Андреич сидел на лавочке возле своей избушки, сосредоточенно курил и задумчиво сплевывал на разбитый тротуар. Хотя летний воздух был раскален настолько, что под его натиском плавился асфальт, дед зябко кутался в потертый бушлат, оставленный еще со времен армейской службы. Невидящим взором он уставился на шоссе, по которому молнией неслись машины. Гладкая и прямая дорога уводила их вдаль, куда Андреич втайне стремился сам и куда уехал его младший брат. В Москву.
Дед упрямо покачал головой: даже несколько лет спустя он отказывался верить, что его братец, этот Пашка-разгильдяй, способен на что-то большее, чем крутить хвосты коровам да щупать девок за груди. А поди ж ты: вырвался в люди, заделался большим начальником, загордился. Редко телефон, заботливо укрытый вышитой салфеткой, пронзительной трелью оповещал о его звонке; редко в почтовом ящике, чья синяя краска давно облупилась и пошла пузырями, лежал конвертик со скупыми строчками внутри; редко тетя Глаша с почты приносила уведомления о почтовых денежных переводах.
Андреич вздохнул и со злобой посмотрел на истлевающую сигарету. Недостаточно, видать, он Пашку уму-разуму учил, если он о брате забыл. А ведь сколько ночей на руках его, мелкого, качал, когда мамка в ночное уходила; сколько раз поднимал его, зарёванного, с пола; сколько солдатиков выстругал ему из деревяшек. А сколько раз он спасал его, бездаря, от смерти! Вот хотя бы тот случай на речке: сто лет прошло, а помнится, будто вчера было.
***
Он сразу почувствовал недоброе, когда увидел Пашкину вихрастую голову над водой. Стоя на крутом высоком берегу, Витька минуту наблюдал за смеющимся братом. Тот весело плескался с друзьями, неумело держась на воде. Витька со злобой сжал кулаки: малец еще плохо плавал, и ему строго-настрого было запрещено ходить на речку без сопровождения старшого. Он уже раскрыл широко рот и набрал побольше воздуха, чтобы звучно крикнуть, но Пашка его опередил. От его тонкого визга друзья бросились врассыпную, а мелкий тонул. Он испуганно бил ладошками по воде, его голова то и дело пропадала из виду, а Витька уже мчался вниз по крутому скату, постоянно оскальзываясь, спотыкаясь, рискуя в кувырке сломать себе шею. Поднимая брызги, он вбежал на мелководье и уверенным брассом поплыл к обессилевшему Пашке. Тот уже не визжал, редкие хрипы издавали его легкие, наполовину наполненные грязной речной водой.
- Пашка! – закричал брат, стараясь привлечь к себе внимание напуганного брата. Когда он был уже достаточно близко, чтобы схватить малого, он ощутил, что сам погружается в воду. Ослепленный страхом, Пашка вцепился в брата, карабкался по нему, лишь бы удержаться над водой. Витька с трудом вырвался от крепкого захвата, поднял голову из воды и в самое ухо прокричал Пашке:
- Дурень, ты нас обоих утопишь!
Потом он схватил брата и волоком потащил его к берегу. Плыть было неимоверно тяжело, обмякший Пашка еле ему помогал. Когда братья, наконец, достигли берега, они со стоном повалились на твердую землю. Отдышавшись, мелкий прохрипел:
- Витька, ты это… Спасибо.
Никогда больше старшой не демонстрировал младшему всё многообразие и пестроту известного ему русского мата.
***
- Павел Андреевич, вас ожидают менеджеры из «Овика», - мелодично пропела секретарь в трубку.
- Хорошо, Людочка, пусть пройдут в переговорную, я скоро подойду, - отозвался директор.
Калачёв поднялся из-за стола, нервным жестом поправил галстук и с неудовольствием заметил тремор пальцев. Несмотря на всю важность предстоящего совещания, необходимо было излучать спокойствие и уверенность. Если дело по продаже его фирмы выгорит, он смело сможет отправить бизнес к чертям, а на вырученные деньги построить домик где-нибудь в Доминикане.
Павел Андреевич тщательно подготовился к своей персональной сделке века. Он еще раз пролистал собранные документы: отчеты о продажах за последние пять лет, рекламные материалы, восхваляющие его продукцию, ворох благодарностей от восторженных клиентов. Топливо для жертвенного костра во имя его мечты готово, осталось провести необходимые ритуалы.
Когда он вошел в переговорную, менеджеры вскочили с мест, протянули руки для пожатия, засверкали заискивающими улыбочками. Их лица лоснились от испуга и напряжения: ради приобретения перспективной фирмы они были готовы перегрызть глотку ее директору и друг другу.
Калачёв подавил снисходительную улыбку. Он собирался подразнить гостей, провести их по лабиринту сомнений и страданий, выстроить перед их носом парочку непрошибаемых преград, чтобы его былые конкуренты, а ныне покупатели оценили важность сделки и добродетель продавца.
Павел Андреевич положил на стол приготовленные документы, сел и кивком ознаменовал начало совещания, начало его бенефиса. Изо всех сил он сдерживал волнение, которое возросло до небывалых размеров. Последний раз Калачёв так волновался очень давно, когда рассказывал Витьке о своем решении поехать в Москву.
***
Он несмело зашел на кухню, где брат сосредоточенно жевал пожаренную матерью картошку с луком. Присел на скамью напротив, положил локти на стол и засопел, чтобы привлечь внимание старшого.
- Тебе чего? – с набитым ртом проворчал тот.
- Я в Москву уезжаю, - прошелестел Пашка.
Витька старательно дожевал еду, проглотил, вытер рот полотенцем, перегнулся через стол к брату и тихо переспросил:
- Что?
- В Москву, - лаконично повторил мелкий.
- Нафига, - не поверил старший.
- Учиться буду. Работать. Жить там.
- А здесь тебе не учится, не работается и не живется? – прощупывал ситуацию Витька.
Пашка помотал головой, потом ловко схватил вилку брата, подцепил его картошку и отправил себе в рот.
- Положи себе, если хочешь, - нахмурился старшой, но поспешил вернуться к неожиданной новости: - Мамке сказал?
Младший вновь помотал головой, испуганно глядя на брата.
- Понятно, - Витька сообразил, что он избран в качестве переговорщика и братнего адвоката перед родителями, - а если не пустят?
Взгляд Пашки стал слезливо-умоляющим, на что брат усмехнулся: давно уже он не поддавался на его актерство.
- Артистом, небось, стать хочешь? – подразнил он.
- Не, - насупился мелкий, - что я, дурак что ли? Бизнесменом буду!
Витька хотел рассмеяться, но осекся под серьезным Пашкиным взглядом. Пока он обдумывал, что сказать, братец вовсю тараторил, пользуясь молчанием собеседника:
- Я на экономиста выучусь, работу престижную найду, кучу денег заработаю, а потом сюда приеду, дом здесь построю, большой-пребольшой, будем вместе там жить с жёнами, детьми.
Старшой снисходительно слушал брата, заблудившегося в нереальных мечтах. По его лицу было видно, что он мало верил в возможность того, что все Пашкины планы сбудутся. Но он был далеко не против того, чтобы дать мальцу шанс, чтобы его потрепала жизнь и повозила его лицом по грязной реальности. Через год или даже того меньше он ждал его обратно, раскаявшимся и готовым работать в родном колхозе. Но ждать мелкого пришлось гораздо дольше запланированного года.
***
Телефонная трель выхватила Андреича из забытья. Поначалу он никак не реагировал на надоедливый звук, полагая, что телефон звонит у соседей, ведь ему никто звонить не должен. Никто, кроме…
Кряхтя, он поднялся с лавочки, бросил на ходу окурок в мусорное ведро, снял на пороге сапоги и зашлепал к телефону. Тот не умолкал. Сняв трубку, дед прохрипел:
- Вас слушают.
- Витька, ты? – донесся знакомый голос. Андреич побледнел и сел на табурет.
- Витька, ты здесь? – не унимался говорящий. – Брата не узнал, что ли?
- Здесь я, куда мне деться, - наконец, выдавил из себя дед.
- Витька, я ж это… На пенсию раньше срока ушел. Скоро к тебе приеду, домик отгрохаем, как я обещал. Помнишь?
Калачёв-старший был настолько удивлен, что не проронил в трубку ни слова, поэтому до брата доносились лишь его звучные хрипы.
- А ты куришь всё? – догадался Павел. – Бросай ты это дело, бросай. Небось, исхудал весь. Ну, ничего, скоро приеду домой, посмотрю на тебя.
- А жена что? – засомневался Виктор в возможности приезда брата.
- Людка-то? Да она тоже к вам хочет. Свежий воздух, говорит, детям полезно. Огородик опять же. Ух и фазенду мы с тобой соорудим!
- Когда приедешь-то?
- Через неделю, - голос по ту сторону посерьезнел. – Через недельку. Улажу тут кое-какие дела, да и приедем к вам все вместе. Ты ждать-то будешь?
- Да конечно, буду, - засуетился Виктор, - мы вас на первое время к себе в избушке-то приютим, накормим.
- Ну, это хорошо, - одобрил Павел. – Ладно, побежал я. До встречи, братец.
- Пока, Пашка, - обронил старший и положил трубку.
- Машка! – стены задрожали от его зычного крика. – К нам через неделю Пашка с семьей приедет. Будет здесь дом для нас строить. Надо бы хату-то подготовить.
Из кухни вышла полноватая женщина:
- Подготовим, конечно. С чего бы не подготовить.
На том дело было решено.
***
Положив трубку, Павел Андреевич не спешил подниматься с места. Он сам еще до конца не осознал, как его мечта о домике в южных краях переросла в возможность осуществления мальчишеской мечты. Наверно, на это повлиял разговор с женой, сокрушающейся о слабом здоровье Наташки. Или его воспоминание о давнишнем разговоре с братом. Старший брат, Витька, первый помощник и советчик в молодые годы. Купаясь в деньгах и наслаждаясь успехом, Калачёв-младший забывал о брате, редко ему звонил, присылал деньги. Теперь появилась возможность искупить свою вину, обеспечить ему и себе достойную старость. Павел откинулся на спинку кресла, а на лице его впервые за много лет заблестела искренняя и счастливая улыбка.