Безумие

 


Не отрекайся от меня, не торопись! Тебе сказали, что я сошел с ума? Что я безумным стал и разум потерял, что все, кто рядом здесь со мной, меня не понимают?
Не отрекайся от меня! Они меня не знают! (Нет сумасшедших в мире, я-то знаю). Что значит безрассудным быть в поступках? Они боятся, что истину познав, лишить их шанса слабоумием прикрыться! Я понимаю, милая, как нелегко Тебе, ведь сумасшествие познать не всем дано, тем более что есть устои нормы, где ты лишь видишь рамки и законы. И как мне быть, коль Ты – дитя закона, а я – в грехе рожден и грешным был всю жизнь и, осознав, что я Тебя не стою, решил себя я разума лишить.
Помог ли мне рассудок в нашей жизни? Что получил я? Какова расплата? Лишила веры Ты меня вдобавок. Вот расплата?
Рассудок, интеллект, мышленье – все то, что Ты могла предугадать. Быть может, вероятно, знать желала, чего желает ум мой поутру? Да. Вероятно, Ты узнать хотела, что в разуме моем порой творится. (Здесь – логика. Ее я наблюдаю, но логика – Твоя, так Ты считала. Не удивительно). Так в мире все живут – считают, считывают, выжидают, ждут, пытаются предугадать, понять, предположить, желая угадать желания мужей, подруг, знакомых, все, называя общим одним словом – наукой, в коей зрят себя спецами. И было б так, но Ты не угадала и оттого сгубила разума игрой незримую частицу моей жизни, но Ты не знала о частице таковой, хотя я даже думать так не смею. Меня Ты знаешь лучше, чем кто-либо, а, зная, неужель могла забыть, что разумом я вряд ли прикрывался и применял его едва ли для толпы, когда, живя средь серой суеты, я предавался разуму иному и в размышлениях своих жил вне рассудка. Не уж то Ты не знала, как живу я? Не Ты ль меня «безумным» называла?
Теперь чего уж ворошить что было? Ну не от злости же своей меня лишила Ты веры Сердца моего, оставив за стеной во мраке. Сама ушла, где солнце светит ярко. (Нет! Так в жизни поступают лишь «вампиры»). Так интересно в жизни получилось,  Ты как хирург – разрезала, зашила. Ушла домой. Свои дела. Заботы. А мое тело через час стащили к моргу – безжизненное, в швах и грязной марле.
И что хирургу до того, кто умирает? Ведь умер я еще под светом рамп. Мне остается только описать клиническую смерть: туннели, ямы, огонь и мрак, бетонные колокола, цветные краски пред вратами Ада и знак перед развилкой – « Ждем у Рая».
Что описать Тебе еще, чтоб поняла, что ты оставила в тот миг, когда ушла, взглянув в последний раз и не ответив – жить будет или нет на этом свете тот, кто под скальпель лег без всякого сомненья. Ведь он не мог поверить, что остановят сердце ему в груди – так, между прочим, чтоб проверить жизнь на прочность, забьется сердце вновь или уже не сможет? Забавно, правда? как-то получилось…
Ответь – а от чего оно забилось, коль  умерло оно, и жизнь остановилась? Я думаю, что знаю Твой ответ. Позволь, я угадаю – я все это придумал и сейчас Тебя пугаю, чтоб обвинить Тебя и этим мучить долго, что бы до смерти знала Ты и помнила, насколько нехорошо тогда Ты поступила… Меня, хорошего, взяла и порешила. Какой я нехороший, ай-я-яй! Ну, надо же, придумал, негодяй!
И знаешь, почему я так пишу? Да потому что дверь открыв, Ты вышла. Вокруг Тебя цветущая картина; пейзаж сменяет каждую секунду твое внимание и взгляды, и желанья, и вспомнишь обо мне Ты лишь под утро, когда, проснувшись, рядом у подушки увидишь не меня, ведь я далече. И, может, екнет сердце – что же будет, за то, что нету сил вернуть обратно вчерашний день, что сгинул безвозвратно в туманной суете Твоих забот, которым наплевать на всех и вся. Ты испугалась позже, как узнала, что мужа Твоего уже не стало. Навряд ли до сих пор осознаешь, что я – не он; не скоро ты поймешь – тот (он) умер, захлебнулся. Поделом. Ты помогла ему. Любовью сыт не будешь. Он мне рассказывал, как гордо уходила, а он просил, когда Ты уходила. Ты помнишь, что тогда он говорил? О чем просил? О чем он умолял? А что ответила в ответ, Ты помнишь этот день? Ты помнишь, что ответила иль нет?
Терзания твои – не больше наших! Ведь хоронили вместе мы его. И я писал Тебе, как это было страшно, ведь видел я последние часы, как задыхалось его тело, (как в гробу рвут в клочья себя те, кто был закопан, предавшись  летаргическому сну). Беду я видел на своих глазах. Он звал Тебя, но так и не дождался. Он умер на моих руках. Я схоронил его, чтоб Ты не испугалась (из морга тело получить и то – проблема), изорванного тела на куски. И плюс диагноз – «Сумасшедший».
Дни, недели, месяцы летели.
Мы виделись с тобой на той неделе. Не уж то не заметила сама, что на суде – то вовсе был не я. Ты только веру вырвала из тела. Сейчас меня лишить хотят вторично… Но знаешь Ты, что дважды суд не смеет судить второй раз за одно и то же дело, о большем вовсе страшно говорить. Да не судите, чтоб не судимым быть!
И все же, как понять тот факт, что после смерти меня опять и вновь судить хотят? Не знаешь Ты?
Не знаешь Ты ответ. А знаешь почему? Да потому, что Ты, как и они не знаешь о тех последних и смертоносных днях. А кто не знает, как может он понять? Возможно ли огонь войны познать, не видевши ее и не ступая по тропам, окровавленным  войной? А разве можно пережить по книгам боль (или понять всю боль) душевных ран замученных в застенках палачами виновных и безвинных, без разбору (не в этом смысл). А смысл поймешь ли Ты – как рвутся нервы, жилы, мышцы, кости; как позвоночник разбивают топором; как в месиво кровавое, пиная сапогом, за пол минуты превращают наши головы…
Кто думает о том, какая боль была в последние минуты недавно еще живших на земле? И кто спасает смертников в цепях; а кто вдыхает жизнь в давно умерших; кто поднимает из могил и праха? Кто озаряет жизнью мертвые тела, которые при жизни жили верой? (Которые достойны были жизни, но умирали и не выдержали пыток). Кто видел эти смерти? Кто прошел сквозь лагеря, сквозь войны и разлуки; кто умирал за тех, кто нас сегодня судит?
Не те ли сумасшедшими и будут, кто предпочел Святым Писаньям силу тщеславного и бренного мышленья пустого разума; и будет ли прощенье (едва ли) беспокоить палачей?
Они ли не убийцы в мире сим? Они ли не убийцы душ и плоти? Они ли не судимы будут Богом? Один лишь суд – один лишь только раз, не боле, Господь вершит по Божьей своей воле. Он видит все. Он знает все на свете. И смерти тех, кого не видишь Ты. Он исцелял и поднимал усопших и силой жизни по заслугам наделял.
А Ты ответь мне, кто после смерти тело мое поднял и исцелил от всех недугов? А кто убил его и какова причина той смерти, о которой я пишу?
Да, Ты права, меня поймут  лишь единицы, кто пережил, как пережил и я все беды нашей жизни в этом свете, и кто был поднят из могил, как я.
Ты знаешь, сколько раз меня хоронили, но ничего не вспомнила сейчас. Не жил я прошлым никогда! Сейчас я тоже не хочу копаться в истории смертей своих при жизни. Я понял только то, что Ты лишила меня возможности дышать и тем меня убила. Ты – мой единственный любимый человек! Из рук Твоих я принял свою смерть.
Один паз на войне – оно понятно. Там убивали, мясом называя всех тех, кто шел бесстрашно в шквал огня. В то время, знаешь Ты, что выжил я, но смерть во мне была. Кто исцелил тогда и для чего оставил жить на этом свете? Но я тогда нашел на все ответы. Вторую смерть Ты помнишь, и сейчас мне вряд ли стоит все напоминать. Довольно «Sotto voce», это память о смерти пред самой нашей свадьбой. Но третью смерть Ты не увидела сама. Она последнею для нас с Тобой была. (Скорей, последним был для нас всех день, когда вернулся я, преодолевши смерть).
И знаешь Ты, как знаю я – Ты не случайно видеть не могла ту смерть, в которой побывал. Быть может, и пишу я тоже о ней зря. Не видела, не знала – слава Богу!
Виновных нет.  Выжил. Слава Богу!
Но есть одна печаль и в этом наше горе – Ты не смогла понять, что эта смерть по воле и по безвинности Твоей, от горя Твоего беспочвенных обид. Ты не смогла беду предотвратить в то время, когда только Ты и в силах была способна жизнь вернуть, вернувши веру. Но Ты решила, что еще не время; на силу положившись (что смогу я сам преодолеть бессилие Твое), коей нет. И умер я, не получив ответ. Твоей вины здесь нет. Здесь есть вина иная – Ты не меня, а нас двоих пыталась в безумии и грязи утопить. Ты – выжила, а я не смог так жить.
И вот ответ, как и всегда один: меня спас Бог и Он вернул мне жизнь, как многим Он вернул святое чудо – любить и верить, жить и верить людям! Он избирает тех, кто шел к нему. И избран я, и потому живу.
 Ты просто опоздала, Жизнь моя.
И от того не понимаешь Ты меня, хотя все пройдено и сделано давно. Я жив сейчас, своим смертям назло. И я лишен рассудка, как  и те, кто Бога сердцем и душой узрел; кто зла и боли никогда не вспоминал; кто за ошибки никогда не упрекал; кто просто жил, любил и верил в чудо. И не случайно я не понят буду, но мне ли жить по правилам чужим, когда мой Дух я назову Святым, когда быть рядом и касаться дланью Святого слова и шептать о Боге!
Я лишь одно могу сказать – спасибо за убийство. Я умер и заново родился.
Лишь могу сказать – спасибо за убийство!
И все простить.
И все забыть, что было.

13.08.2006 г.
19:21


© Copyright: Чернов, 2010