Владимир Митюк
О пользе игры на скрипке
Скрипка – это такой маленький музыкальный инструмент, сделанный из дерева, покрытый лаком и со смычком. С помощью этого музыкального инструмента, особо усердные и талантливые мальчики, как гласят легенды, становились великими музыкантами и покоряли весь мир. Прошло время, но скрипка, как изощренный инструмент пытки, все еще числится в обиходе добрых и милых родителей.
Скрипка живет не сама по себе, а в совокупности с окружающей средой. А также четвергом, пятницей, и так далее – все дни недели. От ее пиликанья свербит в ушах, устают руки, натирается подбородок. А смычок! О нем можно написать целую поэму. Но и пусть пишут и воспевают, Вове было все равно. Потому что у инструмента этого есть особый device – футляр. Этот футляр он ненавидел еще больше, чем соседскую девочку Берту. Но об этом позже. Главное, футляр было необходимо носить с собой, через двор, в троллейбусе, в любую погоду, вместо того, чтобы…. А не то следовал звонок учительницы, Веры Павловны, и дома поднималась такая буря, что проще было терпеть, изображая покорность.…
Иногда Вове удавалось исхитриться, жизнь учит. Футляр отправлялся за ворота, в безопасное место, и Вова получал редкую возможность гонять мяч вместе с такими же пацанами. Тем было невдомек, какой это героический подвиг. А дома – покорно играть по часам, гамму за гаммой, бесконечные этюды и экзерсисы. Он иногда пытался на слух подобрать популярную мелодию, но вначале выходило нескладно, пискляво и неинтересно. И такие пытки продолжались несколько лет.
Кроме всего прочего, нужно было готовиться к зачетам, экзаменам, отчетным концертам. Тогда мама наглаживала черный костюм, крахмалила рубашку, он надевал галстук-бабочку и выходил на сцену. Пиликал из всех сил, получал свою дозу аплодисментов, кланялся и убегал, счастливый уж тем, что, наконец, отстрелялся. И спешил в туалет – ему всегда хотелось писать перед выступлением, даже если не пил дома чай, но он терпел, надеясь, что это вскоре закончится.
Случайно посмотрел прикольный фильм “Ширли-мырли”, смеялся над забавными приключениями – но только половину фильма, дальше было неинтересно, но не завидовал Шнипперсону, ибо не собирался становиться ни музыкантом, ни дирижером. Но, став чуть постарше, он с удовольствием ловил на себе одобрительные взгляды сидевших в зале девочек, и, понимал, что в боевой раскраске выглядел совсем неплохо, и, как-то раз, неожиданно для себя почувствовал, что его игра кому-то даже нравится, особенно, когда он солировал, гордо стоя перед оркестром.
В свое время он мог бы, конечно, забросить занятия музыкой, упереться, но был слишком мал, чтобы сопротивляться, и не хотел огорчать маму. Ей было трудно с ним, потому что отец большую часть года отсутствовал, проводя время в экспедициях. Но когда возвращался….
Вот с кем можно было поговорить о футболе, сходить на стадион, погонять мяч. А выезды за город, на лыжах! Темный, обступающий со всех сторон лес, искрящаяся лыжня, невероятное солнце. Это не дача, а нечто не поддающееся описанию.
Однажды Вова заговорил с отцом, что его достала и эта музыка, и эта скрипка. Но тот только посмеялся, мол, мама знает лучше. Да, мама всегда знала лучше, мальчику не подобает гонять во дворе, не дай бог, свяжется с дурной компанией. Отец с мамой не спорил, как же, заместитель главного бухгалтера, зато не заставлял выступать перед гостями типа «Пава, изобрази!»
Потом он снова уезжал, и продолжались изнурительные занятия. Вова снова и снова стоял у пюпитра, перелистывал ноты, а мама делилась своими впечатлениями с Ольгой Петровной, мамой Берты. Она садилась у телефона и часами обсуждала с ней успехи детей и планы на будущее, тем более что в этом году проклятая Берточка оканчивала музыкальную школу, и ее собиралась поступить в музыкальное училище, дабы продолжить образование. Для чего брала дополнительные уроки, и вообще, жутко задавалась. Вова ненавидел Берточку инстинктивно, чуть ли ни со дня их заочного знакомства. “Берточка то, Берточка сё – и отличница, и лауреат какого-то задрипанного конкурса, и в обычной школе – тоже”.
Он хмуро здоровался с ней, все же знакомая, но гадостей не делал. Не задирал, не дразнил. Еще ему не нравилось, что Берточка была на голову выше, и относилась к нему покровительственно, как к младшему. Вымахала, жердюга, злобно думал он, ничего, подожди еще. Но ждать она не хотела – он замечал, что все больше и больше мальчиков крутятся возле нее, предлагая понести скрипку и портфель. Она лишь жеманно трясла длинными черными косичками, и презрительно смотрела на кавалеров своими голубыми, как у Мальвины, глазами.
Иногда Вова думал, ну пусть эта музыка, хотел учиться на пианино, но мама сказала, что при игре на скрипке лучше развивается слух, а для музыканта это главное. У них было старое раздолбанное пианино, к которому и настройщики отказывались подходить. Мама же, ни в какую не соглашалась на приобретение нового инструмента, хотя такая возможность была.
Но когда папа привез синтезатор – простенький, на пять октав, с набором мелодий, несколькими десятками ритмов, USB-входом для ввода фанеры, или записи, Вова оторвался по-настоящему. Он почувствовал, что в музыкальной школе, где большинство составляют девочки, к нему отношение несколько особое, и, когда мамы не было дома, – она работала и не могла следить за ним круглосуточно, просиживал за синтезатором, и даже получалось! Скрипка действительно развила слух, и он легко подбирал мелодии. И даже Гера, друг и завзятый футболист – он играл в клубе под загадочным названием “Застава”, с удовольствием его слушал, и говорил, что ему самое место на фабрике звезд.
Потом они, если не нужно было на занятия или тренировку, уходили во двор, Гера вставал в ворота, а Вова вколачивал ему с отчаянным усилием мяч за мячом. И как-то раз мужчина, проходивший мимо – как раз наискосок через площадку шла наиболее удобная дорога к соседнему дому, посмотрев на его отчаянные усилия и ловкость, сказал, что, если он хочет, то может приходить по вторникам и пятницам на стадион, найти Виктора Евгеньевича, его то есть. А там посмотрим.
С нетерпением он ждал возвращения мамы с работы, чтобы поделиться своей радостью, и дождался. Что было! Я бьюсь, стараюсь, все силы в него вкладываю, а он! Вера Павловна на днях звонила, сказала, что у него нет никакого продвижения вперед, что за лето он отстал (не понятно, от кого – самого себя, что ли?), что на него возлагаются большие надежды, что ему прямая дорога в музыкальное училище, а потом и в консерваторию, и как он может.
Вовочка тупо и послушно кивал головой, все больше ненавидя и школу, и неуловимо связанную с ним Берточку. Та же была абсолютно не причем, – в их семье тоже все решала мама, у папы, строителя, вообще не было слуха, но кому хочется спорить с женой! Хоть бы сгорела она, эта школа, – в сердцах подумал Вова, со всеми ее скрипками, альтами и виолончелями, и ненавистными сольфеджио и хором!
…
Как назло, именно в этот день, после школы в троллейбусе, он встретил Берточку – она садилась на остановку раньше, осенью пешком ходить совершенно не хотелось.
– Привет, – буркнул он, – как никак, приличия он соблюдал.
– Привет, – ответила она, подвигаясь на сиденье, – в это время почему-то активность пенсионерок спадала, и в транспорте оставались свободные места, – ты, что такой мрачный? – спросила она. Доставала из уха маленький наушник, и переключилась на своего коллегу по несчастью.
– Так, мелочи, а что это у тебя?
– Это – плеер.
– Да я вижу, но что?
– А… послушай. И она воткнула наушник ему в ухо, больно зацепив за мочку.
Он услышал диалог, напоминающий урок английского, но ничего не понял, – иностранный язык он пока воспринимал как нечто совершенно абстрактное, и вопросительно посмотрел на Берту:
– Берка, ты что это?
– Английский учу.
Вова удивился, посмотрел на нее уважительно, а девочка продолжила:
– Я же не всегда буду играть на скрипке. Пригодится, каждому нужно.
– А я думал, что…
– Что я хочу всю жизнь проиграть в оркестре? Пилик-пилик…
Это рассмешило Вову, он представил, как ставшая толстой и некрасивой Берта сидит в первом ряду оркестра и грустно следит за указкой. А все скрипачки, которых ему приходилось видеть на концертах, ну, почти все, – отличались необъятными размерами и не проходящей тоской в глазах, перед ней – пюпитр с ненавистными нотами, дирижер с садистской палочкой. Подумал, что совершенно не хочется видеть Берту толстой и некрасивой, ему казалось, что, пусть и длинная, но симпатичная девочка такой участи не заслуживает.
– Ты что смеешься, а?
– Так вот, подумал, как ты в оркестре…
– И не хочу…. Вот мама…
Да, это был аргумент.
– Но ты можешь, как Ванесса Мэй, солировать, гастроли там по всему миру, играй, что хочешь.
– Шутишь? Для этого талант, божий дар нужен. Или спонсоры. Но я-то знаю свои возможности, а спонсоры бесплатно не бывают, – она грустно вздохнула, – вот ты… говорят, что у тебя настоящий талант…
– А что я? – и он, совершенно неожиданно для себя, стал рассказывать ей и про музицирование, и про футбол, и про свои грандиозные какие планы…
Девочка слушала внимательно, и случилось так, что в музыкальную школу они вошли, чуть ли не друзьями.
До занятий оркестра оставалось минут пятнадцать, и Берта предложила:
– Давай, сымпровизируем дуэтом? – Кто бы возражал! Они разместились в глубине сцены, рядом с черным концертным роялем.
И, в нарушении всяких правил, – дозволялась только классика, никаких вольностей, Вова начал играть …., и Берта, на его удивление, успешно подхватила мелодию, не солируя, но подыгрывая ему. И получилось что-то необыкновенное. Девочка даже крутилась со скрипкой, как настоящая суперзвезда. Они так увлеклись, что не заметили, как зал постепенно стал наполняться пришедшими на репетицию учениками, кто-то сел за рояль.
– Настоящий джем-сейшн! – возбужденно сказала Берта, отбрасывая длинные косы назад, а Вова кивнул, не переставая играть. Послышались аплодисменты, и они, как истинные корифеи, поклонились публике.
Но идиллия длилась недолго.
– Вы, вы, что себе позволяете! В … храме музыки… такое! – Борис Захарыч полон праведного гнева и даже начал заикаться. Однако их спасла внезапная реплика в воцарившейся гробовой тишине:
– В греческом зале, в греческом зале… – потом все заржали.
– Кто, кто это сказал? – ну, конечно, желающих покаяться не нашлось.
Репетиция не была сорвана, но дух веселья и противоречия витал над залом, пусть и отдаленно не напоминающим греческий. И никто никого не выдал. Чтобы не нарываться на вопросы и не предстать перед суровыми очами завуча, после окончания занятий Вовка и Берта быстренько собрались, подхватили скрипки, куртки и помчались к троллейбусу, потому что запросто могли услышать: “Все свободны, а вы, Селиванов и Липина, останьтесь”.
…
Берту, как всегда, поджидали возле школы, но она только отмахнулась, возбужденная внезапной проделкой, а Вова подумал, что она не такая уж плохая и вредная девчонка, и с ней даже можно поговорить и вместе съесть мороженое.
В пятницу не было занятий по специальности, только сольфеджио, и Вова, прихватив с собою форму, отправился на «Заставу» – пять остановок на троллейбусе, и нашел Виктора Евгеньевича. Полтора часа он разминался, гонял мяч с неуступчивыми и не слишком расположенными к новичку пацанами. Его старались погонять по квадрату, не шибко делились мячом, обнаружив нежелательного конкурента. В общем, было далеко не так, как во дворе. Но Вову выручали упорство приобретенное с годами терпение. И поле было легким, еще не закисшим от осенних дождей. Когда же начались удары по воротам – один накатывает, а другой бьет, он не позволил себе ни разу промахнуться, а в двусторонней игре не щадил себя.
И в конце тренировки, когда они переодевались после душа – хорошо, что не надо будет дома объяснять маме, почему он грязный, и где был, тренер сказал: “Вот что, в воскресенье мы играем с “Восходом”, встречаемся там, на стадионе, и ты – он отдельно обратился к Вове, – приходи тоже, и принеси две фотокарточки и свидетельство о рождении”. Вова услышал это и загрустил – стадион “Восход” у черта на куличиках, на другом конце города, десять остановок на метро, а утром, в десять – репетиция – ну нет бедному ребенку покоя, но отказаться от такой чести не мог. И кто же его выручит? Смешно тащиться на игру со скрипкой, там вообще засмеют, и поплелся домой, напряженно думая, как выбраться из такой сложной ситуации. И вообще, как объяснить маме, что он так задержался на репетиции!
О том, что он ходил на футбол, и речи не могло быть – как же, ребенок может повредить руку, а у него занятия, выступления…, и вообще он ставит под угрозу свое будущее.
Вова плелся к остановке, поглощенный грустными мыслями. Тут его догнали двое парней из команды.
– Ты куда? – он ответил, что на Космонавтов, – хорошо, поедем вместе. Сразу же посыпались расспросы, играл ли где-то, и как сюда пришел – обычные, задаваемые из чисто человеческого интереса. Они познакомились. Одного звала Сережей, а другого – Олегом, как выяснилось, даже из одной школы.
– Да нет, только во дворе, и в школе на физкультуре.
– Ну, раз тебя Евгеньич сразу не выгнал (также как и музыкальной школе, тренера между собой звали по отчеству), то может, и на игру поставит или на замену выпустит. Только фотки принеси, не забудь. Прямо и заявит. А ты где играешь?
Вова понял, что не на скрипке, но амплуа представить не мог:
– Ну, не на воротах, – чем вызвал громкий смех – с его то ростом!
Оказалось, что знакомиться с ребятами не так страшно, оставалось решить главную проблему – как быть со скрипкой, где достать фотографии, свидетельство. Непростая задача. А вечером нужно было объяснить маме, почему он сам стирает тренировочный костюм, чистит полукеды. Но маме это как раз понравилось, что сын не бросил форму в угол, а проявил самостоятельность. Все же она спросила:
– Ты где это так извозился?
– Да физкультура была на улице.
– Ты помнишь, что должен быть осторожен?
– Да, мама, – покорно ответил он, – и – “Береги руку, Сеня”, голосом Андрея Миронова.
Мама рассмеялась, позвала ужинать и стала названивать Ольге Петровне.
А он был доволен, что все обошлось, и в голове его начал созревать удивительный план.
Девочка Берта училась в другой школе, интересы у нее были сообразно возрасту. Кроме обязательной скрипки, английского, уроков, бесед с подружками, вечной конкуренции между девчонками, особенно обострившейся в восьмом классе. Надо быть отличницей, улыбаться, и вообще быть лучше всех.
Она знала, что была умнее и хороша, и посему могла легко принимать и отвергать ухаживания, встречаться, и одновременно покорно пиликать на скрипке, зная, что вскоре предстоит выдержать тяжелейшую борьбу с мамой, непременно желающей видеть ее профессиональным музыкантом, как дядя Ося. А то, что он прозябал в Житомирской филармонии, ее совершенно не интересовало, как и мнение отца. Хорошо ещё, что одна задачка сама собой решилась. Оказалось, что ненавистный Вова, которого ей ставили в пример, даром, что на год моложе, вовсе не маленький засранец, а нормальный мальчишка, тоже страдающий от принуждения. А все же здорово, что они выдали на репетиции! Может, действительно, у нее что-то может получиться?
Нет, Берта была умной девочкой и реалисткой, и не хотела провести всю жизнь в первом, а то и во втором ряду, среди вторых скрипок, в черном безразмерном платье фальшивого бархата, взирая на ненавистного дирижера. Так, для себя, для души. Пользуясь тем, что мама заняла телефон, она надела наушники и включила «Аэросмит», взяла учебник…
Через некоторое время мама, войдя в комнату, оторвала ее от столь интеллектуального и позвала к телефону – “Тебя Вова Селиванов”.
В этом звонке не было ничего необычного, хотя до сих пор они в силу известных причин не перезванивались. Она ухмыльнулась про себя, но вежливо взяла трубку – у нее в комнате был свой телефон:
– Берка, это ты?
– Ну, – она протянула, как будто могла услышать нечто иное.
– Берка, это я, Вова. Слушай, у меня такое вот дело, – и он вкратце изложил свою идею.
– Конечно же, помогу, – охотно отозвалась она, – но нужно все хорошо продумать, чтобы не сорвалось.
– А ты приходи к нам завтра, ладно? Поиграем, ну, как тогда. Скажем, что готовимся к концерту…
Берта задумалась – явный просчет преподавателей, как же так, в субботу в музыкальной школе не было занятий скрипачей? У девочки должны быть личные дела, выкраиваем. Мама смирилась, понимая, что девочка большая, и с неохотой, но все же шла ей навстречу, не забыв при этом попенять отцу, что тот, мол, потакает дочери. А Берта на субботу имела свои планы, соответствующие внешности, возрасту и … тому, что беспокоит девушку в столь юном возрасте, и о чем Вова даже не мог предполагать. У нее намечался поход в “Кристалл Палас”, на новый фильм, его только что начали прокатывать по городу. Пригласил ее Костя, из девятого, официально считавшийся ее кавалером, что некоторым образом, избавляло ее от ухаживания одноклассников, тот же пребывал в счастливом неведении.
Берта искусно строила глазки, но была красива и неприступна. Впрочем, даже просто пройти рядом с такой девушкой многие почитали за честь. И решила, что, во-первых, Косте будет невредно денек пострадать, чтобы не заноситься слишком высоко, а, во-вторых, она считала себя немного обязанной Вовику, которого хоть большей частью заочно, но безосновательно не переносила в течение нескольких лет. А оказалось, что он ее собрат по несчастью. И, наконец, в-третьих, он был младше, а меленьким надо помогать. Впрочем, любая женщина, девушка, девочка, с детства привыкла легко находить сотни причин для того, чтобы что-то не сделать. А если и делала, то вовсе без причины, а по наитию.
Итак, бедный Костик был на день отставлен для профилактики (в крайнем случае, пригласит кого-нибудь, Берта не была ревнивой, но показывать это по естественным причинам не желала, устроит разборку для профилактики опять же), а фильм уже папа принес на DVD, посмотрит дома. А Вова ее заинтриговал, и нимало.
– Мам, я завтра пойду к Вовику. Мы договорились вместе подготовиться к концерту. И ещё помогу по английскому, – невинно молвила девочка, прикрывая трубку рукой. Получив добро, сказала серьезно:
– Хорошо, Вова, я приду завтра, часов в пять, мы позанимаемся, – чуть не прыснув от смеха. И, уже для мамы, громче, – пока, у меня еще английский. А занятием ее был увлекательный роман на английском, хорошо читается на ночь. Конечно же, книжка была о любви, в неприметной обложке, но маме-то, откуда знать!
…
Постепенно тайное сотрудничество – как же, мама, папа, никакого футбола, встречи, ожидания, превратились в дружбу, которой не удивлялся никто, и даже не посмеивался из-за угла.
Скрипка и музыка вообще были объединяющим, но не единственным. Так уж получилось. По крайней мере, в настоящем. О будущем мечтать преждевременно, но оно наступает с все возрастающей скоростью. Одно прикосновение – и они уже взялись за руки. И гены, и желания, и бешеный тестостерон, о существовании которого они не подозревают, неизбежно сыграют свою роль, но пока дремлют, и нам остается только загадывать…