Век кончался. Солнце было черное, луна - красная, неба не было, оно скрылось, свившись, как свиток. Горькая вода капала из крана. За стеной тихо пело радио: "Жучка моя, я твой бобик, трупик ты мой, я твой гробик".
Было холодно. Только на кухне осталось немного хилого газового тепла. Поэтому завтрак длился и длился.
- Завтра и этого не будет, - сказала Анна, ставя на стол резиновый хлеб и мертвую воду. - В городе воду дают только глубокой ночью.
И она покачала головой.
- Ничего, я разживусь на шахте, - сказал Павел, ее муж. - Будут вам и хлеб, и вода. Между прочим, на Шандровке коня бледного видели. Давай сходим посмотрим. Мы уже давно никуда не ходили. И Гришке будет интересно.
- Лучше займись с ним математикой, у него опять двойка.
- А где он?
- Не знаю. Пропал куда-то.
Их сын вправду решил пропасть. Потому что все надоело - сырая комната с запотевшими окнами, мокрые простыни и холод, и рано утром будят ни за что ни про что, и выгоняют из дому на холод, в школу, получать двойки, грубить учителям. А дома вечные разговоры о последних деньгах, о хлебе из навоза, о том, как дальше жить.
Все еще спали, когда он вышел из дому, из зыбкого тепла, которое надышали за ночь. Сизые деревья тихо шуршали над ним. Развороченный трактор отдыхал под белыми звездами. Слышались выстрелы. То ли милиция стреляла в рэкетиров, то ли рэкетиры стреляли в милицию, то ли одинокий прохожий отстреливался в темноте.
"Двойка - это плохо, - думал Гриша. - Чего она кричит, будто я сам не знаю. Уеду я".
Он пробрался к железнодорожному вокзалу. Шел через огромное поле, усеянное саранчой. Саранча шевелилась и скрежетала зубами. По шаткой деревянной лестнице с неба слезал ангел с ржавым пионерским горном; другой, подставив стремянку, пытался залезть на солнце. "Кыш, пернатые!" -замахал на них руками Гриша, и ангелы разлетелись, а лестницы попадали.
Вместо рельсов была длинная яма. Поезда не ходили. Гриша зашел в здание. Было много кресел и людей, все смотрели вверх в телевизор. Показывали порнуху про вавилонскую блудницу, у которой между ног светит луна.
- Здравствуй, Гриша, - сказал мужчина с красной царапиной на подбородке. - Я умею делать молнии.
- Ты колдун? - спросил Гриша.
- Я не колдун, я знахарь. Я все знаю, я все видел, я видел австралопитека, и он мне открыл страшную тайну.
- Какую?
- Что он - инопланетянин.
- Ну и что?
- А то, что и мы тогда инопланетяне.
- Неправда, мы евреи, - убежденно сказал Гриша и пошел домой.
Анна и Павел давно его уже искали. Они бегали по черным подъездам, кричали: "Гриша! Гриша!". Но подъезды не отзывались.
- Я боюсь, - говорила Анна. - Где он пропадает? Вдруг он в городе, а там, у оперного театра, раздевают.
- Что-то я не видел там раздетых…
- Так иди и смотри, - фыркнула Анна и свернула в темный переулок
- Ну что ты делаешь, ненормальная? Совсем с ума сошла?
- А как не сойти с ума ?! Где он? Что с ним? Может, убили, может, изнасиловали. Время-то какое…
- Времени больше нету, - хмуро напомнил Павел. - Это ты виновата со своими истериками, довела ребенка.
- Нет, это ты виноват! Ты ж всю жизнь на шахте, всю жизнь под землей, какой пример ты можешь подавать ребенку?
Он схватил ее за волосы, она вцепилась ему в горло, и они покатились по желтым листьям, под лучами черного солнца, по сизому мокрому асфальту.
Гриша уже давным-давно был дома, когда они пришли. Все было как раньше, солнечные зайчики прыгали по кухне. Он поел и сел за математику, но скоро захотел в туалет. Там было интересно, жужжали мухи.
Павел открыл кран, чтобы умыться. Из крана закапала кровь.
- Смотри, мать, - сказал Павел.
Анна подошла посмотреть. Из туалета между тем слышался веселый голос Гриши:
- Я колобок-колобок, я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я от волка ушел, от медведя ушел, и от папы ушел, и от мамы ушел.
- Сам себе сказки рассказывает, - засмеялась Анна.
- Все дома. Слава Богу, - сказал Павел и поцеловал ее.
Звезда Полынь ласково светила в окно. Начиналась зима.