за стойку. Ревнует, - сказала женщина, подхватывая собачонку на руки.
Дмитрий Дмитрич невольно залюбовался стройной, умело очерченной темно вишневым платьем, фигурой женщины.
- Да вы не бойтесь, - Анна Сергевна ласково почесывала Луи между ушами, - Луи хороший, он не кусается.
Большая часть библиотечного собрания представляла собой современные детективы, много было классиков. Судя по виду, эти книги читали часто. А вот книги японцев, европейцев и американцев, стоявшие на отдельной полке, такой популярностью не пользовались.
Дмитрий Дмитрич остановил свой выбор на «Хронике заводной птицы». Пока библиотекарша заносила книгу в формуляр, он любовался произволом ее каштановых локонов.
- Анна Сергевна, у вас же рабочий день заканчивается. Можно, я вас провожу?
- Нет! – резко ответила библиотекарша, слегка покраснев, - мне надо еще здесь кое-что сделать.
И едва слышно, не поднимая глаз, добавила:
- И, вообще, Дмитрий Дмитрич, у нас здесь не Санкт-Петербург. У нас нравы строгие.
III
Первую половину следующего дня Дмитрий Дмитрич в компании с друзьями провел на море: загорал на песочке, строил с детьми замки, потом эти замки разрушал прибой, и они все вместе бросались в воду, чтобы отшлепать проказливые волны. Все были веселы и беззаботны.
Сговорился с друзьями насчет завтрашней рыбалки. После обеда и последовавшей затем сиесты, они втроем в сопровождении мужа Полины Васильевны, Федора – так он представился по-мужски, без церемоний – отправились на ловлю рачков, как в этих краях называли небольших креветок.
- Рачок, - поучал горожан Федор, - лучшая нажива. Бычок как учует ее – просто сатанеет. Получается коррида, а не рыбалка.
Довольный собственной шуткой, Федор раскатисто расхохотался.
- А если клева не будет? – забеспокоился один из друзей.
- Та шо вы такое говорите! Испокон веку был клев, а завтра - не будет. С каких дел? Токо если ураган случится, но непохоже. Глянь, какой закат.
Закат был на полнеба, переливчатый от ярко-желтого к почти незаметно голубому, и без малейшего намека на облака.
Мужчины почтительно изучали небесное светило в конце его рабочего дня. Из задумчивости их вывел Федор:
- Мужики! Или мы на небо смотрим, или рачков ловим. У нас темнеет быстро. Это не то, что у вас там, в петербургах, не поймешь, где день, где ночь. У нас все по-людски, как положено: днем работай, ночью спи.
Гуров с Федором зашли с бреднем первыми. Федор шел вдоль берега, по грудь в воде, Дмитрий Дмитрич заходил по глубине. Хотя дно было пологое, но кое-где приходилось загребать, а где-то идти на цыпочках. В такие мгновения доктор чувствовал себя почти балериной.
Тело покалывало. Это мириады рачков тыкались в Дмитрия Дмитрича, будто был он скалой или китом, не важно чем, а важно, что препятствием на жизненном пути креветки.
Через полчаса, набрав два ведра рачков, мужчины вернулись домой. Еще через полчаса креветки были сварены, половина - отложена на завтрашнюю рыбалку, а вторая - в огромном эмалированном тазу стояла посередине дощатого стола. Таз венчал композицию из миски помидоров, огурцов, зеленного лука и пятнадцати бутылок пива, заблаговременно купленных в киоске. Натюрморт дополняли фрукты и ягоды: яблоки, виноград, персики, абрикосы и тарелка с шелковицей. Вокруг стола восседали мужчины с домочадцами. И потекла неспешная вечерняя беседа о рыбалке, о том, чем разнятся русалки морские от речных, о гадах ползающих и летающих, о драконах и НЛО…
Но вот все улеглись… А не спалось… Было уже за полночь, когда Дмитрий Дмитрич вышел из флигеля. Подошел к сеновалу, пахнуло запахами свежескошенной травы, навоза, птицы.… Вдруг в соседнем дворе забрехала собака – судя по голосу, совсем не Луи - скрипнула дверь и из хаты, кутаясь в шаль, вышла Анна Сергеевна. Она подошла к лесенке на сеновал. Гуров услышал, как скрипнули под женщиной поперечины, как заворочалась она там, в духмяном ворохе…
Гуров попереминался с ноги на ногу и пошел к себе во флигелек. До утренней зорьки он так и не уснул. Стоило закрыть глаза, как возникало видение женских икр, возносящихся ввысь…
Федор поднял всех в начале четвертого. Было темно и звездно. Даже собаки в деревне дрыхли, только цикады неутомимо вели свою партию.
Вышли сонные и несловоохотливые. До старой пристани, которая выдавалась в море метров на семьдесят, было километра полтора. Когда подошли, небо на востоке стало сереть.
Федор раздал мужчинам немудреные снасти - дощечки, длиной сантиметров двадцать, на которые была намотана леска с крючком и свинцовым грузилом. Затем он показал, как следует правильно насаживать наживку. Расселись вдоль пристани. Каждый выбрал себе щель, в которую и следовало опускать леску.
А небо уже пошло голубым, и уже не было темно, и легкий бриз прошуршал по морской глади. Дмитрий Дмитрич держал свою снасть на ладони, набросив леску на палец. Он слегка поигрывал ею – так учил Федор, и наслаждался покоем. Но вдруг что-то будто дернуло за руку. Может быть, показалось? Да нет! Опять дернуло. И тут доктора осенило – клюет! Он резко подсек и начал наматывать леску на дощечку. В первый момент, когда вся леска показалась из воды, разочарование охватило доктора. Ему показалось, что он подцепил какую-то тряпку. Но когда «тряпка» стала чуть ближе, она прямо на глазах стала превращаться в довольно крупного бычка песчано-горчичного цвета.
- О! С почином, Дмитрич, - радостно воскликнул Федор, - Экий песчаный попался!
И тут началось: песчаные бычки шли в очередь с лиманными, а пару раз взяла не очень крупная камбала.… Сначала Гуров считал трофеи, но, дойдя до полусотни, сбился.
Рыбалка была удачна. Дмитрий Дмитрич по дороге домой окунулся, проплыл свои пятьсот метров. Дома позавтракал и попробовал заснуть. Но теперь, стоило закрыть глаза, как тут же возникали… Нет, нет, не женские икры, отнюдь!... Видение выдергиваемых из морской пучины бычков преследовало доктора. Тогда он взял книгу и стал читать. Однако жирные, назойливые мухи носились по комнате и не давали возможности сосредоточиться.
Он встал и пошел на сеновал. Копна Федора примыкала почти вплотную к соседской. На копнах лежали две широкие, длинные и толстые доски, на одну из которых был намотан рулон целлофана. Наверное, им укрывали сено в непогоду. Дмитрий Дмитрич невольно обратил внимание на ложбинку, оставленную телом Анны Сергеевны.
Расположившись в сене, он усилием воли попробовал заставить себя читать. Но то ли Мураками не вписывался в ландшафт, то ли жарко стало на сеновале, но чтение не шло. Он вернулся к себе во флигель… Полежал на кровати, запрокинув руки за голову и вперив взгляд в потолок. На потолке жизнь бурлила. Невесть откуда взявшаяся ящерица длинным языком вбирала в себя комаров и прочую мошкару. Однажды ей даже удалось сожрать огромную, жирную муху. Дмитрий Дмитрич стал переживать за ящерку: «Как бы у нее дизентерия не случилась».
Встал. Вышел во двор. Умылся. Вода была теплой и потому противной. Бодрость все не приходила. Вернулся к себе в комнату и тщательно оделся. Даже галстук завязал. Но, увидев свое отражение в зеркале, тут же снял его. «Ибо неуместен» - объяснил он себе.
Анна Сергевна обрадовалась приходу Дмитрий Дмитрича. И не скрывала этого.
- Но что ж Мураками?
- Да ну его! Закрутил интересно, но, по-моему, так и не понял сам для чего. А героя полюбил, вот и жаль было ему с ним расставаться.
Анна Сергевна рассмеялась.
- А знаете, и мне так показалось. Только я даже себе постеснялась это сказать.
- А вы советуйтесь с Луи. Французы – они жуть какие утонченные. Извините, без цветов. Знаете, не Санкт-Петербург. Но зато с колбаской.
И Дмитрий Дмитрич извлек из кармана кусочек колбасы и протянул его собачке. Луи не спешил хватать добычу. Он обнюхал колбасу и руку, которая ее держала, вопросительно посмотрел на хозяйку, и только когда она кивком головы разрешила, осторожно взял заветный кусочек.
- Что это значит, - строго спросила Анна Сергевна, - путь к сердцу женщины лежит через ее собачку?
- О! Да вы не только обворожительны, но и остроумны.
- Нам, бедным провинциалкам, приходится быть все время на чеку. Особенно, когда на жизненном пути встречаются заезжие денди.
Так они проболтали два часа. Раза три за это время в библиотеку приходили посетители, каждый раз девочки-старшеклассницы. Тогда разговор прерывался, и Дмитрий Дмитрич смиренно отходил к стеллажам. Говорить с Анной Сергеевной было удивительно легко. Женщина оказалась и начитанной, и остроумной, и просто умной. Но изредка в ее словах чувствовалась не столько ирония, сколько самоирония. И тогда глаза ее становились печальны, уголки губ опускались, будто она обижалась на себя.
- Вы знаете, Дмитрий Дмитрич, мы все время в зрелые годы расплачиваемся за грехи молодости.
Доктор удивленно поднял брови.
- Нет, нет, совсем не то, что вы подумали. Ведь приключения тела есть следствие приключений духа. Нет, нет, плоть не грешит, грешит душа! Вот она нагрешит, а мы всю жизнь расплачиваемся за неправильно сделанные когда-то в юности выборы: не с тем молодым человеком встречалась, не тому отдала предпочтение, не за того вышла замуж, не в тот институт поступила, не в тот город поехала. А ничего поправить уже невозможно. Дети, дом, огород, библиотека.
- Зачем же вы так мрачно… - Рассуждение о свободе выбора, как причине греха, было неожиданным для него. – Все поправимо, кроме смерти.
- Оставьте эти ваши медицинские пошлости. Это мужчины могут перебирать, сегодня решил так, а завтра начну с нуля, а не понравится – будет еще послезавтра. А мы женщины все решаем в возрасте бутона. Расцвела, проблагоухала, сколько Бог дал, на грядочке под ветром вольным да солнышком весенним, и - в вазу. И сколько тебе цвести зависит от хозяина. А надоест ему – выбросит, и твое место займет другой бутон…
Вечером все собрались вокруг стола. На этот раз креветок сменил таз с жареными бычками. Запивали местным вином. Доктору казалось, что ничего хуже он в своей жизни не пил. Даже брага, которой их, стройотрядовцев, потчевали строители в семидесятые в окрестностях Надыма – всего-то километров триста от этого центра цивилизации, не давала такой отдачи. Но, как это не странно, горько-кислое вино дивно гармонировало с рыбой. Что называется, они нашли друг друга.
После рыбы был арбуз, красный как больное горло, спелый до изнеможения. Потом пели, потом снова, как и вчера, травили байки.
И снова ночь, наполненная песнями цикад. Дмитрий Дмитрич проснулся перед рассветом. На душе было неспокойно. Какая-то обида сидела внутри. Он вышел во двор. Закурил. Подошел к сеновалу. На соседской половине что-то зашуршало, скрипнула лестница и в полумраке ночи, он снова увидел фигуру Анны Сергеевны, спускающуюся с копны.
IV
Дни летели один за другим, ночи же тянулись неспешно.
Дмитрий Дмитрич бывал в библиотеке после обеда. Он настолько привык к разговорам с Анной Сергеевной, что с тоской думал о том, что совсем скоро снова окунется в рутину обыденности, снова сплошной геморрой с непроходимостью.
Друг о друге они знали уже, казалось, все. Даже то, что Анну Сергеевну связывают с мужем только дети, хозяйство и привычка, что уже давно ничего, даже отдаленно напоминающего любовь, между ними нет, было известно Дмитрий Дмитричу. Впрочем, выяснилось, что любовь ушла, но ревность осталась. Анна Сергевна рассматривалась мужем, как часть собственности, как принадлежность, наряду с его домом, его машиной, его коровой, свиньями, гусями и курами. Естественно, взгляд на мужа-жену, как на принадлежность не был внове для Дмитрия Дмитрича. Но в данном случае, когда так смотрели на Анну Сергеевну – женщину во многом необычную… Дмитрий Дмитрич начал ловить себя на том, что от подобного рода мыслей в нем закипает кровь и оттуда, изнутри поднимается гнев.
Но вот настал последний день. Завтра сразу же после завтрака они с друзьями рассаживаются по машинам – и вперед, навстречу своей рутинной жизни.
В три часа, как обычно, Дмитрий Дмитрич зашел в библиотеку. Анна Сергевна была не одна. Прыщавая девочка, лет пятнадцати, что-то искала на полках, на которых было написано «Классика». Наконец, девчушка взяла томик Пушкина – тот, где про Дубровского – стрельнула глазами на приезжего мужчину, который, как уже знало все село, повадился каждый день в библиотеку ходить – бабы еще язвили: «Видать, в Ленинграде с книжками трудно», и заливались тоненьким, едким, как серная кислота, смехом, и вышла из библиотеки.
Дмитрий Дмитрич достал из кулька букетик полевых цветов, что нарвал на лужайке в рощице неподалеку, за околицей, и протянул его Анне Сергеевне. Женщина спрятала лицо в цветы. Потом подняла печальные глаза на Дмитрий Дмитрича:
- Так, значит, завтра?
Гуров молча кивнул.
Женщина устало опустилась на стул. Гуров вдруг ощутил такой прилив нежности к ней, что, не отдавая отчета себе в том, что делает, обнял женщину за плечи, зарылся лицом в ее каштановые волосы. Она не отстранилась.
- Почему ты такой глупый, - повторяла она, а из глаз ее текли слезы. – Я ведь давно, уже с первого дня, жду тебя.
- И сегодня ты тоже придешь на сеновал?
- Да, конечно!
- Одна придешь или с кузнецом?
- Дурак ты, - женщина утерла кулачком слезы и как-то неловко, по-девичьи чмокнула Дмитрия Дмитрича в щеку, - конечно, я приду не одна. Со мной будет Луи.
И вот пришло время цикад. Дмитрий Дмитрич взобрался на сеновал и стал ждать.
…Залаял дворовой пес… Скрипнула дверь… Кто-то взбирается по лестнице… Она!
Анна Сергевна поманила его рукой, и Гуров сделал первый шаг по деревянной балке. Он был ровно посередине пути, когда дверь распахнулась, и под лай дворового пса муж властно и сухо, но в полголоса, чтобы соседи не слышали, заговорил:
- Аня! Кончай безобразничать! Давай до хаты!
От неожиданности Гуров потерял равновесие. Несколько секунд он еще пытался поймать его, но… Анна Сергевна, прижав к губам шаль, с ужасом смотрела, как ее возлюбленный размахивает руками, изгибает тело, чтобы удержаться на доске. Но все бесполезно… Дмитрий Дмитрич слетел с бруса, но в последний момент успел ухватиться за него.
- Шо там такое, Аня! – забеспокоился муж.
- Да это я тут за доску зацепилась. Иду сейчас.
- Погодь, я зараз помогу.
- Не надо мне твоей помощи. Уже спускаюсь.
Провисев на брусе минуты две, Дмитрий Дмитрич спрыгнул на землю.
Спал он этой ночью совсем плохо.
…Холодным, промозглым ноябрьским питерским днем Дмитрий Дмитрич стоял на перроне Московского вокзала и встречал симферопольский поезд. В руках он держал букет роз, а в кармане пальто лежал аккуратно завернутый кусочек колбасы…