Сначала она показалась мне симпатичной. Впрочем, мало кто бы ни умилился, увидев похожую на фарфоровую куколку девчонку лет восьми, идущую по залитому солнечным светом полю пшеницы, пестревшему местами синеглазками-васильками да кровавыми пятнами маков. Издали она была похожа на сказочную фею – полыхали рыжим её стриженные по плечи волнистые волосы, белое платье колыхалось на ветру, навевая мысли о крыльях и полёте... Впрочем, именно это меня и насторожило. Белое платье? Откуда? Деревенская ребятня одевалась куда проще...
Она шла ко мне, улыбаясь, казалось, так, что хотела вложить в эту улыбку всё тепло своего сердечка. Я закрыла книгу и положила рядом с собой, примяв несколько метёлок диких трав. Девочка подошла совсем близко и наклонила голову набок, при этом медные пряди упали на плечико платья.
- Привет, - сказала она, продолжая улыбаться.
Я кивнула и невольно поморщилась. Издали она, почему-то, нравилась мне куда больше. Хотя причин для неприязни у меня не должно было возникнуть. Что же было не так? Я внимательней пригляделась к своей маленькой собеседнице.
У неё была светлая кожа – такая, что казалась хрупкой – тронь – и она порвётся. Большущие глаза были самого чистого оттенка молодой болотной поросли, чёткую линию губ обводила ярко-красная помада, что тоже меня удивило... Белоснежное платье, длиной до самой земли, из нескольких слоёв тюля, было расшито ненастоящими мелкими жемчужинами и отделано тонким кружевом ручной работы – по лифу и по низу. Девочка была пухловатой – ровно настолько, чтобы быть умилительной, и - босой. Присев рядом, она трагически поморщилась и стала растирать руками ноги, исцарапанные колкой травой:
- Больно...
Я сочувственно вздохнула. Похоже, это и было моей ошибкой...
Полуденное солнце пекло немилосердно. Девочка сказала, что её зовут Мария, и уже беззастенчиво уплетала мой обед. Книга «Практическая некромантия» лежала рядом, мне хотелось спокойно почитать, но прогнать Марию было невозможно. Она уже перестала казаться милой – окончательно. Помада размазалась вокруг губ, создав образ какой-то примитивной пошлости, а самым частым словом в её бесконечном монологе «ни о чём» было «дай». Сначала оно было просящим, потом стало требовательным, и в подоле белого платья уже лежали мои часы, дорожный талисман, носовой платок и заколка. Причём слово «спасибо» с её миленьких губ не слетело ни разу. Я отметила про себя, что глаза её на самом деле не такие уж и зелёные, скорее, грязно-серые, странные, без блеска, как старый камень, покрытый пятнами сухого мха.
Время шло к вечеру, солнце неторопливо катилось к горизонтной линии, воздух наполнили лёгкие золотистые сети паутинок, музыка полевых насекомых залила собой всё пространство. Мария пожаловалась, что она голодная и даже принялась хныкать. Мне нечем было её утешить – мой обед вместе с ужином она и так уплела в гордом одиночестве и, видимо, относилась к этому, как к обычному для себя делу. Нет, я не против того, чтобы помочь нуждающимся, но предпочла бы что-то хотя бы услышать взамен...
Всё решилось само собой. В поле яркими бусинами высыпали играть деревенские ребятишки, и Мария умчалась к ним. Моего невнимания и усталости хватило на то, чтобы я отвлеклась... Солнце было таким жарким...
Крик маленькой девочки раздался и стих мгновенно – я даже сначала подумала, что это птица кричит. Но никакой птицы не было – только дети умолкли и стояли в высокой траве тихо, позволяя ветру играть их волосами. Марии не было. Было только солнце после полудня, перепуганные дети, лёгкий освежающий ветерок в травах... да мёртвый мальчик... маленький, лет трёх. Самый маленький...
... Мария пришла в полдень. Сегодня было ещё жарче, чем вчера, солнце – раскалённая перевёрнутая чаша над миром, лило тягучий мёд, и небо казалось золотисто-белым. Лучи путались в рыжих волнах волос, словно пытались вплестись в них. Глаза – застоявшееся озеро в осенний день – смотрели на меня так, словно пытались что-то раскопать в моей душе. Однажды я встретила древнего демона – у него был похожий взгляд. Я так до сих пор и не знаю, почему у них такие глаза... как у человека, который что-то успел потерять, но ничего ещё не обрёл взамен.
- Мария?..
Она молча села рядом, уткнулась носиком в колени. По подолу белого платья неторопливо карабкалась улитка.
- Ты мне больше не друг, - слова вплетались в полуденный сон и тянулись по полю, над самыми верхушками трав.
Я промолчала. Мария была права. Я не друг ей больше. Но... неужели вчера, столь недолгое время – я им была? Что они способны ценить – эти потерянные души?..
- Зачем ты убила того мальчика?
Мария отвернулась. Я вчера спрашивала жителей деревни... Мария погибла год назад – утонула в озере неподалёку. Но... неужели и при жизни она была такой же? Или просто после смерти, из обиды, что никто её не спас, она озлобилась, и теперь отбирает жизни у других детей? Почему она до сих пор здесь, что её держит? Неужели пустые безделушки, которые можно выпросить у случайных путников? Или иллюзия дружбы с кем-то, кто просто проходит мимо? У Марии была семья, и они любили её – но помнила ли она об этом сейчас? Или этого было мало?..
- У него было всё. А у меня – ничего, - она встала и медленно побрела прочь, - Не ходи за мной. Ты мне не нужна.
Некоторое время я сидела на месте. Мне было жаль эту девочку. Сколько ей теперь скитаться, сколько искать потерянное, сможет ли она научиться прощать? Сможет ли сама попросить прощения у того мальчика?.. И – не только у него? И ещё я... радовалась – мне так давно уже не было никого жаль.
Местный священник ходил на проклятое озеро – говорят, он проводил душу Марии, указал ей правильный путь. Не знаю, может быть... Он умер на следующий вечер. Но рыжую девочку я больше не видела. Да и вообще – я туда больше не приходила. Слишком жаркое солнце в полдень...