глава четырнадцатая
« ВОЛКИ »
Возвратился гордый собой полицейский. Находку Холмса он, конечно, выдал за свою и теперь предвкушал по этому поводу поощрительные санкции в свой адрес.
- Там, в комнате, - Холмс кивнул в сторону подвала. – Не найдено больше ничего? Никакого оружия? Никаких других предметов?
Констебль отвечал отрицательно, а я вспомнил отброшенный Холмсом раскалённый металлический прут и уже начал было:
- Вы говорите о...? – но осёкся, потому что Холмс незаметно толкнул меня, чтобы я замолчал.
- Мы здесь всё осмотрели, – сказал он. – Кстати, кто поднял тревогу?
- Человек, случайно проходивший мимо. Заведение было уже закрыто – несколько пьяниц в зале – только и всего. На всякий случай их всех переписали, список у инспектора Грегсона.
- Что ж, я с ним познакомлюсь, - пообещал Холмс, и мы покинули «Голубое озеро».
Вонючий воздух порта показался мне амброзией после пожарища клуба содомитов.
- У нас ещё есть одно дело сегодня, - проговорил Холмс, с сомнением глядя на меня. – Вот не знаю, выдержите ли вы. У вас очень усталый вид, Уотсон.
- Нет, со мной всё в порядке, - соврал я.
- Нам придётся поехать почти на окраину города.
- Ну, что ж...
- Я имею в виду психиатрическую клинику для буйных. Тягостное зрелище, но... важный разговор. Я не смею настаивать, но мне бы очень хотелось, чтобы вы сопровождали меня, доктор.
- Тогда и говорить не о чем. Поедемте поскорее.
Экипаж с кучером Джаем, видимо, был ангажирован на весь день, но сам Джай воспринимал это, как должное. Мы забрались внутрь и поехали. Улицы, переулки сменяли друг друга, а мы всё ехали и ехали, ехали без конца. Постепенно стук колёс и покачивание убаюкали меня, я стал дремать, а потом провалился в сон.
- За вами спящим захватывающе интересно наблюдать, - услышал я.- Просыпайтесь, доктор, просыпайтесь – мы приехали.
Я сообразил, что успел уснуть очень крепко, и что Холмс безропотно взял на себя роль подушки, позволив мне прислониться к нему, да ещё обнял, придерживая и уберегая от тряски. Никому другому я не позволил бы этого, а если бы и позволил в беспамятстве, то был бы страшно смущён потом. Но Холмс... Я только улыбнулся, зевая и потягиваясь:
- Спасибо за созданные удобства, Холмс. Похоже, вы были правы – я устал. Но теперь уже лучше.
- Кстати, – он тронул мой лоб прохладной узкой ладонью, - у вас небольшой жар – вы знаете?
- Пустяки. Так куда мы приехали?
- Я ведь уже говорил. Здесь психиатрическая лечебница для особо буйных пациентов. Видите, какое пустынное место – ни единого жилья вокруг. Если бы не наш Джай, мы не нашли бы охотников везти нас сюда.
- А зачем мы здесь? – настороженно спросил я.- Что за разговор?
- Хотел бы познакомить вас с доктором Гичем.
- С доктором Гичем? – опешил я. – Холмс, вы хорошо себя чувствуете?
Он коротко всхохотнул:
- Что, вспомнили свои кураторские обязанности, доктор? Поздно. Вы упустили вашего подопечного сумасшедшего безвозвратно – теперь я командую парадом.
- Извините, Холмс, - пробормотал я, чувствуя в его смехе злую нотку. - Я только хотел сказать...
- Представьте себе, я догадался, что вы хотели сказать, - перебил он. – Ладно, идёмте.
Здание клиники окружал высокий и непроницаемый забор. Мы долго шли вдоль него, прежде чем оказались перед воротами, запертыми изнутри на внушительную щеколду – в щель я видел брус, шириной не меньше, чем в руку. Дверной колокольчик тоже больше напоминал соборный колокол. Прежде, чем позвонить в него, Холмс тронул меня за руку, а когда я повернулся к нему, сказал, серьёзно глядя в глаза.
- Доктор, у вас чистая душа. Это сразу видно. Вам может показаться страшно в этом месте, а я провёл здесь больше месяца. На всякий случай, помните об этом, если вы снова подумаете, что я бываю чуть злее, чем допустимо, когда речь заходит о психиатрах или бароне Лейденберге с его новой баронессой.
- Вы что, мысли, что ли, читаете? – смущённо пробормотал я.
- Иногда немножко, - улыбнулся он. - Особенно на таком выразительном лице, как ваше. Кстати, хотел вас спросить: что вы думаете, всё-таки – сумасшедший я или нет? Мы больше как-то не поднимали этого вопроса, а? – он смотрел на меня с насмешкой, но испытующе.
- Холмс, - проговорил я, вздохнув. – Какое теперь, собственно, имеет значение, сумасшедший вы или нет! Игра идёт по своим правилам. Я – её участник, вы – тем более...
Холмс опустил голову и как-то странно усмехнулся:
- Вот, значит, как... Ну что ж... Это тоже ответ.
- Вы обиделись? – испугался я.
- На вас? – удивился он. – Ну что вы! Но давайте займёмся тем, для чего мы здесь, - и позвонил.
Довольно долгое время не было слышно ни звука. Наконец, чьи-то медленные шаги приблизились к воротам с внутренней стороны. У меня появилось неприятное ощущение, будто меня кто-то пристально разглядывает.
- Что вам нужно? – наконец, спросил голос, принадлежавший, по-видимому, отчаянному курильщику.
- Повидать доктора Гича, - сказал Холмс. – С помыруничеем госотпонади роуорна.
- Что-что? – немного ошалел страж ворот.
- Я говорю, у нас важное дело, - чуть повысил голос Холмс.- Нам нужен доктор Гич. Он здесь сейчас?
Некоторое время привратник раздумывал, но потом я услышал шум отодвигаемого засова. Недюжинная сила понадобилась, чтобы его сдвинуть. Наконец, створка ворот со скрипом отъехала. Я увидел, что человек, открывший нам, ростом выше шести футов и очень широк в плечах. У него было неприятное порочное лицо, а одежда напоминала тот наряд, в котором препарировал трупы Мэртон.
- Хорошо, проходите, - позволил он. – Доктор Гич в своём кабинете. Центральный вход, направо по коридору, четвёртая по счёту дверь.
Мы пересекли заросший неухоженный двор и оказались перед тяжёлой дверью, которую Холмс с усилием отворил и пропустил меня вперёд. Узкий коридор, выкрашенный мрачной коричневой краской, высокие двери, масляные светильники.
- Здесь не слишком весело, - невольно понижая голос, проговорил я.
- Здесь страшно,- совсем тихо сказал Холмс. Это прозвучало, как сдержанное откровение, и я удивлённо посмотрел на него. Он был очень серьёзен: брови чуть сведены, в глазах сиреневый сумрак, а губы, напротив, расслаблены и приоткрылись, как у ребёнка перед плачем.
И в тот же миг чей-то безудержный звериный вой донёсся сквозь все перекрытия и стены – вой тоскливый, поразительной силы. Почти нечеловеческий. Я невольно вздрогнул, а Холмс стал бледнее молока.
- У каждого свои скелеты в шкафу, - тихо сказал я ему. – Я чуть не хлопнулся в обморок в «Озере», а вам, похоже, не по себе сейчас.
- Это буйный, - сказал Холмс каким-то странным, потусторонним, плывущим голосом. – Он впал в возбуждение, его сейчас будут усмирять. Вы знаете, доктор, как усмиряют здешнюю публику?
- Ну... я могу только догадываться...
- А я знаю наверняка, - сказал он и диковато засмеялся. В этот миг мне захотелось обнять его и успокоить, и защитить от тягостных воспоминаний. Я, должно быть, впервые – не с чьих-то слов, а сам - почувствовал тогда, какая хрупкая психика скрывается под слоем логики и рассудка Шерлока Холмса, как он уязвим, как в чём-то очень неприспособлен к жизни и как может порой нуждаться в защите.
Конечно, до объятий дело не дошло, но за руку я его тронул:
- Холмс, вы хотели видеть доктора Гича.
- Да-да, это здесь, - словно очнувшись, он тряхнул головой и торопливо постучал в нужную дверь, из-за которой немедленно откликнулся низкий глуховатый, но очень приятный голос:
- Да, пожалуйста! Это вы, Бэйкер?
- Нет, - сказал Холмс, отворяя дверь.
У стола в кресле сидел, удивлённо полуобернувшись к нам, мужчина лет сорока с пронзительными умными глазами. Никогда прежде я его не видел.
- Вы – доктор Гич? – ошеломлённо спросил я.
- Безусловно, - оторопело откликнулся хозяин кабинета. Он попытался встать, но зацепился ногой за ножку стола и чуть не упал. Холмс подхватил его и удержал.
- Тот самый известный психиатр, автор работ и... и...? – я всё ещё не мог до конца поверить своим глазам.
Холмс тихонько засмеялся и потрепал меня по плечу. Я обернулся к нему:
- Так вы наверняка знали?
Он продолжал смеяться – уже одними глазами.
- Почему же вы не сказали мне, что тот человек – никакой не доктор Гич?
- Не сказал? – удивился Холмс.- Разве?
- Ах, да, - пристыженно вспомнил я.- Вы мне сказали. Это я не поверил...
- Господа, - наконец, собрался вставить слово доктор Гич. – Может, объясните всё-таки, что происходит? Кто вы такие?
- Меня зовут Шерлок Холмс, - сказал Холмс. – Вы меня не знаете? А ведь я тут, у вас, лечился... Содержался, то есть... Лечите-то вы своеобразно...
- Психиатрия несовершенна, мистер Холмс, - живо откликнулся доктор Гич. – И методы нашего воздействия...
- Напоминают средневековую инквизицию, - подхватил Холмс, и я увидел, как по его скулам снова словно разливаются багровые чернила. – Я не забуду нескольких дней, проведённых здесь, до конца моего земного бытия. Не знаю уж, как выживают здесь те несчастные, которые содержатся годами.
- Вы не похожи на нашего клиента, - проговорил, хмурясь, доктор Гич. – Как вы попали к нам?
- По предписанию врачебного триумвирата, разумеется. Не сам напросился. Ладно, сейчас не об этом, доктор. Меня интересует некто Диомед. Вы его знаете? Он как будто бы служит у вас санитаром.
- Диомед? Да, знаю... необычная такая фамилия... Помню.
- Он сейчас здесь?
- Странно, что вы спросили. Он должен был быть сегодня. Вообще-то, работа у него немного своеобразная: он санитар-надомник - присматривает за пациентами, оставленными на попечение родных. Но сегодня должен был прийти, а не пришёл. Бэйкер искал его. Впрочем, возможно, он снова запил – есть у него такой грех.
- Жаль. Я должен непременно видеть его сегодня. Ну нет, так нет. А с Бейкером я мог бы поговорить?
- Пожалуйста. Он здесь.
В любезном сопровождении доктора Гича мы направились на верхний этаж – ещё менее приветливый, чем нижний. Здесь на узких, как бойницы, окнах были прочные решётки, а в спёртом воздухе стоял невыносимо-тяжёлый запах лежачих больных, за которыми никто толком не ухаживает. Время от времени из-за запертых дверей доносились их вопли, рыдания или назойливый безумный смех. Я заметил, что Холмс снова стал натянут и бледен, что звуки из палат душевнобольных заставляют его вздрагивать. И снова мне захотелось как-то успокоить его, но я совершенно не знал, как это можно сделать.
- Подождите здесь, я приведу Бэйкера, если он вам так уж нужен,- сказал, наконец, Гич и оставил нас в небольшом расширении коридора – здесь было чуть светлее и просторнее. Свет падал из небольшого высокорасположенного окна, пошире других. Я совсем уже было открыл рот, чтобы заговорить, как вдруг послышался приближающийся шум, возня, и мы увидели, как два дюжих мужчины в синей униформе тащат по коридору совершенно нагого отчаянно вырывающегося и кричащего молодого человека, чьё лицо отчего-то показалось мне смутно-знакомым. Его нездоровая серая кожа мокро блестела – не то от пота, не то от воды, глаза были расширены ужасом, запрокинув голову, он непрерывно выл, а конвоиры в озлоблении от столь яростного сопротивления пинали его ногами, чтобы заставить идти.
Всё возмутилось во мне от такого зрелища, и я уже открыл было рот, чтобы вмешаться, но Холмс с силой, причиняющей боль, сжал мою руку, явно требуя этим молчания. Тут я увидел нечто, ужаснувшее меня ещё больше – внутренняя часть бёдер пациента была вся перепачкана потёками нечистот и крови.
Безусловно, я бы всё равно заявил о себе, проигнорировав молчаливый приказ Холмса – так возмутила меня дикая сцена, но в следующий миг сам Холмс вдруг пресёк все мои попытки очень оригинальным способом – как-то странно коротко всхлипнул и обмяк, съехав спиной по стене, оказавшись таким образом сидящим на корточках. Я обернулся к нему: лицо белое, мокрое, голова запрокинута, глаза закачены под лоб, и ресницы мелко дрожат. Обморок. Вот-вот вовсе повалится на бок. Я поспешно подхватил его подмышки, встряхнул, стараясь привести в себя – он оказался неожиданно лёгким для своего роста – испуганно похлопал по щеке:
- Эй-эй! Вы что это? Холмс!
Он ещё мгновение обвисал, потом напрягся, высвободился из моих рук и, ещё не совсем придя в себя, что-то невнятно пробормотал вроде: «...самого себя... в искривлённом зеркале...»
- Холмс, вы в порядке?
Он виновато посмотрел на меня:
- Вы абсолютно правы, Уотсон, у каждого в шкафу найдётся свой особый скелет.
Чем-то леденящим повеяло на меня от его слов и особенно от больного виноватого тона.
- Послушайте, с вами правда всё нормально? На вас лица нет, - тревожно спросил я, но он нашёл в себе силы улыбнуться:
- Всё хорошо, всё хорошо... А вот и доктор Гич возвращается.
Лицо подходящего к нам Гича я бы счёл озадаченным.
- Нет Бэйкера, - проговорил он, хмурясь. – Странные дела творятся в датском королевстве... Его видели спешно выходящим из ворот полчаса назад. Очень расстроенным. Но он ничего мне не сказал, а это не в его правилах. Может быть, что-то случилось?
Лицо Холмса, только недавно бывшее бледным и растерянным, сделалось непроницаемым, как у индейца.
- Что ж, жаль, что мы впустую потратили время, - проговорил он бесстрастно. – Всего хорошего, доктор.
- Подождите, - удержал я его. – Доктор Гич, мы только что видели совершенно безобразную сцену бесчеловечного обращения ваших санитаров с пациентом...
Пальцы Холмса снова клещами сдавили мою руку, но я не обратил на них никакого внимания.
- Два типа тащили молодого человека, пиная его, как набитую ватой куклу. К тому же, насколько я могу судить, у него был разорван анус, а это кое о чём говорит, не так ли? Об уголовном преступлении, например... Надо вам заметить, что ещё общаясь с Диомедом..., - тут я взвизгнул и замолчал, потому что прежняя хватка моего спутника показалась мне в этот миг легчайшим прикосновением по сравнению с тем, как вдруг окрепли его пальцы теперь. На мгновение мне даже послышалось, что у меня в запястье что-то хрустнуло. От пронзительной боли перехватило дыхание и потемнело в глазах.
- Мой товарищ совершенно прав, доктор, - проговорил Холмс поспешно. – Отечественная психиатрическая помощь пока оставляет желать лучшего. Однако, нам страшно некогда. Нас не задержат на выходе, надеюсь? Вот и хорошо. До свидания, доктор Гич, - по-прежнему не выпуская моей руки, он потащил меня за собой по коридору, не давая ни вздохнуть, ни слово вставить, ни хоть притормозить. И только за углом коридора перехватил за шиворот и притянул к себе – глаза в глаза:
- Вы что же это, любезный доктор, шутить изволите? Нашли себе, чёрт, трибуну для общественных выступлений! – его узкое бледное лицо дышало яростью – мне показалось, что он может, пожалуй, ударить меня. А у меня правая рука повисла, как плеть – я её сейчас и поднять бы не смог. Должно быть, опасения мои как-то отразились на моём лице – Холмс опомнился и разжал пальцы. Ярость исчезла, уступив место лёгкой виноватости.
- Простите меня, - сказал он, чуть усмехнувшись. – Простите, я просто немного испугался за нас обоих. Видите ли, здесь подобные выступления небезопасны, и я не уверен, что этот милейший тип доктор Гич совсем непричастен...
Я молча непонимающе смотрел на него, машинально поглаживая онемевшее и немилосердно ноющее запястье. Он замолчал и снова чуть усмехнулся – на этот раз откровенно виновато:
- Я вам больно сделал? Простите...
- Больно? Да вы мне чуть руку не сломали! Однако, - не без восхищения добавил я, - в вас трудно на первый взгляд заподозрить такую силу. Пальцы у вас прямо железные.
- К сожалению, на всякую физическую силу найдётся большая, - ответил он всё ещё виновато. И тут же деловито скомандовал:
- Уходим, доктор, поскорее отсюда.
Нас, действительно, беспрепятственно выпустили из больничного двора, и я увидел, что уже сумерки. День прошёл.
Надо ещё раз заметить, что место, где помещалась лечебница, было пустынное и весьма заросшее. Мы шли вдоль забора дорожкой между двух рядов пожелтевшей, полуосыпавшейся акации. Я очень устал. Я чувствовал себя разбитым и больным. И когда Холмс взял меня под руку, благодарно оперся на него.
Вдруг он резко остановился, словно наткнулся на невидимое препятствие.
- Что случилось? – спросил я, ещё не понимая.
- Где Джай?
- Что-что?
- Наш возница. Мы оставляли его здесь. Где он? Его нет, - голос Холмса тревожно позванивал от явного страха. Я про себя усмехнулся – и это тот самый тип, который утверждал, будто кроме себя самого боится только одного человека на свете?
- Да полно, - проговорил я. – Он, может...
Закончить мне не удалось.
- Берегитесь! – крикнул Холмс, со всей силы пихнув меня в плечо. Я отлетел в сторону, выронив трость, успев только заметить краем глаза какое-то движение там, где мы только что находились. Кто-то хрипло ахнул, что-то звякнуло – всё это до того, как я успел обернуться и увидеть, что, собственно, происходит.
Нападавших было четверо. Серые плащи, прикрытые капюшонами лица, металлические прутья в руках, и у четвёртого – стальная цепь. Я зацарапал ослабевшими пальцами карман, стараясь достать оружие. Тот, что с цепью, двинулся ко мне, наматывая её на руку. Лица в густой тени я видеть не мог – только жёсткий выбритый подбородок.
«Это не уличные громилы, - подумал я с ужасом. – Это профессионалы». Холмс, чья трость явно уступала трём металлическим прутьям, отступая спиной от троих своих противников, вдруг с треском исчез в гуще кустов. Я перестал его видеть, а трое немедленно нырнули за ним, и по треску можно было только догадываться, что у них там происходит.
- Бегите! – вдруг услышал я нечеловеческий, искажённый ужасом вопль – почти визг. – Бегите направо! Там людная улица, там полиция! Спасайтесь!
Свистнула цепь. В каком-то невообразимом пируэте я ушёл от удара. Но револьвер при этом выпал из моей руки и отлетел в сторону, я оказался безоружным. «Что делать? – лихорадочно пытался я соображать, снова увёртываясь от цепи. - Послушаться совета Холмса и бежать? Холмса успеют убить до того, как я встречу полисмена. Эти господа, похоже, настроены весьма серьёзно. С другой стороны, если я просто составлю ему компанию, Холмсу едва ли будет легче в морге у Мэртона. Если бы мой противник хоть на миг перестал размахивать цепью, я смог бы подобрать револьвер». Подпрыгивая и уклоняясь от следующего замаха, я – бог знает как – сумел снова сунуть руку в карман и выхватил табакерку – единственный увесистый предмет, который ещё был у меня при себе. Размахнувшись коротко, но сильно, я метнул её в противника. Эффект превзошёл мои ожидания. Табакерка ударила его в переносицу, да ещё и раскрывшись от удара, щедро осыпала табаком. Ошеломлённый, он замер, а я, воспользовавшись мгновением замешательства, подхватил револьвер и сразу, от бедра, не целясь, выстрелил. Нападавший на меня тяжело рухнул, ломая акацию. Я толкнул его ногой, чтобы отодвинуть с пути и убедиться в том, что он, по крайней мере, не встанет тотчас же, и бросился на помощь к Холмсу.
Мой выстрел свалил ещё одного, не успевшего даже развернуться ко мне, третий и сам отступил, а четвёртый, как я увидел, уже лежит в сторонке, выбыв из игры прежде, чем мой револьвер в неё вступил.
Впрочем, вдоволь полюбоваться этой идиллической картиной мне не удалось – Холмс, пружиной выпрямившись, рванул меня за руку, хрипя:
- Бежим! Бежим! Скорее!
Он сильно хромал, но тащил меня за собой с маниакальной настойчивостью. Мы свернули куда-то, проломились сквозь кусты, свернули ещё, почти кубарем скатились в какой-то не то овраг, не то котлован, снова вскарабкались на его противоположный склон, перелезли через забор и оказались на чьём-то подстриженном газоне, где, наконец, Холмс выдохся и рухнул в пожухлую траву лицом вниз. Обо мне и говорить нечего – я почти ничего не соображал и не чувствовал своего тела, только из последних сил, задыхаясь, волокся, куда волокли.
Мы смогли заговорить только минут через пять.
- Вы целы? – спросил я, всё ещё лежащего ничком Холмса. – Что у вас с ногой?
- Перелома нет, раз я на неё опираюсь, - проворчал он себе в ладони искажённым от боли голосом.
- Вас ударили прутом?
- Да, и не раз. Вскользь, правда – я уворачивался. Не то мы бы тут с вами не разговаривали.
- Кто это был?
- О, я вижу проявление любопытства! – съехидничал он, так и не подняв головы. – У вас появились вопросы, а не только одни убеждения и побуждения!
- Кто это был? – не обращая внимания на его ехидство, настаивал я.
Холмс долго молчал, всё ещё тяжело дыша. Медленно перевернулся на спину. В темноте я не видел его лица – только слышал хриплое прерывающееся дыхание.
- Кто это был? – в третий раз настойчиво спросил я.
- Волки, - глухо ответил он, наконец.
Я вспомнил Лебрана.
- Волки?
- Люди Уоррона.
- Это те, что разговаривают на тарабарском языке?
- Да.
- А где мы сейчас?
- В парке у его дома.
- Что?! – я ошеломлённо подскочил на месте.
- Никому не придёт в голову, что мы будем скрываться от них именно здесь. А я должен передохнуть хоть немного. Вы, кстати, заметили, ваши жертвы живы или убиты наповал?
- Я старался не попасть в жизненно важные органы, - удручённо пробормотал я. – Хотя... не знаю... Всё это чертовски... неприятно.
- Нужно узнать наверняка, - сказал он. - И ещё узнать, что случилось с Джаем.
- Согласен, только это нужно не самим узнавать, а обратиться в полицию, - сказал я. – Бросьте играть в самодеятельность. Дело нешуточное. Вас могли убить уже сегодня. И не можете же вы всерьёз считать, что справитесь с тем, с чем государственная полиция не сможет справиться.
При моих словах Холмс резко сел. И когда он заговорил, в его голосе я почувствовал лёд.
- Если вы заметили, доктор, я с самого начала не шутил. Доверяя полиции больше, чем мне, вы совершаете ошибку, но, в конце-концов, любой человек волен совершать ошибки по своему усмотрению. Хорошо, упрямец. Отправляйтесь в полицию. Я с вами не пойду. Что смотрите? Ну, идите, идите..., – он, кажется, не на шутку разозлился на меня, а я не вполне понимал, чем заслужил такой-то уж гнев. – Идите, не медлите, только..., - он вдруг замолчал, словно поперхнулся, и молчал довольно долго, после чего энергично мотнул головой, а в голосе его зазвучали совершенно другие, отчаянные, интонации. – Нет, не ходите! Пожалуйста! Это опасно. Я не могу позволить, чтобы из-за моих амбиций... Лучше никуда не ходите, лучше забудьте совсем, принесите цветы на могилу брата и оставьте, оставьте всё это, пока... Послушайте, - вдруг спросил он. - Но вы узнали человека, которого пытались защитить перед Гичем?
Я смутился, не зная, что ответить. Мне ведь и в самом деле он показался знакомым.
- Мне показалось, что я его где-то видел, но...я не узнал.
- Вы его видели в морге госпиталя Мэрвиля, насколько я могу понимать, беседующим со мной, Мэртоном и Грегсоном. Это журналист Червиковер, и как вы совершенно справедливо заметили, судя по состоянию его ануса, он запутан в нашу историю по самые уши. Не так уж важно, где с ним сыграли в «гуся на вертеле», и что там было, «твёрденькое» или «мягонькое»...
- Червиковер? – ослабевшим голосом переспросил я, вспомнив пронзительно-зелёные глаза «Клевателя». – Боже мой! Что же с ним случилось? Он...он сошёл с ума?
- Не знаю. Не уверен. Но теперь, думаю, это, в любом случае, только вопрос времени.
- Но ведь это ужасно!
- Милый доктор, - терпеливо, но со сдерживаемым раздражением проговорил Холмс. – Сгоревшее «Озеро», избитый до полусмерти Лебран, трупы в Темзе, доктор Лей, сегодняшнее нападение, в ходе которого вам пришлось стрелять... или убить. Когда до вас, наконец, дойдёт, что всё это всерьёз, и настолько всерьёз, что в полицию обращаться так же безнадёжно, как и к господу Богу.
- Ну да, - хмыкнул я. – А вы, конечно, надеетесь справиться со всем в одиночку лучше господа Бога.
- А у меня есть существенный козырь, какого у полиции нет. – сказал Холмс.
- Это какой же?
- Независимость. Ни префект, ни Уоррон ничего не могут мне приказать.
- У Лебрана тоже была независимость. – сказал я.
- А я не утверждал, что меня нельзя убить, - беззаботно откликнулся Холмс. – Я лишь сказал, что меня нельзя заставить поступать не по моему.
- Даже если обойтись с вами, как с Червиковером?
Мне почему-то хотелось задевать и провоцировать его – возможно, из-за моей собственной растерянности. Безусловно, он это почувствовал.
- Не знаю. Да и никто, мне кажется, не может заранее знать глубину своего мужества, пока его не востребовали обстоятельства. Вы меня на хвастовство подбиваете, доктор, или уесть хотите? – и, видя, что я молчу, уже другим, деловитым тоном предложил: - Давайте лучше убираться отсюда.
Как бы ни было надёжно наше убежище, мы не можем провести в нём всю оставшуюся жизнь.
Мы поднялись на ноги, но Холмс после первого же шага охнул и чуть не упал – так, что ему пришлось ухватиться за моё плечо.
- Вот штука, - пробормотал он чуть ли не удивлённо. – Не могу идти. Очень больно.
- Что же делать? – растерялся я. – Понести вас?
- Понести? Да вы меня на голову ниже – шутите! Ладно, ничего, как-нибудь доковыляю. Но мне придётся сильно опираться на вас.
- Опирайтесь.
Я обхватил его за пояс, а он меня за плечи, навалившись значительной частью своего веса, и мы двинулись туда, откуда пришли. Холмс дышал коротко и сквозь зубы, а оступаясь, шёпотом ругался от боли, но не останавливался, пока мы не добрели до забора, представляющего собой кирпичную стену с металлическими прутьями по верху – футов пяти – пяти с половиной.
- А дальше как? – растерянно спросил я – мне что-то не казалось вероятным, что Холмс сможет с больной ногой взобраться на стену.
- Сплетите мне «стремя» из пальцев, - попросил он. – Понимаете, как?
- Понимаю, - я подставил сцепленные руки.- Так?
- Так.
Издав короткий придушенный вопль, он опёрся на «замок» из моих пальцев подошвой и буквально взлетел на стену. Протянул мне руку:
- Помочь?
Я ухватился за его цепкую кисть. И вдруг услышал:
- Эй! Кто там ещё? – и заливистый свист.
Я взвился на стену, как ужаленный, и тут же свалился с другой стороны. Холмс, спрыгнув, не устоял на ногах, я услышал его вскрик и новое шёпотное ругательство.
- Сюда, - выдохнул он, увлекая меня куда-то в сторону. – В кусты. Не могу бежать. Замрите, Уотсон. Тихо! Тихо!
Он мог не предупреждать – услышав в двух шагах знакомую тарабарщину, я и дышать перестал.
- За что шум, Дэви? Будь никто бразался в убусадь? Тоэ небыть гомут котего нипар оттемелили на лиуце стяженковщи?
- Тоэ щеё кокто го оттемелил, - откликнулся другой, с ленцой, голос. –Рохошо щеё, ничто кого убинели из шаных. Имдво женну ктордо, те а лисьсмы без диеной рацаныпи.
- Слава богу, ваши раненые живы, - пробормотал Холмс еле слышно мне на ухо.- Вы понимаете, о чём они говорят?
Я промолчал – просто боялся, что услышат.
- Бы ты щеё длеменней гадвился, - укоризненно проговорил первый. – Некочно, нио жуе на гомдру цекон донола.
Холмс сжал мою руку. - Они думают, что мы убежали. Они сейчас уйдут – только тихо!
- Если они думают, что мы убежали, - стараясь шептать как можно тише, усомнился я, – почему они разговаривают на этом своём тайном языке, а не по-человечески?
Тихий смешок мне в ухо:
- Для практики.
Однако, эти двое уходить не торопились, а всё торчали на одном месте, озираясь. Я почувствовал сильное беспокойство по этому поводу. Дело в том, что у меня дрянная особенность, не такая уж, впрочем, и редкая: если нужно вести себя тихо, начинает немедленно или в горла першить, или в носу щекотать. Вот и сейчас я ощутил лёгкий зуд, грозящий вскоре обернуться неудержимым чиханием. Силясь справиться с собой, я принялся тереть нос. Но это не помогало.
- Не так, - шепнул Холмс. – Дайте-ка, - он протянул руку к моему лицу, и я почувствовал прикосновение его холодных и влажных пальцев к переносице и наружным углам глазниц. Он сильно, почти до боли, надавил в этих точках, и беспокоивший меня зуд прошёл, как по волшебству. Одновременно с этим бдительные стражи Уоррона отправились, наконец, восвояси. Я услышал, как Холмс облегчённо вздохнул. А ещё чуть погодя он осторожно выбрался из кустов и выпрямился во весь рост.
- Пошли. Теперь чем скорее мы смешаемся с прохожими, тем безопаснее для нас.
Я посмотрел на него – бледного, в грязи – и подумал о том, что нам не будет слишком легко «смешаться с прохожими».
- Как ваша нога?
- Немного помешает. Но я справлюсь, - пообещал он, снова налегая на моё плечо. – Вам не тяжело?
- Я тоже справлюсь, - сквозь зубы ответил я. – Куда нам идти?
- Туда, - он сделал жест полководца, бросающего войска в бой.
Мы свернули за угол и оказались на довольно людной и освещённой улочке. Здесь дежурил констебль, светил витринами какой-то магазин, торговали на улице халвой с лотка, а главное, здесь мы без труда поймали экипаж.
- Поезжай к Ковент-Гарден, - сказал Холмс. – Я потом скажу, куда дальше. Только не напрямик, а через улицу Жестянщиков. С меня гинея за неудобства.
Услышав о гинее, наш возница воздержался от возражений, а только молча подстегнул лошадь.
Мы проехали квартала два, когда я услышал взволнованные голоса сразу многих людей. Холмс приподнялся с места, чтобы выглянуть в окно. За ним я не видел, что он там высматривает, но когда он снова откинулся на сидении, вид у него был ещё более удручённый и бледный.
- Похоже, трагедиям нет конца, доктор. Там полно полиции и зевак. А поскольку своих пострадавших «волки» едва ли оставили валяться на месте, остаётся сделать предположение о печальной судьбе, постигшей Джая. Эй, кучер! Не стоит придерживать лошадь из пустого любопытства. Сдаётся мне, тот, ради которого они все собрались, тоже кучер и тоже останавливался здесь на какое-то время.
Осведомлённость Холмса произвела на кучера сильное впечатление – во всяком случае, он возжаждал избавиться от своих пассажиров возможно скорее и весь оставшийся путь гнал кобылу, как мог.
Возле Ковент-Гардена Холмс велел ему свернуть в переулок, противоположный тому направлению, какое нам было нужно, расплатился, и мы сменили экипаж, на котором уже доехали до дверей своего дома.
- Какие предосторожности, - вслух заметил я.
- Не лишние, - отрезал мой спутник.