Павел I

                1. Раннее детство

Цесаревич Па­вел появился на свет 20 сен­тяб­ря 1754 го­да.  Им­пе­рат­ри­ца  Ели­за­ве­та, стра­ст­но  ожи­дав­шая  его  по­яв­ле­ния, не­мед­лен­но ото­бра­ла новорожденного на свою по­ло­ви­ну и са­ма взя­лась за вос­пи­та­ние бу­ду­ще­го на­след­ни­ка пре­сто­ла.  Нель­зя ска­зать, что­бы это  по­пе­че­ние  бы­ло  ра­зум­ным.  Павла бу­к­валь­но  ду­ши­ли  из­лиш­ни­ми  за­бо­та­ми.  По  рас­ска­зу  Ека­те­ри­ны, ук­рад­кой на­ве­щав­шей сы­на, ре­бе­нок ле­жал в очень  жар­кой  ком­на­те, во фла­не­ле­вых пе­лен­ках, в кро­ват­ке, оби­той  ме­хом  чер­ных  ли­сиц; его по­кры­ва­ли одея­лом из ат­лас­но­го пи­ке на ва­те, а сверх то­го еще одея­лом из ро­зо­во­го бар­ха­та, так­же оби­то­го  ме­хом  чер­ных  ли­сиц. Пот так и тек с ли­ца и по все­му те­лу ре­бен­ка. Он вы­рос из­не­жен­ным и в даль­ней­шем  за­мер­зал  от  ма­лей­ше­го  ве­тер­ка.  «Кро­ме  то­го, - го­во­рит Ека­те­ри­на, - к не­му при­ста­ви­ли мно­же­ст­во болт­ли­вых  ста­рух и ма­ту­шек, ко­то­рые сво­им из­лиш­ним и не­уме­ст­ным усер­ди­ем при­чи­ня­ли ему не­срав­нен­но боль­ше  зла,  фи­зи­че­ско­го  и  нрав­ст­вен­но­го,  чем до­б­ра».  Ме­ж­ду про­чим, со­об­ща­ет По­ро­шин, свои­ми рас­ска­за­ми о  до­мо­вых  и при­ви­де­ни­ях  они  на­столь­ко  рас­строи­ли  во­об­ра­же­ние   и    нер­вы впе­чат­ли­тель­но­го  ре­бен­ка,  что  он  пря­тал­ся  под    стол    при сколь­ко-ни­будь силь­ном хло­па­нье две­ря­ми. Дош­ло до  то­го,  что  он тряс­ся да­же  то­гда,  ко­гда  его  при­хо­ди­ла  на­ве­щать  им­пе­рат­ри­ца Ели­за­ве­та; не­со­мнен­но, что ня­нюш­ки пе­ре­да­ли ему свой страх  пе­ред го­су­да­ры­ней, и этот страх был так си­лен, что Ели­за­ве­та  вы­ну­ж­де­на бы­ла на­ве­щать вну­ка лишь из­ред­ка.

    Гра­мо­те Пав­ла ста­ли учить в 1758  го­ду.  Он  был  спо­соб­ным уче­ни­ком. Од­на­ж­ды,  уже  по­сле  смер­ти  Ели­за­ве­ты,  Петр  III слу­чай­но ока­зал­ся на уро­ке сво­его сы­на. Про­слу­шав  от­ве­ты  Пав­ла, им­пе­ра­тор ска­зал гром­ко: «Я ви­жу, этот  плу­тиш­ка  зна­ет  пред­ме­ты луч­ше вас» и, ухо­дя, по­жа­ло­вал це­са­ре­ви­ча в кап­ра­лы гвар­дии.

 

                2. Характер Павла в детстве. Его образованность

Свое­об­раз­ный ха­рак­тер Пав­ла скла­ды­вал­ся по­сте­пен­но, но мно­гие чер­ты про­яви­лись уже в ран­нем дет­ст­ве.  По­ро­шин,  его вни­ма­тель­ный  и серь­ез­ный вос­пи­та­тель, пер­вый под­ме­тил в Пав­ле не­по­сто­ян­ст­во  сим­па­тий и то, что он «вдруг влюб­ля­ет­ся поч­ти в че­ло­ве­ка, ко­то­рый ему по­нра­вит­ся», но за­тем лег­ко и бы­ст­ро раз­оча­ро­вы­ва­ет­ся в сво­ем ув­ле­че­нии.  Так­же  очень  ра­но  про­яви­лось  у  Пав­ла  ха­рак­тер­ное не­тер­пе­ние. Ему все вре­мя ка­за­лось, что на­до ку­да-то спе­шить, что он по­сто­ян­но не ус­пе­ва­ет сде­лать что-то  важ­ное.  Две  эти  чер­ты со­хра­ни­лись  у  не­го  до  кон­ца  жиз­ни.  Од­на­ко  в   це­лом    его нрав­ст­вен­ная фи­зио­но­мия пре­тер­пе­ла су­ще­ст­вен­ные из­ме­не­ния.  Па­вел был по при­ро­де до­б­рый, ве­се­лый,  рез­вый  ре­бе­нок,  пол­ный ве­ли­ко­душ­ных по­ры­вов, с от­кры­тым серд­цем  и  ду­шой.  Но  он  ра­но уз­нал, как умер его отец, и об­ра­зы, свя­зан­ные  с  этой  кон­чи­ной, вы­зва­ли в нем преж­де­вре­мен­ное  бес­по­кой­ст­во,  по­доз­ри­тель­ность  и соз­на­ние  сво­его  уни­зи­тель­но­го,  за­ви­си­мо­го  по­ло­же­ния.    Та­ким об­ра­зом, с са­мых ран­них лет Па­вел жил сре­ди мрач­ных  и  тре­вож­ных вле­че­ний. В  1764  го­ду  Бе­ран­же  до­но­сил  из  Пе­тер­бур­га:  «Этот мо­ло­дой принц (Па­вел) об­на­ру­жи­ва­ет мрач­ные и опас­ные на­клон­но­сти. Из­вест­но, что мать не лю­бит его во­все, и что с тех пор,  как  она цар­ст­ву­ет, она от­ка­зы­ва­ет ему до пол­но­го не­при­ли­чия в неж­но­сти  и вни­ма­нии, ко­то­ры­ми ок­ру­жа­ла рань­ше... Он спра­ши­вал не­сколь­ко дней на­зад (Бе­ран­же уз­нал  эту  под­роб­ность  от  ка­мер­ди­не­ра  ве­ли­ко­го кня­зя), по­че­му уби­ли его от­ца и от­да­ли  ма­те­ри  пре­стол,  ко­то­рый при­над­ле­жит ему по пра­ву. Он при­ба­вил,  что  ко­гда  вы­рас­тет,  то су­ме­ет по­тре­бо­вать от­чет во всем этом. Го­во­рят, что этот  ре­бе­нок слиш­ком час­то по­зво­ля­ет се­бе по­доб­ные ре­чи, что­бы они не дош­ли до им­пе­рат­ри­цы. И ни­кто не со­мне­ва­ет­ся  в  том,  что  го­су­да­ры­ня  не ос­та­но­вит­ся ни пе­ред ка­ки­ми ме­ра­ми, что­бы пре­дот­вра­тить взрыв...»

  Что ка­са­ет­ся об­ра­зо­ва­ния, то из рук сво­их учи­те­лей Па­вел  вы­шел че­ло­ве­ком не­глу­пым и не раз­вра­щен­ным. Всех, кто зна­ко­мил­ся с ним, он по­ра­жал об­шир­но­стью сво­их зна­ний и оча­ро­вы­вал сво­им  умом.  Он дос­та­точ­но хо­ро­шо знал ис­то­рию, гео­гра­фию,  ма­те­ма­ти­ку,  сво­бод­но го­во­рил кро­ме рус­ско­го на не­мец­ком и  фран­цуз­ском.  В  даль­ней­шем да­же в Па­ри­же его об­ра­зо­ван­ность и чув­ст­во вку­са бро­сались всем в гла­за. Гримм вспо­ми­нал: «В Вер­са­ле ка­за­лось, что он так­же  хо­ро­шо зна­ет фран­цуз­ский двор, как  и  свой  соб­ст­вен­ный.  В  мас­тер­ских на­ших ху­дож­ни­ков...  он  об­на­ру­жил  все  сто­ро­ны  зна­ния... и  его ле­ст­ные  от­зы­вы  де­ла­ли  ху­дож­ни­кам  честь.  В  на­ших  му­зе­ях   и ака­де­ми­ях он по­ка­зы­вал  свои­ми  по­хва­ла­ми  и  во­про­са­ми,  что  не су­ще­ст­ву­ет да­ро­ва­ний и ра­бот, ко­то­рые бы его не ин­те­ре­со­ва­ли».  При всем этом ре­ли­ги­оз­ный скеп­ти­цизм, не смот­ря на  все  уси­лия Ека­те­ри­ны,  так  и  не  при­вил­ся  на­след­ни­ку.  По   сви­де­тель­ст­ву ар­хи­ман­д­ри­та Пла­то­на, ре­ли­ги­оз­ное чув­ст­во глу­бо­ко бы­ло вне­дре­но в Пав­ла им­пе­рат­ри­цей Ели­за­ве­той Пет­ров­ной и «при­став­лен­ны­ми  от  нее весь­ма на­бож­ны­ми жен­ски­ми осо­ба­ми».

 

                3. Отношения Павла с матерью. Его первая женитьба

Пав­лу еще не бы­ло пят­на­дца­ти лет, когда Ека­те­ри­на ста­ла  ду­мать об  его  же­нить­бе. В  1772  го­ду  ее   вы­бор    ос­та­но­вил­ся    на Гес­сен-Дарм­штадт­ской принцессе Вель­гель­ми­не.   Это­му сва­тов­ст­ву пред­ше­ст­во­ва­ли весь­ма  слож­ные  при­двор­ные  ин­три­ги  и ди­пло­ма­ти­че­ская иг­ра. В кон­це кон­цов, ланд­гра­фи­ня-мать с  Вель­гель­ми­ной и ее се­ст­ра­ми со­гла­си­лась прие­хать в русскую столицу. В Лю­бек бы­ла от­прав­ле­на осо­бая эс­кад­ра, ко­то­рая долж­на бы­ла при­вез­ти в Пе­тер­бург гес­сен-дарм­штадт­ское  се­мей­ст­во.  Од­ним из фре­га­тов ко­ман­до­вал друг Павла молодой граф Ра­зу­мов­ский. Он был кра­сив, ста­тен,  вкрад­чив  и  са­мо­уве­рен. Всем этим он вну­шил на­след­ни­ку чрез­вы­чай­ное рас­по­ло­же­ние к  се­бе, но от­пла­тил за эту привязанность чер­ной не­бла­го­дар­но­стью. Имен­но на  его ко­раб­ле ста­рая ланд­гра­фи­ня со­вер­ши­ла  пу­те­ше­ст­вие  от  Лю­бе­ка  до Ре­ве­ля. Ра­зу­мов­ский по­ста­рал­ся про­из­ве­сти силь­ное впе­чат­ле­ние  на не­вес­ту сво­его го­су­да­ря и лег­ко пре­ус­пел в  этом.  Со­об­ща­ют,  что имен­но то­гда, еще до встре­чи со сво­им бу­ду­щим суп­ру­гом, она ста­ла его лю­бов­ни­цей.

  Же­нить­ба  име­ла  на  Пав­ла  бла­го­при­ят­ное  влия­ние.  Он   сра­зу влю­бил­ся в де­вуш­ку, ко­то­рая ему пред­на­зна­ча­лась.  Бра­ко­со­че­та­ние со­стоя­лось в сен­тяб­ре  1773  го­да.  В  об­ще­ст­ве  ве­се­лой  На­та­льи Алек­се­ев­ны  (это  имя  по­лу­чи­ла  Виль­гель­ми­на   по­сле    при­ня­тия пра­во­сла­вия) и жиз­не­ра­до­ст­но­го Ра­зу­мов­ско­го на­след­ник,  ка­за­лось, ут­ра­тил  уг­рю­мость  и  преж­де­вре­мен­ную  желч­ность.    Он    пи­сал Ра­зу­мов­ско­му: «Друж­ба ва­ша  про­из­ве­ла  во  мне  чу­до:  я  на­чи­наю от­ре­кать­ся от мо­ей преж­ней по­доз­ри­тель­но­сти... Те­перь  я  по­ста­вил се­бе за пра­ви­ло жить как мож­но со­глас­нее со все­ми. Прочь  хи­ме­ры, прочь  тре­вож­ные  за­бо­ты.    От­сут­ст­вие    ил­лю­зий,    от­сут­ст­вие бес­по­кой­ст­ва... Я обуз­ды­ваю свою го­ряч­ность на­сколь­ко мо­гу». Не­ко­то­рое вре­мя Па­вел от­ды­хал и раз­вле­кал­ся с мо­ло­дой же­ной. Но эта бес­печ­ная жизнь вско­ре ему на­дое­ла.  По прошествии не­сколь­ких ме­ся­цев, он вер­нул­ся к преж­ним  за­ня­ти­ям и за­бо­там. Как раз в это время у Павла стали портиться отношения с матерью.

Го­во­ря о чув­ст­вах Ека­те­ри­ны к сы­ну, на­до раз­ли­чать две эпо­хи. В то вре­мя,  ко­гда  Пав­лу  бы­ло 10-11 лет, он жил с ма­те­рью, со­про­во­ж­дал ее на  боль­шие  и  ма­лые прие­мы при дво­ре, на ма­нев­ры и на охо­ту.  Она  при­сут­ст­во­ва­ла  на его эк­за­ме­нах, ра­до­ва­лась его ус­пе­хам, ку­пи­ла для  не­го  у  Кор­фа пре­крас­ную  биб­лио­те­ку  в  36­ тысяч  то­мов. Она  вы­ра­жа­ла    же­ла­ние по­свя­тить его впо­след­ст­вии в де­ла управ­ле­ния, -  и  сдер­жа­ла  свое сло­во. В 1773 го­ду,  при  всту­п­ле­нии  в  пер­вый  брак,  Ека­те­ри­на пись­мом, со­став­лен­ным в са­мых неж­ных вы­ра­же­ни­ях,  при­гла­ша­ла  его при­хо­дить к ней раз в не­де­лю, что­бы слу­шать чте­ние док­ла­дов.

  Од­на­ко из это­го опы­та  ни­че­го  не  вы­шло.  Вме­сто  то­го,  что­бы учить­ся управ­лять, Па­вел за­хо­тел учить сам. В пер­вый  же  год  он пред­ста­вил Ека­те­ри­не длин­ное «Рас­су­ж­де­ние о  го­су­дар­ст­ве  во­об­ще, от­но­си­тель­но  чис­ла  войск,  по­треб­но­го  для  за­щи­ты  оно­го,    и ка­са­тель­но обо­ро­ны всех пре­де­лов». Смысл за­пис­ки был в  том,  что Рос­сии на­до вес­ти не на­сту­па­тель­ную, а  обо­ро­ни­тель­ную  по­ли­ти­ку. Рас­ши­рять и без того бескрайние пре­де­лы Рос­сии, нет на­доб­но­сти. Ар­мию на­до со­кра­тить, но за­то  под­чи­нить  ее  стро­го  рег­ла­мен­та­ции.  Пре­ж­де все­го, следует  стре­мить­ся   к эко­но­мии. Ека­те­ри­на уви­де­ла в за­пис­ке  сы­на  су­ро­вое по­ри­ца­ние прин­ци­пов,  прие­мов  и  на­прав­ле­ний  сво­ей  соб­ст­вен­ной по­ли­ти­ки,  как  внут­рен­ней,  так  и  внеш­ней.  В    то­же    вре­мя статс-сек­ре­тарь им­пе­рат­ри­цы Без­бо­род­ко при­шел к  за­клю­че­нию,  что уча­стие ве­ли­ко­го кня­зя в тру­дах ее ве­ли­че­ст­ва не при­но­сит хо­ро­ших пло­дов: Па­вел ни­че­го не по­ни­ма­ет в де­лах, и  ка­ж­дый  док­лад  да­ет ему лишь по­вод к не­уме­ст­ной кри­ти­ке. Эти не­при­ят­но­сти ом­ра­чи­ли от­но­ше­ния ме­ж­ду ма­те­рью  и  сы­ном  и по­слу­жи­ли при­чи­ной  их  по­сте­пен­но­го  уда­ле­ния  друг  от  дру­га. Об­стоя­тель­ст­ва дру­го­го  ро­да  еще  бо­лее  ох­ла­ж­да­ли  их  вза­им­ные чув­ст­ва и без то­го да­ле­ко не  пыл­кие.  У  мо­ло­до­го  дво­ра  бы­ва­ли боль­шие  де­неж­ные  за­труд­не­ния.  Пав­лу  то  и  де­ло   при­хо­ди­лось за­ле­зать в дол­ги. Ме­ж­ду тем Ека­те­ри­на все ча­ще да­ва­ла чув­ст­во­вать ма­те­ри­аль­ную за­ви­си­мость от се­бя. В 1774 го­ду  она  бы­ла  страш­но раз­дра­же­на за­пис­кою, ко­то­рую по­дал  ей  Па­вел,  и  в  день  сво­его ро­ж­де­ния по­да­ри­ла сы­ну не­до­ро­гие ча­сы, в то  вре­мя  как  По­тем­кин по­лу­чил 50 ты­сяч руб­лей. Имен­но та­кую сум­му  не­за­дол­го  до  это­го про­сил  у  ма­те­ри сам Па­вел,  что­бы  рас­пла­тить­ся  с  дол­га­ми.  Уви­дев те­перь, как над ним  на­смея­лись,  он  сде­лал­ся  мра­чен  и  за­та­ил не­шу­точ­ную оби­ду.

  Вско­ре Пав­лу при­шлось ис­пы­тать еще од­но раз­оча­ро­ва­ние: он уз­нал о не­вер­но­сти же­ны и ко­вар­ст­ве Ра­зу­мов­ско­го. Связь ме­ж­ду ни­ми  уже дав­но  не  бы­ла  сек­ре­том  для  све­та.  Зна­ли  да­же   о    тем­ных под­роб­но­стях  их  сви­да­ний.  Вил­луа­зон  пи­сал  поз­же:  «Граф,   а впо­след­ст­вии  князь  Ра­зу­мов­ский,  близ­кий  при­ятель  Пав­ла,   но свя­зан­ный еще бо­лее ин­тим­ной друж­бой с ве­ли­кой  кня­ги­ней,  ужи­нал ка­ж­дый день  один  с  ав­гу­стей­ши­ми  суп­ру­га­ми  и  не  имел  ино­го спо­со­ба, кро­ме как под­сы­пать Пав­лу опия, что­бы пре­вра­щать трио  в уе­ди­не­ние вдво­ем».  Па­вел был влюб­лен в  же­ну  и  сле­по  ей  ве­рил.  Ко­гда  од­на­ж­ды Ека­те­ри­на, раз­дра­жен­ная чес­то­лю­би­вы­ми меч­та­ния­ми ве­ли­кой кня­ги­ни, по­ста­ра­лась  пробудить в  сы­не  не­до­ве­рие  к  же­не  и  к  его   дру­гу Ра­зу­мов­ско­му,  из  этих  вну­ше­ний  ни­че­го  не   вы­шло.    На­та­лья Алек­се­ев­на ка­за­лась Пав­лу су­ще­ст­вом пре­крас­ным и безу­преч­ным. Ее друж­ба  с  Ра­зу­мов­ским,  как  он  ду­мал,  бы­ла  ис­пол­не­на  чувств со­вер­шен­но не­вин­ных и це­ло­муд­рен­ных. Толь­ко в ап­ре­ле  1776  го­да, ко­гда по­сле не­бла­го­по­луч­ных ро­дов она  умер­ла,  не­сча­ст­ный  Па­вел убе­дил­ся, что же­на его бы­ла лю­бов­ни­цей то­го са­мо­го  Ра­зу­мов­ско­го, с  ко­то­рым  он  так  до­вер­чи­во  де­лил­ся  со­кро­вен­ны­ми  мыс­ля­ми  и чув­ст­ва­ми:  Ека­те­ри­на  на­шла  в  шка­тул­ке  по­кой­ной  пись­ма    ее воз­люб­лен­но­го и не утаи­ла их от мо­ло­до­го вдов­ца.

 

                4. Вторая женитьба Павла и его дети

Ека­те­ри­на по­за­бо­ти­лась о том, что­бы за­ле­чить на­не­сен­ную  ей ра­ну - она ре­ши­ла по­ско­рее же­нить сы­на во вто­рой раз. Вско­ре  бы­ла со­сва­та­на дру­гая не­вес­та - гер­цо­ги­ня Вюр­тем­берг­ская. В том же 1776 го­ду Па­вел по­ехал в Бер­лин,  что­бы  встре­тить­ся  с  ней. Не­вес­та  ему  по­нра­ви­лась. «Мой вы­бор сде­лан, - пи­сал он ма­те­ри. - Пре­по­ру­чаю не­вес­ту  свою  в ми­лость ва­шу и про­шу о со­хра­не­нии ее  ко  мне.  Что  ка­са­ет­ся  до на­руж­но­сти, то мо­гу ска­зать, что я вы­бо­ром сво­им не  ос­ты­жу  вас; мне о сем дур­но те­перь го­во­рить, ибо, мо­жет быть, я  при­стра­стен, но сие глас об­щий. Что же ка­са­ет­ся до серд­ца ее, то име­ет она его весь­ма чув­ст­ви­тель­ное и неж­ное, что я ви­дел из раз­ных сцен  ме­ж­ду род­нею и ею. Ум со­лид­ный ее при­ме­тил и ко­роль сам в ней, ибо имел с ней о долж­но­стях ее раз­го­вор...»

  Се­мей­ная  жизнь  со  вто­рой  же­ной  дол­гое    вре­мя    про­те­ка­ла бла­го­по­луч­но.  Ма­рия Фе­до­ров­на (как ста­ли звать Со­фью До­ро­тею  по­сле  при­ня­тия пра­во­сла­вия) име­ла  на  му­жа  до­воль­но  силь­ное  влия­ние,  быв­шее дол­гое вре­мя бла­го­твор­ным. Уже в 1777 го­ду  она  об­ра­до­ва­ла  Павла ро­ж­де­ни­ем на­след­ни­ка,  ко­то­ро­го  он  ждал  дол­го  и  не­тер­пе­ли­во, го­то­вясь от­дать се­бя без­раз­дель­но вос­пи­та­нию сы­на.  Од­на­ко Ека­те­ри­на за­бра­ла маль­чи­ка к се­бе под тем пред­ло­гом, что су­ме­ет луч­ше вос­пи­тать его. Это соз­да­ло но­вый пред­лог для вра­ж­деб­но­сти ме­ж­ду ней и Пав­лом. Вся сис­те­ма  об­ра­зо­ва­ния,  рав­но как  и  учи­те­ля,  из­бран­ные  Ека­те­ри­ной,  край­не  не    нра­ви­лись ро­ди­те­лям. Па­вел ино­гда ме­ся­ца­ми не ви­дел сво­их стар­ших  сы­но­вей, ко­то­рые жи­ли при им­пе­рат­ри­це. Для сви­да­ния с ни­ми ему  не­об­хо­ди­мо бы­ло  ис­пра­ши­вать    раз­ре­ше­ние    у    гра­фа    Сал­ты­ко­ва,    их вос­пи­та­те­ля. Впро­чем, вос­пи­та­ние млад­ших де­тей и до­че­рей Ека­те­ри­на пре­дос­та­ви­ла ро­ди­те­лям.  Па­вел  очень  лю­бил  сво­их  де­тей.  «Мой отец, - пи­са­ла впо­след­ст­вии ве­ли­кая кня­ги­ня Ан­на Пав­лов­на, - лю­бил, что­бы мы его ок­ру­жа­ли и звал нас к се­бе, Ни­ко­лая, Ми­хаи­ла и ме­ня, иг­рать у не­го в спаль­не, по­ка его при­че­сы­ва­ли... Он  был  не­жен  и так добр с на­ми, что мы лю­би­ли к не­му хо­дить».  По от­но­ше­нию к стар­ше­му  сы­ну  Па­вел  ис­пы­ты­вал  го­раз­до  бо­лее слож­ные чув­ст­ва. По ме­ре то­го, как  Алек­сандр  рос,  отец  и  сын все больше отдалялись друг от друга. Па­вел счи­тал кро­тость Алек­сан­д­ра сла­бо­ха­рак­тер­но­стью, а его сдер­жаность - лицемерием, и надо отдать ему должное, он не слиш­ком уда­лял­ся от ис­ти­ны.

 

                5. Гатчинский период

В 1783  г. Па­вел  по­лу­чил  в  по­да­рок  от  ма­те­ри Гат­чин­ский дво­рец. Ме­сто это  при­шлось  ему  очень  по  вку­су.  С пе­ре­се­ле­ни­ем сю­да на­сту­пил 13 лет­ний  «гат­чин­ский»  пе­ри­од  жиз­ни Пав­ла. Имен­но в Гат­чи­не окон­ча­тель­но  со­зре­ли  по­ли­ти­че­ские  идеи бу­ду­ще­го им­пе­ра­то­ра; здесь оп­ре­де­лил­ся  его  ха­рак­тер;  здесь  он соз­дал  свое­об­раз­ный  и  мрач­ный  быт, соответствующий его понятиям о правильно устроенной жизни;  здесь  ду­ша   его,    уже от­рав­лен­ная рев­ни­вы­ми меч­та­ми о вла­сти,  ни­чем  не  ог­ра­ни­чен­ной, за­бо­ле­ла страш­ным не­ду­гом.

  Да­же внеш­ний об­лик Пав­ла окон­ча­тель­но  сло­жил­ся  имен­но  в  эти го­ды. Па­вел  был  очень  не­кра­сив:  кур­но­сый,  с  боль­шим   ртом, длин­ны­ми  зу­ба­ми,  тол­сты­ми  гу­ба­ми,  силь­но  вы­даю­щи­ми­ся  впе­ред че­лю­стя­ми. Он ра­но об­лы­сел, и его ли­шен­ное вся­кой  рас­ти­тель­но­сти ли­цо на­по­ми­на­ло мерт­вую го­ло­ву. У не­го был боль­шой круг­лый  че­реп и ко­рот­кое не­ук­лю­жее  ту­ло­ви­ще,  ко­то­ро­му  он  на­прас­но  ста­рал­ся при­дать дос­то­ин­ст­во и изя­ще­ст­во в дви­же­ни­ях. «Кур­но­сый чу­хо­нец  с дви­же­ния­ми ав­то­ма­та», - буд­то бы ска­зал про не­го Чи­ча­гов.  Но  Па­вел  не  все­гда  был  так  ду­рен. На­руж­ность  его   силь­но из­ме­ни­лась с  го­да­ми.  Бу­ду­чи  ре­бен­ком,  он  счи­тал­ся  на­стоя­щим кра­сав­цем, но ка­кой-то не­дуг и  чрез­вы­чай­ная  нерв­ность   не­сча­ст­ли­во по­влия­ли на его внеш­ность. Бу­ду­чи еще срав­ни­тель­но мо­ло­дым че­ло­ве­ком,  он  об­за­вел­ся  мно­ги­ми  при­зна­ка­ми    преж­де­вре­мен­но­го стар­че­ст­ва. Так, ука­зы­ва­ли на не­здо­ро­вый жел­тый цвет ли­ца  Пав­ла, мно­го­чис­лен­ные мор­щи­ны, а так­же на по­сто­ян­ное дро­жа­ние его рук.  Во  всей  осо­бе  Пав­ла,  в  его по­ход­ке,  ма­не­ре  оде­вать­ся  и  дер­жать    се­бя,    бы­ло    что-то пре­тен­ци­оз­ное и те­ат­раль­ное.

 Бла­го­да­ря край­ней впе­чат­ли­тель­но­сти на­строе­ние Пав­ла  по­сто­ян­но ме­ня­лось.  Чрез­вы­чай­ная нерв­ность  во­об­ще  бы­ла  его  от­ли­чи­тель­ной  чер­той. Еще бо­лее до­ни­ма­ло  Пав­ла  его  рас­стро­ен­ное  во­об­ра­же­ние.  «Участь    всех свер­жен­ных и уби­тых го­су­да­рей бы­ла его на­вяз­чи­вой иде­ей и ни­ко­гда не вы­хо­ди­ла у не­го из го­ло­вы», - за­ме­тил Се­гюр. Па­вел  все­гда  был на­сто­ро­же, всю­ду ви­дел вра­гов, за­мыш­ляв­ших его ги­бель, и шпио­нов, под­смат­ри­ваю­щих  за  ка­ж­дым  его  дви­же­ни­ем.  Со  вре­ме­нем    эта по­доз­ри­тель­ность при­ня­ла у не­го ха­рак­тер  поч­ти  на­стоя­щей  ма­нии пре­сле­до­ва­ния. При­род­ная  не­до­вер­чи­вость  Пав­ла  уси­ли­ва­лась  еще  его  дур­ным мне­ни­ем о лю­дях во­об­ще и в осо­бен­но­сти о тех, что  его  ок­ру­жа­ли. Но, как у всех сла­бых на­тур, у не­го бы­ла  по­треб­ность  из­ли­вать­ся пе­ред дру­ги­ми, и он лег­ко  до­ве­рял­ся  лю­дям,  но  так­же  лег­ко  и ухо­дил от них. Он бы­ст­ро ув­ле­кал­ся и  бы­ст­ро  раз­оча­ро­вы­вал­ся,  и был са­мым ка­приз­ным из го­су­да­рей, са­мым не­по­сто­ян­ным из дру­зей.

  Не­смот­ря на при­ро­ж­ден­ную лю­без­ность, Павел  был до край­но­сти над­ме­нен и  не  тер­пел  про­ти­во­ре­чий  сво­ей  во­ле. Ил­лю­зию  си­лы  он  на­хо­дил  в  не­удер­жи­мом   гне­ве, ко­то­ро­му с  го­да­ми  пре­да­вал­ся  все  бо­лее  и  бо­лее  лег­ко.  Как за­ме­ча­ет Се­мен Во­рон­цов  «вспыш­ки  яро­сти  де­ла­лись  у  не­го  все силь­нее и силь­нее, по­ка не до­ве­ли его до бе­зу­мия». Рез­кость  этих вспы­шек бы­ла так ве­ли­ка, что со­вер­шен­но уро­до­ва­ла  ли­цо Пав­ла. «Он блед­нел, чер­ты его ли­ца ис­ка­жа­лись до пол­ной не­уз­на­вае­мо­сти;  он за­ды­хал­ся, вы­прям­лял­ся, от­ки­ды­вал на­зад го­ло­ву и  на­чи­нал  гром­ко ды­шать». «Во­ло­сы на его го­ло­ве  ста­но­ви­лись  ды­бом», -  при­бав­ля­ет вто­рой сви­де­тель. А  тре­тий  пи­шет:  «Чер­ты  его  ли­ца  при­ни­ма­ли от­тал­ки­ваю­щие вы­ра­же­ние».

  Что  ка­са­ет­ся  ума,  то  он  был  у  Пав­ла  очень  жи­вым. Все со­вре­мен­ни­ки от­ме­ча­ют,  что  он  об­ла­дал  за­ме­ча­тель­ной  па­мя­тью, час­то про­яв­лял на­блю­да­тель­ность и про­ни­ца­тель­ность.

  От­но­ше­ния с Ека­те­ри­ной у Пав­ла с ка­ж­дым го­дом скла­ды­ва­лись  все бо­лее и бо­лее труд­но. Им­пе­рат­ри­ца  по­ста­ра­лась  не до­пус­тить сы­на к ры­ча­гам  вла­сти. При жиз­ни ма­те­ри наследнику так и не  при­шлось  по­ко­ман­до­вать на­стоя­щи­ми вой­ска­ми.  То­гда Па­вел ре­шил  соз­дать  свою  соб­ст­вен­ную  ар­мию,  ко­то­рая, по­доб­но «по­теш­ным» пол­кам Пет­ра I, долж­на бы­ла со  вре­ме­нем стать ос­но­вой для бу­ду­щей во­ен­ной  мо­щи  Рос­сии.  В  ок­ре­ст­но­стях обо­их ре­зи­ден­ций ве­ли­ко­го кня­зя встре­ча­лось мно­го раз­бой­ни­ков, он вос­поль­зо­вал­ся этим пред­ло­гом,  что­бы  вы­звать  к  се­бе  ба­таль­он пе­хо­ты  и  эс­кад­рон  ки­ра­сир;  впо­след­ст­вии  к  этой    ма­лень­кой ре­гу­ляр­ной ар­мии он при­ба­вил еще на­ем­ные от­ря­ды пе­хо­ты, ка­ва­ле­рии и ар­тил­ле­рии, дос­ти­гав­шие в об­щем 2000 че­ло­век.  Обу­че­ни­ем  этих  сол­дат  он  пре­сле­до­вал  две   це­ли -    пря­мая за­клю­ча­лась в  под­го­тов­ке  к  во­ен­ной  ре­фор­ме,  а  кос­вен­ная -  в кри­ти­ке ар­мии Ека­те­ри­ны. Здесь  Па­вел  все  осу­ж­дал,  на­чи­ная  от мун­ди­ров и кон­чая са­мы­ми прие­ма­ми и ме­то­да­ми ве­де­ния  боя.  Оде­ты гат­чин­ские сол­да­ты бы­ли  на  прус­ский  ма­нер,  все  в  па­ри­ках  с ко­са­ми, усы­пан­ны­ми  му­кой.  На  ули­цах  Гат­чи­ны  стоя­ли  прус­ские по­ло­са­тые буд­ки, а на  га­упт­вах­тах  на­ка­зы­ва­ли  сол­дат  со­вер­шен­но так­же, как в Бер­ли­не - не­ми­ло­серд­но  и  пе­дан­тич­но. Сам  Па­вел  по­да­вал  при­мер  су­ро­вой  спар­тан­ской жиз­ни: вста­вал в 4 ут­ра и спе­шил на уче­ния или ма­нев­ры войск.

С годами се­мей­ная  жиз­нь великокняжеской четы рас­строи­лась. Суп­ру­ги все доль­ше жи­ли по­врозь: Ма­рия Фе­до­ров­на - в Пав­лов­ске, а Па­вел -  в  Гат­чи­не. В эти го­ды он  по­сте­пен­но  сбли­жа­ет­ся  с  Ека­те­ри­ной  Ива­нов­ной Не­ли­до­вой. Впро­чем, мно­гое  го­во­рит  за  то, что они не бы­ли лю­бов­ни­ка­ми - дол­гие го­ды це­са­ре­ви­ча  свя­зы­ва­ла  с Не­ли­до­вой ис­крен­няя и неж­ная друж­ба.

 

                6. Восшествие на престол

По­сле же­нить­бы Алек­сан­д­ра Екатерина стала думать над тем, как передать  императорскую власть внуку,  минуя нелюбимого сына. В  сен­тяб­ре  1796  го­да Алек­сандр дал пись­мен­ное со­гла­сие на  то,  что­бы  за­нять  пре­стол вме­сто от­ца. Он  го­ря­чо  бла­го­да­рил  ба­буш­ку,  но  в  то­же  вре­мя из­вес­тил об этом опас­ном про­ек­те Павла.  По все­об­ще­му  мне­нию,  не­за­дол­го  до  сво­ей  смер­ти,  Ека­те­ри­на под­го­то­ви­ла ма­ни­фест, объ­яв­ляв­ший при­го­вор  ве­ли­ко­му  кня­зю.  Она по­лу­чи­ла со­гла­сие глав­ных  го­су­дар­ст­вен­ных  дея­те­лей:  Ру­мян­це­ва, Су­во­ро­ва, Зу­бо­ва, ми­тро­по­ли­та Гав­рии­ла и  Без­бо­род­ко.  В  том  же ду­хе  было со­став­ле­но  ее  за­ве­ща­ние. Од­на­ко,  Ека­те­ри­на  не    ус­пе­ла за­кон­чить это де­ло. Офи­ци­аль­ный про­ект ма­ни­фе­ста  так  и  не  был об­на­ро­до­ван, а без не­го за­ве­ща­ние ос­та­ва­лось про­стым  по­же­ла­ни­ем, ко­то­рое не мог­ло иметь ни­ка­кой си­лы по смер­ти го­су­да­ры­ни.

  Не­смот­ря на то, что Па­вел всю жизнь   ждал  ве­ли­кой  пе­ре­ме­ны  в сво­ей судь­бе, весть о  ней  за­ста­ла  его  врас­плох.  В  три  ча­са по­по­луд­ни 5 но­яб­ря 1796 го­да он на­хо­дил­ся в Гат­чи­не на мель­ни­це и пил ко­фе. Вне­зап­но при­бе­жав­ший во всю прыть слу­га воз­вес­тил ему о при­ез­де Ни­ко­лая Зу­бо­ва. Ве­ли­кий  князь  страш­но  по­блед­нел.  Этот мрач­ный ги­гант, брат по­след­не­го фа­во­ри­та Ека­те­ри­ны, мог  прие­хать толь­ко  с  вра­ж­деб­ны­ми  на­ме­ре­ния­ми.  «Мы  по­гиб­ли,    до­ро­гая!» - про­шеп­тал Па­вел на ухо же­не. Од­на­ко Зу­бов, ед­ва вой­дя в  ком­на­ту, бро­сил­ся на ко­ле­ни пе­ред Пав­лом, и та­ким  об­ра­зом  ве­ли­кий  князь по­нял, что его дол­гое ожи­да­ние по­до­шло к кон­цу. Павел  от­пра­вил­ся в Пе­тер­бург и явил­ся в Зим­ний дво­рец, ко­гда  го­су­да­ры­ня  бы­ла  еще  жи­ва.  Он  уст­ро­ил­ся  в   ка­би­не­те, при­ле­гаю­щем к  той  ком­на­те,  где  ле­жа­ла  его  мать,  и  за­нял­ся раз­бо­ром ее бу­маг. По наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ной вер­сии Без­бо­род­ко и Зу­бов мол­ча об­ра­ти­ли вни­ма­ние на­след­ни­ка на  ка­кой-то  кон­верт, пе­ре­вя­зан­ный чер­ной лен­точ­кой. Па­вел,  не  чи­тая,  бро­сил  его  в ка­мин. Это бы­ло за­ве­ща­ние Ека­те­ри­ны.

  Ус­по­ко­ив­шись, та­ким об­ра­зом, на­счет проч­но­сти  сво­его  по­ло­же­ния, Па­вел стал до­жи­дать­ся кон­чи­ны ма­те­ри (она умер­ла лишь  на  дру­гой день око­ло де­ся­ти ут­ра). Ед­ва ро­ко­вая весть  бы­ла  объ­яв­ле­на,  он при­звал  к  се­бе  Арак­чее­ва,  под­вел  его  к   Алек­сан­д­ру,    уже пе­ре­одев­ше­му­ся в гат­чин­ский мун­дир прус­ско­го об­раз­ца, со­еди­нил их ру­ки и ска­зал: «По­мо­гай­те мне!» Те уже зна­ли, что на­до де­лать.  Ни­ко­гда еще в Рос­сии на­ча­ло но­во­го цар­ст­во­ва­ния так  ра­зи­тель­но не от­ли­ча­лось от пре­ды­ду­ще­го. «Все пе­ре­ме­ни­лось мень­ше, чем че­рез день, - вспо­ми­нал князь Чар­то­рый­ский, - кос­тю­мы, ли­ца,  на­руж­ность, по­ход­ка, за­ня­тия».  Ут­ром  7  но­яб­ря,  до  по­луд­ня,  двор  ка­зал­ся со­вер­шен­но но­вым. «Весь блеск, вся ве­ли­ча­вость и  важ­ность  дво­ра ис­чез­ли, - пишет дру­гой со­вре­мен­ник. - Вез­де поя­ви­лись  сол­да­ты с ружь­я­ми. Зна­ме­ни­тей­шие осо­бы, пер­во­сте­пен­ные чи­нов­ни­ки  стоя­ли с по­ник­шею го­ло­вой  не­при­мет­ные  в  тол­пе  на­род­ной.  Вме­сто  них не­зна­ко­мые лю­ди при­хо­ди­ли, ухо­ди­ли,  бе­га­ли,  по­ве­ле­ва­ли... Дво­рец был об­ра­щен в кар­дер­гар­дию. Вез­де стук офи­цер­ских са­пог, бря­ца­ние шпор». Алек­сандр  был  объ­яв­лен  на­след­ни­ком  пре­сто­ла  и  во­ен­ным гу­бер­на­то­ром Пе­тер­бур­га. Ут­ром то­го же дня  Па­вел  при­нял  пер­вый вах­тпа­рад Из­май­лов­ско­го пол­ка. Во  вре­мя  це­ре­мо­ни­аль­но­го  мар­ша бы­ло  вид­но,  как  он  во­ро­чал  гла­за­ми,  на­ду­вал  ще­ки,  по­жи­мал пле­ча­ми, то­пал но­гой, что­бы по­ка­зать свое не­удо­воль­ст­вие.

  В то же вре­мя, по  сви­де­тель­ст­ву  Саб­лу­ко­ва,  сто­ли­ца  вне­зап­но при­ня­ла «вид не­мец­ко­го го­ро­да, су­ще­ст­во­вав­ше­го два или  три  ве­ка на­зад».  Алек­сандр  вме­сте  с  Арак­чее­вым    уже    рас­по­ря­ди­лись рас­ста­вить по ули­цам ка­ра­уль­ные  буд­ки,  вы­кра­шен­ные  в  прус­ские цве­та, бе­лый и чер­ный, и ста­ви­ли в них ча­со­вых. Как  это  не­дав­но бы­ло в Гат­чи­не, по­ли­цей­ские сно­ва­ли по ули­цам, сры­ва­ли с про­хо­жих круг­лые шля­пы и раз­ры­ва­ли  их  на  кус­ки,  сре­за­ли  по­лы  фра­ков, сюр­ту­ков и ши­не­лей.  Прие­хав на Ца­ри­цын луг, Па­вел три­ж­ды  объ­е­хал  во­круг  Опер­но­го те­ат­ра и, встав пе­ред глав­ным  вхо­дом,  про­кри­чал  сво­им  обыч­ным хри­п­ло-си­п­ло­ва­тым го­ло­сом ге­не­ра­лу Ар­ха­ро­ву:  «Ни­ко­лай  Пет­ро­вич! Что­бы те­ат­ра, су­дарь, не бы­ло». К ве­че­ру те­атр уже был ра­зо­бран.

  10 но­яб­ря в го­род це­ре­мо­ни­аль­ным мар­шем под визг флейт и гро­хот ба­ра­ба­нов гу­си­ным (прус­ским) ша­гом во­шли гат­чин­ские  вой­ска.  Это по­хо­ди­ло на вход ок­ку­па­ци­он­но­го кор­пу­са в за­вое­ван­ный  го­род.  Все гат­чин­цы бы­ли рас­пре­де­ле­ны по  гвар­дей­ским  пол­кам,  для  ко­то­рых от­ны­не долж­ны бы­ли слу­жить об­раз­цом. Сол­да­ты  в  сроч­ном  по­ряд­ке пе­ре­оде­ва­лись в гат­чин­ские мун­ди­ры с бук­ля­ми  и  ко­са­ми,  по­всю­ду бы­ла вве­де­на стро­жай­шая дис­ци­п­ли­на.

   Известно, что   недолгое  правление Павла  оставило по себе очень тягостное впечатление. Лю­бое  от­сту­п­ле­ние  от  пра­вил  стро­го  ка­ра­лось.  При­вык­шее  к срав­ни­тель­но мяг­ко­му по­ли­ти­че­ско­му ре­жи­му рус­ское  об­ще­ст­во  бы­ло шо­ки­ро­ва­но  ог­ром­ным  ко­ли­че­ст­вом  ссы­лок  и  аре­стов.    «Тот  страх,  в ко­то­ром мы здесь пре­бы­ва­ем, - пи­сал князь Ко­чу­бей  в  1799  го­ду, - нель­зя опи­сать. Все дро­жат... До­но­сы, вер­ные или лож­ные,  все­гда вы­слу­ши­ва­ют­ся. Кре­по­сти пе­ре­пол­не­ны жерт­ва­ми.  Чер­ная  ме­лан­хо­лия ох­ва­ти­ла всех лю­дей.  Ни­кто  не  зна­ет,  что  та­кое  раз­вле­че­ние. Оп­ла­ки­вать род­ст­вен­ни­ка - пре­сту­п­ле­ние. По­се­тить не­сча­ст­но­го дру­га зна­чит сде­лать­ся не­на­ви­ст­ным че­ло­ве­ком. Все му­ча­ют­ся  не­ве­ро­ят­ным об­ра­зом». 

 

                7. Стиль правления и образ жизни

Ока­зав­шись у вла­сти, Па­вел, как  и  пре­ж­де  в  Гат­чи­не,  хо­тел под­ра­жать Фрид­ри­ху II. Так же как и его  ку­мир, Па­вел ра­бо­тал в оди­но­че­ст­ве. Се­нат и Со­вет при  Вы­со­чай­шем  дво­ре ут­ра­ти­ли поч­ти вся­кое зна­че­ние. Рос­топ­чин пи­сал: «Го­су­дарь  ни  с кем не раз­го­ва­ри­ва­ет ни о се­бе, ни о сво­их де­лах.  Он  не вы­но­сит, чтоб  ему  о  них  го­во­ри­ли.    Он    при­ка­зы­ва­ет    и    тре­бу­ет бес­пре­ко­слов­но­го  ис­пол­не­ния».   

Обычно Павел вста­вал ме­ж­ду че­тырь­мя и  пя­тью  ча­са­ми  и  до  де­вя­ти ра­бо­та­ли в сво­ем ка­би­не­те, при­ни­мая  слу­жеб­ные  ра­пор­ты  и  да­вая ау­ди­ен­ции. За­тем он вы­ез­жал  вер­хом  в  со­про­во­ж­де­нии  од­но­го  из сво­их  сы­но­вей,  обык­но­вен­но  ве­ли­ко­го  кня­зя  Алек­сан­д­ра,   что­бы по­се­тить  ка­кое-ни­будь  уч­ре­ж­де­ние  или  ос­мот­реть  ра­бо­ты.    От один­на­дца­ти до две­на­дца­ти шел раз­вод, по­том за­ня­тия до  обе­да  на пла­цу. Им­пе­ра­тор лич­но от­да­вал  при­ка­зы,  при­ни­мал слу­жеб­ные ра­пор­ты и де­лал ос­мотр пол­кам. Он  ис­сле­до­вал  от­дель­но при­чес­ку ка­ж­до­го сол­да­та, из­ме­рял дли­ну кос, про­ве­рял ка­че­ст­во  и ко­ли­че­ст­во пуд­ры в во­ло­сах. Мас­сон пи­сал: «Он сле­дит за  учень­ем, ок­ру­жен­ный свои­ми сы­новь­я­ми и адъ­ю­тан­та­ми,  сту­ча  но­га­ми,  что­бы со­греть­ся, с не­по­кры­той и лы­сой го­ло­вой, с вздер­ну­тым но­сом, од­ну ру­ку за­ло­жив за спи­ну, - как  тот  ве­ли­кий  че­ло­век,  -  а  дру­гой под­ни­мая и опус­кая в такт пал­ку, он от­би­ва­ет шаг: раз, два!  раз, два! и соз­да­ет се­бе сла­ву тем,  что  все  это  де­ла­ет  без  шу­бы, не­взи­рая на пят­на­дцать или два­дцать  гра­ду­сов  мо­ро­за».  Шу­бы  не раз­ре­ша­лось  оде­вать  да­же   ста­рым,    стра­даю­щим    рев­ма­тиз­мом ге­не­ра­лам.

  Обе­дал Па­вел ров­но в час.  Стол  на­кры­вал­ся  толь­ко  на  во­семь при­бо­ров. По­сле ко­рот­ко­го  от­ды­ха  сле­до­вал  но­вый  объ­езд  и опять  за­ня­тия  от  че­ты­рех  до  се­ми  ча­сов,  по­том    со­би­рал­ся при­двор­ный кру­жок. Го­су­дарь час­то за­став­лял се­бя  по­дол­гу  ждать, но сам не до­пус­кал, что­бы бы­ли за­по­здав­шие. При его по­яв­ле­нии ему по­да­ва­ли спи­сок при­сут­ст­вую­щих, и  он  ка­ран­да­шом  от­ме­чал  име­на тех, ко­го же­лал ос­та­вить ужи­нать. Ино­гда, об­хо­дя со­брав­ших­ся,  он об­ра­щал­ся к не­ко­то­рым ли­цам, но раз­го­во­ры  ме­ж­ду  при­сут­ст­вую­щи­ми бы­ли за­пре­ще­ны.  В тот мо­мент, ко­гда  ча­сы  би­ли  де­вять,  от­кры­ва­лась  дверь  в сто­ло­вую. Го­су­дарь вхо­дил пер­вый, по­дав  ино­гда,  но  не  все­гда, ру­ку го­су­да­ры­не. Бро­сая во­круг се­бя не­из­мен­но  су­ро­вые,  а  час­то гнев­ные взгля­ды, он рез­ким дви­же­ни­ем пе­ре­да­вал пер­чат­ки  и  шля­пу де­жур­но­му па­жу, ко­то­рый дол­жен  был  их  при­нять. 

Он  са­дил­ся  в се­ре­ди­не сто­ла, имея по пра­вую ру­ку го­су­да­ры­ню, а по ле­вую сво­его стар­ше­го сы­на. В этот мо­мент  при­каз  о  мол­ча­нии  от­ме­нял­ся,  но ни­кто не смел этим вос­поль­зо­вать­ся, кро­ме  как  для  то­го,  что­бы от­ве­тить им­пе­ра­то­ру, ко­то­рый обык­но­вен­но об­ра­щал­ся толь­ко к  сы­ну или  гра­фу  Стро­га­но­ву  и  раз­го­ва­ри­вал  с  ни­ми  в   при­сут­ст­вии без­молв­ных гос­тей. Ча­ще все­го, ме­ж­ду едой, он ог­ра­ни­чи­вал­ся  тем, что об­во­дил во­круг сто­ла гла­за­ми, ис­сле­дуя ли­ца и  за­ме­чая  по­зы.  По­сле ужи­на,  ес­ли  Па­вел  бы­вал  в  хо­ро­шем  рас­по­ло­же­нии,  он за­бав­лял­ся тем, что  раз­бра­сы­вал  по  уг­лам  ком­на­ты  де­серт  со сто­ла, пи­рож­ные  и  сла­до­сти,  ко­то­рые  ста­ра­лись  пой­мать  па­жи, пе­ре­би­вая друг у дру­га луч­шие кус­ки. В де­сять ча­сов  ве­че­ра  день кон­чал­ся, и им­пе­ра­тор уда­лял­ся к се­бе.

  Край­не мно­го­чис­лен­ный при  Ека­те­ри­не  при­двор­ный  пер­со­нал  был те­перь  очень  со­кра­щен  и  ог­ра­ни­чен.  Да­же  на  боль­шие  прие­мы до­пус­ка­лись лишь чи­ны пя­ти пер­вых клас­сов. В  этом  тес­ном  кру­гу Па­вел, од­на­ко, не  до­пус­кал  ни­ка­кой  ин­тим­но­сти.  Он  ни­че­го  не ос­та­вил от изящ­ных ве­че­ров Эр­ми­та­жа, где, из­го­няя вся­кий  эти­кет, Ека­те­ри­на  от­ды­ха­ла  от  утом­ле­ния  вла­стью  и  це­ре­мо­ниа­лом.  Он со­хра­нил эти со­б­ра­ния, но, как пи­са­ла гра­фи­ня Го­ло­ви­на: «Это бы­ло бле­стя­щее сбо­ри­ще во­ен­ных и штат­ских, со­блю­дав­ших  в  при­сут­ст­вии го­су­да­ря стро­гий ба­таль­он­ный  ус­тав». Да­же на да­че Па­вел не тер­пел ни­ка­ких по­слаб­ле­ний.  В  Пав­лов­ске или Гат­чи­не ус­тав пред­пи­сы­вал час­тые про­гул­ки вер­хом,  в  ко­то­рых долж­ны бы­ли при­ни­мать уча­стие им­пе­рат­ри­ца и да­мы ее сви­ты. Но эти раз­вле­че­ния уст­раи­ва­лись как по­хо­рон­ные ше­ст­вия  или  эс­кад­рон­ные уче­ния: друг за друж­кой, по­пар­но, при пол­ном мол­ча­нии.  Не­че­го и го­во­рить, что, по­став­лен­ная на та­кую но­гу,  при­двор­ная жизнь, бы­ла ужас­но скуч­ной.   Она несколько оживилась лишь после того, как при дворе явилась новая фаворитка -   красавица  Анна Лопухина, выданная   императором за князя Гагарина.

    В  по­ко­ях  Зим­не­го  двор­ца им­пе­ра­тор ни­ко­гда не чув­ст­во­вал се­бя на­деж­но ук­ры­тым от воз­мож­ных за­го­во­ров и по­ку­ше­ний. По­это­му, взой­дя на трон,  он  при­сту­пил  к со­ору­же­нию    сво­его    соб­ст­вен­но­го зам­ка,    по­лу­чив­ше­го     на­зва­ние Ми­хай­лов­ско­го.  Но­вый  дво­рец  стро­ил­ся  с    ли­хо­ра­доч­ной бы­ст­ро­той. За­ло­жен­ный в фев­ра­ле 1797 го­да, он был ос­вя­щен  уже  в но­яб­ре 1800 го­да.  План зда­ния со­чи­нил  ма­сон  Ба­же­нов,  а воз­двиг дво­рец ар­хи­тек­тор Брен­на. Им­пе­ра­тор деятельно вли­ял  на  тру­ды зод­чих. Ис­пол­нен­ный в сти­ле  ба­рок­ко,  за­мок  был  по­лон  не­ожи­дан­ной  си­лы  и  су­ро­вой кра­со­ты. От го­ро­да его от­де­ля­ли луг и рвы. Во­круг  зам­ка  рас­став­ле­ны  бы­ли   мно­го­чис­лен­ные    гар­ни­зо­ны. Воо­ру­жен­ные по­сты  за­ни­ма­ли  все  вы­хо­ды  и  на­блю­да­ли  за  все­ми ок­ре­ст­но­стя­ми. Толь­ко  два  раза  в  день  че­рез  ров  опус­ка­лись подъ­ем­ные мос­ты для при­ня­тия поч­ты. Мно­же­ст­во  тем­ных  пе­ре­хо­дов, по­тай­ных ле­ст­ниц, за­мас­ки­ро­ван­ных две­рей бы­ло уст­рое­но для  то­го, что­бы ус­кольз­нуть от за­го­вор­щи­ков и убийц,  ес­ли  они  не­ожи­дан­но поя­вят­ся во внут­рен­них  по­ко­ях.  В  кон­це  на­хо­ди­лись  ка­би­нет  и спаль­ня им­пе­ра­то­ра. Здесь стоя­ла ста­туя Фрид­ри­ха II,  а  над уз­кой по­ход­ной кро­ва­тью ви­сел «Ан­гел» Гви­до Ре­ни. Все про­чее бы­ло су­хо, как в ке­лье. Рос­ко­шен был толь­ко пись­мен­ный  стол,  ко­то­рый по­ко­ил­ся на ко­ни­че­ских ко­лон­нах из сло­но­вой  кос­ти  с  брон­зо­вы­ми на­ко­неч­ни­ка­ми. В спаль­не  бы­ло  не­сколь­ко  две­рей.  Од­на,  вско­ре за­пер­тая  Пав­лом  на­глу­хо,  ве­ла  в  по­кои  им­пе­рат­ри­цы.  Бы­ла  и по­тай­ная дверь, за ко­то­рой скры­ва­лась вин­то­вая ле­ст­ни­ца: она ве­ла в по­кои кня­ги­ни Га­га­ри­ной.

 

                8. Заговор и убийство

Па­вел на­де­ял­ся за сте­на­ми и  рва­ми  ук­рыть­ся  от  не­ве­до­мой опас­но­сти, ме­ж­ду тем как опас­ность эта уже да­но бы­ла  внут­ри  его до­ма  и  его  се­мьи. Са­мые  близ­кие  ему  лю­ди,  вклю­чая  стар­шего сы­на, бы­ли во­вле­че­ны в за­го­вор с це­лью  его  свер­же­ния.  А  во гла­ве все­го пред­при­ятия  сто­ял  один  из  наи­бо­лее  до­ве­рен­ных  и близ­ких к им­пе­ра­то­ру лю­дей – петербургский губернатор граф Па­лен.

С  фев­ра­ля  до  мар­та  1801  го­да  чис­ло  за­го­вор­щи­ков   бы­ст­ро воз­рас­та­ло. Как обыч­но, сре­ди них бы­ло мно­го  гвар­дей­цев,  в  том чис­ле  ко­ман­дир  Се­ме­нов­ско­го  пол­ка    Де­пре­ра­до­вич,    ко­ман­дир Пре­об­ра­жен­ско­го пол­ка Та­лы­зин, ко­ман­дир  Ка­ва­лер­гард­ско­го  полка Ува­ров. Слу­хи о гря­ду­щем пе­ре­во­ро­те полз­ли по Пе­тер­бур­гу  за­дол­го до его осу­ще­ст­в­ле­ния.  Па­вел ­чув­ст­во­вал что-то не­лад­ное,  но  не  мог  уже  от­ли­чить ре­аль­ную опас­но­сть от смут­ных  стра­хов,  пре­сле­до­вав­ших  его  всю жизнь. 9 марта император завёл с Паленом разговор о готовящемся на  него покушении и говорил так уверенно, что Пален смутился.  Он отвечал, что заговор,  к которому причастны императрица   и великие князья, действительно зреет, но ему, Палену, известно  обо всём,  так что скоро  все преступники будут  схвачены.  Павел одобрил все действия губернатора.

  В вос­кре­се­нье 10-го мар­та в Ми­хай­лов­ском зам­ке  был  кон­церт  и ужин. Па­вел на­хо­дил­ся в  са­мом  худ­шем  сво­ем  на­строе­нии.  Ме­ж­ду кон­цер­том  и  ужи­ном  он  уда­лил­ся  по  сво­ему  обык­но­ве­нию,    а вер­нув­шись, ос­та­но­вил­ся про­тив го­су­да­ры­ни  и  ус­та­вил­ся  на  нее, на­смеш­ли­во улы­ба­ясь, скре­стив ру­ки и тя­же­ло ды­ша. Это  слу­жи­ло  у не­го обык­но­вен­но при­зна­ком гне­ва. То­же са­мое  он  про­де­лал  по­том пе­ред обо­и­ми стар­ши­ми сы­новь­я­ми. На­ко­нец Па­вел по­до­шел к  Па­ле­ну, ска­зал ему на ухо не­сколь­ко слов и вы­шел в сто­ло­вую. По­сле  ужи­на им­пе­рат­ри­ца и ве­ли­кие кня­зья  хо­те­ли  по­бла­го­да­рить  го­су­да­ря  по рус­ско­му обы­чаю. Он от­толк­нул их и  бы­ст­ро  про­шел  к  се­бе.  Все ра­зо­шлись глу­бо­ко взвол­но­ван­ные.

  11 марта на­строе­ние императора за­мет­но улуч­ши­лось. За весь день Па­вел ни ра­зу не вы­шел из се­бя, не сде­лал  ни  од­но­го  взы­ска­ния.  Он  был ве­сел, лю­бе­зен и да­же лас­ков со сво­им ма­лень­ким  сы­ном  Ни­ко­ла­ем. Но это бы­ло, как ка­жет­ся, за­ти­шье пе­ред бу­рей.  Имен­но  11  мар­та Па­вел под­верг до­маш­не­му аре­сту обо­их стар­ших сы­но­вей.  Однако за  ужи­ном  Алек­сандр  и  Кон­стан­тин  на­хо­ди­лись  в   чис­ле при­гла­шен­ных. Па­вел был ве­сел  и  раз­го­вор­чив.  В  этот  ве­чер  в пер­вый раз  упот­реб­лял­ся  фар­фо­ро­вый  сер­виз,  ук­ра­шен­ный  ви­да­ми Ми­хай­лов­ско­го зам­ка,  и  Па­вел  вы­ра­жал  по  это­му  по­во­ду  чис­то дет­скую ра­дость. Он це­ло­вал та­рел­ки и го­во­рил, что ни­ко­гда еще не пе­ре­жи­вал та­ких сча­ст­ли­вых ми­нут. По­дой­дя к од­но­му из зер­кал (оно бы­ло оте­че­ст­вен­ное,  пло­хо­го  ка­че­ст­ва  и  ис­ка­жа­ло  изо­бра­же­ние) им­пе­ра­тор на­шел очень за­бав­ным, что ви­дит в нем се­бя со свер­ну­той ше­ей. Пе­ред ухо­дом в спаль­ню он пе­ре­стал  сме­ять­ся  и  не­ожи­дан­но ска­зал: «Че­му быть, то­му не ми­но­вать».  Это  бы­ли  буд­то  бы  его по­след­ние сло­ва.

В де­сять с чет­вер­тью Па­вел  вне­зап­но  для  всех  сме­нил  ка­ра­ул зам­ка: он от­пра­вил в  ка­зар­мы  кон­но­гвар­дей­цев,  а  на  их  ме­сто по­ста­вил се­ме­нов­цев и  пре­об­ра­жен­цев.  До 11 ве­че­ра Па­вел  на­хо­дил­ся  в  по­ко­ях  кня­ги­ни  Га­га­ри­ной  и на­пи­сал по­след­нее пись­мо – он сме­стил с  по­ста  во­ен­но­го  ми­ни­ст­ра Ли­ве­на,  на­зна­чив  на  его  ме­сто  кня­зя  Га­га­ри­на,  му­жа   сво­ей фа­во­рит­ки.

  От­пра­вив­шись в свою спаль­ню, Па­вел за­снул и  был  раз­бу­жен  уже глу­бо­кой но­чью шу­мом, ко­то­рый про­из­ве­ли за­го­вор­щи­ки,  во­рвав­шие­ся в его ка­би­нет, на­хо­див­ший­ся за две­рью. Па­вел вско­чил с по­сте­ли  и спря­тал­ся за эк­ра­ном, слу­жив­шим днем шир­мой для его кро­ва­ти.  Уви­дав, что по­стель им­пе­ра­то­ра пус­та,  за­го­вор­щи­ки  ис­пу­га­лись: они по­ду­ма­ли, что тот ка­ким-то об­ра­зом ус­пел бе­жать.  Но  в  этот мо­мент кто-то за­ме­тил но­ги  го­су­да­ря,  вы­став­ляв­шие­ся  из-за  его убе­жи­ща. Об­на­жив шпа­ги, Пла­тон Зу­бов и Беннигсен по­до­шли  пря­мо  к Пав­лу и объ­я­ви­ли, что он аре­сто­ван.

  По сви­де­тель­ст­ву Беннигсена, Па­вел  буд­то  бы  спро­сил:  «Что  я сде­лал?»  Пла­тон  Зу­бов  стал  под­со­вы­вать  им­пе­ра­то­ру    за­ра­нее за­го­тов­лен­ный ма­ни­фест об от­ре­че­нии в поль­зу Алек­сан­д­ра. Но Па­вел от­ка­зал­ся его под­пи­сы­вать. Тол­кая  друг  дру­га,  офи­це­ры  ок­ру­жи­ли им­пе­ра­то­ра. По  од­ной  вер­сии  Па­вел,  ос­ту­пив­шись,  упал  сам  и уда­рил­ся лбом об ост­рый угол сто­ла, по дру­гой - его уда­рил в ви­сок зо­ло­той та­ба­кер­кой ги­гант Ни­ко­лай Зу­бов. Так или ина­че,  го­су­дарь ока­зал­ся на  по­лу  и  стал  гром­ко  кри­чать.  Тол­па  за­го­вор­щи­ков на­ки­ну­лась на не­го и осы­па­ла гра­дом уда­ров -  в  ход  бы­ли  пу­ще­ны ку­ла­ки и са­по­ги со шпо­ра­ми.  В  тес­но­те  и  дав­ке  ни­кто  не  мог на­нес­ти силь­но­го уда­ра,  и  Па­вел  про­дол­жал  от­ча­ян­но  звать  на по­мощь. На­ко­нец князь Яш­виль на па­ру с Ман­су­ро­вым на­ки­нул ему  на шею чей-то шарф. Па­вел про­дол­жал от­ча­ян­но за­щи­щать­ся. Он  за­су­нул ру­ку ме­ж­ду ше­ей и шар­фом и дер­жал ее так креп­ко, что ни­кто не мог ее вы­та­щить. «То­гда ка­кой-то из­верг, - пи­шет Ко­це­бу, - взял его  за са­мые чув­ст­ви­тель­ные час­ти те­ла и стис­нул их. Боль за­ста­ви­ла  его от­вес­ти ру­ку, и шарф был за­тя­нут...»  Толь­ко по­сле то­го, как не­сча­ст­ный пе­ре­стал  ды­шать,  в  ком­на­ту во­шел граф Па­лен. Убе­див­шись, что Па­вел мертв,  он  от­пра­вил­ся  к Алек­сан­д­ру с из­ве­ще­ни­ем, что на­сту­пи­ла по­ра его цар­ст­во­ва­ния.

Конспекты по истории России http://proza.ru/2020/07/17/522