Ещё несколько лет назад я был абсолютно уверен, что должность инженера по автоматизации делает меня несчастным. Начало было, по-настоящему, жутким. Судороги студенческого мяса… Клаустрофобия… Впервые в жизни я почувствовал, что такое замкнутое временное пространство. Промежуток между восьмичасовым рабочим днём и сном, предназначенным не для снов, а для восстановления трудовых сил, оказался невероятно узким. Тяжелейший монолит «смены» не сдвигался ни на минуту. Беспамятный ночной отдых был неизбежен физиологически. Щель между этими плитами уплотнялась получасовым перерывом на обед, дорогой на работу, домашним ужином и ватной усталостью после. Кислорода оставалось на два три часа, и я страшно боялся, что задохнусь. Наивный двадцатитрёхлетний малец я не понимал, что взрослая жизнь похожа на плавание с аквалангом: прежде следует научиться не слишком глубоко дышать. Я паниковал. Дёргался. Совершал отчаянные рейды в глубокую ночь за глотками свежего воздуха. И ядовитая дневная усталость была для меня наказанием.
Наконец, используя навыки специальной йоги, придуманной для рефлексирующей интеллигенции, я нашёл для себя причудливую позу, которая позволяла переносить ежедневное заточение. Пожалуй, я начинал привыкать. Возможно, и мой окрас стал ближе к расцветке местной флоры. Но память о юных трепыханиях не отпускала мою глотку окончательно, и время от времени она всё ещё сжимала свои слабеющие пальчики.