Начну с того, что напишу то же самое, но немного другими словами. Например так: «Мне сегодня туда воткнули. И, что не менее важно, там и оставили. И это горит. Ощущение близкое к впечатлению…» Далее неразборчиво. Что-то абсолютно безличное. Типа: «Если это помещение, то в нем неминуемо должны быть щели. Помещение не может быть без щелей. А если существуют щели, то из них обязательно должно что-нибудь сочиться. По-моему любая щель для того только и существует, чтобы из нее что-нибудь сочилось. В данном случае пусть это будет нечто липкое и прозрачное, хотя и не обязательно. В углу мы посадим аккомпаниатора. Согласно творческому замыслу он будет усердно выдавливать из своего многофункционального инструмента звукоподобные сгустки. Центром повествования изберем некоторое тело. Оно будет белое и гладкое. Нет, лучше бритое до голубизны. Да, точно, это будет бритое-до-голубизны-некогда-лохматое тело, по поверхности которого легким ностальгическим вздрагиванием пробегают редкие воспоминания той недалекой поры, когда происходящее наяву выдавало себя неравномерностью дыхания, будто кто-то забрался под одеяло и делает вид, что спит, хотя на самом деле воображает, что он – камень, причем как минимум краеугольный, хотя… и в этом случае, как говориться выбирать не приходится…»
Дальше не будем. Начнем с начала. Начало – самое сложное, особенно когда не знаешь, что будет потом. Любое начало кажется тусклым и никчемным, пока не подкреплено продолжением. В идеале начинать надо с продолжения, но ведь тогда продолжение тоже надо с чего-то начинать. Главное – не останавливаться. Иначе можно передумать. Продолжая, обнаруживаем…
Рука (мужская, крупная, левая) втиснута в резиновую медицинскую перчатку. Четыре пальца согнуты, один (кажется средний) оттопырен - Неполноценный Кулак. Другая рука (мужская, крупная, правая) намыливает оттопыренный (кажется средний) палец кусочком некачественного банного мыла. Обладатель вышеизложенных рук в хорошем настроении. Он много и удачно шутит. Присутствующие реагируют. Их небольшое количество. Приблизительно пять. Четыре м. и одна ж., правда не очень симпатичная. Я лежу на кушетке за казенном ширмой и думаю о своем. Кушетка неудобная, ноги находятся на уровне головы и поэтому хочется слегка приподняться или хотя бы подложить под голову руку. В силу данного обстоятельства чувствую я себя не совсем уверенно, постоянно ерзаю и волнуюсь. Между тем меня только что ощупывали. Вернее мой живот (он у меня белый и плоский). Но это не главное. Главное впереди. Например завтра я буду щепочкой набирать свой кал в коробок от спичек (это интересно), а когда войду в совершенно другую комнату, то на столе увижу десятка полтора разнокалиберных баночек с неодинаковым количеством внутренней жидкости, под каждую из которых подсунута сопроводительная бумажка с блеклой надписью «Исследование мочи».
Дураку понятно, что у меня задрана кверху рубашка и приспущены штаны, таким образом оголена средняя часть туловища, но в данный момент нас естественно интересует низ, то есть жопа. Хотя какая у меня жопа, не жопа, а одно название. Малюсенькая такая попка. Ни ягодиц, ни бедер. Дырочка и все. Но стоит в нее засунуть одну штучку, как все преображается. У меня она есть, эта штучка. Я ее называю ***к., хотя к мужскому половому органу она никакого отношения не имеет. И вообще она женского рода. Но мертвая, то есть неорганического происхождения. Настоящая Деталь. Деталь от моей попки. Мне повезло, что я ее достал. У остальных такой детали нет, и они бедные мучаются, причем иногда довольно сильно. Особенно по вечерам, когда нужно подойти к кабинету и ждать вызова. Они так и делают. Бедолаги. Инструкцию не читали? Там же черным по белому написано: «Дерни за веревочку – дверь и откроется».
В прошлый раз, между прочим, именно так и было. Я еще в цирке работал. Номер у меня был свой – гвоздь сезона. Дохлый, надо сказать, был номер, но халява заводилась, что называется с пол-оборота. Стоило мне сложить губки бантиком, как у впередсмотрящих наворачивались слезы на глазах, и их пухлые мордашки светились от умиления. А когда я с упоением херувима переходил с легкого пасторального «фьюить» на ветхозаветное «ку-ку», зал вибрировал, как барышня перед оргазмом. И я не подводил. Это было что-то. Седовласые старцы исходили слюной от вожделения и с победным шипением исторгали струи горячей жидкости в свои многослойные штаны. А их оголтелые самочки пыхтели от удовольствия, кусками заглатывая густеющие ароматы, дрожали, дожевывая, и желали лажи.
Я же был Рыжий, без х. (понимаете?). То есть он у меня естественно был, но такой маленький, что никто не мог заметить. Я располагался в специальном креслице, и тут начиналось самое главное. Под барабанную дробь он начинал шевелиться и увеличивался прямо на глазах. Причем мне это абсолютно ничего не стоило. Я даже не напрягался. Он был артист и, питаясь энергией взглядов, устремлялся к великим высотам. Медленно и неуклонно, пошевеливаясь от внутренних пульсаций, слегка покачиваясь из стороны в сторону, он достигал такой величины, что я казался всего лишь жалким придатком этого великолепного чудовища. Иссиня-красный со вздутыми венами и буграми он производил неизгладимое впечатление. В эти минуты мне становилось страшно и я закрывал глаза. Наступал апофеоз представления. После нескольких ударов плетью, наносимых моей помощницей, он буквально зверел и сочился кровью, как раненый гладиатор. А она зализывала на нем раны и тут же наносила новые. Публика визжала от восторга. Надвигалась развязка, в которой эта неукротимая женщина отклоняла моего обезумевшего красавца от его естественно-перпендикулярного состояния, как бы оттягивала его, и затем, издавая триумфальное «БЗДЫНЬ!», резко отпускала. Наши с ним головы сходились в страшном ударе, после чего я уже не приходил в сознание. Меня попросту уносили…
Просыпаюсь я обычно от того, что очень хочется кушать. Жру все подряд. Не могу успокоиться, пока не напихаю свой желудок какой-нибудь дрянью. А когда он набит уже до предела, хочется чего-нибудь вкусненького. Девичью мочку например. Само собой разумеется – не проколотую. Невозможность удовлетворения распаляет желание, которое постепенно трансформируется в страсть. Становится не по себе, но умелые руки, изобретательность и трудолюбие помогают выжить. Я вспоминаю о том, что когда-то совсем недурно занимался плетением корзин, валянием валенок, бондарным и шорным ремеслами. В нашей организации немало умельцев, которые столярничают, слесарничают, вяжут и шьют, да мало ли еще что. Это хорошо. Но особенно хочется отметить Потеева Александра. Участник драмкружка, он большой любитель русской классики. Александр Николаевич с удовольствием читает со сцены стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Учит любить поэзию своего сына Рому. Стихи самого Потеева-старшего нередко публикуются в районной газете.
Но меня заинтересовала другая сторона жизни этого человека. У Александра Николаевича золотые руки. Его хобби - создавать поделки из подручных и, казалось бы, бросовых материалов. Несколько проволочек в умелых руках мастера превращаются в чудесную вазочку для цветов. Кусочек пенопласта в считанные минуты становится декоративным грибком. Много прекрасных вещиц, сделанных собственными руками, украшает квартиру Потеевых. Много игрушек смастерил старший Потев младшему. Александр Николаевич постоянный учстник выставок «Умелые руки». Вот такой это человек, щедро раздающий свой талант ближним…