Что такое наша литература? Каждый, кто задает такой вопрос, а особенно в письменном виде, - больной. У него или маразм, или мания величия. Только я, прекрасная легенда русской литературы Элина Свенцицкая, имею на все эти болезни жуткий иммунитет. И потому я задаю себе этот сакраментальный вопрос: что такое наша литература? И отвечаю на него так: наша литература – это массаж болевых точек. Обдумывая наши произведения, мы нащупываем их, а когда прикасаемся к этим болевым точкам и пока не утихнет боль, - пишем и плачем, пишем и плачем.
Но как же быть читателю с такой литературой? И вообще – зачем ее читать? Ведь в ней же нет ничего, кроме боли какого-то чужого, постороннего человека, который сидит один в своей комнате, подходит к холодильнику, включает телевизор и слышит оттуда:
- Я хотел бросить наркотики, но не знал, что делать. Тогда я обратился к Богу. После этого обращения я наркотики бросил. А Бог их подобрал, и его так поперло, что я пожалел, что бросил.
И зачем, спрашивается, такое читать? Это может быть интересно только тому, чьи болевые точки совпадают с болевыми точками писателя. Но ведь таких сумасшедших очень мало. И все они, конечно, тоже писатели. Значит, наша литература – это литература, которую пишут писатели и читают писатели, и каждый писатель пишет для своих читателей, а каждый читатель пишет для своих писателей, которые, прочитав своего читателя, снова становятся писателями, и так до бесконечности.
Так они занимаются самообслуживанием, массируют друг другу болевые точки, а всем остальным никакого до этого дела. Но ведь настоящая литература - она для всех, а у всех болевые точки разные, а у многих их совсем нет. Я, живая легенда Элина Свенцицкая, хочу создать такое литературное произведение, чтобы его читали абсолютно все, кто умеет читать, и те, кто не умеет читать, тоже. Но как же это сделать? Я подумала, что надо спросить у всех, как они представляют настоящую литературу, а потом постараюсь учесть все мнения. С этим похвальным намерением я вышла на улицу.
Первым, кто мне встретился, был мой бывший муж Кирюша, который пришел ко мне в гости и лежал на скамеечке, потому что по лестнице уже не мог подняться.
- Настоящая литература – большая, - сказал Кирюша и сделал жест. – Она должна решать проблемы и отвечать на вопросы. Например, Пушкин написал поэму «Руслан и Людмила», и всем сразу же стало ясно: он решил проблему литературного языка, и больше она уже ни перед кем не стояла.
Я оставила Кирюшу на лестнице и побежала дальше. Тут же я столкнулась с соседкой – молодой мамой маленького ребенка, которая, я точно знала, ничего не читала с того момента, как вышла замуж, и чье мнение поэтому было особенно интересно знать.
- Мне интересно читать всякую литературу, которая про жизнь, людей и как они живут. Есть люди, у которых жизнь не такая, как у всех, а есть люди, которые от других ничем не отличаются. И каждый человек должен знать про жизнь, какая она есть. Литература нам должна объяснять правила жизни: что хорошо и что плохо, где нас ждет успех и где у нас ничего не получится.
Я пошла по улице, не зная, к кому еще обратиться со своим вопросом. Тут мне встретился знакомый нищий, который всегда стоял на остановке.
- Бога вы не любите, а литературу любите, - сказал он. – Нужно читать Библию, а больше ничего не нужно. Вот я читал Библию – и был здоровый, богатый, мама меня любила, конфеты давала и Боренькой звала. А потом я Библию потерял – и стал безработным калекой, и мама меня бьет, и зовут меня Саша Черный.
Я дала ему десять копеек и пошла дальше. Дальше был рынок, и я обратилась к продавщице груш.
- Литература должна быть – как в романе… Чтобы все были красавцы, чтобы со всеми что-нибудь вдруг все время случалося, чтобы все женились и выходили замуж друг за другом, друг за другом. А в конце чтобы – я в белом платье венчаюсь в церкви с принцем на белом коне.
Долго я ходила по рынку, потом по парку, и у всех спрашивала, что такое настоящая литература. И все мне отвечали разное: то говорили, что она зеркало в комнате смеха, то – копия всех человеческих пороков, то – рецепт человеческого счастья. Одни предлагали мне написать роман-генеалогическое древо, другие – трагедию в пяти катарсисах, третьи – эпилог эпопеи из нашей жизни. Я была в полной растерянности. Я пришла домой, сделала маникюр, написала шесть стихотворений. Потом легла спать и все представляла себе, как я решаю проблемы литературного языка и всем объясняю правила жизни, а потом читаю Библию и в конце концов въезжаю в церковь в белом платье на белом коне.