Воздушные шарики устремлялись к высокому потолку, яркие плакаты пестрели на стенах, клоуны застыли в причудливых позах. На первый взгляд всё было готово. Эдди с сожалением прислушался к тишине особняка: через несколько минут его дом наполнится детскими визгами, топотом, звоном дорогого хрусталя и истошным лаем его любимой собачки.
Никогда! Никогда больше он не будет играть с Николь в пасьянс на желания! Только в ее стиле пожелать вечеринку для всех его детей. Для всех его детей, известных Николь! В глубине своей чернокожей души Эдди надеялся, что на праздник не явятся его дети из Нигерии, Румынии, Англии, Швеции. А еще эта досадная ошибка молодости, случившаяся на съемках «Доктора Дулиттла»! Эдди раздраженно поморщился и покачал головой, словно стараясь вытряхнуть неприятные воспоминания.
Он не сомневался, что с лицедейским талантом он легко сыграет и радушного хозяина, и любящего папашу. Комик подошел к зеркалу, поправил галстук-бабочку и попытался отрепетировать ликующую улыбку. Нужно лишь растянуть губы, обнажить идеальный ряд зубов и тогда получится… нет, не этот звериный оскал! Мягче, мягче!
Настойчивый стук в дверь отвлёк Эдди, он поспешил впустить гостей, на ходу топорща усы так, чтобы они лежали параллельно линии пола. Первой вошла Николь, они рассеянно поцеловались, не испытывая друг к другу никаких горячих чувств.
- Всё готово? – осведомилась она, привычно отбирая инициативу у бывшего мужа. – Детей запускать?
- Запускай! – Эдди набрал в легкие побольше воздуха, словно перед нырком в мутные воды.
- Дети, папа вас ждет! – крикнула Николь и распахнула дверь. В дом тут же прошмыгнула маленькая юркая девочка, которая схватила Эдди за штанину и начала нещадно за нее дергать.
- Привет, Бриа! – поздоровался тот с приклеенной улыбкой, но тут же осекся под недовольным взглядом Николь.
- Это Шейн Аудра, - холодно поправила она.
- Ой, прости, Шейн, - рассмеялся актер, незаметно подталкивая дочку к клоунам. Радостно завизжав, девочка бросилась к черно-белому миму, Эдди облегченно вздохнул.
Потянулась вереница детей, которых отец избегал называть по имени. Каждый одаривался отцовским объятием, скупым поцелуем и дежурным вопросом «как дела?», ответ на который никогда не выслушивался. Николь неотступно следила за трогательным воссоединением семейства. Когда поток детей, наконец, иссяк, Эдди был оставлен наедине со своей тревогой по поводу встречи Николь и Мел. Зная нелегкий характер певицы, комик даже не пытался предугадать масштабы ожидаемой беседы двух женщин, единственным объединяющим звеном которых был именно он, неугомонный Эдди Мерфи.
- Папа, а когда ты нам покажешь нашу маленькую сестричку? – милое темнокожее существо опять вцепилось в дорогие брюки от «Версаче».
- Подожди, Белла, она скоро придет со своей мамой, - ласково ответил комик, отдирая цепкие пальчики дочки от брюк.
- Меня зовут Шейн Аудра! – прокричала девочка, возвращаясь к облюбованному миму.
Эдди вздохнул: четыре года свободы и беспорядочных связей, слившиеся со съемками во второсортных комедиях, превратили его гениальные мозги в тщательно перемешанную кашу. Иногда он скучал по детям, иногда наслаждался тишиной и спокойствием, но его вина перед всеми его женщинами тихо изгрызала его. Может, именно поэтому он так радостно согласился на предложение Николь устроить детскую вечеринку. Пусть это послужит откупом для всех, почти для всех, его оставленных детей.
Вихрь праздника подхватил его, расплескав печальные мысли. За изумленными вздохами от появления царственно спокойной Мел с малышкой на руках последовали шумные игры, объединившие всех детей. Женщины пытались поддерживать светскую беседу, яростно стреляя глазами друг в друга и в их общего мужчину. Сам герой сиял галантностью, радушием и отбеленными зубами. Его старшие сыновья скромно сидели в углу, стараясь спрятаться за клоунами.
От неожиданного стука в дверь лицо комика перекосилось.
- Еще дети? – колко пошутила Мел, даже не догадываясь, насколько она может быть права.
За дверью стоял высоченный белый детина с потухшими бледно-синими глазами.
- Я сын Эдди Мерфи, - объявил он, сфокусировав взгляд на остолбеневшем комике.
- А почему белый? – изумленно выдохнул тот.
- В маму пошел, - терпеливо объяснил молодец.
- Из Швеции? – предположил актер, лихорадочно вспоминая ассистентку режиссера фильма «Чокнутый профессор».
- Из России я, папа! – трагично оповестил новоявленный сынок, таинственно понизив голос, - матушка моя велела передать, что до сих пор помнит своего шоколадного медвежонка.
Эдди закашлялся: перед взором его памяти проплыла дородная Маша, которая убирала его трейлер дважды в день. Мужчина не мог устоять перед русским великолепием ее монументального зада.
- Пресса не знает? – прошептал он.
- Да вот думаю, - задумчиво протянул выросший плод страсти, - в какой журнал пойти. В «Менз Хелф» или сразу в «Плейбой».
- Иди сюда! – Эдди испуганно потянул его за рукав, отвел в свой кабинет, усадил в кресло и протянул ему дорогую сигару.
- Сколько? – с готовностью вопросил он, когда сигара была раскурена.
- Ну, - детина задумчиво пускал колечки дыма, - пару миллиончиков, наверно. В память, так сказать, страсти.
Актер достал из чековой книжки незаполненный бланк, торопливо вписал указанную сумму и запихнул бумажку в карман сына.
- И чтоб духу здесь твоего не было! – погрозил он угольно-черным ногтем.
- Не извольте беспокоиться, папаша, - верзила поднялся с кресла, не выпуская сигару из зубов.
Когда он ушел, Эдди достал из сейфа виски 1657-го года, отхлебнул из горла и закурил.
«Так на всех детей денег не хватит», - грустно рассудил он, напряженно вспоминая былые победы.