Первый шаг был невероятно труден. Оборачиваться не стоило, но он все же обернулся, чтобы убедиться в затихающем звуке колокольчиков. Вокруг было черно и бело – темная ночь и чистый снег.
Ничто не предвещало…
…подобного поворота событий, а если причина и была, то за пределами его понимания. Просто кто-то остановил лошадь и приказал ему слезть с саней. Он слез немедленно, хотя и понимал, что за этим должно последовать. И вот сейчас, заставив себя шагнуть в неизвестность, с удивлением обнаружил отсутствие вопросов и поиска причин. К чему ответы и смыслы здесь, в этой снежной пустынной перспективе? С таким же успехом он мог бы наткнуться на клад золотых монет, ценность которых так условна перед лицом стихии.
Все, за что могли зацепиться глаз и ум – тонкая размытая линия горизонта, опоясывающая местность.
Снег…
…поглотил едва заметную вогнутость дороги, что вела в чужое будущее, и предложил проложить свой путь в любую из приглянувшихся сторон. Больше не хотелось ложных надежд. Поэтому он отвернулся от куска реальности, в которую умчалось его прошлое, и ступил в его полную противоположность.
Снег встретил неуютной глубиной. Вытаскивая ноги одну за другой, он спрашивал себя, долго ли продлится возможность движения. Хотелось отчаяться, но что-то в глубине души противилось этому. Наверное, то, что называют инстинктом выживания. Через несколько десятков шагов он отчетливо понял, что идти ему все равно куда, ибо отсюда все равно никуда не придти.
Он мог стоять, лечь, попытаться бежать, может, даже взлететь, или продолжать мерно передвигаться шагом – все это лишь способы, приводящие к одной известной, но неведомой цели.
Пространство…
…поддающееся движению, отчаянно берегло свой изначальный вид. Казалось, что каждый шаг не просто похож на предыдущий, нет, он в точности тот же самый. И взмах руки и даже дыхание. Все это – одно действие, многократно повторенное в силу какой-то странной ошибки Времени.
Довольно скоро это однообразие утомило путника. Он остановился и задумался. Должно быть хоть что-то в этом пустынном мире, что позволяет пространству держаться в целостности. Шов жизни. Центральная идея. Возможность выбора.
Он мысленно расчертил пустыню на черные и белые клетки и сделал ход конем – три шага вперед и один в сторону. Подождал реакции противника, но то ли у того закончились пешки, то ли тоже решил начать с фигур – горизонт был по-прежнему пуст.
Путник потоптался на месте, обозначая завоеванный квадрат, и, перекинувшись в слона, лихо махнул по диагонали направо. Сторонний взгляд нашел бы это довольно комичным: «лихо махнул» в данном случае выглядело как «упорно полез», но стороннего взгляда не было, как, собственно говоря, и самих сторон. Тем не менее, этот ход принес первые плоды. На горизонте появился шест.
Нож…
…воткнутый в торт, выглядит менее убедительно, чем соринка, выброшенная в космическое «ничто». Путник замер, настраиваясь на новую информацию, и вновь перекинувшись, но уже в ладью, приступом пошел на ориентир.
Пространство смешало ночь и снег, утверждая новый, грязно-серый цвет.
Шест рос и превращался в шпиль, расширяясь книзу конусообразной крышей сторожевой башни. Уже можно было различить верхние узкие оконца и отдельные кусочки черепицы, кирпичи разных оттенков, деревянные рамы, ставни, круглый циферблат, лишенный минутной стрелки. Часовая показывала шесть, с чем можно было бы согласиться поначалу, но при более внимательном рассмотрении, легко замечалось, что малейшее дуновение ветра раскачивало ее от пяти до семи и обратно, словно доказывая невозможность любого События.
Вокруг башни толпились низкие пристройки, укрытые от любопытных глаз добротным каменным забором. Подойдя к нему, путник дотронулся кончиками пальцев до одного из выступов и сказал:
- Меня зовут…
Слова, отраженные от стены, вернулись обратно удивительно красивыми. То ли был выбран подходящий тембр, то ли это из-за того, что он слишком долго не слышал звуков – не ясно. Он повторил их снова и снова, меняя нажим голоса, высоту, громкость. Продолжая повторять, побрел вдоль стены, ощупывая стыки камней.
Дверь…
…появилась внезапно – ручка легла прямо в ладонь. Он толкнул ее и вошел в крепость.
Двор был пуст. Над темной дырой колодца одиноко грустил журавль – деревянная балка с ведром на цепи. Путник заглянул внутрь и увидел жидкий диск воды. Что-то знакомое промелькнуло в уме. Словно когда-то он уже был здесь гостем.
Подойдя к башне, он просунул руку в узкую щель возле входа и сдернул задвижку. На этой двери никогда не висело замка, хоть и были вбиты внушительные петли. Это он тоже помнил.
Огромный холл раскрыл перед изумленным взглядом веер настенных фресок с изображениями рыцарских турниров. Большой камин, длинный стол с лавками по бокам, на нем массивные бронзовые подсвечники, похожие на трезубцы.
Путник вспомнил, что никогда особенно не любил этот стол, который, в общем-то, и не использовался как место для трапез. Максимум, на что он был способен – служить тайным штабом для детей, если завесить один край старым одеялом.
Перед камином не хватало кресла, но медвежья шкура была на месте. Безголовая, она все так же продолжала цепляться за пол мощными черными когтями.
Лестница…
…на второй этаж манила красной дорожкой. Поднявшись по ней, можно было увидеть коридор с множеством комнат, еще выше – чердачное помещение, куда летом выносились гамаки, где хранилось в сундуках старое тряпье, лежали, прислонясь друг к другу, стопки ненужных бумаг, матрацы, кучи непонятных сломанных вещей.
На самом верху находился наблюдательный пост – маленькая холодная комната с открытыми окнами во все стороны.
Эти картины промелькнули в голове путника, пока он подходил к лестнице.
«Я был здесь. Точно был. Очень давно. Когда? В детстве? Но я не знаю ни одного человека, кто мог бы жить здесь или быть хозяином этого места. Тут были дети, но я не помню их лиц, имен, не представляю их повзрослевшими. Если бы мои родители когда-нибудь возили меня в настоящий замок, они обязательно напомнили бы об этом. Ведь мы всегда вспоминали поездки на юг к тете, и перелет на север к друзьям отца. Но ни разу не всплывал разговор о башне. Ведь не мог я быть здесь без них? Вероятно, я был слишком мал, раз так нечетко все помню».
Он поднялся на второй этаж, прошел по коридору до самого конца и открыл дверь одной из комнат.
Широкий ковер насыщенно-зеленого цвета был усеян вышитыми лилиями. Воображение охотно дорисовало картину: бегающие вокруг дети, пытающиеся нырнуть в воображаемый пруд, кувыркающиеся от края к краю, заливающие комнату звонкими криками и смехом.
Путник обошел резвящихся в памяти детей и присел на узкую кровать у стены.
«Я устал. Может, из-за этого мои воспоминания кажутся неясными обрывками. Стоит отдохнуть и поспать, а после начать действовать более решительно».
Сон…
…укрыл его смесью мутных образов и глухой тоски по убегающему вдаль еле слышному звону бубенчиков.
Проснулся он не вдруг, а тяжело приходя в сознание, выплывая из тумана в голод. Шаркнув ногой по каменному полу, долго сидел, упершись взглядом в одну из лилий. Затем с трудом поднялся, побрел вниз, в холл, хмуро оглядел стол и камин, вышел из башни и отправился к пристройкам. Здесь была баня, стоила для лошадей, загоны для мелкого скота и гусей. И, наконец, кухня.
Полки с травами, специями, чаи, корни, банки и склянки с черной маслянистой жидкостью внутри, мешок нечищеного овса.
«Это все не то. Надо найти погреб или склад. Он где-то здесь, я должен помнить».
И вспомнилось кольцо в полу. Круглый люк. Слишком тяжелый для ребенка.
«Там живет дракон. Так мы пугали друг друга. Только кухарка могла спускаться туда безбоязненно. Потому что она знала куда ступать. Стоит подойти к дракону слишком близко и – ам! Тебя нет».
Он обошел печь и нашел люк. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Обыскал всю кухню, нашел кремень, трут, до седьмого пота высекал искры, пока не сжалились боги.
Факел…
…освещал погреб рваными вспышками. Огромные пустые лари для зерна, бочки в которых когда-то квасили капусту.
«Вот чугунок. Это зерно. Это хорошо. А вот этот бочонок полный. Тоже вытащить наверх. И вот эти пыльные бутылки, наверное, в них вино?»
Он взял, сколько мог, и вернулся на кухню. Большим разделочным ножом вскрыл бочонок, в котором оказалась солонина. Свалил часть мяса в чан, засыпал крупой и понес его в башню. В камине нащупал крюк, подвесил чан, сходил к колодцу за ведром воды.
Разжечь камин оказалось не сложно, и прежде чем воткнуть факел в специальную подставку, он обошел холл и зажег все остальные факелы на стенах. Сразу стало уютнее и теплее. Пока закипала вода, откупорил бутылку и наполнил кубок. Вино отдавало кислятиной, но он решил, что сойдет и такое.
Сидя на медвежьей шкуре перед ярким пламенем, сжимая кубок одной рукой и собственную лодыжку другой, он отчаянно пытался задуматься и заглянуть вперед – а что же дальше? Место, в котором он находится, и которое так близко его памяти – что означает его появление здесь? Случайно это или не случайно, но все же событие довольно значительное, и не должно, но может повлечь за собой определенные…определенное развитие будущего.
«У меня всегда есть Секрет. Так Она говорила. Какая-то часть меня, куда Ей нет доступа. Сравнивала меня с игрушкой матрешкой. Открываешь одну, а там следующая и так до бесконечности. Она пыталась понять. Искала подходы. И добрым словом, и консервным ножом. Сколько слез пролито. Сколько разочарований.
И разве я строил препятствия? Неужели я намеренно хотел скрыть что-либо? Нет. Не хотел. Да я даже не думал, что эти препятствия вообще существуют! Мне всегда казалось, что я предельно откровенен с Ней. Но вот ведь в чем незадача. Она спрашивала, как во мне рождаются те или иные мысли, откуда я беру свои образы, где проходит граница между реальностью и вымыслом. Ах, как я могу ответить на эти вопросы, если все это совершенно неделимо и неотделимо от меня?
Я пытался, правда. Говорил слова. Но слова превращались в облака, которые сгущались тучами над нашими головами. О, если бы мне быть художником! Но тогда, вероятно, пришлось бы объяснять выбор цвета и изменения пропорций (а ведь мне бы непременно захотелось их изменить, и не из вредности, а из любопытства!) Нет, художником быть гораздо труднее. А мне от этого совсем не легче.
Я не смог удержать Ее и потерял то, что без Нее стало невозможным – Любовь. Это странное чувство и такое же двуликое, как я сам. Стоит только вычесть из Любви одно слагаемое, и она тут же превращается в Боль. Может, и я не был самим собой для Нее, когда Она понимала, что часть меня не с Ней? Может, я тоже превращался во что-то совсем иное?
Как бы мне хотелось высказать Ей эту мысль сейчас! Ведь понимание совсем близко, но мы как голодные путники в погребе без факела – натыкаемся на углы и пустые ящики, боимся вымышленного дракона, а спасение вот оно, только протяни ладонь».
Бутылка опустела наполовину, из кипящего чана шел дурманящий запах еды. Невозможно казалось долее ждать. Он поднялся, взял половник и осторожно налил дымящуюся жидкость в чашку. Эта была амброзия, и это был нектар. Крупа еще не доварилась, но бульон был превосходен. Тарелка опустела вмиг, растравленный желудок требовал добавки, но хотелось порадовать его доведенным до ума ужином, так что вино вновь наполнило кубок, а мысли – ум.
«Должно быть какое-то разумное объяснение любой особенности, отличающей одного человека от другого. Например, мои глаза цвета стали, потому что сказались гены матери. Стопа моей возлюбленной меньше, чем моя, потому что она – женщина.
Нет, все это чушь. При чем здесь цвет и размер? Я просто не повзрослел и до сих пор живу в детских сказках, чувствуя себя одним из персонажей. Мне бы хотелось, ах как хотелось привести Ее в свой мир. Она могла бы сделать его совершеннее, наполнить женственностью, красотой, светом. Но как же я могу объяснить, что Она пытается открыть дверь не в ту сторону? Логика, разум, концепция – это слова из другого мира. Они словно крючки, накинутые на петли Истины.
Когда лежишь с любимой ночью в траве, наблюдая за перемигиванием миллиардов звезд, слышишь стрекот кузнечиков и редкие вскользь оброненные слова нежности, чувствуешь только Ее ладошку, такую доверчивую, согретую в твоей ладони – разве не здесь все понимание основ природы? Разве нужны учебники, способные вычислить траектории и характеристики? Все необъяснимое в мире является самым простым. Я не могу назвать причины собственных вымыслов, потому что их просто нет».
Он поднялся, осторожно снял с крюка чан и поставил на пол. Камин затухал. Черные тени лениво перекатывались из стороны в сторону. Крупа разбухла и превратила бульон в кашу. Съев пару тарелок, он положил поперек чана половник и накрыл сверху тряпкой.
Сытый желудок требовал отдыха. Путник потушил факелы, сгреб угли в камине в одну кучу и отправился наверх вздремнуть.
Спустя какое-то время…
…ведь время все равно должно быть. Ну, хоть где-то, раз нельзя отмерить его ход в этой беспросветной серости. Так вот, через какой-то промежуток того, что принято считать временем, путник проснулся, спустился вниз по весьма обоснованной физиологической причине и не обнаружил…забора.
«Этого не может быть».
Но окружающая снежная пустыня утверждала обратное.
«Можно украсть шкуру. Еду. Ведро. Не знаю, подсвечник… Но разобрать стену высотой в два метра – невозможно».
Он поискал следы трактора, колес, битого камня, но вокруг не было и намека на какое-либо изменение.
Вернувшись в башню, доел кашу, покрутил в руках пустой кубок и решил еще раз наведаться в погреб.
Три бутылки вина и сушеные яблоки – все, что осталось съедобного внизу. Он ссыпал оставшееся зерно в один мешок, туда же сложил бутылки, взвалил это все на плечо, другой рукой обхватил ополовиненный бочонок солонины и побрел обратно в башню.
Выйдя из кухни, остолбенел: исчезли все пристройки и колодец. Просто растворились, словно их и не было никогда.
«Что же это…Как же так?»
Вбежав в башню, он первым делом опустил массивный засов на дверные петли, затем разжег камин и открыл бутылку.
«Всему этому должно быть разумное…или…не должно».
Мысль…
…металась по холлу испуганной птахой, натыкаясь на рисованные копья, мечи, ударяясь о забрала, падая под копыта лошадей.
Когда-то здесь было много всего: белые колонны, пальма в деревянной кадке, автомат с содовой, черный водолаз, раскладушка, велосипед, гора шоколадных конфет, фарфоровая балеринка, индийский тюрбан, тарзанка, лыжные палки, восьмой вагон поезда Москва – Сочи, цветущая клумба, футбольные ворота, слоненок на тумбе, пистолет в сейфе, межпланетный космический корабль, хрустальный шар, банка, полная иностранных монет, шестилетний морячок, восьмилетний индеец, одиннадцатилетний ниндзя, старый мудрец в огромном кожаном кресле перед камином. Любая дверь вела в сказку, каждая сказка не имела конца.
Путник провел рукой по ковру, повторяя контур лилии. Подняв взгляд, понял, что каким-то образом оказался в верхней комнате. Озадаченно оглядев стены и кровать, он встал, открыл дверь в коридор и увидел перед собой все то же бесконечное снежное пространство, опоясанное горизонтом. Первый этаж исчез. Исчезли стены и лестница, ведущая вниз.
Путник вернулся в комнату, свернул ковер и поднялся с ним до чердака. Здесь было пыльно и душно. После краткого размышления, он решил подняться еще выше, до сторожевой площадки, откуда можно будет наблюдать за всеми изменениями вокруг.
Лестница наверх была очень крутой, люк поддался с трудом. Путник просунул голову в комнатку, но никакой комнаты здесь не оказалось, а белела вокруг все та же снежная пустыня. Он вылез, посмотрел, как затягивается под ногами черная нора, и огляделся.
Вдали слышался звон бубенчиков. Тройка гнедых лошадей везла легкие сани. Путник вытянул руку и крикнул:
- Такси!
Повозка остановилась, подобрала его и помчалась дальше.
Он вышел у своего дома, расплатился с водителем и заметил Ее улыбающееся лицо за окном.
- Что это ты принес?
- Знаешь, я проходил мимо какой-то лавки из тех, что торгуют старьем, и увидел в витрине этот ковер. Не смог удержаться и купил его.
- Дай взглянуть. Ух ты, как настоящий пруд! Мне очень нравится.
- Я рад. Я так рад.
август, 2010