Сплошные косяки. Книга вторая

КНИГА ВТОРАЯ

СТРАСТИ ПО ЗЕМЛЕ


Глава 1

ДЕНЬГИ НЕ ПАХНУТ, ПОЧТИ


– Послушайте, господин хороший. Информация абсолютно достоверная. Вы что же, хотите, чтобы я вам копии документов из министерства, заверенные нотариусом, принес?

– Нет, конечно. Я все прекрасно понимаю. Но вы только представьте, что это ошибка. Мы попадем на очень большие деньги.

– Еще раз повторяю. Я своими глазами видел план развития области на пять лет. Именно по этой деревне, как ее там? Да, по Малым Косякам пройдет скоростная автомобильная магистраль.

– И когда, простите, планируется начало строительства?

– Ровно через год. Кстати, сейчас в том районе сотка земли стоит всего лишь десять тысяч рублей. А к тому времени, по прогнозам, подскочит до сорока тысяч. Или вы незамедлительно займетесь этим делом, или я найду других исполнителей.

– Ну, что вы, товарищ заместитель министра, так волнуетесь. Мы же трудимся вместе не первый год. Ладно, убедили. Свой гонорар сейчас хотите получить?

– Зачем же. Вот когда продадите землю государству, тогда и разберемся. И вам спокойнее, и у меня есть повод держать вопрос под контролем.





Глава 2



ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ



1 АВГУСТА



Игнатий Петрович Щекин уже десять лет служил участковым инспектором деревень Малые и Крутые Косяки.

Если бы население его участка потребовалось переселить куда-нибудь в город, то оно легко бы разместилось в двух двенадцатиэтажных домах. Мудрые руководители благодарного советского народа так и пытались сделать лет сорок пять тому назад, создавая на месте деревень поселки городского типа. То есть, строя посреди поля пятиэтажные дома, якобы стремясь максимально облегчить жизнь крестьян.

Представьте себе, как шестидесятилетняя бабулька, живущая на пятом этаже без лифта, наварив на газовой плите еды курам и поросятам, весело тащит все это добро в ведрах сначала по лестнице, а потом еще метров пятьсот до своего подсобного хозяйства. И, соответственно, затаскивает полные сумки продуктов на эту плохо отапливаемую голгофу. И так не один раз в день.

Слава богу, что ни до одних из Косяков цивилизация в виде панельного рая добраться не сумела.

Поэтому с любовью и подсохшей слезой на ветру и взирал сейчас Щекин с косогора на родные деревни. На уютные, пусть и слегка покосившиеся домики, на яблони, еле несущие свои плоды, на пьяного Борьку-киллера, ползущего вдоль забора домой после очередной операции по поимке и ликвидации откормленного бабкой Пургенихой поросенка.

Щекин всего лишь полчаса назад пожал руку фермеру Семенову и сухо кивнул Ксюхе. Их путь лежал в Малые Косяки, тогда как Игнатий проживал в расположенных примерно в пяти километрах Крутых Косяках. Больше трех недель участкового не было на вверенном ему участке. Он даже и не мог припомнить, когда такое случалось в последний раз.

Щекин даже в отпуск обычно никуда не уезжал, продолжая нести свою нелегкую вахту. И жители деревень в любое время продолжали бежать к Игнатию по каждому пустяку.

Во время круиза присматривать за Косяками поручили капитану Бородавко, его коллеге с соседнего участка. Щекин всегда подменял того во время отпуска и болезней и понимал, что должного внимания товарищ уделить его подопечным никак не мог. Хотя у Бородавко и имелся автомобиль «Нива» в личной собственности, Игнатий знал, что коллега-участковый в его отсутствие заезжал в Малые и Крутые Косяки не чаще одного раза в неделю, о чем еще до отъезда на юг честно предупредил Щекина.

– Петрович, – со вздохом сказал Бородавко, – ты на меня особо не надейся. Конечно, если грохнут кого или ограбят по-серьезному, оформим честь по чести. А все остальное оставлю тебе, чтоб не скучно было по возвращении домой.

– Типун тебе на язык, – с пониманием ответил капитан Щекин.

Жители обоих Косяков, по выработанной годами привычке всегда искать правды у участкового, поначалу пытались ездить на рейсовом автобусе или велосипедах, у кого были, на прием к Бородавко в деревню Крюкино. То с жалобой на соседей, которые ночью выкопали их полоску картошки или без спросу использовали их петуха для улучшения породы своих безродных кур. То поделиться радостью по поводу счастливого избавления от алкогольной зависимости, сопровождая предложением выпить по этому поводу. Но уже на третий день народная тропа из Малых и Крутых Косяков к капитану Бородавко начала зарастать. По причине непонимания народных чаяний и употребления им по поводу и без него матерных выражений.

А через неделю после отъезда Щекина в круиз на вверенном ему участке завертелись такие события, что его жители забыли обо всем на свете.



 ***



Зайдите в русскую деревенскую избу начала двадцать первого века. Не на дачу к новым русским, нет. А к коренным сельским жителям, которые из всех плодов цивилизации пользуются лишь электричеством, радио и автолавкой.

Что вы говорите? Интернет? Мобильная связь? И куда это втыкать? Розетка-то одна. Телевизор? Раньше был, но давно сломался и используется в качестве тумбочки. Так, что мы еще забыли? В город давно не ездим. Зачем? К нам два раза в неделю хлеб, макароны, крупы, спички, папиросы и кильки в томатном соусе привозят. А на обновки, пардон, денег нет. Так у нас ведь еще та одежда, производства советской легкой промышленности, не изношена.

Да, средний возраст жителей нашей деревни – шестьдесят три года. Это если телят считать. А так – гораздо старше. Из молодежи – только инвалид юности, ласково прозванный сельчанами Хроня, вроде бы за постоянство в употреблении крепленого вина под названием «Фиолетовая мечта». Инвалидом Хроня стал, заснув по дороге из соседней деревни, где купил три бутылки любимого напитка по три четверти литра в каждой. Одну из них он выпил сразу у магазина, чтоб легче было нести, а вторую – на полпути домой. После этого он присел на пенек, чтобы подумать, стоит ли идти домой с одной или лучше сразу вернуться за еще двумя, так как его с нетерпением и чувством жажды ждали двое друзей пенсионного возраста – дед Никодим и бабка Вера Кочерыгины. Которые являлись также его родными дедом и бабкой и к тому же получили вчера пенсию. На которую нынче и гуляли. Нет, свой единственный законный источник существования они никогда не пропивали сразу. Это была выработанная годами привычка, она же инстинкт самосохранения.

В день, определенный государством, как День Выдачи Пенсии, с утра Вера и Никодим, прежде, чем ехать в райцентр на почту, составляли список. На месяц вперед нужно было закупить хлеб, муку, макароны, крупы, растительное масло, мыло, папиросы, сырой шпик. Ладно, достаточно. Нагруженные всем этим добром, они прибывали в Малые Косяки, разгружали сумки и только после этого с чувством выполненного долга посылали внука за вином. Запой обычно продолжался дня четыре, как раз в размере отведенных на это средств. А если вдруг повысят наверху эту самую пенсию? Ну? Что ж, прикажете старикам неделю подряд пить? Так ведь весь генофонд истребим, не дай бог.

Так вот, присел Хроня на пенек, а внутри него уже плескалось полтора литра напитка, своим цветом соответствующего названию. И заснул. А дело было зимой. И отморозил парень пальцы на левой ноге. На ней под ботинком не было носка. На правой не было тоже, но почему-то она не пострадала. Но для получения инвалидности хватило и одной ноги. И теперь Хроня пил «Фиолетовую мечту» на равных основаниях с бабкой и дедом, так как получал пособие такое же большое, как и их пенсии.

На лето семейство Кочерыгиных переезжало жить в баню, а свой домик сдавало дачникам. Что давало хозяевам возможность даже покупать иногда мясные консервы из сои и дешевую водку. Бабка Вера в одиночку, как агент под прикрытием, занималась огородом, выращивая на закуску семье зеленый лук, щавель и морковку. Но до кондиции ничего не успевало дорасти, так как, несмотря на инвалидность, молодой Хронин организм постоянно требовал пищи.

Вообще, летний период был счастливым временем для семьи Кочерыгиных. Каждое утро они тянули жребий, кому идти. И тот, кому не везло, ходил по деревне в дома к приехавшим на отдых городским жителям, стреляя папиросы и мелочь на хлеб. Обставлялось сие действие всегда грамотно и красиво. К примеру, дед Никодим брал с собой на промысел старую картинку из журнала «Огонек», вставленную в самодельную рамку, и предлагал приобрести произведение искусства по сходной цене. И только после отказа начинал просить на бедность. Бабка Вера предпочитала предлагать на продажу коврик из китайской соломки, пропахший кошачьей мочой и с большим подозрительным пятном. А сам Хроня, пользуясь инвалидностью, сразу приступал к делу.

Пили Кочерыгины всегда очень громко, сопровождая процесс пением народных песен в темноте и матерной, ласковой перебранкой. Внук обычно быстро засыпал, а старики шумно переругивались, как караульные во время ночной переклички.

– Любодеи! – кричал кому-то Никодим.

– Шутишь! – отвечала на призыв Вера.

– Руки коротки! – предупреждал дед.

– Наливай! – поощряла супруга бабка.

Дачники плотно закрывали окна, несмотря на жару, и пережидали, когда у хозяев кончатся силы и вино.

Вот такая обычная деревенская семья из Малых Косяков.

Вы можете упрекнуть меня в несправедливости по отношению к крестьянству. И будете правы. Да, имеется в деревне хозяйство фермера Семенова. Но там работает всего человек двадцать, и среди них местных жителей почти нет. А остальные малокосяковцы имеют к крестьянству такое же отношение, как товарищ Геннадий Зюганов – к коммунизму.



15 ИЮЛЯ



Как справедливо говорит русский народ: «Гуляйте, караси, пока щука дрыхнет после сытного обеда».

Вот и в Малых Косяках, как будто специально выбрав время отсутствия капитана Щекина, начали происходить события, надолго затмившие по своему значению даже поломку самогонного аппарата у бабки Пургенихи, а тем более, выборы губернатора области.

В помещении бывшего магазина деревни Малые Косяки, уже давно закрытого по причине неплатежеспособности населения, появились какие-то чужаки. Парень лет тридцати пяти и женщина чуть старше. Посмотрим на них глазами бабки Веры Кочерыгиной, заглянувшей внутрь на предмет, нельзя ли чем-нибудь поживиться.

– Здравствуйте вам, – осторожно произнесла баба Вера. – Никак опять магазин работать будет?

– Добрый день, – улыбнулась женщина. – Вы ошибаетесь. Да проходите, не стесняйтесь. Мы вот уборку затеяли. Меня зовут Раиса. А это мой коллега – Дмитрий. А вас, простите, как величать?

– Кочерыжка я. Ой, простите. Это меня так мой благоверный кличет. А в миру зовут Верой Тихоновной. Или просто бабой Верой.

– Вера Тихоновна, не хотите ли немного заработать?

– Я и много хочу. А что делать надо?

– А вы не могли бы помочь трактор с прицепом  найти? А то не знаем у вас никого. Мусор надо вывезти и сжечь где-нибудь.

– Так это я мигом. Щас организую. А что тута будет, если не секрет?

– Никакого секрета. Товарищество на паях.

– О, господи. Это еще что за зверь такой?

– В двух словах не расскажешь. Но дело для вас очень полезное и нужное. У вас ведь без работы много народу сидит?

– Ой, милая. Сколько сидит, и не перечесть. И за драки, и за мордобой, и за кражи, и за просто так. А те, кто не сидит, те тоже без работы. Но они по домам лежат. Потому что выпить столько, чтобы сесть, не могут. Потому что не на что.

– Вот видите, Вера Тихоновна. А мы дадим вам работу и будем за нее хорошо платить. И начнем тем, кто у нас трудится, кредиты выделять на товары первой необходимости.

– Это что, портвейн в долг продавать будете?

– Нет, извините, но это мы не приветствуем. У нас в товариществе будет сухой закон.

– Не, мы с дедом сухое не пьем. Но если надо, если ради пользы дела, можно и потерпеть.

– Пить, Вера Тихоновна, придется бросить совсем.

– Надолго? А то у моего деда через неделю юбилей.

– Давайте вернемся к этому вопросу после того, как вы найдете трактор, – сказала, не выдержав, Раиса.

Бабу Веру два раза уговаривать не пришлось.



1 АВГУСТА



В то время, как Щекин любовался родными просторами, фермер Семенов и Ксюха дошли до дома ее родителей, где Ксения проживала до того, как сменила на боевом посту супругу Александра Викторовича. Возникла неловкая пауза. Первой решила заговорить Ксюха:

– Да ладно, Шурик. Сама виновата. Счастья вам в личной жизни с вашей Люсьен, – и, не дожидаясь реакции, скрылась за дверью.

А Семенов с сожалением посмотрел ей вслед и, постоянно оглядываясь (а вдруг окликнет или помашет), медленно пошел к избе дяди Бори, чтобы сразу, не откладывая в долгий ящик, поговорить с женой.

Хозяин в черных семейных трусах и галошах на босу ногу сидел на крыльце, подставив малопривлекательное тело с загаром в форме майки лучам августовского солнца.

– Олигарх! – встрепенулся Борька и тут же насторожился. – Чего надо?

– Да вот, приехал только что. Мимо проходил. Дай, думаю, узнаю, как там Людмила. Может, деньги нужны или еще чего.

– С чего это такая забота? Чемоданчик не отдам, так и знай.

– Да ты что, Борис. Какой чемоданчик! Может, отметим мое возвращение?

– Я с ренегатами не пью, из принципа. Но за возвращение можно. Заходи.

Обрадованный Семенов зашел во двор и сел на лавку под старой яблоней. Из сумки появились пол-литра, круг краковской колбаски и нарезной батон.

– Узнаю своего Сашка, – прослезился дядя Боря. – Все предусмотрел, бродяга. С меня стаканы.

– А где Людмила? – спросил фермер после первой.

– Так на работе она, – ответил Борис. – С утра до вечера трудится, племяшка моя. Жить-то нам с ней надо? Вот и пошла, как говорится, крепить благосостояние ячейки общества.

– Да куда она могла пойти? У нас и работы нет приличной.

– А вот и ошибаешься, Сашок. Нашлись люди добрые, дали возможность заработать на хлебушко с маслицем. Товарищество у нас в деревне открылось. В бывшем магазине.

– И чем она там занимается?

– Этого пока не знаю, но говорит, что скоро заживем, как при коммунизме. А может, еще лучше.

– И когда она вернется?

– Так скоро уже должна. Ты посиди, расскажи, как люди на курорте отдыхают.

– Да как. Пьют, едят, спят, опять пьют.

– И ради этого стоило за тридевять земель пилить? Я так постоянно расслабляюсь. Без отрыва от родной деревни, между прочим. Нет, ну есть же что-то такое, ради чего все так рвутся на юг? Объясни, Сашок.

– Черт его знает, Борис. Я, честно говоря, через два дня бы уже домой уехал. Но с теплохода деваться некуда было.

– А что так? Неужели твоя финтифлюшка плохо старалась?

– У меня с ней все. Домой отправил.

– Да ты что? Так ты, что же получается, Люську обратно пришел звать?

– Ну да. Как думаешь, пойдет?

– Это ты у нее спроси, когда вернется. А то я не видел, сколько она, бедная, слез пролила?

– Борис, замолвишь за меня словечко? Я, честное слово, больше не буду.

– Тогда беги еще за одной. Для красноречия.

– Зачем же бежать? У меня есть.

– Спелись, значит? – раздался голос от калитки.

Дядя Боря и Семенов вскочили, вытянувшись по стойке «смирно».

– Вернулась, кормилица моя, – улыбнулся Борис. – Выпьешь с нами? Вот, знакомься, Александр Викторович, наш олигарх.

– Ты чего это, родственничек, перебрал, что ли? Если забыл, он мне пока еще мужем приходится.

– Здравствуй, Люда, – тихо произнес Семенов.

– Ну, привет. Зачем пожаловал?

– Возвращайся. А?

– А как же твоя старшеклассница? Что, экзамены не сдала?

– С ней у меня все, Люся. Пошли домой.

– Да мне и здесь хорошо, у дяди. По крайней мере, отсюда меня точно никто не выгонит.

– Ну, прости. Дурак я.

– Ладно, проехали, Александр Викторович. Я подумаю.

– Долго?

– Да уж как получится. Да и ты подумай. Может, еще двоечница вернется.



***



Щекин, едва успев переодеться, решил обойти участок. Показать, так сказать, народу, что власть вернулась в родные пенаты. Он с удовольствием надел отглаженную и висевшую в его отсутствие на плечиках форму. Игнатий критично посмотрел в зеркало и сказал сам себе:

– Любимый город может спать спокойно, когда такие люди в стране советской есть.

Что-то ему в этой фразе показалось не соответствующим друг другу, но общий смысл Щекина вполне удовлетворил, и он вышел на тропу, не войны, конечно, а ведущую к центральной площади Крутых Косяков.

Откуда взялось название деревни, уже никто и не помнил. А предположить, при богатой фантазии, можно все, что угодно. К примеру, что когда-то жили здесь мастера-столяры и плотники, которые славились умением изготавливать дверные косяки, причем, размеры их изделий были абсолютно любые. В то время, как в Малых Косяках ограничивались только небольшими формами.

Или что во все времена проживали в этих деревнях неумехи, и за что бы они, бедные, не брались, ничего путного не получалось, сплошные косяки. Причем, жители Малых ничего особенного делать и не пробовали. Так, по мелочам. Но и из этого – ну ни хрена! А вот в Крутых уж очень деловые проживали. И, понимаешь, якобы ковры они ткали, и горшки обжигали, и тыквы невиданные выращивали. А вдоль дороги почему-то только вениками березовыми торговали, потому что все остальное либо товарного вида не имело, либо сгнивало на корню. Но уже за попытки изменить свой статус косяковцев их в народе и стали называть крутыми.

Вот такая фантазия в качестве бреда.

Но Игнатий не задумывался о таких высоких материях. Он просто радовался возвращению домой. И надо сказать, что односельчане также искренне радовались появлению своего участкового.

– Петрович! – раздавалось почти из каждого подворья. – Уважь, зайди на чаек.

– На службе не пью, – радостно откликался Щекин, и крутокосяковцы уважительно вздыхали, утирая сравнительно чистой тыльной стороной ладони слезу.









17 ИЮЛЯ



Вернемся к событиям, происходящим в Малых Косяках с появлением Раисы и Дмитрия.

Мусор из бывшего магазина был вывезен, окна вымыты. Затем Дмитрий при помощи мужской части семейства Кочерыгиных – Хрони и деда Никодима – подновил стеллажи, расставил привезенную офисную мебель, разложил каталоги бытовой техники, сложил в подсобку мешки с чем-то сыпучим.

По окончании работ Хроня и его дед, стоя плечом к плечу, преданно посмотрели на работодателей.

– Молодцы! – похвалил Дмитрий и добавил. – Что, какие-то вопросы?

– Так авансец бы, – скромно сказал Хроня. Дед согласно кивнул.

– Как думаешь, Раиса, – повернулся к соратнице Дмитрий, – можно им деньги выдать?

– Однозначно, нельзя, – ответила суровая женщина.

Лица деда и внука вытянулись в обидном порыве.

– Да как же, – сглотнул голодную слюну Никодим. – За что боролись?

– А где мы вас завтра после аванса искать будем? – спросила Раиса.

– Как где? – удивился Хроня. – Мы, как выпьем, всегда дома спим. Мы – тихие.

Дед уничтожающим взглядом посмотрел на внука, а Раиса с Дмитрием засмеялись.

– Ждем вас ровно в десять, тихие вы наши.

Когда Кочерыгины, понурившись, ушли, дама посмотрела на своего подельника:

– Ой, Димыч. Что-то я, как всегда, волнуюсь перед началом очередной операции.

– Да, ладно. Все, как обычно. Вот, взгляни, – он достал из портфеля папку. – На всю деревню почти одни пенсионеры. Сорок шесть дворов. Есть один зажиточный фермер, но, думаю, и с ним справимся. Хотя, в принципе, если что, можно обойтись и без него.

– Ты что? У него же самый большой кусок земли.

– Вот! Узнаю деловую хватку! А то – волнуюсь. Объявление напечатала?

– Пятьдесят экземпляров хватит?

– Более чем. Утром, как только наши помощники появятся, выдай им банку клея и кисточку. Пусть расклеят в самых людных местах.



***



Следующим утром на площади у бывшего сельсовета Малых Косяков, куда обычно приезжала автолавка, собрались местные жительницы числом двадцать человек с холщовыми сумками. Общее внимание привлекла доска объявлений, на которой висело несколько обрывков давно устаревших предвыборных листовок. Поверх них был слегка косовато приклеен стандартный лист бумаги с отпечатанным на нем текстом.

– Читай, Кочерыжка, – крикнул кто-то из сельчанок. – Я без очков не вижу.

Баба Вера, чувствуя свою причастность к процессу, откашлялась и громко прочла:

«Дорогие малокосяковцы! Хватит вам жить в нищете! Мы дадим вам возможность круто изменить свою жизнь! Новые телевизоры, холодильники, стиральные машины, добротная одежда, хорошая, вкусная еда – все это очень скоро станет вам доступно. Если вы заинтересовались, приходите завтра на наше собрание в бывший магазин. Начало ровно в десять часов утра. Директор товарищества на паях «Мы – одна семья» Раиса Ивановна Овчинникова».

– И что это значит? Кто-нибудь может объяснить? – спросила бабка Пургениха, пристально глядя на Веру Кочерыгину.

– А чего сразу я? – удивилась Кочерыжка. – Не больше вашего знаю.

– Не ты ли у них уже три дня вертишься? – вмешалась еще одна аборигенка пенсионного возраста, в колхозную пору работавшая в Малых Косяках заведующей скотным двором, Гульнара Салиховна, а попросту тетя Гуля. Эта была дама с фигурным шиньоном на голове, крупного телосложения, в кофте, плотно облегающей фигуру. Такие женщины когда-то сидели на партийных съездах и рапортовали стране о рекордных надоях, урожаях и погонных метрах трикотажа. С них писали, лепили и ваяли героинь трудовых будней. Тетя Гуля до сих пор носила депутатский значок, медаль «Ветеран труда» и удостоверение «Народный дружинник». Мы так подробно останавливаемся на этом персонаже, потому что ему придется в дальнейшем сыграть важную роль в нашей истории.

– Ну и что? – ответила баба Вера. – Я у них старшая куда пошлют. Мне известно не больше, чем написано в этом объявлении. Только одно точно знаю.

– Ну? – раздался многоголосый вопрос.

– Пить не разрешают.

– Вот гады! – возмутилась Пургениха, сразу поняв, что ее самогонный бизнес под угрозой.

– Это очень хорошо, – одобрила Гульнара Салиховна, державшая супруга Николая в черном теле. То есть лишавшая его доступа к своему монументальному телу при малейшем запахе алкоголя. – Пожалуй, надо пойти послушать, о чем речь будет идти.

Все старушки согласно закивали, только Пургениха выкрикнула наболевшее:

– Да где это видано, чтобы в русской деревне людям пить не дозволяли! А как же жить тогда?

Но тут подошла автолавка, и ее злободневный вопрос повис в воздухе. Продажа портвейна в это утро снизилась на семь процентов.



2 АВГУСТА И ДАЛЕЕ



Фермер Семенов, вернувшись из круиза, с головой окунулся в работу. Тем более, что остался и без Ксюхи, и без Люськи. По крайней мере, временно. Поэтому надо было чем-то занимать весь день и вечер. Александра Викторовича можно было увидеть и на ферме, где он лично доил коров, и на лесной делянке, с топором в руках, и на тракторе,  окучивающим картофельное поле.

Семенов находился в своей стихии. Приезжая домой поздно вечером, он выпивал стакан молока с половиной батона и заваливался спать. А в пять утра снова подскакивал. И, не найдя рядом никакого женского тела,  несся в поля и леса.

Его поместье особняком стояло на окраине Малых Косяков, и параллельно происходящие события мало волновали Александра Викторовича, так как никак не затрагивали его интересов. Да и своим работникам он платил слишком хорошо и всегда вовремя, поэтому у них не было необходимости искать приработок на стороне.

Но у тракториста Ивана Безбашенного тетка устроилась на работу в товарищество на паях, поэтому волей-неволей о необычной фирме заговорили и у Семенова. Александр Викторович, как человек практичный, тут же заинтересовался.

«Способные люди, – подумал он. – Заставить работать наших, деревенских – талант надо иметь».

Да и повод появился повидать супругу Людмилу. Вопрос задать.



18 ИЮЛЯ



Собрание в магазине напоминало очередь в собесе. Единственный представитель молодежной прослойки Малых Косяков Хроня тоже получал государственное пособие. Дачникам он показывал свои инвалидские корочки со смесью гордости и таинственности, намекая, что принимал активное участие в чеченской войне. Где и пострадал за их безмятежный сон. После чего получал от чувствительной интеллигенции усиленное питание в качестве компенсации за перенесенные страдания.

– Товарищи! – начала свою вступительную речь Раиса Ивановна. – Чем отличается наше народное общество от любой коммерческой фирмы? У нас все общее, друзья мои.

– Это как в колхозе, что ли? – перебила докладчицу Пургениха. – Так мы уже это видали-перевидали. Вместо денег – трудодни, и светлое будущее впереди вместо хлеба с маслом сегодня.

– Вы в корне не правы, женщина. Простите, как вас зовут?

– Меня? – перепугалась Пургениха. – Так это, не помню.

– Евдокия она, – ответила Гульнара Салиховна.

– Точно! – обрадовалась Пургениха. – Евдокия Романовна.

– Так вот, уважаемая Евдокия Романовна. Как вы относитесь к тому, что мы назначим вас бригадиром?

– Она весь инструмент продаст, – закричала с места бабка Вера. – И купит на эти деньги сахару.

– Да не пойду я в бригадиры, – возмутилась Пургениха. – Вон, Гулю возьмите. Она член профсоюза с семнадцатого года, тысяча девятьсот. И бухгалтерию знает.

– Я не могу принимать участие в сомнительном мероприятии, – отвергла предложение Гульнара. – Сначала поясните, чем вы собираетесь заниматься.

– А это мы с вами вместе сейчас и решим, – ответила Раиса. – Что в вашей деревне раньше являлось наиболее прибыльным делом?

Все замолчали, вспоминая минувшие времена.

– Картошка всегда плохо родилась, – сказала Кочерыгина.

– Поросята вечно дохли, – поддержал ее супруг Никодим.

– Пахотных полей у нас никогда не было, сплошные косогоры или болота, – это выступила Гульнара.

– А помните, сколько грибов бывало? – обрадовано подскочила Пургениха и тут же сникла, вспомнив, что в этом году за все лето еще не было ни одного толкового дождя.

– Рыба вся перевелась, – подбросил свое полешко в костер тоскливых воспоминаний Хроня.

– У меня четыре курицы есть, – крикнул кто-то сзади, но на нее зашикали, напомнив, что в области лютует куриный грипп.

– И мужиков не осталось, – вздохнула Люська, на что ей стоном ответил многоголосый бабий хор.

– Да, – прокомментировала Раиса Ивановна, посмотрев на Дмитрия и незаметно подмигнув ему. – Что ж делать будем?

– Так может, мы тогда по домам разойдемся? – с надеждой спросила Пургениха.

– Что, за продукт свой переживаешь? – съехидничала Гульнара Салиховна.

– Не твое дело! Чай, не при коммунистах. Не запрещается!

– Простите, что вмешиваюсь, но о чем идет речь? – это подал голос Дмитрий.

– Так наша Пургениха – монополист по изготовлению самогона в Малых Косяках, – ответила баба Вера. – Боится, что ее бизнес зачахнет.

– Да, товарищи, у нас сухой закон, – сказала Раиса. – Тут всем надо сразу определиться: или работать всем вместе, или пить. Раз у вас никаких предложений нет, позвольте мне рассказать, на чем можно быстро, без вложений в оборудование и без обучения персонала, неплохо заработать. Но это уже является внутренним делом нашего товарищества. Поэтому попрошу остаться только тех, кто готов на время воздержаться от спиртного и кому, наконец, элементарно нужны деньги. Остальных не задерживаем.

В помещении повисла тишина. Слышался только тихий скрип старых оконных рам, но казалось, что это у малокосяковцев от напряжения скрипят мозги.

Хроня перемигнулся с дедом Никодимом, решив, что выпить всегда можно вечером, в бане, никто и не узнает об этом.

Пургениха тоже решила остаться, побоявшись, что, выйди она сейчас за порог, так и останется в неведении. А это для женщины страшнее всего. Что будет во второй серии, никогда не узнаешь. Мрак.

Когда после пятиминутной паузы никто не поднялся со своих мест, Раиса улыбнулась и сказала:

– Ну, что ж. Отлично. Теперь займемся трудоустройством. Паспорта у всех с собой?

Оказалось, что документов не было ни у кого, кроме Гульнары Салиховны. Поэтому магазин, то есть, простите, офис товарищества на паях мгновенно опустел. Остались в нем только Гуля, Дмитрий и Раиса, которая села за стол и начала на компьютере заполнять трудовой договор с будущим бригадиром.

Через два часа в товариществе на паях было уже двадцать членов. Они гордо держали в руках бумажки, в которых, помимо прочего, было написано, что прибыль товарищества распределяется прямо пропорционально производительности труда каждого работника.

Только Хроня, не знакомый с такой терминологией, озабоченно вчитывался в эту абракадабру. На что ему бабка Вера разъяснила: «Как потопаешь, внучек, так и полопаешь. Чего ж тут неясного».

– Прошу внимания, товарищи, – сказал Дмитрий. – Прочтите, пожалуйста, пункт три точка два ваших договоров. А я зачитаю параллельно вслух: «Все, происходящее в нашем товариществе, является коммерческой тайной. Член товарищества, разгласивший данную информацию, автоматически исключается из его рядов без всякой компенсации и права на принятие вновь».

– Понятно, не маленькие, – выступила бабка Пургениха. – Так чем зарабатывать будем?

– Теперь уже можно и рассказать, – ответила директор Раиса Овчинникова.



Глава 3



НИ КАПЛИ – МИМО



 ОПЯТЬ 18 ИЮЛЯ



– Итак, – продолжила после паузы Раиса. – С этой минуты мы с вами являемся участниками секретной правительственной программы клонирования человека.

– Это что же, – перебила Кочерыжка, – из человеков клоунов делать будем? Так у нас уже давно без всякой программы одни клоуны в деревне живут.

– Клонирование, Вера Тихоновна, – ответила Раиса, – это создание двойника живого существа. Про овечку Долли что-нибудь слышали?

– Да у нас овец отродясь не держали. Пастись им негде. Так что ничего не выйдет.

– Вам просто пример клонирования приводят, – назидательно сказала Гульнара Салиховна. – Это может быть и собака, и кошка, и даже поросенок. Правильно?

– Спасибо за помощь, – кивнул Дмитрий. – Но мы с вами не ученые, не биологи. Наша задача гораздо проще. Товариществу «Мы – одна семья» поручено изготавливать минеральное сырье УК-3, без которого невозможен сам процесс клонирования.

– Нельзя ли помедленнее, – попросила Пургениха. – Я записываю.

– Никаких записей вести нельзя, – резко оборвал самогонщицу Дмитрий. – Только запоминать! Дайте ваш листик, пожалуйста.

Стоящий рядом с Пургенихой Хроня вырвал бумажку из рук соседки и передал Раисе. За что получил подзатыльник от бабки. Директриса порвала мятый конспект на мелкие кусочки, как бы подчеркивая этим всю ответственность момента. После этого кивнула коллеге – давай, мол, продолжай.

Дмитрий поднял над головой полиэтиленовый пакетик с белым порошком, напоминающим толченый мел.

– Вот первое исходное вещество, – торжественно произнес он. – А второе вы будете добывать сами. После их смешения и некоторого технологического процесса будет получаться необходимое российским биологам и крайне дефицитное сырье УК-3.

– А второе вещество какое? – спросила внимательная Гульнара Салиховна.

– Разве я не сказал? – удивился Дмитрий. – Обыкновенная человеческая урина.

– Извините, – переспросил дед Никодим. – Не расслышал я чего-то. Марина или Ирина?

– Дед, – вздохнула Гуля, – урина – это моча.

– Иди ты, – удивленно прокомментировал сообщение бывшей народной дружинницы Никодим и тут же вспомнил, что давно хочет в туалет.



2 АВГУСТА



На второй день после возвращения из круиза к участковому Щекину пришла разобиженная делегация жителей Крутых Косяков, состоящая из деда Филимона.

Правда, он сам так начал свою речь:

– Мы с бабкой Степанидой (напомним, что она уже два года, как померла) очень возмущены таким отношением к ветеранам.

– Ты сядь, дед, успокойся, – сказал Игнатий. – Рассказывай, кто тебя, то есть, вас, обидел.

– На работу не берут.

– На какую работу? – удивился Щекин, хорошо знавший, что в деревне и  молодежи делать нечего. Поэтому все, кто еще мог быстро ходить, давно ушли туда, где были рабочие места.

– Так в Малых Косяках фирма открылась, товарищество какое-то. А наших, крутокосяковцев, не берут!

– Так может, ты, дед, им по возрасту или состоянию здоровья не подходишь?

– Еще чего! А Пургениха, Кочерыгины все трое, что, здоровее меня или моей Степаниды? Да я еще мешок картошки на плечо поднимаю!

– А чем они там занимаются, не знаешь?

– Не говорят ничего, Игнатий. Секретничают все, как один.

– Ну, ничего. Разберемся. А где, говоришь, они базируются?

– Так в своем бывшем магазине. Я на той неделе хотел зайти, Степанида приболела тогда, так не пустили. Вход только для членов товарищества, говорят.

– Для членов, значит? Хорошо, дед, сегодня же съезжу.



И СНОВА 18 ИЮЛЯ



После сообщения об урине пришлось сделать перерыв. По объективным причинам, связанным с упоминанием об естественных человеческих надобностях.

Недоумевающие новоиспеченные члены товарищества, собравшись в офисе после пятнадцатиминутной паузы, ждали от руководства разъяснений.

Дмитрий опять поднял над головой пакетик с белым порошком.

– Химический состав данного исходного вещества является государственной тайной, – строго сказал он, обводя притихшее собрание суровым взглядом. – Не вздумайте передать его третьему лицу или, не дай бог, попробовать на вкус.

Все судорожно сглотнули. А кое-кто даже перекрестился.

– Руки мыть после него надо? – дрожащим голосом спросила Пургениха.

– Руки надо мыть всегда! – ответила за Дмитрия тетя Гуля.

– Правильно, – одобрил главный технолог. – Теперь выслушайте краткую производственную схему.

МОСКВА, 2 АВГУСТА



Вдова нефтяного магната Марианна Сергеевна Степанян пригласила в кабинет начальника службы безопасности генерала в отставке Михалыча. Она, укоризненно глядя, пододвинула ему лист бумаги.

– Читай, мой верный страж. Вслух читай.

Генерал достал из внутреннего кармана футляр и нацепил очки.

– Мама, – начал он дрогнувшим голосом, вспомнив, очевидно, свою покойную матушку Агриппину Трофимовну, – у меня еще почти месяц каникул. Я решил съездить в гости к одному хорошему товарищу. Не беспокойся, буду звонить. Артур.

– Ну, что скажешь, Михалыч, на этот высокий стиль письма? Не успели домой вернуться, как его опять куда-то понесло. Какие мысли?

– Хитрый, стервец. Ой, простите.

– Ничего. Что есть, то есть.

– Так вы ж сами распорядились, когда вчера прилетели, всей охране сутки отдыха. Артур слышал и, видно, решил воспользоваться моментом. Я ж просил, Марианна Сергеевна, хотя бы двоих оставить.

– Да ладно, Михалыч. Я тебя ни в чем не виню. Куда, как думаешь, он направился?

– Так чего гадать. Как только отзвонится, сразу же и определим. С точностью до ста метров.



МАЛЫЕ КОСЯКИ, 3 АВГУСТА



У калитки, ограничивающей вход в поместье Семенова, поздним вечером стояла Ксюха.

– Чего тебе? – высунулся из вагончика, стоящего сразу за забором, тракторист Иван Безбашенный. – У нас все дома.

– Позови хозяина, – скромно попросила непрошенная гостья.

– А оно ему надо? – резонно спросил Иван.

– А ты позови. Он сам решит.

– Ну, ладно. Жди.

Семенов выскочил буквально через минуту, успев надеть только шорты и тапки.

– Заходи, – радостно сказал он.

– Да я на минутку. Паспорт свой куда-то подевала. Не знаешь, может, он где-то у тебя.

– Пойдем. Вместе и посмотрим.

– Не, я здесь подожду.

– Как хочешь, – фермер прошлепал в дом, а через десять минут вернулся и пожал плечами. – Нет нигде.

– Ладно, тогда я пошла. Ну, если попадется, позвони, пожалуйста.

– Может, все же зайдешь?

– Поздно уже, пора мне.

Безбашенный с ухмылкой наблюдал за диалогом, как за теннисной партией. Ксюха исчезла в темноте, а Семенов прикрикнул на тракториста:

– Чего лыбишься? Это тебе не Петросян со Степаненко, Ваня, – и пошел спать.



МАЛЫЕ КОСЯКИ, 18 ИЮЛЯ



– Найдутся у вас в хозяйстве, товарищи, чистые трехлитровые емкости? Желательно, в двух экземплярах, для непрерывности технологического цикла, – спросил Дмитрий.

– Это для чего еще? – с подозрением отозвалась бабка Пургениха.

– Так ясно для чего, – засмеялась Вера Кочерыгина. – Урину с мочой собирать.

– А это что, разное? – удивилась самогонщица.

– Конечно, – кивнула Кочерыжка, – у меня, как у женщины благородной, урина. А у тебя, деревенщины – сплошная моча.

Дмитрий, перекрикивая общий хохот, попытался успокоить благородное собрание:

– Тихо! Будьте серьезней, пожалуйста. Все понимают, что Вера Тихоновна шутит. А дело ответственное. Возвращаемся к моему вопросу. Думаю, две трехлитровые емкости у всех найдутся. Для того, чтобы не вводить никого в смущение, договоримся, что урину будем называть просто жидкостью. Каждому из вас нужно за сутки собрать два с половиной литра данной жидкости, в которой и растворить этот порошок, – он опять поднял пакетик над головой.

– При какой температуре? – задала вопрос умная Гульнара Салиховна.

– Хороший вопрос, – одобрил Дмитрий. – Не более тридцати градусов. Иначе его свойства могут очень измениться. Полученную смесь нужно тщательно перемешать и дать сутки отстояться в сухом, прохладном месте.

– Не выпил бы кто, – засомневалась Пургениха. – По ошибке.

– Приклей сверху этикетку «Это не самогон. Это яд», – посоветовала Гульнара. – По крайней мере, подумают прежде, чем лакать.

– Дальше-то чего делать? – поинтересовался кто-то.

– Через сутки жидкость сольете, а получившееся сырье УК-3 просушите при температуре не более тех же тридцати градусов. Затем осадок измельчите и ссыпьте в тот же пакетик. Готовый продукт можно сдавать на склад, которым будет заведовать Раиса Ивановна.

– И все? – спросил Хроня.

– Нет, не все, – ответил Дмитрий. – Это еще только начало. Предупреждаю очень серьезно: два раза жидкость использовать запрещается. Каждый пакетик при приемке будет пронумеровываться. Если будет использовано, так сказать, вторичное сырье, и из-за этого сорвутся лабораторные исследования в биологическом центре, вас тут же вычислят. И тут я ни за что не ручаюсь: ни за вашу свободу, ни за ваше здоровье.

– Так может, мы тогда пойдем? – дрожащим голоском спросила Пургениха.

– Поздно! – выкрикнула Раиса. – Вы уже все знаете, договор подписали. Обратной дороги нет. Да и бояться нечего. Выполняйте требования, и все будет хорошо. К тому же – за каждый готовый пакетик УК-3 вы получите аж по пятьсот рублей.

Многоголосый вздох одобрения показал, что сомнений больше ни у кого не осталось.



МАЛЫЕ КОСЯКИ, 4 АВГУСТА



Борис Геннадьевич Рогов, он же дядя Людмилы Семеновой, он же погибель всех местных поросят по прозвищу Борька-киллер, очень любил собирать грибы.

И в это августовское утро, когда городские жители еще только продирают глаза, а кое-кто, вообще, ложится спать, он уже возвращался из леса, пробежав по своим потаенным местам. У Бориса в руках были наполненная красноголовиками корзинка и палка, которой он приподнимал мох и листву.

Грибник уже поравнялся с домом бабки Пургенихи, стоящим на окраине, когда его вежливо окликнули.

– Господин, простите, не знаю вашего имени-отчества, – произнес высокий молодой человек приятной наружности. – Можно отвлечь вас на минуточку?

– Слухаю, – остановился дядя Боря и прищурил глаз на восходящее солнце. Он поставил корзинку на землю и достал из кармана потрепанной куртки папиросу.

– Вы не подскажете, где живет Ксения Павловна Коровина?

Борис насколько мог быстро развернул в уме сложную конструкцию из трех слов и сообразил, что речь идет о дочери его соседа механизатора Пашки Коровина, работавшего в райцентре бульдозеристом. Он тут же вспомнил, что именно из-за этой девчонки мыкались сейчас они с племянницей Людмилой на хлебе и грибах.

Борис Геннадьевич подозревал, что отношения Семенова и Ксюхи зашли в тупик. Не зря же фермер буквально позавчера заходил пить с ним мировую.

– Ксения Коровина, – повторил с надеждой Артур, а это, как вы догадались, был он.

– Ну? – ответил Борис. – Тоже мне, Ксению нашел. Не доросла еще до Ксении. Ксюха она, вот кто. И Ксюхой, наверно, помрет! – последнее предложение дядя Боря произнес с таким надрывом, что Артуру явственно почудилось – этот странный мужик или собирается, или уже убил его Ксюшу.

– А можно без оскорблений? – Степанян начал терять терпение. Восточная кровь проступила румянцем сквозь загар. – Сто рублей хотите за информацию о девушке?

– Двести, – отрезал Борис.

– Держите, – Артур протянул деньги, но тут же отдернул руку. – Сначала покажите, куда идти.

– Так через два дома повернешь направо и спустишься к ручью. Как увидишь зеленый домик, считай, что пришел. Заработал?

– Вполне. А чего это вы так на нее злитесь?

– Что ты, парень. Это я разве злюсь. Я, когда злюсь, немецким штыком резко бью в сердце, сразу перерезаю горло и подвешиваю за задние ноги, чтобы кровь стекла, потом опаливаю всю растительность на теле паяльной лампой. Вот. И только после этого успокаиваюсь, не спеша вырезаю внутренности, рублю еще теплую тушу на части. Меня ж все Борькой-киллером кличут.

Артур во время живописного рассказа отошел метров на двадцать и нащупал рукой в кармане перочинный ножик.

– Да ты, парень, не бойся. Это ж я про свинью рассказывал. А без злости я к ней не подхожу. Жалко животину без злости резать. Иди к своей Ксюхе. Она у моей племянницы мужа увела, вот.

– А как зовут его, мужа вашей племянницы? – уже поворачиваясь, спросил Степанян.

– Семенов Александр Викторович.

– Так Ксения опять с этим фермером?

– Этого я точно не знаю, парень. А ты иди и спроси у нее сам.



18 ИЮЛЯ. СНОВА СОБРАНИЕ



– И последний вопрос, товарищи, – остановила рванувших уже к выходу аборигенов Раиса.

– Некогда мне, – крикнула бабка Пургениха. – Покупатели заждались.

– Ничего, – поддержала директора Гуля, – не помрут десять минут без твоей отравы.

– Ты чего это, активистка, на честных коммерсантов наговариваешь? – обиделась самогонщица. – Твой Колян хоть раз после моего первачка на здоровье жаловался?

– Его после твоего пойла приносят в таком виде, что он жаловаться уже не в состоянии.

– Цыц, бабоньки! – прикрикнула Вера Кочерыгина. – Дайте человеку сказать. А потом выйдете и разберетесь, с кем Николаю лучше, с женой или с Пургенихой.

Вот это она зря сказала. Самогонщица, которую, как оказалось, очень симпатично звали Евдокией Романовной, дико заржала. Вспомнила, видно, как отрабатывал Гулькин муж самогонку в ее постели. Точно ведь знал, что после стакана дома ему не обломится.

А Гуля посмотрела на них таким взглядом, что в магазине сразу стало тихо.

– Значит, бригадиром выбираем Гульнару Салиховну? – поскорее задала вопрос Раиса, боясь, что опять кто-нибудь нарушит тишину. – Кто – за?

Все собравшиеся подняли руки.

– Вот и отлично. На бригадира возлагаются обязанности по контролю над соблюдением технологии.

– Это еще зачем? – фыркнула Кочерыжка.

– Помимо всего прочего, – ответила Раиса, – ни в коем случае нельзя стимулировать процесс, как бы это выразиться?

– Это ты насчет мочегонного? – догадалась новая бригадирша.

– Совершенно верно. Никаких лекарственных препаратов, стимулирующих, так сказать, количество выделяемой жидкости. Иначе наш УК-3 нельзя будет использовать в научных целях.

Некоторые члены товарищества явно загрустили после этого сообщения.

– Но! Внимание! – сказал Дмитрий. – Допускается и даже рекомендуется питье кипяченой воды в больших количествах, употребление петрушки, арбузов без ограничения и, – он с улыбкой посмотрел на Хроню и Никодима, – по пол-литра светлого пива в день!

– Так это ж совсем другое дело, граждане, – обрадовался дед Кочерыгин. – Прямо сейчас и начнем.

– Я тебе начну, – возмутилась баба Вера. – Тебе это мочеиспускание обойдется дороже самого порошка. Петрушки на огороде полно, вот ее есть и будешь. И водой колодезной запивать.

– Попрошу получить по пять пакетиков порошка, товарищи, – выкрикнула Раиса.

Женщины выстроились в очередь к Дмитрию, который заносил в журнал учета очередную фамилию, напротив которой просил осчастливленных ставить подпись или хотя бы птичку.



МАЛЫЕ КОСЯКИ, 25 ИЮЛЯ



Со дня первого собрания, как вы догадываетесь, прошла неделя.

Руководство товарищества решило подвести первые итоги работы. Все члены общества на паях пришли в офис послушать доклад бригадира. У каждого с собой в руках была сумка, в которой что-то звякало.

Настроение у коллектива в основном было приподнятое. Многие успели сдать по два, а то и по три УК-3 и сразу же получить обещанные деньги. Огромные, надо сказать, деньги для Малых и даже Крутых Косяков.

Баба Вера и Пургениха мило беседовали у входа и обменивались опытом увеличения объема жидкости народными методами.

– Простой воды много ж не выпьешь, – рассуждала самогонщица. – Поэтому я перешла чисто на первые блюда. Холодный борщ сварю или щавелевый суп, потом окрошку на квасе или на кефире. А компот постоянно у меня в подполе охлаждается. Ягод-то нынче полно, и сахар добавлять почти не требуется. Только со свеклой перебарщивать нельзя, цвет у жидкости сразу же красноватый становится.

– Молодец, Евдокия, – одобрила Кочерыжка. – Но тебе легче, ты на себя только готовишь. А у меня ж бригадный подряд. То бишь жрут все подряд, а готовлю я одна. На этих оглоедов еды не напасешься. Мало того, что всю петрушку с моего огорода подергали, к соседям за нею лазают, так еще жидкость мою воруют, в свои банки переливают, паразиты.

– Да я за это вообще бы их пайки лишила! – поддержала подругу Пургениха. – Нахлебники, а не бригада коммунистического труда.

– Так я им условие поставила, – с гордостью поведала Кочерыжка. – С утра, значит, помогают мне мою банку наполнить, а потом уже пусть ходят, куда хотят. Иначе прекращаю обеспечивать их калорийным трехразовым питанием.

– Вот это по-нашему, – одобрительно засмеялась самогонщица. – Хоть какая-то польза от этого слабого мужского пола.

– Попрошу тишины, товарищи! – перекрикивая всеобщий гомон, громко попросила Раиса Ивановна. – Сразу расскажу о главном. Процесс, как говорится, пошел. Пусть не без проблем, пусть с ошибками и нарушениями, но пошел. Члены товарищества сдали по два, а некоторые и по три пакета УК-3. Лабораторные исследования показали, что в основном наши работники, то есть вы, стараются соблюдать технологию и дисциплину. Более подробно нам результаты работы за неделю доложит бригадир Гульнара Салиховна.

– Может, перерывчик сделаем? – попросил дед Кочерыгин.

– Да, да, хорошо бы, – послышалось отовсюду.

– Десять минут покурить, оправиться, – разрешила Раиса.

Работники, звякая сумками, разбежались по перелеску. У каждого, как вы уже догадались, с собой была тара для жидкости. Не пропадать же добру. Все члены товарищества теперь, куда бы они не направлялись, носили с собой трехлитровые банки с плотно завинчивающимися крышками. Их теперь и отличали от простых смертных по позвякивающим сумкам.

– Вон, Пургениха пошла, – слышался завистливый шепот. – Тыщу за неделю заработала, мало ей денег от продажи самогону.

Иногда примешивался характерный запах. То ли не очень герметично закрывали, то ли просто издержки производства. Вредные условия, нервная работа. Буквально на износ.

Но те, кому не удалось попасть в товарищество, тем не менее завидовали его членам. Несмотря ни на какие неприятные и побочные эффекты.

Через десять минут собрание продолжилось. Тетя Гуля вышла на середину с толстым блокнотом в руках и очках на носу.

– Товарищи! – привычным к выступлениям голосом начала она. – У нас уже насчитывается тридцать человек живого здорового коллектива. Попрошу аплодисменты!

Жидкие хлопки Раисы и Дмитрия быстро были заглушены веселыми ударами друг о дружку мозолистых деревенских ладоней.

– Спасибо, товарищи, – отозвалась на поддержку Гульнара. – Теперь к делу. В основном, народ у нас дисциплинированный и понятливый. Но, не смотря на это, мне удалось пресечь несколько попыток подтасовки, так сказать, теплых, можно даже сказать, горячих фактов.

– Ты ж мне обещала, – перебил докладчицу дед Никодим.

– У нас друг от друга секретов нет, – покачала головой Гульнара Салиховна. – И быть не может. Да и всем не помешает узнать, чтоб никому больше в голову не пришло подобное.

– Господи! – крикнула Кочерыжка. – Да что такое ты, Гуля, знаешь, что мне неведомо?

– И мне тоже, – вмешался Хроня. – Дед, ты чего полезными секретами профессии с единственным внуком не поделился?

– Молчи, бригадир! – выкрикнул Никодим. – А я за это два пакета бесплатно сдам.

– Нет уж, говори, раз начала, – чуть не заплакала баба Вера.

– Конечно, расскажу.

Дед Кочерыгин сплюнул куда-то в собрание и выскочил из бывшего магазина.

Стало тихо. И в наступившую тишину Гульнара произнесла:

– Случайно открылось все, понимаете, товарищи.

Ехал три дня назад Кочерыгин из деревни Крюкино на рейсовом автобусе.

– А мне сказал, что друзья позвали его починить бензопилу, – тихо перебила баба Вера.

– Может быть, – пожала плечами Гульнара. – Но обратно ехал он с десятилитровой канистрой. Да видно, не очень герметично она закрывалась. Короче говоря, народ в автобусе сильно на водителя зашумел и заставил остановиться. Потому что дышать там уже нечем было. И как раз, кстати, муж мой Николай тоже там случайно оказался. Он мне про это дело и доложил. Ну, я деда Никодима сразу и навестила. Он один дома был. И к стенке прижала. Тут Кочерыгин все мне и рассказал. Он раньше в Крюкинской сельхозтехнике работал. Приехал туда по старой памяти, зашел в мастерскую и говорит, хлопцы, мол, сильно у меня бабка захворала. И доктор прописал ей уринотерапию, в смысле, мочой мазаться и даже обливаться. На вас, говорит, ребятки, вся надежда. Спасайте бабку Христа ради.

Вот они ему десять литров и нацедили за пару часов под пиво с разговорами.

– Хоть бы слово, – вздохнула баба Вера.

– Хрен ему теперь, – прокомментировал Хроня, и не ясно было, что он имел в виду.



МАЛЫЕ КОСЯКИ, 4 АВГУСТА



Артур нерешительно стоял у калитки, за которой, похоже, и находился дом, в котором жила Ксения. Ухоженный дворик, побеленные яблони, клубника и смородина, теплица, парничок. Степанян представил, что здесь внаклонку ходила Ксюха, эротично изгибая девичий стан во время прополки морковки. Он потряс головой, отгоняя наваждение.

Но наваждение не исчезало. Из-за дома и вправду вышла Ксюша. Она несла ведерко с только что сорванными в парнике огурцами.

Девушка увидела глупо улыбающегося Артура и подошла к калитке.

– Огурец хочешь? – спросила она парня вместо приветствия.

– Хочу, – ответил Степанян.

– Тогда проходи в дом.

– А ты одна сейчас, что ли? – на всякий случай поинтересовался гость.

– Тебе-то что? Стесняешься есть огурцы при посторонних? Так ты не бойся. Отец, конечно, человек нервный, чуть что, сразу бьет, и только потом разбирается. Но он в райцентре, на работе. Мама скоро придет, но она у меня тихая, спокойная. Отцу, конечно, расскажет, но я надеюсь, что ты до той поры уже свинтишь. А?

– Да я вообще-то не спешу. Могу и погостить недельку. Неужели выгонишь?

– А где твоя маман и доблестная охрана?

– А я сбежал.

– Слушай, Артур, а меня ты как нашел? Что-то я поначалу и не удивилась, увидев тебя. Будто только вчера расстались.

– Ты у меня паспорт свой забыла. Я его только недавно в сумке обнаружил. Вместе с кое-какими деталями одежды. Ну, и решил документ тебе привезти, в качестве моральной компенсации.

– Очень благородно с твоей стороны. Не стоило так утруждаться, мог бы и по почте прислать.

– Да я тебя, Ксюха, очень хотел увидеть. Ты что, не рада?

– А чему радоваться? Сначала усыпляют и выбрасывают в бессознательном состоянии, как слепого котенка, а потом вдруг повидаться хотят. Убедился, что я выжила? Не дождетесь, как говорится. Мы, Коровины – живучие.

– Да меня усыпили тогда тоже. Если бы я был на ногах, я бы им не позволил так с тобой обращаться. Честное слово.

– Ты знаешь, Артур, а я тебе верю. Ладно, пойдем в дом. Мать вот-вот появится.



МАЛЫЕ КОСЯКИ, ОПЯТЬ 25 ИЮЛЯ



– А что Никодим нарушил? – спросила бригадира Пургениха. – Кто сказал, что нельзя чужую жидкость использовать? Подумаешь, всем коллективом постарались. Вот, помню, была у нас в деревне, прости господи, одна нимфоманка. Ну, вы ее помните. Так она никогда не знала, от кого у нее очередной ребеночек. Так и говорила, мол, опять сын полка родился. А всего их у нее четверо. И ничего. Все здоровенькие. К чему я это? Ну да. А здесь порошок всего лишь.

– Все было бы ничего, – ответила Раиса. – Но коллектив мастерской сухой закон не соблюдает. Жидкость у них алкоголем отравлена, поэтому в нашем производстве категорически не допустима.

– Об этом я и не подумала, – согласилась Пургениха. – Тогда конечно.

– Продолжайте, пожалуйста, доклад, Гульнара, – сказал Дмитрий.

– В остальном, если не считать мелких нарушений, к примеру, попыток слить жидкость раньше времени и разводить порошок в меньшем объеме, все работали старательно и ответственно. Рекордсменом является Хроня Кочерыгин.

При этих словах Хроня расправил плечи, звякнув пакетом, и гордо посмотрел на односельчан. Когда-то он отморозил не только пальцы на ноге, но и застудил источник добычи жидкости. Поэтому пользовался им очень часто, что в новой работе было большим подспорьем, хотя раньше очень мешало при дальних переездах и стоянии в очередях за разливным пивом. А также часто беспокоило во время глубокого сна.

– Так вот, – продолжала тетя Гуля. – За неделю сдано восемьдесят пакетов с минеральным сырьем. У меня все, товарищи.

– Прошу внимания, – перехватила инициативу Раиса Ивановна. – Хочу передать благодарность от ученых из биологического центра клонирования человека. Теперь, благодаря нашему труду, опыты движутся гораздо успешнее и продуктивнее. Я не имею права раскрывать секреты, так как это стратегические разработки, касающиеся безопасности страны, но скажу лишь, что наши коллеги очень близки к величайшему открытию. И все это благодаря вам.

У нас сформировался здоровый коллектив из тридцати человек. И пора уже внедрять то, что мы вам обещали с самого начала – кредитование членов товарищества.

Мы подготовили для каждого из вас перечень бытовой техники, которую вы можете приобрести в кредит с рассрочкой на один год. Попрошу ознакомиться в домашних условиях, а затем, по мере готовности, подходить к нам в офис для заключения кредитных договоров. На сегодня все.

– Читай, Хроня, – попросила внука баба Вера. Вокруг столпилось еще несколько ее ровесниц, которым, чтобы прочесть текст, надо было бежать домой, к лежащим на тумбочке очкам в футляре.

– Так, значит, – начал младший Кочерыгин и замолчал. Потому что его глаза, опережая язык, понеслись по строчкам галопом, а ноги от возбуждения задрожали, как две осинки на ветру.



МОСКВА, 5 АВГУСТА



– Засекли, Марианна Сергеевна, – радостно закричал генерал Михалыч, раскладывая на столе в гостиной карту.

– Ну, показывай, куда его занесло.

– Вот, в этом районе две деревни. Малые Косяки и Крутые Косяки.

– Точно, – вспомнила вдруг вдова Степанян, – мне же Игнатий Щекин про свои Косяки рассказывал! Все совпадает!

– Собираться?

– Зачем же. Пусть мальчик в деревне потусуется. Может, от местных пару плюх получит. Ему полезно, для полноты развития личности. А мы туда через недельку наведаемся. Не спеша.



КРУТЫЕ КОСЯКИ, 5 АВГУСТА



– Здорово, Щекин, – произнес фермер Семенов, входя без стука в дом участкового.

– Приветствую, Александр Викторович. В хату не приглашаю, так как ты уже и так вошел.

– Куда загар черноморский девал, Игнатий?

– В бане смыл, похоже.

– Не жалко? Все же деньги заплачены, и немалые.

– Так не я ж платил. Чего жалеть. Как говорится, на халяву и уксус сладкий, и загар нестойкий. Тебе, сразу видно, дорого круиз обошелся. Вон, до сих пор черный, как уголек. А ты, Александр, не пробовал иногда мыться получше?

– У меня душевая кабина в доме. И вода теплая всегда. К чему разводить грязь в бане? Да и грибок еще никто не отменял.

– Жить в деревне и так относиться к бане? Да ты, Семенов, не фермер, ты, как говаривал наш начальник школы милиции товарищ Стеценко, потенциальный потерпевший.

– Это как надо расценивать, Щекин? Как оскорбление, что ли?

– Да ты что? Какое еще оскорбление! Обычная формулировка. Все люди, по мнению товарища Стеценко, делятся на потенциальных преступников и потерпевших. К примеру, наш друг Федор Артемьев – явно при определенных обстоятельствах может стать преступником. А ты – человек другого склада. Тебя сам бог велел, как бы это помягче сказать, разводить или еще чего похуже.

– А ты, интересно, к какой категории относишься?

– Мы, милиционеры, ни под какую категорию не подходим. Мы на то властью и поставлены, чтобы не давать вас, пентюхов беспросветных, на кривой кобыле объезжать. Понял?

– Спасители отечества, значит? Послушай, спаситель, а ты знаешь, что у нас, в Малых Косяках, за товарищество действует?

– Конечно, слышал. Ко мне дед Филимон с жалобой на них приходил. Принимать его не хотят. А мотивируют отказ тем, что он из другой деревни. Странно, не правда ли, Александр Викторович?

– Черт его знает. Дело, как говорится, хозяйское. Я тоже на работу не всех беру. И без объяснения причин, между прочим. Меня другое в этой фирме заботит. Непонятно, чем они занимаются, за что деньги людям платят. Что-то за всем этим стоит.

– Да ладно вам, господин предприниматель. Не ищите, как говаривал товарищ Стеценко, преступления в каждом темном переулке. Стоит повесить там фонарь, и увидите совсем другую картину. А что-то конкретное ты об этом товариществе слыхал?

– Да нет. Их работникам запрещено рассказывать посторонним о чем-либо. У моего тракториста тетка там трудится. Так даже он толком ничего не знает.

– Может, на военную промышленность работают?

– Да ты что, Игнатий? У нас, в Малых Косяках, секретный объект? Не смеши меня.

– Ну, тогда пусть трудятся. Чем плохо? Все лучше, чем самогонку пьянствовать. А проверить их, тем не менее, надо. Вот завтра и займусь.



Глава 4



БЕСПЛАТНЫЙ СЫР ПО СХОДНОЙ ЦЕНЕ

 

Члены товарищества «Мы – одна семья» пребывали в том состоянии, которое в определенных кругах принято называть «его не ждешь, а он приходит». Головы кружились от ощущения того, что в их жизни происходит что-то нереальное. Сказка в одной отдельно взятой деревне становилась былью. Не смогли большевики построить коммунизм в одной стране, а Раиса и Дмитрий – пожалуйста.

Коренные малокосяковцы уже и забыли о плодах цивилизации, которые в восьмидесятые года прошлого века были доступны всем, кто имел даже самую захудалую работенку. Вся бытовая техника в их домах пришла в негодность и, вместе с семейным альбомом, напоминала о временах более счастливых и зажиточных.

Да, безусловно, кое у кого дети работали в райцентре, а то и в областном городе. Двое даже закрепились в самой Москве: одна – подметала, другой – месил раствор. Но родителям никто из них не помогал. Наоборот, старики как-то умудрялись откладывать почти половину из своих пенсий.

Городские отпрыски, чьи носы давно отвыкли от запаха навоза, являющегося бесплатным приложением в существовании деревенского жителя, приезжали к предкам два раза в год, да и то только за картошкой, овощами, соленьями. С недовольным видом, типа, зачем тащить такую тяжесть, увозили набитые снедью сумки. На что сухонькие матери, извиняясь и краснея, обещали в следующий раз сами доставить провиант в общежития и коммунальные квартиры. И, вздыхая от стыда, совали в карман своему родненькому стокилограммовому каменщику второго разряда сложенные вчетверо сторублевики.

«Зачем же, мама», – раздраженно вспыхивали сынки, засовывая деньги поглубже в карман.

А, добравшись до места дислокации, тут же спускали политую материнскими слезами купюру на пиво и слипшиеся пельмени.

Но сейчас произошло невозможное. На выходные, срочно вызванные растерявшимися родителями, съехались все дети членов товарищества «Мы – одна семья».

В субботу за обедом в своем деревенском доме собралась семья, состоящая из Гульнары Салиховны, ее супруга Николая, дочки Лолочки, студентки второго курса семейно-строительного техникума, которым все давно полушутя называли педагогическое училище, и сына Леши, работавшего в типографии областного центра Канищева вторым печатником.

После наваристого борща и мантов глава семейства, а по совместительству бригадир товарищества на паях, сказала сытым потомкам:

– Я снова в трудовом строю, дети мои. Вы же знаете, покой нам только снится.

– Да, мамочка, – скептически сказал сын Леша, – где ж тебе дома усидеть с твоей энергией. И чем на сей раз ты занимаешься?

– Это коммерческая тайна, Алексей. Я дала клятву о неразглашении.

– Мама, – воскликнула Лолочка, – какие могут быть тайны в Малых Косяках? Если только в нашей речке Живопырке обнаружили радиацию или, может, навоз нашей коровы Панночки признан съедобным.

– Нет, не пытайте! – помотала головой Гульнара.

– Бесполезно, – обреченно сказал Николай. – Я уже три недели спрашиваю, молчит, как партизанка.

– И зачем же мы собрались сегодня так срочно? – спросил Алексей. – Чтобы порадоваться за родительницу, нашедшую на старости лет свое призвание?

– Вот ради этого, – Гульнара освободила место на столе перед собой и положила туда лист бумаги.

Лица детей вытянулись в сторону матери, а глаза пытались разобрать текст, расположенный к ним вверх ногами.

– Минутку терпения, – попросила Гуля. – Короткая предыстория сначала. Советская власть выучила нас с вашим отцом, дала нам жилье, возможность работать и отдыхать раз в год на Черном море. А также бесплатно лечиться от всех болезней, включая кожные и венерические, тьфу, тьфу, тьфу.

– Ну, мама, – заныла Лолочка, – ты еще вспомни, как вы делили тушу мамонта и пели песни у костра.

– Не надо ультировать! – рассердился отец. – При коммунистах на зарплату можно было купить пятьдесят бутылок водки или восемьдесят килограмм колбасы. А сейчас? Только сорок восемь бутылок! Или сорок пять килограмм колбасы. Ну? Вот вам и хваленая демократия.

– Не надо о больном, Коля! – попросила Гульнара. – Водка и колбаса – не главное.

– Золотая цепочка, колечко с изумрудом, браслет, серьги, – начала перечислять более важные ценности Лолочка.

– Часы, мотоцикл, мобила, компьютер, – продолжил Алексей.

– Помолчите! – призвала мать семейства. – Вот мы и подошли к главному. Благодаря новой работе у меня появилась возможность купить многое из того, о чем вы мечтаете.

– Сколько ж тебе платят, мать? – спросил Алексей.

– Пока немного. Но скоро я стану самой высокооплачиваемой специалисткой в Малых Косяках.

– Богаче Пургенихи? – поразился муж.

– Твоя самогонщица у нас в отстающих числится. У нее сумма кредита в два раза меньше, чем у меня.

– Кредита? – в три голоса отреагировала семья. – Ты что, с ума сошла?

– Спокойно, дети мои. Никаких проблем нет. Это вам не ваши сумасшедшие проценты в грабительских банках. Специальная программа для секретных предприятий России!

– Очередной развод, мать. Ты чего? Взрослая женщина, а туда же. У нас вся страна на кредитный наркотик подсажена. Не связывайся, – это Алексей.

– Мамуся, если только серьги и цепочку для меня. И все, больше не рискуй, – это Лолочка.

– Обойдемся без подачек! На колбасу и так заработаем! – это супруг.

– Несчастные! – это Гульнара. – Что хорошего мы видели в последнее время? Старый телевизор, который показывает все в коричнево-зеленых цветах? Холодильник «Бирюза», который вырабатывает изморозь только на кухонной стенке? Ковер на полу с еле угадывающимся рисунком «Боярыня Морозова в партизанском отряде»? Магнитофон «Весна», который давно пора переименовать в «Ни хрена не разберешь»?

– Все деревенские так живут, Гулечка! – возмутился Николай. – А мы чем лучше?

– Нет! Теперь все пойдет иначе! – стукнула кулаком по перечню предлагаемой бытовой техники Гульнара.

– Вот, – начала она тыкать пальцем в отпечатанные на принтере строчки. – Телевизоры пяти моделей, проигрыватели какие-то, тут по-английски, четырех наименований, холодильники разные, мотоблоки для обработки земли, компьютеры. Одежда всякая, обувь, ну, тут адрес магазина, где можно будет отовариться. Золотые украшения, Лолочка. Отдых в Египте или в Турции, Алеша, тоже можно в кредит приобрести.

– Ага, – ухмыльнулся сын, – две самые великие туристические державы в мире.

– Послушай, жена, – вмешался Николай. – А ты у них сколько работаешь?

– Три недели скоро.

– И что, вот так сразу вам такое счастье привалило? Вон у моего приятеля с районной автобазы тоже дают всякую ерунду. Но только тем, у кого стаж на одном месте не меньше года.

– Батя, – сказал Алексей, – ты отстал от жизни. Сейчас в любом магазине сидит девица из банка и оформляет товары в кредит. Все зависит от твоих возможностей. Вот я, к примеру, на свою зарплату могу взять с рассрочкой на год только мобильный телефон. Хороший, конечно.

– У нас, еще раз вам говорю, особое дело, – вздохнула Гульнара. – Работа государственной важности. К нам и подход особый. Конечно, нельзя брать невыполнимые обязательства. Я тут подсчитала, что если буду очень стараться, то смогу зарабатывать четыре тысячи в неделю.

– Иди ты! – заорал супруг. – Я за месяц не намного больше получаю! Все, увольняюсь к чертовой матери и перехожу в ваше товарищество.

– А я тебе, дорогой мой, давно предлагала, – улыбнулась Гульнара.

– Так, мать, раз такое дело, – встал Алексей, – насчет меня тоже разузнай.

– Тебя, сынок, не возьмут.

– Это что за дискриминация?

– Ты ведь прописан в райцентре. А они принимают на работу только жителей Малых Косяков, – с гордостью ответила Гульнара.

– Это с чего такая разборчивость?

– Только по секрету, без передачи.

– Могила, мать, – обиделся Алексей. – И тебя касается, сестра моя.

– Ну, хорошо, – перешла на шепот Гуля. – Прежде, чем открыть наше товарищество на паях «Мы – одна семья», ученые очень закрытого научного центра проверили экологию в десяти деревнях. Были взяты пробы воды и земли. Под каким-то благовидным предлогом у нескольких коренных жителей этих деревень взяли анализы крови и других веществ жизнедеятельности человека. И! – Гульнара обвела торжествующим взглядом свое застывшее семейство.

– Что, нашли потомков Чингиз-Хана? – спросил начитанный Алексей.

– Месторождение золота, наверно, обнаружили? – предположила постоянно зацикленная на одном и том же Лолочка.

Николай промолчал, так как даже предположить не мог, о чем собирается идти речь.

– Ученые приняли решение организовать добычу сырья именно у нас, – медленно, ожидая эффекта, произнесла Гульнара. Но семейство не отреагировало, так как не знало подробностей технологического процесса.

– И теперь, – четко и взвешенно, как диктор центрального канала в советское время, произнесла Гуля, – результаты нашей работы превзошли все ожидания российских ученых. Кредитная политика – способ поощрения и залог того, что никто из нашего спаянного коллектива не уволится до тех пор, пока будет существовать эта программа. Поняли, Фомы неверующие?

– Да что вам такое особенное предлагают? – спросил Алексей.

– Кредит без первого взноса и без процентов, – ответила Гульнара.

– И на какую сумму? – опять поинтересовался более других разбирающийся в вопросе сын.

– На любую! – выпалила мать. – Это нам решать, понимаете? Только одно условие ставят. Надо сразу определиться со всем списком. Следующая такая возможность у меня появится только через год.

– Ну-ка, прочти еще раз, – хмыкнул Алеша. – Огласите, мадам, весь список, пожалуйста.







***



В тот же день, в офисе товарищества появился первый представитель власти. Спустя почти месяц с того дня, как из бывшего магазина была выброшена первая партия мусора.

Это был участковый Игнатий Щекин, краса и гордость российской милиции. Он уже совсем отошел от поездки на море, был привычно бдителен и серьезен, как пограничник Карацупа с автоматом и собакой на плакате «Враг не пройдет». Правда, оружие Игнатия было не такое грозное и хранилось в кобуре, а овчарку он завести никак не мог по понятной причине. Некому было бы из-за ненормированного рабочего дня Щекина за ней приглядывать. А сажать животное на цепь у нашего героя рука бы никогда не поднялась. Но облик участкового, тем не менее, вызывал уважение и инстинктивное желание каждого встречного вывернуть карманы и предъявить документы.

Игнатий еще не успел открыть рот для приветствия, как Раиса вскочила, всплеснула руками и радостно вскрикнула:

– Наконец-то!

Типа, где ж вы все ходите? Некому элементарно взятку предложить.

– Участковый Щекин! – козырнул милиционер. – Попрошу, гражданочка, предъявить документы на право заниматься предпринимательской деятельностью в Малых Косяках.

– Конечно, конечно, – улыбнулась Раиса. – Мне Иван Семенович про вас много хорошего рассказывал. Как отдохнули, кстати?

– Спасибо. Это какой Иван Семенович?

– Неужто забыли, Игнатий Петрович, как зовут вашего начальника из районного отдела милиции? Товарища майора Култыгу? Вот, кстати, и разрешение. Он, когда мне его подписывал, так и сказал, мол, если что, сразу к Щекину. Всегда поможет. В смысле, когда из отпуска вернется. Поэтому я и говорю – наконец-то! Мало ли. Времена сейчас неспокойные.

Игнатий, несмотря на подпись вышестоящего начальства, внимательно изучил документы товарищества на паях.

– Что это за сырье – УК-3? Неужели у нас какие-то полезные ископаемые есть? Впервые слышу.

– Что вы, Игнатий Петрович! Плохо знаете своих людей. В их недрах столько скрытых резервов – вы даже представить себе не можете.

– И что, все эти кадры у вас работают? Не пьют, не прогуливают? Пургениха, Кочерыгины в полном составе? Что-то не верится мне.

– Представьте себе! Конечно, в передовиках не ходят, но норму выработки выполняют.

– Да я их всю свою сознательную жизнь знаю! – явно занервничал Игнатий. – Это что ж вы такое с ними сделали?

– В каждом человеке, – назидательно произнесла Овчинникова, – есть запас положительных качеств. И если родители, школа, сокамерники, пардон, коллеги не рассмотрели, не дали раскрыться этому кладезю любви и трудолюбия, то человек может до конца дней своих слыть жестоким, нелюдимым, эгоистичным субъектом. У каждого Мустафы на его пути должен встретиться свой Макаренко или хотя бы заместитель начальника тюрьмы по индивидуальной работе с контингентом.

– Отличная мысль! – одобрил Щекин. – Как говаривал начальник школы милиции товарищ Стеценко, нечего ждать, пока горбатого могила исправит, надо попытаться сделать это при жизни.

– Правильно! – выдохнула Раиса. – Вот видите, как много общего у нас с вами.

– И все равно, – мотнул головой участковый. – Чтобы бабка Вера Кочерыгина или Пургениха занялись общественно-полезным трудом? Не верю!

– Можете убедиться сами. Вот отчет нашего бригадира Гульнары Салиховны. Читайте, Кочерыгина обработала уже шестнадцать пакетов минерального сырья. Евдокия Романовна, или, как вы ее не очень красиво называете, бабка Пургениха – пятнадцать пакетов. Ну и что? Убедились?

– Это какое-то аномальное явление. Покажите мне ваши производственные помещения. Я хочу увидеть их за работой своими собственными глазами.

– А этот магазин – все, что у нас есть. Прочтите внимательно договор аренды.

– Не понял? И где же ваши работники производят это, как вы утверждаете, ценное минеральное сырье?

– На дому, товарищ участковый. То есть, по своим личным домам.

– Любопытно. И как же вы контролируете их труд?

– А это ни к чему. Сколько произведут продукта, столько и получат денег. А те, кто отлынивают, пусть обращаются с жалобами в собес. У нас не богадельня, милостыню не подают. Да, за соблюдением технологии следит Гульнара Салиховна. Надеюсь, дама вам известная.

Еще бы, – ответил Щекин. – Моя лучшая дружинница, бывшая профсоюзная активистка и, несмотря на это, просто хороший человек. Если она у вас трудится, можно быть спокойным – все, что ей поручено, будет выполнено наилучшим образом.

До сих пор жалею, что эти рейды и дружину вообще отменили. Порядку при них гораздо больше было. Ладно, Раиса Ивановна. Пойду я. Желаю успехов в вашем благородном деле.

***



Бабка Евдокия Романовна Пургина по кличке Пургениха, чуть не попала впросак. Не зря поговорка про двух зайцев существует.

Я всегда представлял себе этих зайцев такими хитрыми тварями, которые подманивают наивного охотника, принимают от него разные красивые безделушки, с удовольствием катаются с ним в лимузине по дорогим ресторанам, но, когда доходит до дела, в смысле, до оплаты услуг, устраивают ему сцены ревности. То есть, орут наперебой нечеловеческими голосами, типа, что ты другого зайца больше любишь, ну и катись к нему, а я гордый и не хочу тебя ни с кем делить. Причем оба сразу, заранее сговорившись. А охотник мечется от одного к другому, тратит нервные клетки впустую, потому что больше нечего. Все финансовые ресурсы спустил на хитрохвостых вегетарианцев. После чего стал им не интересен.

В случае с бабкой Пургенихой в качестве зайцев представлены предметы неодушевленные. Даже скорее не предметы, а сферы приложения бабкиных физических и моральных сил.

К самогоноварению, кажущемуся несведущему человеку пустяковым, простеньким занятием, а на самом деле, являющемуся сложным технологическим процессом, рискованным и нервенным, прибавилась служба в товариществе на паях.

То есть, не то чтобы сама прибавилась, а Евдокия Романовна от жадности прибавила ее сама. А так как была она женщиной пожилой, уже не очень здоровой, то начала сильно уставать, путаться в процессах и надолго задумываться, прежде чем произвести очередное действие в подвале. Потому что и то, и другое в силу специфики приходилось делать там.

Надо поведать именно в этом месте нашего рассказа, что Пургениха, несмотря на располагающую профессию, спиртного сама не употребляла. Поэтому на пробу первого стакана из очередной партии приглашала всегда кого-нибудь из односельчан.

Да и зрение нашу стахановку начало подводить. А подвал настолько пропах и теми, и другими полуфабрикатами, что отличить одни от других не представляло никакой возможности. Если только на вкус. Но, повторюсь, не употребляла Пургениха бражку, а тем более, настойку минерального сырья УК-3. И хранились эти жидкости в самой популярной таре российских домохозяек – в трехлитровых стеклянных банках имени богатого урожая.

Так и оказался в это дождливое августовское утро в подвале у Евдокии Романовны Никодим Кочерыгин, который, после случая с канистрой урины, бросил от стыда работу в товариществе и теперь был свободен от всех обязательств, чем и пользовался в полной мере, издеваясь над женой и внуком. Он громко называл их мочеными яблоками и сам, часто до икоты, очень сильно хохотал над собственной шуткой.

Никодим с удовольствием вернулся в то состояние, которое вызывает постоянное употребление дешевого красного и розового вина, изготавливаемого из отходов винограда, яблок и, очевидно, лакокрасочной и хлебобулочной промышленностей.

Поэтому на пробное испытание пришел сильно навеселе, радостно предвкушая халявную выпивку, да еще и с приличной закуской. В целях конспирации стол для распития тестовой стопки был накрыт тоже в подвале.

Пургениха дала испытателю отмашку, и он влил в себя самогон, по привычке не закусывая, а только прислушиваясь к процессам, происходящим в организме на пути следования высокоградусной жидкости. Ощущения были какими-то абсолютно новыми. Вкус напоминал что-то ностальгическое из прошлой жизни.

– Не распробовал, – покачал головой Никодим.

Пургениха тут же услужливо подлила еще.

Вторая стопка проделала путь, ничем не отличающийся от первой.

– Зубровка? – спросил Кочерыгин. Молодое поколение вряд ли знает, что «Зубровка» – это настойка на травах желтоватого цвета. – Ты что, Евдокия, травки туда стала добавлять?

Пургениха на всякий случай утвердительно кивнула.

– Ну-ка, давай еще одну.

И после паузы:

– Хороша, зараза. Даже закусывать не хочется. С собой нальешь немного?

– Ты же знаешь, Никодим, мои принципы. Здесь пей во время испытания, сколько хочешь, а на вынос только за деньги.

– Тогда еще одну на месте или, если не жалко, две. А денег у меня нет. Сама знаешь, я в вашем товариществе больше не работаю.

– Пей, Кочерыгин. У тебя семья большая, есть, кому кормить. Это мне не на кого надеяться, – в полумраке подвала незаметно было, как вялая слеза появилась в глазу самогонщицы и, не подпитываясь больше изнутри организма, тут же стала подсыхать.



***



Теперь наше действие пойдет параллельными потоками, поэтому дату проставлять в начале каждого эпизода нет необходимости. Напомню только, что на дворе у Ксении Коровиной, как и у остальных наших героев, было шестое августа того же года.

Ксюшина мать Татьяна Леонидовна была счастлива в браке, что само по себе уже заставляет относиться к ней с уважением. А также присмотреться внимательней к такому феномену наших жестоких дней.

Невозможно ни по каким внешним или внутренним признакам заранее определить, готова женщина к семейной жизни или не готова. Умение варить повседневную еду, непреодолимое желание протереть любое пятнышко или миллиметровую полоску пыли, ежедневная смена рубашек мужа, чистка его ботинок и многообещающие поцелуи перед уходом на работу. Казалось бы, вот он, выработанный годами рецепт долгого и счастливого брака. Не будем останавливаться на подробностях интимной жизни.

На практике же все это, простите, ни хрена не работает. А что работает, спросите вы? Этого не знает никто, и я в том числе.

Татьяна Леонидовна Коровина, Ксюшина мать, никогда не задумывалась над тем, как удержать мужа Павла. А зачем его, спрашивается, удерживать? Это что, цель всей жизни? Ради чего? Чтобы на могильной плите с гордостью за современницу написали: «Женщина с железной хваткой»? Да пусть хоть завтра. Только навоз разбросает и на все четыре стороны.

Поэтому, очевидно, ее муж, механизатор широкого профиля Павел Коровин, и не задумывался об изменениях в личной жизни. Навоз, сволочь, видно, разбрасывать не хотел.

Супруг уже почти два года, из-за отсутствия в Малых Косяках работы по специальности, трудился в райцентре, жил там в общежитии и только на выходные приезжал домой.

В день приезда Артура Татьяна Леонидовна пришла с работы чуть позже. Зацепилась на углу своим языком за соседский. Дочери дома не наблюдалось, хотя дверь была не закрыта, а только плотно притворена.

«Странно, – мимолетно, как летний ветерок, пронеслось у старшей Коровиной сквозь голову, оставив только ощущение сквозняка. – Забыла закрыть, что ли?»

Но уже через минуту Татьяна Леонидовна впряглась в домашнюю работу. Впряглась так, будто не было сегодня позади тяжелого рабочего дня на ферме. Сначала она поставила в холодильник трехлитровую банку (опять!) с парным молоком, достав оттуда недопитую предыдущую и поставив ее на подоконник. Пусть простокваша будет.

Пора было кормить корову и кур. Ксюха помогала ей по дому, но со скотом возиться брезговала, оставляя это малоприятное занятие матери.

Подойдя к сараю, старшая Коровина остановилась и прислушалась. Ей показалось, что внутри либо работает какой-то мощный насос, либо прячется какое-то тяжело дышащее животное. Она, в принципе, была недалека от истины и в том, и в другом случае.

Это на сеновале общались соскучившиеся друг по другу Ксюха и Артур. Они не слышали, как приоткрылась скрипучая дверь, как Татьяна Леонидовна крикнула вовнутрь «Кто тут?» и снова прикрыла дверь. Подумав, она подперла ее снаружи бревном и побежала к соседке.

– Муся, – закричала она с порога, – вызывай милицию! У меня в сарае воры!

– Так Щекин в Малых Косяках, – ответила Муся. – Я его полчаса назад у бывшего магазина встретила. Беги туда, может, еще застанешь.

Что Татьяна Леонидовна и сделала, не теряя ни минуты. Участковый только вышел из офиса товарищества на паях и садился на свой старенький и надежный, как Фидель Кастро, мотоцикл.

– Стойте, стойте, Игнатий Петрович, – замахала она руками издалека, привлекая к себе внимание.

Щекин опустил уже занесенную на железного друга ногу обратно на землю.

– Ой, беда, товарищ участковый, – еле дыша, проговорила Коровина. – Ко мне в сарай забрались воры.

– Быстро садись, – резко ответил Игнатий, заводя мотоцикл и трогаясь с места.

Через пять минут они остановились, не доехав метров пятидесяти до дома. Дальше, пригнувшись, шли вдоль забора. Щекин выставил вперед табельное оружие, а Коровина, чуть дрожа от волнения, шагала за ним. У калитки они остановились и прислушались. Но сарай находился немного в глубине двора, и на таком расстоянии не доносилось ни одного звука. Игнатий показал Татьяне Леонидовне, чтоб сидела за забором и не высовывалась, а сам проскочил двумя крупными шагами расстояние до занятого врагами объекта.

Да, здесь звуковая волна и колебания стен сарая заставили содрогнуться даже побывавшего в различных переделках офицера милиции. Он решительно выбил ногой подпиравшее дверь бревно и заорал в появившуюся щель, явно подражая майору Жеглову:

– Граждане бандиты! Оружие на снег! Выходить по одному!

Почему на снег? Кругом росла трава, ну, в лучшем случае, источал ароматы куриный помет. Ладно, не важно. Главное, что на Щекина никто не обращал внимания. Кроме Татьяны Леонидовны, конечно, с интересом выглядывающей из-за забора.

Щекин откашлялся и повторил призыв:

– Считаю до трех и начинаю стрелять в сарай на поражение!

В этот момент стены строения перестали раскачиваться, как будто бандиты услышали участкового и замерли в ожидании.

– Раз! – крикнул Игнатий.

– Это кто там собрался стрелять в чужом доме? – раздался изнутри знакомый голос.

– Два! – по инерции произнес Щекин и добавил. – Не понял?

– Игнатий Петрович, это я, Ксюха, – сообщил тот же голос из сарая.

– Тебя что, в заложники взяли? – быстро сообразил милиционер. – Отпустите девушку. Не усугубляйте свое положение.

– Товарищ участковый, – взмолилась Ксения. – Успокойся. Я здесь с молодым человеком.

Татьяна Леонидовна, услышав разговор, тоже подошла к сараю.

– Так! Ну-ка, выйди на свет божий, – приказала дочери она.

– Мама, мама, не шуми. Мы просто общаемся. Ко мне гость из Москвы приехал.

– Вот я сейчас товарища Щекина попрошу, и он твоего гостя арестует. За изнасилование.

– Да они знакомы. Помните Артура Степаняна, Игнатий Петрович?

– Ну? – отреагировал ничего не понимающий милиционер.

– Здравствуйте, – произнес изнутри невидимый наследник.

– Ты что тут делаешь? – спросил Щекин.

– Проездом из Москвы.

– И куда?

– В Москву.

Теперь уже старшая Коровина перестала что-либо соображать. В сарае сидел знакомый участковому бандит и держал в заложницах ее дочь?

– Может, нам уже можно выйти? – поинтересовалась Ксюха.

– По одному, – сказал на всякий случай Игнатий и отошел немного в сторону.

Показалась Ксения, на ходу поправляющая юбку и стряхивающая с головы солому.

– Опять за свое? – строгим голосом спросила ее мать.

– Ну, что ты при людях? Познакомься лучше. Помнишь, я тебе рассказывала про ту сволочь с корабля? Так это он. Выходи, Артур. И никакая он не сволочь оказался, а жертва обстоятельств.

«Хорошенький какой», – подумала Татьяна Леонидовна, а вслух добавила: – Значит, не сволочь? Ну, пойдем в дом тогда. Она ведь покормить не догадается. Небось, сразу в сарай поволокла?

– На экскурсию, мама. Артур никогда живых коров не видел.

– Так я, похоже, уже не нужен? – спросил Игнатий.

– Оставайся на обед, Петрович. Что ж ты, зря тут жизнью рисковал?



***



Семейный совет под председательством Гульнары Салиховны постановил: во-первых, кредит брать; во-вторых, по полной программе, то есть, сколько дадут.

Был составлен список очередности вещей и техники по мере их необходимости. Для того, чтобы можно было при составлении кредитного договора в любом месте, ограниченном реальной суммой, подвести безболезненную черту.

Тут, конечно, не обошлось без споров и скандала. Раз уж решили брать, то надо этим воспользоваться. Долой скептицизм и сомнения! Да здравствуют меркантильность и эгоизм!

В результате борьбы с переходящей инициативой список стал выглядеть таким образом:

1. Сережки и браслет.

2. Дубленка.

3. Телевизор.

4. Дубленка еще одна.

5. Мебельный гарнитур.

6. Сапожки.

7. Компьютер.

8. Мотоблок.

Последний пункт включил на всякий случай Николай после того, как отшумели затяжные бои между младшенькими. Как вы понимаете, безоговорочную победу одержала любимица Лолочка. Которая имела привилегии в семье в связи с тем, что расшатала нервную систему свою и родителей еще в процессе учебы в младших классах средней школы.



***



После обеда у Коровиных Щекин заехал в поместье к фермеру Семенову. Надо же было доложить заинтересованному лицу о посещении офиса товарищества на паях и новостях из дома Ксюхи.

– Я при исполнении, – отказался Игнатий от рюмки. – Да и при руле.

Александр Викторович отмечал примирение с Люськой. Хотя само примирение находилось еще только на предварительном этапе: очередном распитии мировой с дядей Борей-киллером. И сама Люська об этом факте пока ничего не знала.

Бывшая по сути, а не по штампу в паспорте, супруга Семенова Людмила заняла выжидательную позицию, наблюдая за поведением мужа в неопределенном положении полумужа-полухолостяка.

«Если начнет куролесить, – думала она, – то пошел он тогда куда подальше, к примеру, обратно в круиз по Черному морю. А если будет хотя бы делать вид, что страдает раскаяньем и воздержанием, то тогда, чего уж там, дам ему еще одну попытку».

Семенов об этих ее мыслях не догадывался, но своим поведением вполне соответствовал ожиданиям Людмилы. Пил, страдал, отдавался работе за неимением никого более путнего.

– Что, участковый, брезгуешь с простым деревенским народом стопку принять? – злорадно хмыкнул уже изрядно захмелевший дядя Боря. – Конечно, мы, простые, плохо обеспеченные пенсионеры (при этих словах киллер трогательно приобнял фермера Семенова) вам, генералам, не пара. Ничего, что мы при вас сидим? Пусти, Сашок, я встану.

– Борис Геннадьевич, – спокойно ответил на нападки Щекин. – Вы меня, наверное, с кем-то перепутали. Я – Игнатий, ваш участковый.

– Дядя Боря, ты тут посиди, – похлопал непутевого родственника по плечу Александр Викторович. – А мы пойдем, подышим.

– Что, зятек, скрываешь от дяди родного? Ладно, иди. А я пока покемарю в тишине. И ты иди, генерал, здесь тебе не обломится.

Щекин и фермер присели на скамейку, стоящую во дворе под навесом.

– Был я в товариществе этом сегодня, – поведал Игнатий. – С руководством общался.

– Ну, и как впечатление?

– Нормальные люди, грамотные. Деньги работникам своим исправно платят. Причем всем.

– Да ты что? Вот так сразу и начали платить? Это настораживает.

– Почему, не понял?

– Поясняю. Вот я, например, начал какое-нибудь новое дело. Откуда у меня деньги? Я должен сначала оборот сделать, продукцию свою реализовать. И только после этого могу заплатить работникам. Если только я не беру деньги из другого источника. Но так нормальные коммерсанты не поступают. Один раз можно аванс выдать, конечно. Для поддержания штанов, так сказать. Ну, а потом – только из вырученных денег. Иначе – моментально прогоришь.

– Ну и что это, по-твоему, может означать?

– Не знаю. Если бы я знал, что они там производят, можно было бы сообразить. А так, одни догадки и соображения. Факты нужны.

– Слушай, Александр Викторович. Я только сейчас сообразил. Ты ж пьяный должен быть, как отставной протоиерей. А рассуждаешь, как на совещании у министра экономики. А?

– Это, Игнатий, от воздержания. Не берет меня что-то в последнее время алкоголь. Да, кстати, насчет воздержания. Ты сказал, что есть новости от Ксении.

– Ну да. Привет тебе передавала, и не она одна.

– Что, мамашка ее зловредная сподобилась?

– Да нет. Бери выше.

– Неужто папашка, механизатор широкого профиля?

– Еще выше.

Семенов посмотрел вверх и перекрестился.

– Ну, уж не настолько высоко, – разочаровал товарища Игнатий. – Артур Степанян приехал к ней в гости.

– Вот те на! Никогда бы не подумал. Мало ему в столице бл…яндинок крашеных. Ладно, бог с ней. Может, оно и к лучшему.

– Так что с товариществом делать? Как бы их проверить поосновательней? Мысли есть?

– Стоп! Так моя Людмила там работает. Дядя Боря говорил, а мне тогда и ни к чему. Пойдем, спросим.

– Да ну его. Опять прицепится. А я в форме, мне его бить не к лицу.

– Пойдем, пойдем. Он, наверняка, уже успокоился.

Борис Геннадьевич и вправду уже успокоился. Он лежал на диване и спал, крепко сжимая в правой руке пустую стопку.

– Ладно, Викторыч. Поеду я. А завтра мы с тобой…

– Нет, постой. Как раз хороший повод к ним домой подрулить. Вроде как товарищи доставляют раненого бойца к родному очагу. Сейчас мои ребята нам помогут. Я с ним на машине, а ты на своем трехколесном. Там с Люсей и пообщаемся.

Через двадцать минут они припарковались у места назначения. Семенов и Щекин выволокли дядю Борю из машины и, взяв с двух сторон под руки, потащили к забору. Людмила выглянула в окно, ахнула и вовремя подбежала, чтобы придержать калитку.

– Господи! – запричитала она. – Что это с ним?

– А что? – поинтересовался Александр Викторович, тяжело дыша. – У человека режим, сама знаешь. Как только куранты пробьют десять часов после полудня, наш Борис Геннадьевич ложится почивать. Даже если в это время занят чем-то более важным. Видишь, стопка у него в руке. Так и не сумел вытащить. Мертвая хватка у мужика. Ладно, потом заберу. Ну, что застыла? Показывай, куда класть тело.

– Будто не знаешь. Сколько лет здесь прожили.

– Понял. Давай, Щекин, налево, теперь направо, прямо, и бросай.

– Куда? Тут же кровати нет.

– На матрасик. Он привычный. Да и нельзя ему в таком виде на кровати спать. Всегда падает. И почему-то лицом вниз. А нос у него слабый. Короче, клади и не волнуйся за мужика.

Фермер и участковый с чувством выполненного долга направились на выход, не решаясь заговорить с хозяйкой дома.

– Может, чаю выпьете? – услышали они и тут же развернулись, пройдя обратно в дом и усевшись за стол в гостиной.

– Можно, – ответил Семенов.

Игнатий подтвердил согласие кивком головы. Понимая, что Александру не с руки начинать разговор, Щекин взял инициативу на себя.

– Людмила Алексеевна, – приступил к допросу участковый, – вы ведь работаете в товариществе «Мы – одна семья»?

– Конечно, – с вызовом ответила хозяйка, будто данный факт являлся предметом гордости женщины. А может, так оно и было?

– Ну, и как? – спросил Щекин.

– Хорошая, спокойная работа, – пожала плечами хозяйка. – И платят исправно.

– Физически не очень тяжелая? А, Люсь? – заботливо поинтересовался Семенов.

– Да нет. Только рабочий день ненормированный. С утра до ночи надо быть начеку.

– Так зачем ты пошла туда? – возмутился фермер. – А сверхурочные платят?

– Пошла я туда оттого, что ты оставил меня без средств к существованию, Саша. А работа у меня сдельная. Сколько сдам продукции, столько и денег получу.

– Ну, ты уж себя так не изматывай, Люсь, – попросил Семенов. – А то, вообще, бросай эту работу да возвращайся ко мне.

– Ты что! Я только жить, можно сказать, начала. Хочу дяде Боре телевизор и холодильник купить, а себе – шубу новую.

– Да приобрету я вам все, что захотите, – раздухарился Александр Викторович.

– Нет, Саша, ты не понимаешь. Приобрести что-нибудь приличное на свои, потом и… так далее заработанные деньги – это счастье, ни с чем не сравнимое.

– Так вы, Людмила Алексеевна, – вмешался Игнатий, – за месяц заработали на телевизор, холодильник и даже шубу?

– Да вы что. Конечно, нет. Нам кредиты предоставляются. Беспроцентные, – с гордостью добавила хозяйка дома.

Вот тут в голове у Игнатия и щелкнул тумблер, включив задремавшую уже было интуицию. Мозаика, до этого момента напоминавшая цветную мешанину, стала теперь вполне ясной картинкой. Конечно, многих звеньев еще не доставало, но основные элементы вполне разбирались невооруженным глазом. Как говаривал в таких случаях начальник школы милиции товарищ Стеценко:

«В жизни всегда есть место преступлению. Наша задача – вовремя оказаться на этом месте».

– Значит, кредиты? – переспросил Щекин.

– Ну да. А что вас, Игнатий Петрович, смущает?

Участковый и фермер многозначительно переглянулись. И милиционер ответил:

– Абсолютно ничего, Людмила Алексеевна. Это же очень хорошо. Такое доверие населению. Вы ведь всего месяц у них работаете?

– Да. Ну и что?

– Замечательно.

– А меня возьмут? Как думаете? – поинтересовался Щекин.

– Нет. Они только малокосяковцев на работу принимают. Причина веская есть.

– Очень жаль. А то у меня совсем телевизор барахлит. Да и пальто на зиму новое не помешало бы, – горестно вздохнул участковый.

– И я хочу, – вмешался Семенов. – Мне тоже деньги нужны.

– Смеешься? – спросила Люся.

– Абсолютно серьезен. Похлопочешь за мужа?

– Не знаю, справишься ли ты, – с сомнением покачала головой хозяйка. – От водки придется отказаться. Сможешь?

– Что ж я, хронический алкоголик? Если надо, вообще пить перестану.

– Нет, Саша. Тогда ты работать не сможешь. Ладно, приходи завтра к десяти утра. Вместе в контору пойдем. Сам с руководством и пообщаешься.



***



На следующее утро Семеновы, как в лучшие времена совместной жизни, подъехали к офису товарищества на машине.

– Давно не каталась, – сказала Люся. – Все пешком да пешком.

– Кто ж мешает? – поинтересовался фермер.

– А сомнения гложут – вдруг только опять к хорошему привыкну и снова отставку получу.

– Люсь, ну, прости ты меня. Слово даю. Не взгляну больше ни на одну женщину.

– Ой, не зарекайся. Да и смотреть на баб я тебе не запрещаю. Баб много, а жена одна. Ладно, пойдем. Потом поговорим.

В офисе товарищества было людно. Несколько товарок сдавали бригадиру минеральное сырье. Причем Гульнара Салиховна очень серьезно отнеслась к поставленной задаче. Она подолгу проверяла каждый пакетик, осматривая, обнюхивая и даже чуть ли не пробуя на зуб.

Бабка Пургениха, которая стояла в очереди на сдачу, нервничала, дергалась, торопила Гулю.

– Да что ты там видишь? – шумела она. – Все они, как братья-близнецы.

– Не скажи, Евдокия Романовна, – покачала головой Гульнара. – Вот, к примеру, твоя продукция гораздо желтее, чем у других. С чего бы это?

– Так у меня печень больная. Желтухой я переболела в юности. Вон, глянь, и глаза такие же.

– Так тебе, Пургениха, – заметила стоящая рядом баба Вера, – нельзя в научных опытах участвовать. Родится какая-нибудь овечка больная, страдать будет всю жизнь из-за тебя.

– Ничего не знаю, – отрезала Пургина. – Никаких ограничений по состоянию здоровья при приеме на работу не было. Мы не кровь сдаем.

– О чем это они? – спросил внимательно слушающий научный диспут ветеранок крестьянского движения Семенов.

– Пойдем, – улыбнулась Людмила, уходя от ответа. – Познакомлю с руководством. Раиса Ивановна, Дмитрий, это мой муж, Александр Викторович. Хочет поучаствовать в вашем проекте, если не возражаете.

– Очень рады, – мужчины пожали друг другу руки, внимательно глядя в глаза.

– Вы, вроде бы, не бедствуете, – сказал Дмитрий. – Что же привело вас к нам?

– Хозяйство большое, это верно, – вздохнул Семенов. – Но свободных средств совсем нет. Урожай в этом году неважнецкий, а семена закупать надо, химию, технику ремонтировать. Кредит бы не помешал.

– Так вам, наверняка, ни один банк не откажет, – предположил Дмитрий. – Столько недвижимости, трактора, комбайны, крупный рогатый и мелкий безрогий скот.

– Я смотрю, вы хорошо осведомлены обо мне.

– Ничего удивительного, – не смутился Дмитрий, – хорошо изучили местное население, прежде чем начать новое дело. Так в чем же заключается ваш интерес?

– Людмила Алексеевна сказала мне, что у вас льготные условия. А я, как предприниматель со стажем, должен беречь каждую копейку. Так что, найдем общий язык?

Дмитрий с Раисой переглянулись, и компаньон ответил:

– Мы подумаем денек. А завтра приезжайте, пообщаемся предметно.



Глава 5



ДОВЕРЯЙ, НО ПРОВЕРЯЙ



Щекин тоже не сидел без дела. В то же утро он сел на первый рейсовый автобус и поехал в районный отдел внутренних дел. Посоветоваться с непосредственным руководителем, товарищем майором Култыгой решил.

– Здравия желаю, Иван Семенович, – четко произнес Игнатий, входя в кабинет начальства.

– А, вернулся, отпускник. Как там жизнь курортная? Пошалил? – поинтересовался майор.

– Никак нет, не ставил такой цели.

– Да ладно, капитан. По секрету тебе скажу, моя супруга Майя Михайловна давно бы меня лишенцем сделала, если бы знала, как я лечу в санаториях свой опорно-двигательный аппарат. Но, слава богу, жизненный путь проходит без потрясений и катаклизмов. А все почему? Оперативная смекалка и артистизм, необходимый каждому женатому мужчине. А ты ведь не женат, счастливец. Чего ж тогда не воспользовался ситуацией? Там ведь такая располагающая обстановка. Все готовы, как пионеры к борьбе за дело партии.

– Иван Семенович, давайте не будем об этом. Я к вам по делу.

– Ладно, ладно. Это личное дело каждого. Но, извини, настораживает слегка. У нас ведь в России о мужиках по каким параметрам судят? Мужик должен выпивать наравне со всеми в компании. Иначе решат, что или не уважает, или еврей, или шпион. Дальше. Мужик должен гулять направо и налево. Иначе решат, что или импотент, или голубой. Ну, к тебе это, Игнатий, отношения не имеет. Ты – нормальный деревенский экземпляр. Только скромный и интеллигентный. И откуда что берется? А? Или где? Давай, выкладывай свое дело.

– У нас в Малых Косяках новая фирма открылась, товарищество на паях.

– Я в курсе. Она «Веселой семейкой» вроде бы называется?

– Нет, «Мы – одна семья».

– Одна ерунда, Щекин. Они у меня были, все вопросы согласовали. И что? Какие-нибудь жалобы есть или сигналы?

– Пока ничего конкретного, но настораживает какая-то нереальность происходящего у них.

– А ты не перестраховываешься, Игнатий Петрович?

– Нутром чую, что все это неспроста затеяно. Посуди сам, Иван Семенович. На работу берут только жителей Малых Косяков.

– Нашел, за что зацепиться. Они мне объясняли, что в этой деревне – экология еще не сильно порушена.

– А в пяти километрах, где Крутые Косяки расположены, уже сильно? По-моему, бред кобылы деда Филимона. Кстати, его тоже не принимают на работу. Следующий факт – регулярно, раз в неделю платят деньги. По нашим меркам – очень неплохие.

– Так радоваться надо, что порядочные люди приехали. Лучше бы было, если бы совсем не платили? Удивляюсь я тебе, Игнатий. А ты сам-то не завидуешь соседям? Твоя зарплата пониже, чем у них будет.

– Товарищ майор, я беспокоюсь за людей. Все что-то скрывают. Чем занимаются, никто не говорит. Какая-то секретная программа. У нас? Чушь полная.

– Ладно, Щекин. Раз ты так реально обеспокоился, приоткрою тебе завесу. Был мне звонок насчет этой Раисы Ивановны. С такого уровня звонок, что ты даже представить себе не можешь. Просили посодействовать. Не препятствовать, так сказать, бюрократическими препонами. Не надоедать проверками. Дело, Игнатий, особой государственной важности. Тебе, как проверенному бойцу, скажу. Это товарищество организовано в рамках программы по клонированию человека.

– Какого человека? – опешил Щекин.

– Не знаю. Может, того самого. Нашего любимого, с репродукции в рамочке. Эх, вот бы везде на местах по такому руководителю. Прогресс бы зашагал по российской глубинке, как саранча по урожаю. Поэтому отнесись к этому со всей серьезностью, Игнатий. Оберегай их от посягательств и всяческих помех. Если что, сразу же докладывай мне.

– Еще одно обстоятельство, Иван Семенович. Они собираются кредиты своим работникам выдавать. На каких-то смешных условиях.

– Этот факт только подчеркивает, с какой серьезностью наверху, Игнатий, относятся к данной программе. Нам ли с тобой не знать, как надо выполнять просьбы руководства. Бережно и аккуратно, не поднимая волну. Правильно?

– Так точно, товарищ майор. Разрешите идти?

– Давай, Щекин. Успехов тебе в работе. И женись ты, наконец. А то смотреть на тебя завидно.



***



В семействе Кочерыгиных наметились существенные разногласия. Баба Вера и внук Хроня продолжали успешно трудиться в товариществе, а дед Никодим, уличенный в использовании отравленной алкоголем жидкости, начал, то есть продолжил, выпивать.

А кого бояться, не при Берии Лаврентии Павловиче. Вот уж серьезный был человек. Не чета нынешним. Проблемы решал основательно. Это сейчас нянькаются с каждым. Права граждан, трудовой кодекс, все умные стали, только работать некому. При таких раскладах неизвестно, были бы у нас телевидение и ракеты. А Берия всех, кто ему нужен был, за колючую проволоку загнал и под дулом автомата конкретную задачу поставил. Технический прогресс в Советском Союзе в то время благодаря этой колючей проволоке и суровым законам шагнул вперед невиданными темпами. Вместе с теми, кто сумел выжить. Кто не справлялся – того в Сибирь, деревья пилить. А те, кто своим умом стране помогал, тем счастье. Так до конца жизни под дулами и трудились в тихой и секретной обстановке. Не надо было мучиться над тем, где взять продукты и одежду. Горячее питание, чистое белье, библиотека, баня. И даже раз в год свидание с женами получали. У кого они еще остались, конечно.

Так вот, про деда Никодима. Он, когда Берию расстреляли как врага народа, еще пацаном был. Хотя времена те хорошо запомнил. Познакомился он чуть позже с Верунчиком, впоследствии превратившимся в Веру, затем в Веру Тихоновну и уже потом в бабу Веру. Стал тогда парень слесарем-ремонтником сельхозтехники. И проработал по этой специальности всю жизнь.

Не то, что нынешнее племя. Сейчас, если год на одном месте прокантуются, считают, что в их жизни необходимы срочные перемены.

«Мне не хватает воздуха, я в творческом застое, еще немного и мой мозг взорвется от этой рутины», – кричат они, засовывая шланг ассенизаторской машины в выгребную яму.

Вера Тихоновна Кочерыгина, в девичестве Капустная, тоже всю жизнь проработала на одном предприятии, то есть на молочной ферме. И продолжала бы работать до сих пор, но поголовье коров с каждым годом уменьшалось и уменьшалось. Пока в один несчастный день не пришли они с подругами и заведующей Гульнарой Салиховной, а доить им оказалось некого. Если только председателя колхоза, стоявшего посреди опустевшей фермы с портфелем и пьяной улыбкой на давно не бритом лице. А потому что он только что удачно продал двух последних буренок на мясо и выпил по этому поводу с покупателями, торгующими на рынке. Но доить шестидесятилетнего мужика опасно для его здоровья да и смысла не имело. На мясо его тоже почему-то не взяли. Поэтому председатель и уволился через неделю, так как продавать в колхозе уже стало нечего. А кирпичное здание фермы до сих пор стоит, чернея пустыми глазницами, как памятник советскому коллективному хозяйству, и разрушается от времени вместе со здоровьем его бывших работниц.

У Никодима и Веры Кочерыгиных когда-то давно, они уже и припомнить не могли когда, родилась дочь. Навали ее не по-деревенски Елизаветой Никодимовной. Даже по-царски как-то.

– Елизавета Никодимовна, – кричала ей мать, – пожалте попку мыть и другие органы. – Лиза царственной походкой подходила к тазу с горячей водой и милостиво позволяла родительнице омывать себя.

В таких тепличных условиях и росла Лиза Кочерыгина, пока не выросла в хорошо оформившуюся девицу с кожей цвета топленого сливочного масла и любознательным взглядом юной натуралистки, накалывающей на булавку еще живую бабочку для коллекции.

Деревенские девушки гораздо более чувственные, чем городские. У них нет никаких отвлекающих факторов вроде ночных клубов, ресторанов, дорогих автомобилей и золота-бриллиантов. Вышла на единственную улицу, прошла пятьдесят метров и ты уже в центре вселенной. В большой беседке напротив магазина собирались все, кого с некоторой натяжкой можно отнести к молодому поколению. От двенадцати до тридцати лет.

У Лизы было несколько поклонников, которые всегда приберегали ей местечко в беседке. Как только она появлялась, сразу пять-шесть голосов предлагали ей присесть рядом с ними. Невинные касания рук, ног, дрожь по всему телу от этих игр. Сухое вино и портвейн, плавленые сырки, гитара и песни ломающимся голосом под три аккорда.

Но сердце Лизы, гулко стучащее в груди, привораживающей взоры всего мужского населения Малых Косяков, включая полуслепого деда Матвея, не находило среди влюбленных в нее подростков ни одного достойного кандидата.

Все лица были ей знакомы еще с дошкольного возраста. Она помнила их с сопливыми носами, разбитыми коленками и мокрыми короткими штанами. Какие уж тут чувства.

Поэтому, когда в Малых Косяках появился направленный на практику из сельхозакадемии молодой специалист, Елизавета тут же поняла – вот настал и ее час. В прямом смысле этого слова. А жаль.

Потому что ее подготовительная работа закончилась одним часом, проведенным вместе со специалистом на сеновале. Оказалось, что он плохо разбирался не только в сортах пшеницы. После чего на следующее утро исчез навсегда, успев, однако, заронить в душу и тело Лизаветы семя, выросшее в плод, названный впоследствии сыном Василием.

Когда отпрыску молодого специалиста исполнилось два года, Лиза собрала вещи и, оставив записку и сына, уехала в неизвестном направлении. Пришедшая с работы Вера Тихоновна успокоила орущего внука и прочитала следующий текст:

«Мама и папа, я уезжаю. Устроюсь, заберу Васятку».

Очевидно, не устроилась до сих пор. Потому что парню исполнилось двадцать лет, а матери все нет и нет.

История возникновения имени Хроня и весела, и грустна одновременно. Васятка с детства не выговаривал шесть букв – л, п, з, в, ш, щ. Видно, комплекс сироты сказывался. Можно представить себе, как звучали в его интерпретации некоторые слова и фразы. Но не буду сильно загружать ваш и так плотно забитый всякой житейской ерундой мозг.

– Баба Нега, – кричал Васятка, – дай хроню! Хроню хочу! А, а, а!

Долго ни родственники, ни логопед в районной поликлинике не могли понять, чего хочет ребенок. Пока случай не разрешил тупиковую ситуацию.

Гульнара Салиховна пригласила Кочерыгиных на день рождения. Стол был накрыт во дворе дома. Васятка уселся на скамейку и счастливо сказал:

– Хроня, – показав пальчиком на казан, томящийся над открытым огнем. Оказалось, что бедный ребенок уже четыре года безуспешно просил накормить его пловом. Баба Вера тут же вспомнила, что читала внуку сказки про Ходжу Насреддина. Вот откуда эти экзотические гастрономические пристрастия.

Думать надо, товарищи родители, что детям читаете. Так можно неврастениками их на всю жизнь сделать!

Теперь-то Хроня выговаривает все буквы, но кличка привязалась. А он и не обижается. Привык, да и доля правды в ней немалая. Выпить любит. Хотя сейчас, работая в товариществе, он вдруг осознал, что может спокойно обходиться без алкоголя. И ничего. И все это, несмотря на провокационное поведение деда Никодима.

Ведь что творит, старый хитрец. Купит, понимаешь, себе семисотграммовую бутылку фиолетового вина с запахом забродившего арбуза и вкусом средства для удаления прыщей. Поставит ее на стол, рядом – один стакан, тарелку с капустой квашенной, яйцо, сваренное вкрутую, и половинку плавленого сырка. Все, как положено.

Внук и жена ходят кругами, в сторону стола зыркают, а дед сидит себе, будто никого в упор не видит. Нальет половинку, поднимет стакан, скажет кому-то невидимому строго:

– Шутишь! – и выпьет, смакуя, как будто это не порошковый уничтожитель печени на спирту, а нектар божественный. Потом, любуясь делом рук своих, отрежет пластинку сыра, сверху положит кружок яйца, прикроет все это щепотью капусты и, зажмурясь от удовольствия, отправит эту сложную композицию в рот. Пережует не спеша, прочувствует, как желудок принимает очередную порцию пищи. Крякнет дед и повторит процесс, хитро щурясь на портрет незнакомки из журнала «Огонек», висящий на стенке уже тридцать лет.

Но Хроня и баба Вера не поддаются на провокации. Они работают, у них есть цель. Хватит праздной жизни. Вот возьмут в кредит телевизор, холодильник небольшой и еще чего-нибудь, пока не решили, чего.



***



Фермер Семенов пришел в офис товарищества на следующий день. Как договаривались. Раиса Ивановна и Дмитрий его с нетерпением ждали. Хотя нетерпение свое никак не проявляли. Тебе, типа, надо, ты и суетись. А мы подумаем, стоит ли с тобой вообще иметь дело.

Людмила приехала вместе с мужем, решив, что она тоже имеет право поучаствовать в разговоре. Или хотя бы просто быть в курсе дела.

– Александр Викторович, – начал беседу Дмитрий, – всей душой хотим вам помочь, но не мы придумали условия кредитования. Вы должны работать в нашем товариществе, а иначе нет никаких оснований для предоставления вам денежных средств. Не думаю, что вы захотите действительно стать сотрудником нашей фирмы.

– Но почему? Я не боюсь никаких нагрузок.

– Похоже, что ваша супруга не рассказала, чем мы занимаемся.

– Нет. Даже не догадываюсь.

– Ну, хорошо. У вас случай неординарный. Вот вам подробное описание технологического процесса. Ознакомьтесь, а потом продолжим. Присядьте в то кресло.

Семенов удобно устроился в уголке и углубился в чтение. Люся, хорошо зная мужа, наблюдала за его лицом.

Представьте себе квартиру чистоплюйской хозяйки, которая больше всего презирает людей в грязной обуви. Она только что постелила свежее постельное белье, вымыла полы, протерла пыль на всех поверхностях. На ее стулья и кресла наброшены белые накидки. Глаз радуется блеску стекол в трюмо и серванте.

И вдруг раздается звонок в дверь. Она бежит открывать. Наверное, муж пришел с работы. И действительно, это он.

На улице проливной дождь. Ее Петя стоит в дугу пьяный, в одной руке он держит предусмотрительно заранее снятые ботинки, прижимая их к плащу, а в другой – поводок, на конце которого – огромный, лохматый, черный пес, с которого ручьями стекает дождевая вода. У пса – добрейшая улыбка.

– Муся, он потерялся, – виновато лепечет Петя. – Можно, он у нас переночует? Всего одну ночку. А утром я поищу его хозяев.

– Отпусти его! – орет Муся. – Пусть идет на все четыре стороны.

Петя обреченно вздыхает и отпускает поводок.

Пес, у которого есть возможность выбора, решает, что наилучший вариант – квартира, в которой сухо, тепло и пахнет едой. И проскакивает мимо онемевшей от ужаса хозяйки.

Муся, как в немом кино, открывает и закрывает рот. А пес, оставляя за собой лужи, бежит прямиком в спальню, запрыгивает на кровать, отряхивается как следует и, потоптавшись на покрывале, укладывается сверху, сразу же принимаясь вылизывать органы, расположенные между задними лапами.

Аналогичная Мусиной гамма эмоций отобразилась на лице фермера Семенова, дочитавшего до конца сценарий триллера под названием «Как изготавливается сырье УК-3».

Он закончил чтение, на всякий случай, перевернул листик, чтобы убедиться, что продолжения больше не последует, и спросил у Дмитрия:

– Вы все это серьезно?

– Более чем, – ответил тот.

– И ты в этом участвуешь? – скорчив рожу недоумения, спросил фермер у Люси.

– Одна из лучших наших работниц, – ответила за Людмилу Раиса Ивановна.

– Никогда не замечал, – сказал Семенов.

– Чего? – спросила супруга.

– Что у тебя недержание, дорогая моя. Да, дамы и господа, такого бреда я давно не слышал.

– Как вы смеете так отзываться о серьезнейшем проекте! – возмутилась Раиса. – Мы вас силой сюда не тащили! Не нравится, очистите помещение.

– Ладно, ладно. Не горячитесь. Думаю, что в этом есть своя сермяжная правда. Для хорошего урожая ведь тоже навоз используется. И здесь, похоже, аналогичная ситуация. Тем более, что у меня трудится двадцать человек. И все, кроме меня, непьющие. Сколько …

– Жидкости, – подсказала Люся.

– Какой жидкости?

– Мы договорились называть ее жидкостью.

– А! Вот я и говорю, что столько жидкости впустую пропадает. Вон сколько новых сотрудников я вам могу подогнать, ребята.

– Извините, Александр Викторович, – сказала Раиса, – но, насколько нам известно, ваши работники – люди в основном не местные. Они не могут быть участниками нашего проекта. Только малокосяковцы.

– Ну почему же, есть и местные. Ваня Безбашенный, Маня Синева и я.

– Эти товарищи, пожалуйста. Хоть сейчас. Людмила объяснит вам условия.

– Эх, и на что наш человек не пойдет ради денег, – вздохнул фермер. – Пойдем, Люся, законспектируем ваши тезисы.



***



Татьяна Леонидовна Коровина, мама Ксюхи, работала на ферме в соседней деревне Крюкино. Если помните, в Малых Косяках колхозных коров извели вместе с колхозом. Только коров на мясо, а сам колхоз – на мыло. Этот термин пришел к нам из лексикона футбольных болельщиков. Слышали знаменитый клич «судью – на мыло!»? Он означает, что арбитр, по мнению почтенной публики, ни на что больше не годен. Только – на мыло. Вот и коллективные хозяйства, сокращенно – колхозы, смылились под потоками дождевой воды и впитались в деревенскую почву, исчезнув, как лужи под лучами солнца.

Муж Татьяны Леонидовны работал в райцентре, она в соседней деревне. А что делать, если в Малых Косяках, кроме фермы этого гада Семенова, не было никаких предприятий? Жить на что-то надо!

Старшая Коровина, выбрав момент, когда Артур пошел до ветру, зашептала дочери:

– Зачем он тебе? Еще неделя, и уедет в свою Москву. А ты? Опять подушки мочить останешься? Вон, Ванька Безбашенный, сохнет уже который год. И зарабатывает хорошо, и не пьет. Даже Семенова тебе простил. Подумай.

– Мама, вот когда уедет Артур, тогда и буду думать. А пока ни о чем размышлять не хочется. Человек ко мне за столько верст приехал, что ж теперь, гнать его? А может, он меня с собой позовет? Бывают же чудеса на свете.

– Ксюша, ты же сама мне рассказывала, как его мать с тобой поступила. Неужели после этого ты еще можешь на что-то рассчитывать?

– А мне не с ней, а с ним, может быть, жить придется. Мужик он или кто? Совершеннолетний парень. Стукнет кулаком по столу, если любит.

– Ой, доченька, что-то не верится в эти сказки. Ты не золушка, и он явно не принц.

– Я – лучше, чем принц, – сказал внезапно появившийся Артур. – Я – нефтяной король.

В эту самую минуту взвизгнула тормозами машина, почти тут же другая. Все трое выглянули в окно.

– Мама приехала, – внезапно севшим голосом поведал Коровиным Артур.



***



Семенов в это же время заехал к Игнатию Щекину в Крутые Косяки. Надо было поделиться впечатлениями о посещении офиса товарищества на паях.

Обоих почтенных мужей настораживала ситуация вокруг этой фирмы. Все было шито белыми нитками и полито жидкостью, как говорили они сами. Но в чем смысл происходящего, ради чего затеяны были эти «Рога и копыта», пока было не понятно.

– Знаешь, Игнатий, – сказал фермер, – не пойму, что меня так угнетает. Люди довольны, работа появилась, деньги платят, кредиты выделяют. Со стороны гладко и красиво выглядит. В чем закавыка?

– Хочешь, расскажу одну историю? Я тогда еще молодым лейтенантом был. Ты ж знаешь, что во время всяких массовых мероприятий, гуляний, митингов и так далее сгоняют милицию со всей округи. На усиление, так сказать. Накануне позвонил мне начальник райотдела и приказал ровно в восемь утра быть у него в конторе. Собрали нас человек тридцать и повезли. А куда, не сказали. Только буркнул майор Култыга, что задачу разъяснят на месте. Он и сам толком ничего не знал, и от этого зол был на весь мир. Всю дорогу, а ехали мы пять часов, он орал на всех, кто под руку попадался. Слава богу, я на заднем сиденье трясся. Оголили, кричал наш начальник, весь район на целый день. Не дай бог, жулье прознает, греха не оберешься.

Через пять часов начал нам на дороге посреди леса народ попадаться. Причем все больше пьяная молодежь.

Глядим, машет какой-то милиционер нашему автобусу. Мы остановились, водитель двери открыл. Коллега запыхавшийся заскакивает и, запинаясь, говорит:

– Вы из такого-то района?

– Мы, – злится Култыга. – А что, по рожам не видно?

– Разгружайтесь, – не обращая внимания на майора, машет он. – Хорошо, что успели.

– Куда успели? – спрашивает кто-то из наших.

– А вы что, не в курсе?

– Велели прибыть на сорок первый километр. А задачу здесь поставят.

– Честно скажу, – вздыхает лейтенант, – полковник Тампонов отрезан от основных сил, находится в тылу врага и ставить задачу не в состоянии. Поэтому сами ориентируйтесь на местности и действуйте по обстоятельствам.

– Какого на хрен врага? Ты чего, лейтенант? – заорал майор Култыга. – Что здесь происходит?

– Первый всероссийский рок-фестиваль, – выдохнул лейтенант.

– Класс! – крикнул кто-то в автобусе. – И Шевчук приехал?

– Это кто? – обернулся на голос Култыга. – Из главка, что ли?

– Группа «ДДТ», – ответил лейтенант. – И Шевчук, и Кинчев, и Бутусов. Все здесь. Поэтому давайте поближе к месту событий. В радиусе трех километров тысяч пятьдесят собралось, и почти ни одного трезвого нет.

– А наших много? – неуверенно спросил Щекин.

– Много, но все уже растворились в толпе, братаются, пьют, берут автографы, поют вместе со всеми. Полковник Тампонов, по секрету скажу, на сцене дуэтом с Александром Градским пел. В одной тельняшке. Выручайте, ребята.

Майор Култыга обвел суровым взором своих подчиненных и спросил:

– Ну, что? Постоим за народную песню против западной культуры?

– Так одно другому не мешает, товарищ майор, – нерешительно ответил кто-то. – Я и «Ой, калину» люблю, и «Машину времени».

– Ты мне повозникай, – погрозил пальцем Култыга. – Выходим из автобуса и строимся в шеренгу по одному.

Через пять минут тридцать лейтенантов милиции и еще один, встречавший их, слушали пламенную речь майора о том, что позади Москва и отступать некуда. Что этих рокеров гонят отовсюду, и они забрались в глухой лес. Что глупая, запутавшаяся молодежь потащилась сюда за ними, и задача органов власти разъяснить этим подросткам, что будущее за песнями Льва Лещенко и вокально-инструментального ансамбля «Самоцветы».

Вокруг стоящих на жаре по стойке «смирно» милиционеров с любопытством собралось человек двести юношей и девушек. Услышав, какое им пророчат будущее, они дружно засвистели и начали смыкать кольцо.

– Стоять! – заорал Култыга и вытащил табельное оружие. Передние ряды начали притормаживать, но те, кто шел сзади, не видели происходящего и продолжали наступать. Лейтенанты побоялись следовать примеру начальника и только плотнее сомкнули ряды.

– Ни шагу вперед! – кричал майор. – Иначе буду стрелять.

– Товарищ офицер, – обратился к нему какой-то лохматый парень с бородкой и в очках. – Что вы так нервничаете? Не одолжите ли автобус на полчаса? За пивом съездить.

Лейтенанты встретили вопрос дружной улыбкой.

– А вы идите к сцене, – сказал очкарик. – Там сейчас второе отделение начнется. Скажите, что вы от Бронштейна, вас поближе пропустят.

Ну, мы все и рванули. Когда еще всех этих звезд увидеть доведется. Култыга что-то кричал нам вслед, матюгался, а потом махнул рукой и присел на пенек. Полковник Тампонов в это время стоял на сцене в обнимку с братьями Самойловыми. И уже без тельняшки. И с татуировкой на плече. Он, как оказалось, бывший морской пехотинец.

Скажу тебе, Семенов, что не было ни одной драки, ни одной заварушки. Они сами, как только кто-нибудь начинал закипать, тут же его гасили. Через три часа мы погрузились в автобус и были приятно удивлены, увидев, что Бронштейн оставил нам два ящика пива и ящик водки. В благодарность.

А рассказал я тебе это для того, чтобы подтвердить твою мысль. Никогда не знаешь, от кого и что ожидать. Это точно.

– А чтобы проверить мою гипотезу о том, что в этом товариществе что-то нечисто, я устрою к ним на работу двоих своих ребят, – кивнул Семенов. – Слушай, Игнатий, а ты хоть знаешь, чем они занимаются?

– Култыга сказал, что это дело государственной важности.

– Значит, точно, что-то воровать собрались. Я у них сегодня описание технологического процесса прочитал. Так вот слово «описание» как нельзя лучше всему их государственному делу подходит. С ударением на первую букву «и».

По мере того, как фермер рассказывал участковому, что и как делают члены товарищества на паях, лицо Игнатия суровело, глаза жесточали, кулаки сжимались и начинали чесаться. Он достал из кобуры пистолет, положил его на стол и начал поглаживать нервно подрагивающей рукой.

– Тридцать человек, говоришь, у них писают. Тьфу, работают. Это что, коллективный психоз? Чего же им надо от Малых Косяков? Не понимаю. А когда я не понимаю, я очень злюсь. А когда я злюсь, кому-то мало не покажется.

– Тихо, тихо, Игнатий. Надо спокойно разобраться со всем этим. Иначе спугнем и дадим им спокойно свалить. А мы же с тобой не хотим дать им уйти? Не хотим. Значит, надо прикинуться деревенскими олухами и понаблюдать за процессом со стороны. Ты там не отсвечивай, Щекин. Пусть делают свое дело. Как будут новости, я тебе тут же сообщу.



***



Два черных «Мерседеса», проехавшие по центральной улице Малых Косяков и остановившиеся у дома Коровиных, не произвели на деревенский люд никакого впечатления. Дачники давно приучили аборигенов к дорогим и блестящим иномаркам. Не то, чтобы катали их или давали порулить. Нет, конечно. Но даже расстояние в пятьдесят метров до родника или автолавки городские лентяи не хотели проходить пешком, поднимая пыль колесами внедорожников. А рядом шли Пургенихи и Кочерыжки, глотая эту самую пыль.

Охранник придержал заднюю дверь, и на свет божий, слегка щурясь, вышла Марианна Сергеевна. Генерал Михалыч сверился с блокнотом и указал на дом Коровиных. А из дома уже выходили навстречу гостям Ксюха, Артур и сама Татьяна Леонидовна.

– Здравствуйте! – приветливо крикнула вдова Степанян. – Гостей принимаете?

– Так проходите, раз приехали, – ответила старшая Коровина.

– Мама, вы зачем здесь? – строго спросил Артур.

– Да мимо проезжали. Дай, думаю, посмотрю, как там сынок. Не обижает ли местных жителей. Он у меня такой вспыльчивый. Ксения в курсе.

– Посмотрели? – опять спросил младший Степанян.

– Ну да. Вроде, все живы и здоровы.

– Так и поезжайте дальше, раз мимо ехали, – покраснев от собственной наглости, выпалил Артур.

– Эй, молодой человек, – вмешалась в семейный разговор Татьяна Леонидовна. – Ты моих гостей не гони. А то сам за воротами окажешься. Проходите в дом. А ты лучше воды принеси, сынок.

– Михалыч, распорядись, – сказала Марианна Сергеевна и вошла первой.

Два охранника с полными сумками, вынутыми из багажника, потопали вслед за ней.

– Где у вас холодильник? – спросила вдова у хозяйки.

– На кухне. А что?

– Продукты выложить. Что ж мы, из столицы с пустыми руками приехали?

– Ой, наш агрегат маленький и старенький. Туда если только палку колбасы положишь. Да и зря вы все это везли. Что ж, у нас в деревне, накормить вас нечем?

– Тем не менее, Татьяна Леонидовна. И давайте не медля на стол накрывать. Мы с дороги, проголодались. Сразу сумки ополовиним и проблему решим. Мальчики, разгружайте.

Мальчики, то есть прямоугольные охранники, начали выставлять съестные припасы, еще с наклейками из супермаркета на окраине Москвы. Татьяна Леонидовна и Ксюха провожали взглядами бутылки с виски, водкой и вином, булыжники ветчины, батоны салями, банки с маслинами, сардинами и креветками в рассоле.

– Так, – распорядилась старшая Коровина, – мальчики, несите все это в подвал, Артур покажет. Ксюха, а ты помоги мне.

Теперь уже Марианна Сергеевна и Михалыч наблюдали, как на столе появлялись маринованные и соленые грибки, квашеная капуста, отварной картофель, только что разогретый в сковороде, парное молоко, яичница из двух десятков яиц, в которой белели островки сала и лука.

– Мальчики, – крикнула Татьяна Леонидовна, – виску свою верните. Ни разу не пробовала. И живо все за стол, пока горячее.



***



Доярка Маня Синева отказалась выполнять задание своего работодателя Семенова.

– Как я буду после этой мочи коров доить? – кричала она. – Это же негигиенично! Александр Викторович, не заставляйте. Иначе я за себя не ручаюсь.

– Ты мне угрожаешь, Маня? – спросил фермер.

– Я вас предупреждаю. А вдруг перепутаю, и вам на завтрак не то подадут. Тогда пеняйте на себя.

– Маня, не говори ерунды! – вспылил Семенов. – Одно желтое, а другое – белое.

– А в темноте, а? Нет, и не уговаривайте.

– А премию хочешь, Маня?

– Хочу, но в это анализное дело все равно не пойду.

Фермер вздохнул, но отнесся к принципиальности Мани с уважением.



***



Иван Безбашенный, тракторист и веселый парень, долго хохотал над предложением Семенова.

– И зачем им столько мочи? – ржал он.

– Они с ее помощью, – опять терпеливо начал объяснять фермер, – получают какой-то порошок.

– Ой, не могу, – заходился механизатор широкого профиля. – Погодите, сейчас отолью и продолжим.

– Стой, – заорал Семенов, – вот тебе банка. Чтоб теперь ни капли напрасно не тратил.

– А! – зашелся Безбашенный. – Где я это хранить буду? В вагончике, что ли? Там и так дышать нечем.

– О, господи, – занервничал фермер. – С тобой нельзя никаких серьезных дел вести. Накрывай крышкой и выставляй во двор. Так устроит?

– А вдруг конкуренты уведут? – опять засмеялся Иван.

– Убью сейчас, – сквозь зубы прошипел Семенов. – И суд меня оправдает. Твоя задача – войти в доверие руководству и внимательно слушать все, о чем говорят в офисе. Это опасная банда. Всероссийского масштаба. И только ты, Ваня, можешь раскрыть их замысел.

– А это не опасно? – сразу стал серьезным Иван.

– Не волнуйся. Ты там будешь не один. Да и, если что, тебя наградят.

– Посмертно? – спросил Безбашенный.

– А это зависит от того, как вести себя будешь. Если будешь ржать постоянно, то я за твою жизнь гроша ломаного не дам. При кажущейся спокойной обстановке там затевается что-то пакостное. Будь бдителен. А за мной не заржавеет. Премия в размере месячного оклада тебе, Ваня, гарантирована.

– Так бы сразу и сказали, Александр Викторович. Извините, мне работать пора. Где ваша банка?





Глава 6



НЕМНОГО ЛЮБВИ



Как вы думаете, могут ли любить друг друга два человека, прожившие вместе сорок пять лет? Отбросим физиологию, дело уж точно не в этом. Выросли дети, внуки, исчезли проблемы материального характера. В смысле, нет денег, нет проблем. Делить нечего, потому что ничего не нажили за долгую и счастливую жизнь. Только бревенчатый домик-пятистенок, пять яблонь, колодец и четыре куста черной смородины. И, конечно, десять соток земли. Земли, на которой родились они. Земли, в которую стекли литров по сто их пота. Земли, в которую со временем. Не будем о грустном.

Так вернемся к нашему вопросу. Даже конкретизируем его. Могут ли любить друг друга Вера и Никодим Кочерыгины?

А попробуйте задать этот вопрос им самим. И что вы услышите в ответ?

– Вы чего, белены объелись, господа хорошие? – ответит Вера Тихоновна. А сама украдкой посмотрит на мужа, вспоминая некоторые кружащие голову моменты их долгой совместной жизни. Детали подзабылись, а ощущения вызывают какие-то хулиганские мысли. Хоть бы никто не догадался, вот позору-то не оберешься.

– А кого ж мне еще любить? – удивится Никодим. – Кто меня кормит и обстирывает? Да и я еще ого-го! Дров наколоть или воды принести, только свистни.

Любовь ли это, скажете вы? А все, что происходит между двумя людьми. Все то, что не объяснить словами, и не понять посторонним наблюдателям, недоуменно уставившимся на этих ворчащих, вечно недовольных стариков, не мыслящих жизни друг без друга. Хотя никогда они не признаются вам в своих чувствах. А скорее, наоборот, припомнят кучу недостатков и радостным голосом поведают вам, как этот прохвост в молодости гулял направо и налево, а эта старая кочерга тоже как-то раз где-то пропадала, а потом загадочно улыбалась в ответ на строгие взгляды.

Внук Хроня тоже по-своему любил своих стариков. У него почти не было друзей. Только один городской парень, приезжавший к ним по выходным в Малые Косяки на рыбалку. Хроня к его приезду подготавливал снасти, просушивал сети, копал червяков. А парень привозил с собой сухую колбасу, любимое Хроней болгарское лечо и пару бутылок водки.

В пятницу вечером, в день приезда друга, они никогда не выпивали. Ложились спать пораньше, чтобы в пять утра уже отплыть, поставить сети и засесть на лодке с удочками в прикормленном месте. И только к вечеру субботы, разведя во дворе костер, они устанавливали треногу, на нее вешали котелок, в котором долго, со вкусом варили уху. А пока она томилась, выпивали по первой под лечо и колбаску, по второй – под то же самое. И уже по третьей – под впитавшую весь смак жизни уху.

Вера и Никодим старались не мешать внуку, но часто пробегали мимо них якобы по срочным делам, а на самом деле, давая знать, что эй, ребятки, вы тут не одни, оставьте и нам тоже лечо и колбасу.

Этот городской парень не был на рыбалке по причине занятости целый месяц. И не ведал о произошедших с Хроней переменах. В этот раз все было, как всегда. Ночевка, рыбалка, уха. И вдруг – что-то пошло не так. Хроня со слезами на глазах отказался от первой стопки. И лечо есть пропал всякий смысл.

– Я тебя чем-нибудь обидел? – спросил парень у деревеского приятеля.

Тот отрицательно помотал головой.

– Тогда давай выпьем.

Хроня опять помотал головой слева направо.

– Ты не заболел? – участливо спросил парень. Потому что других причин отказываться от стопки он и предположить не мог.

– Здоров, – обреченно ответил Хроня.

– Так в чем дело?

Слезы отчаяния подступили к глазам младшего Кочерыгина. Он не знал, как объяснить свой отказ.

– Слушай, Хроня, – поставил стопку гость, – ты испортил мне всю рыбалку. Я больше к тебе не приеду. Таких Хронь по деревням сколько угодно.

– Эй, паря! – раздался крик из окна. – Постой, не горячись. Я сейчас его заменю.

Это дед Никодим выскочил босыми ногами из дома, подбежал к столику, за которым отдыхала молодежь, и подхватил стопку внука. Парень, подумав, принял замену и выпил с дедом. А и правда, какая разница.

Никодим, наливая в тарелки уху, весело поведал гостю о причинах отказа внука от выпивки:

– Не к столу будет сказано, мочу он боится испортить.

– Что? – поперхнулся парень.

– Ну, эту, как ее, урину.

– А как ее можно испортить? – удивился гость.

– Черт его знает, – пожал плечами дед. – Говорят, что после водки она никуда не годится.

Тут уж у парня совсем помутилось сознание. Есть и пить пропало всякое желание. Ему показалось, что уха как-то даже пожелтела.

– Вы чего тут, охренели все, что ли? Я поехал домой.

– Подожди, – вскочил Хроня. – Я тебе все объясню.

И Кочерыгин под усмешки деда в подробностях рассказал о своей новой работе.

– И что, деньги платят? – не поверил гость.

– Да, – радостно ответил Хроня. – За месяц я заработал пять тысяч рублей!

– Ну и чудеса! – покачал головой парень. – А ты, дед, чего ж не работаешь?

– У меня удои низкие, – засмеялся Никодим.

– Так может, дед, мы теперь с тобой рыбачить будем? А то с твоим внуком как-то грустно стало общаться.

– А чего, с превеликим удовольствием.

Хроня, опустив голову, поплелся к дому.



***



– Вот кто-то с горочки спустился! – дуэтом пели Татьяна Леонидовна и Марианна Сергеевна.

– Так это ж я, видать, иду, – подпевал им генерал Михалыч в своей интерпретации.

– На нем защитна гимнастерка! – подхватывали женщины.

– Я вас обеих уведу, – подмигивал начальник службы безопасности.

Литр виски был выпит, охранники накормлены и усажены на лавке перед домом. Артур и Ксюха, извинившись, давно ушли на прогулку.

Песня была допета, гостинцы, привезенные из Москвы, лежали нетронутыми. Рядом с простой деревенской пищей им не нашлось места на столе.

– Хороший у тебя сын, Сергеевна, – вздохнула старшая Коровина. – Жалко, что богатый.

– Это почему еще жалко? – удивилась Степанян.

– Был бы из наших, деревенских, хороший зять бы получился.

– Да у тебя, Леонидовна, какие-то устаревшие понятия о жизни. Ты думаешь, что я, когда выходила замуж, была ровней своему олигарху? Да я, как твоя Ксюха, была молодой, наглой и нищей. Три источника и три составные части успеха.

– Нет, Сергеевна, не скажи. Из неравных браков редко что-то путевое выходит.

– Так, хорошо. А если, допустим, Артур по наследству ничего не получит? Считай, что он имеет только то, что сейчас на нем. Как тогда?

– А на хрена нам нищета? Мы люди хоть и небогатые, но работаем. Муж мой механизатором трудится, я на ферме. Ксюха иногда подрабатывает. Накопления имеются. Так что и зять нужен, чтоб хотя бы мог дом построить. Отделиться от родителей. И профессия чтоб была. Семью кормить ему придется.

– Ясно. Значит, ни принц, ни нищий тебя не устраивают.

– Нам бы что-нибудь средненькое.

– А как Ксюхин гостиничный бизнес? Процветает? – съязвила Марианна Сергеевна.

– Ты это о чем? Не пойму я что-то.

– Ой, не надо только прикидываться. Мне во всей красе описали, как твоя доченька организовала досуг дальнобойщиков в вашем мотеле.

– Ты чего это, Сергеевна? Приснилось тебе, что ли?

– Да ты не подумай. Я не осуждаю. Наоборот, поражаюсь ее смекалке и организаторским способностям. И людям хорошо, и сестрам дала заработать.

– Каким еще сестрам? Она у меня одна.

– Двоюродным или троюродным. Точно не помню.

– Господи. Да у нас никого из родни не осталось. Я – детдомовская. Муж мой – с Дальнего Востока. Ты ничего не путаешь?

– А мотель у вас в деревне есть?

– Мотыль есть, это опарыш такой для рыбалки, а мотеля никогда не было.

– А бензозаправка?

– Ближайшая – в райцентре.

– А участковый Щекин у вас работает?

– Вот Щекин – точно наш. Правда, живет в соседней деревне.

– Похоже, недолго ему служить осталось.

– Что, на повышение забирают? Жаль, мужик хороший, справедливый.

– Нет, я его при первой же встрече прикончу. Ну, Игнатий. Вот теперь точно вижу, что у него еврейская кровь течет.

– Да ты что, Сергеевна? У Игнатия Петровича? Ты его хоть видела? Это ж типичный русак.

– У него бабушка по матери – Лившиц.

– Да ты откуда такие подробности про нашего Петровича знаешь?

– Да уж посчастливилось пообщаться в круизе. И с ним, и с Ксюхой твоей. Значит, говоришь, ни мотеля, ни заправки. Ладно, завтра мы у Игнатия Абрамовича выясним, откуда у него такие галлюцинации.

– Он – Петрович, вроде.

– И это выясним. Поедем-ка мы спать, Леонидовна. У нас в райцентровской гостинице номера сняты.

– Да ты что! Что ж я, таких гостей дорогих не найду, где уложить? Обижаешь. Места для всех хватит. Дети на сеновале спят. А у меня в доме четыре комнаты. Отдохнете в лучшем виде.

– Ладно, Леонидовна. Не возражаю. Давно я в деревенской избе не ночевала. С юности. Михалыч, пошли кого-нибудь за вещами. Мы здесь остаемся.



***



Гульнара Салиховна вздыхала в темноте под храп супруга Николая. Нет, не подумайте, храп давно не мешал ей спать. Есть такие звуки, которые сопровождают нас в жизни, и к которым привыкаешь, как к чему-то неотъемлемому. И перестаешь замечать. Например, тиканье настенных часов, скрип кровати, удары падающих капель дождя о подоконник, завывание ветра. Ну, и храп одного из супругов в том же ряду.

Гульнара Салиховна думала. В последнее время она начала сомневаться в правильности принятого ею решения. Детей и мужа Гуля, вроде бы, убедила в том, что кредит – это нормально и безопасно. Теперь ей еще оставалось убедить себя.

Ведь живем и без этих новых вещей. И ничего. А вдруг она потеряет работу или товарищество закроется. Мало ли, скажут где-нибудь наверху, что эксперимент неудачный или вредный. У нас постоянно кидаются из одной крайности в другую.

Сначала запретят какие-нибудь лекарства к свободной продаже, к примеру. Но не сразу, а через неделю, допустим. И так убедительно всякие профессора и академики убедят нас во всех новостях, что эти лекарства нельзя принимать без согласования с врачом. Хотя до этого лет сто ими весь трудовой народ спасался. И за неделю, что до запрета осталась, все, что запрещено, подчистую выметут из аптек и складов. Какая радость для торговцев! А еще через три дня после этого запрет отменят. И без всяких комментариев. Пошутили, видно. А шутка не удалась. Только несколько предприимчивых ребят тихо над ней посмеиваются, пересчитывая неожиданные барыши.

Вот и вздыхала Гульнара Салиховна тихо в ночи. Наберут вещей, а потом потеряет она работу, и что? На одну зарплату Николая жить и кредит возвращать? Это невозможно. Нет, решено. Пойду завтра к Раисе Ивановне. У нас с ней отношения доверительные. Посоветуюсь, а уже после этого решение и приму.

С этой мыслью Гуля легонько, но настойчиво толкнула супруга в бок. После чего он как на автомате, не просыпаясь, перевернулся на другой бок. А она спокойно заснула.



***



Артур и Ксюха лежали рядышком на сеновале. Вы, наверное, сразу представили себе пахучее мягкое сено, небольшие просветы в стенах сарая для проветривания коровьей еды, двух молодых людей, лежащих на свежескошенной траве и мечтательно смотрящих в небо. Они бы, конечно, и смотрели бы в то самое небо, но между их глазами и бесконечностью находилась банальная старая крыша. Правда, хорошо покрытая.

Да и  этот сеновал давно не соответствовал своему названию. На втором этаже стоял раскладной диван с давно истекшим сроком годности. То есть Артур и Ксюха лежали на слегка продавленном ложе с выпирающими кое-где пружинами и клоками набивки. Все остальное ваше представление о происходящем вполне похоже на действительность.

Ксении было не привыкать ночевать в таких спартанских условиях. Она знала этот диван с детства. И у нее на теле даже образовались со временем прогибы, формой похожие на выпуклости мебельного рельефа. Бред, конечно. Но почему бы и нет.

Артур же так кайфовал здесь, как будто он лежал где-нибудь в самом шикарном люксе на самом крутом курорте с самой прекрасной девушкой на свете. Впрочем, последнее утверждение вполне соответствовало истине. Для него, конечно.

– Ксюша, – тихо сказал Артур, – а наши матери, вроде бы, нашли общий язык.

– Ой, не торопись с выводами, – ответила девушка. – Моя старушка хитрее паровоза. От нее еще всего, чего угодно, можно ожидать.

– Да уж, – согласился парень, – и моя мамзель – тоже не подарок. Но приехала она сюда явно с какой-то целью. Ходит, присматривается. У нее знаешь, какой нюх на все, что может приносить прибыль? Даже мой покойный отец постоянно с ней советовался прежде, чем вкладывать деньги в какой-нибудь проект. Однажды ему предложили взять в счет погашения долгов за нефтепродукты заводик на Украине. Его эксперты поехали, отчетность проверили, продукцию посмотрели. Этот заводик томатную пасту производил и кетчупы разные. Вроде бы, все в порядке, дело, если оборудование подновить, вполне прибыльное. Ну, отец к маме, как к последней инстанции, подходит и мнением ее интересуется. А она ему и говорит, мол, не нравится мне эта затея. Не связывайся, Георгий, с хохлами. Пожалеешь потом. Он и отказался. Там уже и цену скинули, и еще раз уступили. Он ни в какую. Жена против, говорит. Ты чего, партнеры смеются, бабу слушаешь. Перепродашь – заработаешь кучу денег.

– И что? – спросила Ксюха внезапно замолчавшего Артура.

– Права Марианна Сергеевна оказалась. Я вдруг вспомнил сейчас, как мы смеялись над всей этой историей. Через месяц завод закрыли. Оказалось, что решение об его закрытии уже было принято, но лежало под сукном у местного руководства по просьбе бывших владельцев. Естественно, подкрепленной материальной благодарностью. Им время нужно было выиграть, спихнуть заводик по любой цене. И почти удалось. Если бы не интуиция мамина. Там что-то с экологией было, с очистными сооружениями. Отцу, чтобы получить разрешение на возобновление деятельности, пришлось бы выложить сумму, втрое превышающую цену заводика. Вот такая экономика.

– Да в нашей глуши, – вздохнула Ксюха, – твоя маман ничего не нанюхает. Если только кучку навоза. Какая тут может быть прибыль? Одни убытки. Вон, мой сердечный друг Александр Викторович. Да ладно, что ты брови домиком построил? Бывший друг, конечно. Столько народу на него трудится, и то еле-еле концы с концами сводит.

– Это не показатель, Ксения. Тысяча человек может ходить по золотоносной жиле годами и не замечать ничего. А какой-нибудь вундеркинд только раз глянет, пальцем ковырнет, ноздрей нюхнет – и пожалуйста, успевайте только песок просеивать и на деньги менять.

– Слушай, Артур, и откуда ты такой вумный выискался? Чего рядом со мной, девкой деревенской, забыл? Мало тебе московских красавиц, богатых и длинноногих? Все равно ведь не сегодня, так завтра, уедешь. Может, лучше это сделать раньше? Чтоб зря не мучиться.

– Я тебе надоел?

– Ну, как сказать. С одной стороны, таких, как ты, я, конечно, раньше не знала. А с другой – лучше бы и не знать вовсе.

– Но почему? – подскочил Артур.

– Да мне после тебя с нашими деревенскими жлобами тошно общаться будет. Я ж теперь искать стану такого же, как ты, умного, вежливого, скромного. Хотя по поводу скромности беру свои слова обратно.

– Это почему еще?

– Вот видишь. А был бы скромный – промолчал.

– Но зачем, Ксюха, тебе кого-то еще искать? Поехали со мной в Москву.

– В качестве кого, милый?

– Учиться поступишь, куда захочешь. Михалыч поможет.

– Ты не ответил – в качестве кого?

– Жить у нас сможешь. В нашем доме сто человек поместится.

– Ты от ответа не увиливай, Артур. Ты меня как представишь в своем доме?

– Как друга, то есть подругу.

– А может, как ночную няньку?

– Ну, зачем ты так? Поживешь, осмотришься. Я университет закончить должен. О женитьбе рано еще думать.

– Конечно, мой дорогой. Жениться тебе рано. А с подружкой жить – не рано. А что, очень удобно подружку в своем доме иметь. Как захотел чего, она всегда под рукой. И изменять не будет, потому что побоится потерять жилье. А как же, приютили, кормят, учиться устроят, должна же быть какая-то элементарная благодарность. А чем еще может отблагодарить молодая деревенская девушка без комплексов? Вот именно. Козел ты, Артур. Давай-ка с утра собирайся домой. Чего засопел? Обиделся?

– Ты не права, Ксюша.

– Может, и так. Но я не могу вкладывать свой капитал в ненадежный проект.

– Какой капитал?

– Молодость и красота, товар временный, скоропортящийся. Через несколько лет обесценится. Спрос упадет. Придется мне покупателя похуже искать. Чего ж мне с тобой время терять? Вон, Семенов до сих пор мимо дома ездит, в окна заглядывает. Это какая ни есть, пусть не первой свежести, а синица в руках. А что там в небе за журавль пролетит, еще неизвестно. И какой толк от этого летуна будет, никто не знает. Может, только пятно помета на шляпе.

– А если я тебе жениться предложу? – опять подскочил Артур, отчего кровать под ними прогнулась, заскрипела и треснула.

– Угрожаешь?

– Зачем же? Я совершенно искренне!

– А при своей матушке не побоишься повторить?

– Ты мне не веришь?

– Хочу посмотреть на ее реакцию, а потом на тебя, Артур Георгиевич.



***



С утра во дворе Коровиных можно было наблюдать такую картину. Вдова Степанян в купальнике, халатике и босоножках направилась на речку. По бокам шли два охранника в черных костюмах, бронежилетах и темных очках. Один из них нес большое махровое полотенце, а другой зорко осматривал окрестности. Навстречу странной процессии попался дядя Боря-киллер, возвращавшийся с рыбалки. Он шел в своей обычной рыболовной амуниции – болотных сапогах, брезентовой куртке, какие выдают электросварщикам, и панамке, подаренной ему Люськой. Панамка была белой с красным солнышком и надписью «Пансионат «Уголек». Борис Геннадьевич нес удочку и ведерко карасей. Лицо его было небритое, темно-красное от солнца, задубевшее от ветра и совершенно трезвое, что уже могло насторожить любого.

Пожилые деревенские жители обычно здороваются со всеми людьми, если даже видят их впервые в жизни. Это правило распространяется почему-то только на территории их населенного пункта. Как только им стоит попасть в райцентр или, не дай бог, в областной город, сельчане от переизбытка ощущений перестают здороваться вообще, даже если видят знакомое лицо. Исключением являются памятники, перед которыми они обычно снимают головные уборы, кланяются, стоят, подолгу всматриваясь в их очертания. А когда уходят, крестятся и что-то уважительно бормочут.

Дядя Боря, когда процессия с ним поравнялась, резко сдернул одной рукой панамку, а другой непроизвольно взмахнул, отчего караси заиграли в ведерке, пытаясь выскочить из тесных застенков.

– Доброго здоровьица! – крикнул он.

Взмах руки, плеск рыб, громкий звук – любой из этих факторов мог бы насторожить вышколенную охрану. А тут – сразу три одновременно.

Один из охранников, видно, по давно отрепетированному сценарию бросился на вдову, накрыл ее зачем-то полотенцем и завалил на землю, улегшись сверху. Другой, не раздумывая, выстрелил в ведро, как в источник потенциальной опасности.

Борис Геннадьевич растерянно посмотрел на две струи речной воды, вытекающей из пробоин. Они были мутно-красного цвета, потому что два карася были пробиты вместе с ведром навылет.

– С ума сошли, – прошипела Марианна Сергеевна из-под полотенца и охранника. – Слезь с меня.

Дядя Боря смотрел на последнее в хозяйстве, еще недавно целое ведро, на всплывших разорванным брюхом кверху рыбин и не знал, что сказать.

– Извините, – произнесла Марианна Сергеевна. Охранники же не проявляли никаких эмоций. Служба такая, знаете ли.

– Сережа, дай человеку денег. Пусть купит новое ведро. И рыбу, что ли. И на успокоительное дай, на пару литров.

Один из охранников подошел к Борису Геннадьевичу и сунул в панамку тысячную купюру, примирительно хлопнув по плечу. После чего вдова пошла дальше по направлению к реке. А дядя Боря посмотрел ей вслед и на всякий случай тихо сказал:

– Как у вас, городских, все легко решается. А первую помощь рыбкам оказать? А поговорить с пострадавшим о жизни? Может, даже выпить с ним из уважения к возрасту и моральному ущербу. Не по-людски это как-то. Хотя, – он пошуршал новенькой купюрой, – компенсация существенная. А с кем обсудить происшествие, с такими деньжищами всегда найдется.

Через час, посетив по пути салон мадам Пургенихи, дядя Боря нашел никуда и не прятавшегося деда Никодима. Они устроились в беседке, построенной молодежью на центральной площади (извините за пафос) Малых Косяков. Это строение было и убежищем путнику, попавшему под дождь, и местом встречи старых друзей, и закусочной, и распивочной, как в нашем случае.

На одном из столбов, который держал крышу беседки, были прибиты несколько гвоздей. На трех из них висели эмалированные кружки, на четвертом – пакетик с одноразовыми вилками, а на пятом – еще один пакетик с «нз», то есть с неприкосновенным запасом. Использовать его можно было только в крайнем случае по негласному деревенскому закону.

Борис Геннадьевич решил, что сейчас именно такой случай. Человек, в которого вроде как стреляли, имел на это право. Приглашенный пострадавшим дед Никодим только и наблюдал, как Боря расставляет кружки, достает из «нз» полбуханки ржаного хлеба, баночку из-под каких-то лекарств, в которой теперь хранилась соль, луковицу и головку чеснока.

– Ну? – спросил киллер Кочерыгина. – Чего еще надо людям для счастья? – и налил по первой.

– Что случилось-то? – поинтересовался дед Никодим, макая зубчик чеснока в соль и натирая им горбушку хлеба.

– Погодь! – ответил Борис и налил еще по одной.

– Так за что пьем? – спросил дед, отламывая половинку пахучей горбушки товарищу.

– Еще не время, – отмахнулся Геннадьевич, наливая по третьей.

В это время со стороны шоссе к беседке с треском катилось облако пыли. В облаке находился мотоцикл, которым управлял участковый Щекин. Он был в наглухо застегнутой брезентовой плащ-палатке, защищающей от этой самой пыли. На его голове был шлем, на глазах летчицкие очки. Ни дать, ни взять, командир мотоциклетного полка времен второй мировой войны. Только немецкого. Милиционер очень обижался, когда мальчишки Малых и Крутых Косяков бежали за его железным конем и радостно кричали:

– Гитлер капут, дядя Игнатий!

– Вот теперь можно и рассказать, – встрепенулся дядя Боря. – Власть приехала.

Щекин припарковался рядом с беседкой, слез с седла, снял защитную одежду, пригладил волосы и надел фуражку.

– Что за праздник? – строго спросил он у ветеранов полевого стана. По крайней мере, жителей деревни хочется таковыми считать.

– Праздник, говоришь? А это видел? – с гордостью за участие в боевых действиях спросил дядя Боря и поднял на уровень глаз ведро.

– Смотри, смотри, что в мирное время творится на вверенной тебе территории, – киллер просунул в дыру палец и покрутил им. Потом он достал из ведра убитую пулей рыбку и помахал ею перед носом деда Никодима.

– Кто это ее так? – жалостливо спросил Кочерыгин.

– У нас в Малых Косяках, – таинственным голосом произнес Борис Геннадьевич, – высадился вражеский десант.

– Бредишь или перепил? – на всякий случай решил выяснить участковый.

– Ты, Игнатий Петрович, с выводами-то не торопись. Видишь уровень? – дядя Боря грязным ногтем показал на уровень самогона в початой бутылке. – Неужели ты думаешь, что два таких закаленных бойца, как мы с Никодимом, можем начать бредить после такой дозы? Тем более с такой закуской? – тот же палец уперся в краюху хлеба и луковицу.

– Тогда рассказывай по порядку, а не наводи тень на плетень, – приказал Щекин. – Только рыбий труп убери куда-нибудь или выбрось.

– Ты что, товарищ участковый? Это же вещественное доказательство! Улика! Чему тебя в школе милиции учили? В меня сегодня утром стреляли! А ты говоришь – бредишь!

– Объясняй по-человечески. Кто стрелял, где, при каких обстоятельствах?

– Иду я с рыбалки, а навстречу мне двое инопланетян, и с ними наша женщина. Они ее, видно, на свой корабль вели, чтобы украсть на другую планету.

– Иди ты, – прокомментировал дед Никодим. – А как они выглядели?

– С утра пьешь, Борис Геннадьевич? – высказал более здравое предположение Щекин.

– Клянусь здоровьем родного дяди моей племянницы Людмилы! – рассказчик приложил руку к груди, понюхал ее и продолжил:

– Рыбьей смертью пахнет. А кто же это, если не инопланетяне? На дворе плюс двадцать пять градусов, а они в черных костюмах, галстуках и ботинках. И в черных очках. Я вежливо поздоровался, а один из них на женщину как бросится, как на землю повалит. Видно, чтобы со мной не сбежала. Может, я ее последней надеждой был. А второй в меня как выстрелит из своего электронного ружья. Я, чем мог, прикрылся, и вот, – Борис опять продемонстрировал слушателям в виде доказательства дырявое ведро.

– Дальше что? – потребовал Щекин.

– Инопланетяне эту женщину с собой увели. А меня заколдовали. Один подошел ко мне, хлопнул по спине, слово волшебное сказал и положил мне в панамку тысячу рублей.

– Иди ты! – не поверил лишь последней фразе дед Никодим.

– А на что ж мы гуляем? – поинтересовался Борис и показал сдачу, выданную ему самогонщицей.

Для Игнатия картина происшедшего стала более-менее ясной.

– Где тебя, Борис Геннадьевич, в смысле встретили эти люди?

– Так у реки, где наша улица кончается.

– Неужто, и эту видел, как ее, – спросил дед Никодим, тыкая пальцем в пакетик с одноразовой посудой, – тарелку ихнюю?

– Врать не буду. Чего не видел, того не видел. Так они ж меня для того и заколдовали, чтобы я ничего больше не узнал. А когда улетели, я сразу сам и расколдовался.

– Так с чего ты решил, что это были инопланетяне? – поинтересовался Игнатий.

– А деньги? – возмутился непонятливостью милиционера Борис Геннадьевич. – Разве наши по доброй воле такую кучу деньжищ отвалят? А костюмы черные? Им, видно, переодеться не во что было. Какую униформу на своей планете выдали, в том и ходили, мучались.

– Откуда они шли, не обратил внимания? – задал первый разумный вопрос Щекин.

– Деревня большая, Игнатий Петрович. Откуда угодно могли идти.

– А женщина наша, деревенская?

– Ты что? На хрена им там, на Луне, малокосяковки? Дама была явно городская. И одета легко. Видно, из постели ее украли, изверги.

– А вы не знаете, мужики, – задал еще один важный вопрос участковый, – гости к кому-нибудь в деревне приехали?

– Конечно! – воскликнул незадачливый рыбак. – Возле дома Коровиных две черных машины стоят. Как же я забыл! А неделю назад Ксюху парень какой-то спрашивал, чернявый такой.

– Так! – перебил киллера Щекин. – Отсюда пока никуда не уходить, самогон больше не пить. Ты мне можешь понадобиться. А я пошел на разведку к Коровиным.

Как только спина участкового исчезла за первым же поворотом, дед Никодим бережно взял в руки бутылку с первачом и начал наливать себе.

– Ты чего это? – удивился Борис. – Не слышал, что Игнатий велел?

– Это он тебе велел. А мне можно. Разволновался я что-то от твоего рассказа.







Глава 7



КРЕДИТНАЯ ИСТОРИЯ



В офис товарищества на паях приехала представительница «Крестьянского банка». Это была молодая девушка в очках и деловом костюме. Она припарковала свою новенькую «тойоту» прямо у входа в бывший магазин, достала с заднего сиденья портфель и ноутбук и решительно вошла вовнутрь.

Рабочее место для нее уже было подготовлено. В углу стояли новенькие стол и кресло, купленные Дмитрием специально по этому поводу.

Раиса Ивановна, радушно раскинув руки, сделала движение навстречу:

– Наконец-то! А мы вас заждались.

– Меня зовут Ольга, – сказала вошедшая собравшимся членам товарищества и посмотрела на новую мебель. – Это, я надеюсь, для меня?

– Присаживайтесь, – подтвердила ее догадку Раиса.

Ольга подключила компьютер, настроила через мобильный телефон Интернет, достала бланки договоров и обратилась к замершему в ожидании коллективу товарищества:

– Я готова, дамы и господа.

Она немного подумала, глядя на контингент, и добавила:

– Я готова, дорогие жители Малых Косяков.

После этих слов все довольно заулыбались, а Хроня Кочерыгин ответил:

– Так и мы уже давно готовы.

– Вот и замечательно, – скривила губки Ольга и обратилась к Раисе Ивановне:

– Кто начнет?

– Давайте, вы сначала, – предложила директриса. – А я подключусь, если будут вопросы.

– Ну, что ж, о’кей, – Ольга встала и обратилась к собравшимся:

 – Дорогие друзья, вот и настал ваш черед приобщиться к плодам цивилизации. Наш банк радушно предлагает всем вам стать его клиентами. Вдумайтесь только в название – «Крестьянский банк». И все тут же встанет на свои места. Вы сразу поймете, для кого он создан. Для вас, дорогие мои. Вы спросите, а почему до сих пор вам никто не предлагал посотрудничать с нами? Ответ прост и лежит на поверхности – мы считаем деньги, мы не хотим рисковать и не хотим ставить своих клиентов в затруднительное положение. Представьте себе, что вы, живя на одну пенсию, взяли с нашей помощью в кредит какую-нибудь дорогостоящую вещь. Пройдет месяц, другой, и вам нечем станет платить за нее. И что же мы, по вашему мнению, должны будем сделать? Как это ни прискорбно, ни горько признавать, но мы вынуждены будем приехать к вам домой и забрать ту вещь, с которой вы свыклись за эти два месяца. Можно сказать, сроднились с ней. И, кроме того, по нашим правилам, мы не возвращаем сделанные вами авансовые платежи.

Не надо делать такие огорченные лица. Я привела вам пример того, что было бы, если бы мы с вами не подумали о завтрашнем дне. Но сейчас, после того, как у всех вас появился стабильный источник дохода, мы рады сказать: «Милости просим! Пользуйтесь нашими деньгами, как своими. Но только не забывайте отдавать их в срок».  Я буду раз в месяц для вашего удобства приезжать к вам в деревню и принимать очередные платежи. Конечно, со мной будут вооруженные охранники. Так что можете за меня не волноваться.

– Спасибо большое, Ольга, – сказала Раиса Ивановна. – Ваш рассказ, я думаю, понятен каждому из нас. Теперь появился предмет для обсуждения. Дорогие члены товарищества «Мы – одна семья». Теперь есть два варианта развития событий. Либо каждый из вас будет заключать договор с банком и отвечать за свою платежеспособность лично. Но тогда не ждите, что кто-нибудь выручит вас в трудную минуту. Либо кредитный договор заключит товарищество, и тогда наш дружный коллектив сможет поддержать любого своего члена. Ведь люди могут болеть, уезжать куда-нибудь. Но они будут спокойны, зная, что им подставит плечо помощи наша общая семья. Решайте сами, как поступить. Я ставлю вопрос на голосование. Кто за личные договора, поднимите руки.

Все малокосяковцы с серьезными лицами смотрели друг на друга, ожидая, кто первый решится переместить верхнюю конечность в вертикальное положение.

– Хорошо, – вздохнула Раиса. – Тогда кто за то, чтобы товарищество заключило с банком договор?

Снова ни одной руки. Только голос Людмилы Семеновой, как наиболее грамотной в аудитории:

– Значит, деньги нам в таком случае будет выдавать товарищество? Да, Ольга?

– Для нашего банка этот вопрос непринципиален. Как решите, так и будет.

– А кому будут принадлежать вещи, приобретенные нами на деньги товарищества?

– Как вы не поймете, – вскочила Раиса. – Мы – одна семья. У нас общие деньги. Те деньги, которые вы зарабатываете своим трудом. Других средств нет. Значит, в качестве оплаты кредита вы сами, к примеру, ваш бригадир, будете удерживать ежемесячно из зарплаты ту сумму, на которую вы приобрели что-либо. И вещи, пока вы не выплатите их полную стоимость, будут принадлежать товариществу.

– А кто будет решать, – не унималась Люся, – кому и сколько можно выдать?

– Да вместе на общем собрании и решим. Главное, чтобы сумма ежемесячных платежей не превышала вашего заработка.

– А какую сумму банк сможет нам выделить? – это опять Люська.

– Мы предварительно поговорили с вашим руководством, – поправила очки Ольга. – Думаем, что около четырех миллионов рублей, не больше.

Общий вздох пронесся по офису. Зазвякали банки в пакетах.

– Перерыв на десять минут, – объявил Дмитрий.



***



Щекин остановился у дома Коровиных. Внимательно осмотрелся и провел пальцем по заднему стеклу ближайшего «Мерседеса». Что-то озорное и детское руководило Игнатием, когда он вывел «помой меня, а то разобьюсь на хрен».

Вообще, Игнатию всегда были рады в каждом доме и Малых, и Крутых Косяков. Он мог войти во время обеда и тут же стать желанным гостем. Он мог с ходу попасть в баню и, абсолютно никого не стесняя, хорошо попариться с хозяином. Единственное, чего Щекин себе не позволял, это употреблять на службе спиртное. Как говаривал начальник школы милиции майор Стеценко, если выпил с будущим подследственным, считай, что ты его соучастник, парень. А подследственным в нашей стране может стать любой ее гражданин.

Поэтому Щекин и вошел во двор дома Коровиных, без стеснения распахнув калитку. Татьяна Леонидовна давно ушла на работу, Ксюха с Артуром еще спали. Как только Игнатий подошел к дому, навстречу ему вышел охранник вдовы и преградил дорогу.

– Ты кто такой? – спросил участковый.

В ответ суровый взгляд и молчание.

Милиционер внимательно всмотрелся в непроницаемые черты и верхнюю одежду незнакомца.

– Где-то я тебя видел? – задумчиво произнес Щекин. – Ты на теплоходе Марианну Сергеевну охранял?

В лице человека-шлагбаума появилось что-то одушевленное. Он чуть заметно кивнул.

– А хозяйка где?

Охранник махнул головой, что должно было означать – в доме.

– Так я пройду? У меня, похоже, разговор серьезный к ней.

– Сейчас доложу, – произнес первые слова телохранитель.

– Надо же, а я думал, что она немых набрала, чтобы помалкивали. Давай, докладывай, я здесь подожду.

Через минуту охранник вышел и пригласил участкового пройти в дом. Что тот и сделал.

– Игнатий Петрович! – раздался с кухни знакомый голосок, от которого у милиционера чуть чаще забилось сердце и приятные воспоминания накатили на сознание. – Идите ко мне. Я тут по хозяйству хлопочу.

– Какими судьбами в наших краях, Марианна Сергеевна? – спросил Щекин.

– Так соскучилась по старым знакомым, что не могла усидеть в Москве. Мой Артур здесь уже дней десять. Так нахваливал мне по телефону местные красоты, что и я не удержалась.

– Ну, теперь все стало понятным. Артур примчался к подружке, а мама с охраной следом на подмогу. Чтоб, не дай бог, тут его аборигены не окрутили, в ЗАГС не свели под белы рученьки.

– Не ерничайте, Игнатий Петрович. Садитесь лучше, я вас покормлю. Пока Татьяна трудится, обед решила приготовить. А то продукты пропадают. Мы с собой столько всего навезли, а холодильник у них размером с тумбочку.

– Спасибо, но я к вам по другому поводу. Скажите мне, не ваши ли охранники стреляли сегодня утром в Борьку-киллера?

– Ах, так он киллер? Значит, не зря мои ребята перестраховались. Да никто в него не стрелял. Боже упаси. Ведро продырявили, это верно. Но ему тут же компенсацию в размере тысячи рублей вручили. По-моему, вполне справедливо. Тем более, что у него такая для людей опасная профессия.

– Не для людей, а для свиней. Он в нашем районе лучший специалист по забою этих животных. Извините, но стрельба в деревне – случай для наших мест очень неординарный. Разговоров будет много, поэтому меры принимать мне все равно придется.

– Так это ж самозащита в чистом виде! Да и ваш киллер, по-моему, никаких претензий к нам не имел. Расстались чуть ли не друзьями. Где он? Сейчас пошлю мальчика, чтоб увеличил компенсацию.

– Это правильно, – согласился Щекин. – Не будет заявления, не будет и проблемы.

В эту минуту в дверь постучали.

– Входите! – в два голоса крикнули Марианна Степанян и участковый.

Вошел начальник службы безопасности, только что вернувшийся с реки после купания. Они с Игнатием сразу же узнали друг друга и сдержанно пожали руки.

– Михалыч, – сказала вдова. – Слушай, надо бы тебе уладить наш утренний конфликт. А то абориген претензию не снял. Похлопочи, а?

– Где он? – деловито спросил генерал.

– Как выйдете из дома, повернете направо. Дойдете до главной улицы и там свернете еще раз направо. Метров через пятьдесят увидите нашу центральную площадь. Там в беседке сидят два мужика. Тот, который с красным лицом, и есть Борис Геннадьевич. Так ваши охранники его видели.

– Не надо, я сам, – сказал Михалыч, взял сумку и сложил в нее несколько разнокалиберных бутылок. Затем, подумав, сунул в сумку палку копченой колбасы, пару свежих огурцов и батон хлеба.

Щекин и Марианна проводили его взглядами, наблюдая в окошко, как генерал решительной походкой направляется на ответственное задание.

– А у меня солянка сборная поспела, – улыбнулась вдова.

– Не откажусь, – сел за стол Игнатий. – Никогда бы не подумал, что вы сама готовите.

– Квалификацию подрастеряла, конечно, за годы олигархической жизни, но раньше я это дело очень любила. Ей-богу.

– Вкусно, – оценил Щекин первую отправленную в рот ложку супа.

– Игнатий Петрович, – невинным голоском поинтересовалась столичная гостья. – А где в ваших Малых Косяках мотель? Мы хотели там на ночлег остановиться, но найти не смогли. Да и жители местные в ответ на наш вопрос чуть ли не у виска пальцем крутили. Мотыля, говорят, или опарыша сколько душе угодно, а мотель – кому он нужен в деревне?

Вторая ложка солянки повисла между тарелкой и ртом едока. Он густо покраснел, как будто хорошо сдобренный томатной пастой суп передал ему свой цвет.

– Забавную историю вы придумали на теплоходе, – добавила еще красноты в оттенок лица милиционера вдова Степанян. Наблюдая за Щекиным, она поняла, откуда появилась поговорка «Вижу красные лица, это моя милиция идет похмелиться».

– И зачем вам это было нужно? – спросила Марианна Сергеевна, видя, что Игнатий не знает, что и сказать.

Более унизительного положения у него не было давно. Честного и неподкупного милиционера уличили во лжи. Как говорил в таких случаях начальник школы милиции товарищ Стеценко, помните, хлопцы, что вы всегда будете как под микроскопом на глазах у людей. И стоит вам чихнуть не так или почесать интимное место, как это тут же будет всеми обсуждаться. Даже в носу ковырять, говорил Стеценко, вы можете только в запертом доме, в темноте под одеялом.

Подставился, думал Щекин. Как он теперь будет требовать соблюдения законности от вдовы и ее охранников, если у самого рыло в пуху.

– Пойду я, пожалуй, – Игнатий встал и направился к выходу. – Спасибо за солянку. А за историю ту извините. Мы с Семеновым пошутить хотели. Он очень расстроился тогда из-за Ксении. Да, и отберите оружие у своих охранников на время нахождения в деревне. Поверьте, что здесь вам ничего не угрожает.

– Хорошо, Игнатий Петрович. Я поговорю с Михалычем.



***



А генерал в это время сидел в беседке с Борисом и Никодимом. Все трое были примерно одного возраста. Они допили самогон и открыли виски. Михалыч не признался, кто он есть на самом деле. Он подошел к беседке в своем любимом темно-синем спортивном костюме, купленном когда-то в «Березке», сандалиях на босу ногу и белой бейсболке.

– Мужики, – сказал он, – а где тут можно посидеть?

– Садись с нами, если не побрезгуешь, – ответил дед Никодим.

– Спасибо, конечно, но не хотелось бы вас стеснять. Может, у вас тут кафе какое-нибудь имеется или рабочая столовая?

Кочерыгин и дядя Боря посмотрели друг на друга, удивленные даже не постановкой вопроса, а тем, что действительно, почему в их богом забытом населенном пункте негде съесть тарелку супа. Вот самогон Пургениха варит, так взяла бы и параллельно щи свежие сгоношила для постоянных покупателей. Как было бы славно после трудового дня или перед ним закусить хорошим первым блюдом. И пьяных было бы меньше. Одно дело – луковицей порожней заедать, и совсем другое – горячая закуска. И желудку хорошо, и мозгу просветление. Надо Евдокии Романовне  намекнуть на данное обстоятельство.

Вот об этом одновременно подумали, оглядывая свой небогатый стол, два местных жителя. А седому мужику сказали:

– Присаживайся с нами. Что имеем, тем и рады.

– Ну почему же, – ответил Михалыч, – я ж тоже не с пустыми руками. Вот вступительный взнос, – и он достал из пакета бутылку виски и палку колбасы.

– Так тем более, – обрадовались малокосяковцы.

Михалыч при знакомстве неожиданно оказался Геннадием.

– Ха! – обрадовался Борис. – Я тоже Геннадьевич. Тезки мы с тобой.

Генерал, подумав, согласился с такой постановкой вопроса:

– Это дело надо обмыть.

Что они и сделали.

Дяде Боре не терпелось поделиться сегодняшним приключением с новым человеком. Поэтому он спросил Михалыча:

– Ты у кого домик снимаешь?

– У Коровиных, – честно ответил генерал, понимая, что ложь тут же будет обнаружена.

– И ты тоже? – удивился поросячий киллер. – Так ты с этой бабой, в смысле женщиной, приехал?

– Наверно, если мы имеем в виду одного и того же человека. Я – родственник Марианны Сергеевны.

– Так ты ничего не знаешь?

– Что именно? – насторожился Михалыч.

– Мужайся, Геннадий, – торжественно и скорбно, как будто вручая похоронку, сказал дядя Боря.

– Да в чем дело-то? – чуть не заорал генерал.

– Твою бабу, Геннадий, сегодня утром инопланетяне увели.

– Фу ты, – облегченно вздохнул Михалыч. – Я уж было подумал, что случилось что-нибудь, а я сижу тут с вами и не знаю ничего. Наливай, Никодим.

– Нет, постой, – поднял руку Борис. – Не веришь? А вот это что? – он поднял все то же злосчастное ведро, в котором лежали, как в братской могиле, потерявшие свежесть и уже пахнущие рыбным рынком караси.

Генерал сразу же догадался, о чем ведет речь абориген.

– Ах, вот ты о чем? Так они ее сразу же обратно вернули.

– Да ты что? – обомлел киллер. – Не приглянулась? А мне так очень даже. Я б не вернул.

– А она бы с тобой и не пошла, – ввернул дед Никодим.

– Если бы я, – обиделся Борис Геннадьевич, – был в черном костюме и с пистолетом, и со мной бы пошла. Как миленькая. А ты, Геннадий, кем ей приходишься?

– Родной дядя со стороны матери, – на ходу придумал Михалыч.

– Молодец! – обрадовался киллер и тут же насторожился. – А вдруг пришельцы передумают и снова вернутся. Надо идти, занимать круговую оборону во дворе у Коровиных. Никодим, ты с нами?

– Стоп, стоп, – рубанул ладонью воздух Михалыч. – Никуда не надо идти. Я знаю, почему они вернули мою племянницу.

– Ну? – поинтересовался Борис.

– Ты их вспугнул, – ткнул пальцем в киллера генерал. – Я точно знаю, что у них (он показал тем же пальцем в небо) приказ такой. Их может видеть только тот, кого они забирают с собой. А ты, Геннадьевич, попался им случайно, поэтому, очевидно, инопланетяне и получили команду Марианну вернуть, а тебя забрать.

– Ну да? – поразился дядя Боря. – Я ж нигде, дальше Ростова, не был. Когда в армии служил. Я и не переоделся после рыбалки, и не помылся.

– Ничего, – успокоил друга Никодим, – там тебя и помоют, и переоденут.

– Уже! – охнул Борис, глядя на приближающийся к беседке черный «Мерседес». Это один из охранников возвращался из райцентра, куда послала его хозяйка за какими-то продуктами. Но машина проехала мимо, хотя и замедлила ход. Водитель увидел Михалыча, но тот показал ему, типа, давай, вали отсюда, что он и сделал.

– Чего это они? – чуть не обиделся Борис Геннадьевич, практически готовый к путешествию в неизведанное. Он незаметно для коллег налил сто грамм виски, выпил для храбрости, заев долькой чеснока, и теперь ощущал себя почти Юрием Гагариным.

– Слишком много свидетелей, – многозначительно произнес Михалыч.



***



Коллектив товарищества «Мы – одна семья» молча наблюдал, как представительница «Крестьянского банка» садилась в свою «Тойоту», как махала им на прощание ручкой и как отъезжала от здания бывшего магазина. Только после этого раздался первый голос. Это была бабка Пургениха:

– Куда ж нам такие деньжищи?

– Взять-то не хитрость, – сказала Гульнара Салиховна, – а вот отдавать как?

– Совершенно верно мыслите, – поддержала бригадира Раиса Ивановна. – Но если разобраться, и то, и другое вполне реально. Давайте посчитаем. Сколько человек сейчас работает у нас?

– Сорок семь, – тут же отозвалась Гульнара.

– Замечательно. Разделим четыре миллиона рублей на сорок семь человек. Получится примерно по восемьдесят пять тысяч на одного. Не очень много, а?

– Это ж моя пенсия за два года, – охнула Пургениха.

– Вот видите, не такие уж и большие деньги, – улыбнулась Раиса Ивановна. – Какова средняя заработная плата в нашем товариществе?

– Десять тысяч рублей в месяц, – ответил Дмитрий, помощник директора. – Я уже сосчитал, выплаты составят по семь тысяч с хвостиком.

– Да ладно, – удивился Хроня Кочерыгин. – А нас ведь с бабкой двое. Мы ж на двоих возьмем.

– Значит, вам и платить нужно будет в два раза меньше.

– Фигня, – оценил перспективу Хроня.

– А я что говорила? – поддержала самого молодого члена коллектива Раиса Ивановна. – Ну, что? Будем брать?

Общий гул одобрения и позвякиванье банок были ей ответом.



***



– Да хрен его знает, Александр Викторович, – пожал плечами Иван Безбашенный. – Так все и было, как я тебе рассказываю.

– В чем же подвох? – спросил сам у себя Семенов, потому что от Вани, похоже, толку не было.

– Что же, сорок семь человек никакого подвоха не заметили, – тем не менее, ответил тракторист, – а мы с вами сейчас обнаружим?

– Ох, не знаю. Не верю я в бескорыстие современных коммерсантов. Сам из их числа.

– А чего ж бескорыстие? Люди работают, прибыль им, видно, хорошую приносят. Вот и благодарность за труд. Вы же нас тоже премируете иногда, хотя могли бы и чаще.

– Ты что, Ваня, – поинтересовался Семенов, – тоже кредит будешь брать?

– А почему бы и нет. Машину хочу себе купить, «Ниву».

– А Людмила моя тоже берет?

– Конечно, чем она хуже других? Мы все соглашение подписали.

– Какое соглашение? Ты ничего о нем не говорил.

– Обычное соглашение. О коллективной ответственности. Никто не имеет права уволиться, пока не выплатит всей суммы своего долга. А если все же по каким-либо причинам решит уйти, то должен будет выплатить весь остаток на тот момент. Нормальные условия.

– Ну да, – согласился Семенов, – все правильно. И все равно, не понимаю. Режьте меня, жгите меня, не понимаю.

– Да ладно, поживи еще, Александр Викторович. Порадуйся за односельчан.



***



Когда Щекин пришел за своим мотоциклом, трое друзей Боря, Никодим и Генка строили планы насчет завтрашней рыбалки. Игнатий Петрович молча постоял рядом с беседкой, махнул рукой и начал облачаться в дорожную одежду. Он сел на мотоцикл и завел его с пол-оборота. Только в этот момент его заметили.

– Петрович! – закричал Боря-киллер. – Я теперь первый кандидат в космонавты. Или как называются герои, которых инопланетяне крадут. Мне теперь одному нельзя находиться. Пока я с людьми, я в безопасности. А как только один окажусь, спать лягу или в туалет приспичит – все, хана. Тут же уведут в неизвестные дали.

– Мы с тобой, Боря, – стукнул себя в грудь Никодим. – Будем везде вместе ходить. И спать вместе, и на горшок.

– Я к тебе охрану приставлю, Борис Геннадьевич, – веско произнес Михалыч. – Круглосуточную.

– Спасибо, Гена, не надо. Чему быть, того не миновать. Если мне суждено стать связным между нашей Землей и другими мирами, значит, так тому и быть. Давай лучше еще выпьем. Может, там (Борис посмотрел на небо) с этим очень строго.

– Я – Земля, я своих провожаю питомцев, – вдруг зычным басом затянул генерал, доставая из сумки бутылку бренди. – Сыновей, дочерей…

Щекин покачал головой и тронул мотоцикл. Его ждал Семенов.

***



Гульнара Салиховна опять протрубила общий семейный сбор. Решение – брать или не брать кредит – было принято. Оставалось распределить деньги в пределах выделенной суммы. Она вообще-то сама уже составила список, но хотела довести информацию до детей и супруга. Чтоб потом разговоров не было.

Сын Алексей, дочка Лолочка и супруг Николай привыкли к решительному характеру матери и жены. Поэтому все прекрасно понимали, что эти семейные сборы из серии: мы посоветовались, и я решила. Но отказаться, сослаться на занятость, никто не смел. Даже и мысли не возникало.

По первому же сигналу семья собралась за столом, который по такому случаю был накрыт белой накрахмаленной скатертью. Гульнара Салиховна надела все лучшее, что имелось у нее в гардеробе. Она даже сделала завивку и почистила медаль «Ветеран труда». Такое впечатление было, что мать семейства решила при жизни огласить свое завещание. Она постучала чайной ложечкой по сахарнице, призывая семейство к тишине, нацепила очки для чтения и раскрыла свой блокнот:

– Внимание. Кредит мы получим деньгами, – Гульнара торжествующим взглядом обвела всех собравшихся. Они помалкивали, ожидая продолжения.

– Наличными! – на тон выше сказала мать. – Восемьдесят пять тысяч рублей!

Алексей присвистнул, за что тут же получил подзатыльник от отца, который тоже выразил свое мнение:

– Гулечка, не связывайся. Я тебя очень прошу. В следующем месяце купим телевизор, через полгода – холодильник. Остальное – еще подождет. Никогда богато не жили, нечего и начинать.

– Николай! – дрогнувшим голосом ответила на этот пессимизм супруга. – Такой возможности больше не будет. И риска никакого. Я сама заработаю на возвращение кредита. Зато уже через неделю мы сможем пользоваться и телевизором, и холодильником, и мотоблоком.

– И цепочкой с серьгами, – добавила Лолочка.

– И компьютером, – согласился с матерью Алексей.

– А, бог с вами, – махнул рукой Николай и достал из кармана красивую бутылку с импортной наклейкой. – Давайте тогда обмоем это дело, что ли.

Гульнара Салиховна сбегала за рюмками, нарезала колбаску и сырок и радостно спросила мужа:

– Неужто на благородные напитки перешел?

– Да это Пургениха разливает в невозвратную тару. Не волнуйтесь, она теперь на травах настаивает. Вкус очень оригинальный. Ну, за успех!

– Что это? – спросил Алексей, поднося стопку к носу. – Что-то смутно мне напоминает.

– Моча, что ли? – брезгливо поморщилась Лолочка.

– Жидкость, – выдохнула Гульнара.

– А что же я тогда пил вчера? – задал вопрос по существу Николай.



***



Игнатий Щекин поговорил с Иваном Безбашенным еще раз, в присутствии Семенова, но ничего нового выяснить не смог.

– Иди, Ваня, отдыхай, – похлопал тракториста по плечу фермер.

– Бред сивой кобылы, – выразил участковый свое мнение по этому поводу. – Ладно, Александр Викторович, отпустим ситуацию и понаблюдаем за развитием событий. Я думаю, уже недолго осталось. Кстати, ты в курсе, что вдова Степанян у нас в деревне гостит? С сыном и охраной.

– Вот это новость! Как думаешь, с нашими делами это как-нибудь связано?

– Ну, ты даешь, Семенов. Тебя послушать, так вселенский заговор плетется в Малых Косяках. Ради чего? Артур приехал к Ксюхе дней десять назад, а мамаша следом. Чтоб сынка раньше времени не окольцевали.

– Так бы и говорил. Это очень хорошо, с одной стороны. Теперь нужно Люське сказать, что у Ксюхи есть жених, и она может быть спокойна. Как думаешь, Игнатий Петрович?

– Конечно. Твоя супруга, Семенов, женщина умная и все про тебя давно понимает. Я думаю, что она испытательный срок устроила. Проверяет на вшивость. Так что про баб временно забудь.

– Да я и так, как из круиза вернулся, на простое нахожусь.

– Ничего, иногда полезно. Больше жену ценить будешь.

– Ой, Щекин. Кто бы говорил. При твоей личной жизни становятся или священниками, или импотентами. Что по сути одно и тоже.

– Я, Александр Викторович, не хочу размениваться по мелочам. Вот встречу женщину, которую полюблю, тогда и наверстаю все сполна.

– Как бы поздно не было, Игнатий. А вдруг это уже в доме престарелых произойдет?

– Значит, не судьба. Как говорил наш начальник школы милиции товарищ Стеценко, жизнь дается только раз, и не спите, парни, с кем попало, чтобы потом не было мучительно больно лечиться.



***



Артур проснулся на сеновале, когда солнце было высоко и успело нагреть крышу. Ксюхи рядом не было. Она давно встала, чтобы изобразить из себя радушную хозяйку и что-нибудь приготовить гостям. Но гости в лице Марианны Сергеевны, как вы уже знаете, сами позаботились о себе.

Ксюха открыла дверь в дом, но ей навстречу тут же шагнул охранник и преградил дорогу.

– Ты чего? Я здесь живу! – возмутилась младшая Коровина.

Охранник внимательно посмотрел и неохотно отступил в сторону.

– Во дают! Скоро к себе домой по пропуску ходить будем. Может, пароль придумаем?

Она вошла на кухню, почуяв оттуда приятные запахи готовящейся пищи.

Вдова жарила блины и складывала их стопкой на большую тарелку. Рядом стояла банка с красной икрой. Степанян брала очередной остывший блин и, щедро наложив в него ложкой икры, сворачивала в рулончик. Зрелище настолько увлекло Ксюху, что она не могла оторваться от него. В лучшем случае, они с мамой готовили блинчики с творогом. Или с вареньем. А тут! Граммов по пятьдесят икры в каждый.

– Привет молодежи, – радостно воскликнула Марианна Сергеевна. – Угощайся. С горячим, сладким чаем – это бесподобно.

– Я думаю, – сглотнула Ксюша. – Спасибо, подожду Артура.

– Да ладно тебе. Тут на всех хватит. Завари-ка чаек, и я с тобой поем.

Они молча пили чай. Ксения не отрывала глаз от чашки, а вдова внимательно следила за ней.

– Вы чего так смотрите? – не выдержала младшая Коровина. – Дырку у меня во лбу просверлите.

– Да вот, наблюдаю. Ты дома совсем другая, чем на теплоходе.

– Да и вы не такая, как там, – с вызовом ответила Ксюша. – Никогда не подумала бы, что вы можете вот так запросто стоять на деревенской кухне и печь блины.

– Я еще солянку сварила и котлеты пожарила.

– Да ладно, – недоверчиво произнесла хозяйка. – Когда вы все успели?

– А ты на время посмотри. Час дня уже. А я встала в восемь. На речку сходила, искупалась. Потом сразу сюда. А мать твоя вообще в пять ушла.

– Их развозка в это время каждый день ждет, кроме выходных, – ответила Ксюха.

– А ты говоришь – когда вы все успели. Не слышала разве: кто рано встает, тому по жизни не везет. Ой, не так, конечно. Тому бог дает. Хотя и первое утверждение не менее справедливо. Ты что думаешь, я всю жизнь была богатой и свободной? Я тоже деревенская. И по общежитиям, и по коммуналкам пожила. Богатство заслужить надо, милая моя.

– Я за вашим Артуром не бегала.

– Да ладно. А на теплоходе?

– Это не в счет. Там у меня от впечатлений крыша поехала. В первый раз из деревенского болота да сразу в такую роскошь. Что ж вы хотите от девчонки неискушенной.

– Ну, допустим, Семенова своего ты по месту жительства у жены законной отбила.

– Да он сам. У нас, сами видите, в деревне выбор мужиков небольшой. А тем более с деньгами. Сейчас-то я понимаю, что это не деньги. Но, как говорится, все познается в сравнении.

– Значит, дело все-таки в них, родимых.

– А без них как же? Давайте с вами поменяемся на пару месяцев. Вы тут с моей мамкой поживите на три тысячи в месяц. А я с Артуром в Москву поеду. Рублей, конечно. Это как раз стоимость икорки, которую вы в блины завернули. А мы на эти деньги месяц питаемся.

– Я такую жизнь потом и кровью заслужила. И не тебе меня судить. Ладно, солянку будешь?

– Пойду Артура разбужу. Пусть поест перед дорожкой.

– А он что, уезжает куда-то?

– Не только он. Все вы уезжаете. Погостили, пора и честь знать.

В это время со двора послышалось громкое хоровое пение. Марианна Сергеевна выглянула и обомлела:

– Михалыч? Или его деревенский клон?

Генерал, дядя Боря и дед Никодим стояли у калитки, прислонившись к забору, и очень жалобно пели: «Зеленая, зеленая трава».

Закончив последний куплет и, не дождавшись бурных аплодисментов, Геннадий Михалыч строго сказал Никодиму:

– Смотри, не спускай с него глаз. Такого человека отдавать врагам нельзя. Он еще родине пригодится.

После чего облобызался с каждым и вошел во двор. Аборигены продолжили путь к дому Бориса.

Марианна Сергеевна и Ксюха, забыв о разногласиях, выскочили навстречу ветерану органов безопасности. Но он, остановив их рукой, неожиданно трезвым голосом сказал:

– Ваше задание выполнено. Пойду-ка я спать.

И четким шагом, как будто на плацу, прошел в дом, поднялся на второй этаж в отведенные ему апартаменты и уже там, позволив себе расслабиться, рухнул на кровать. Где и заснул мгновенно.

– Отъезд откладывается, – улыбнулась Ксения.

***



Гульнара и Николай, прервав семейный совет, решительно направились к бабке Пургенихе.

Та сразу заподозрила что-то неладное, потому что обычно супруги приходили к ней раздельно: Гульнара с бригадирской инспекцией, а Николай тоже ясно зачем. Вопрос, что могло в ее дом привести сразу обоих, вызывал у самогонщицы неясную тревогу.

Николай, брезгливо морщась, нес в вытянутой руке замотанную в тряпку бутылку.

«Чего это у него? – подслеповато щурясь, думала Евдокия Романовна. – За добавкой, может, идет? Да еще со своей тарой. Молодец, Коля. А Гуля чего? Неужто, в кои-то веки, и бригадирше моя продукция понравилась? Чудеса, да и только».

– Пургениха, ты дома? – от калитки, подобострастно глядя на жену, крикнул Николай.

– Заходите, гости дорогие, – выглянула с веранды хозяйка и показала рукой на лавку. – Присаживайтесь. В доме душно.

Супруги сели рядком.

– Евдокия, – начала Гульнара, – у нас к тебе серьезный разговор. Покажи, Коля.

Николай медленно, как будто боясь обжечься, размотал тряпку и поставил на стол бутылку с этикеткой на иностранном языке.

– Твой товар? – спросила Гуля.

– А я почем знаю? – ответила Пургениха. – У меня тара нестандартная. Во что наливаю, не запоминаю. А в чем дело-то?

– Ты знаешь, что там?

– Понятия не имею.

– Не прикидывайся дурочкой, – возмутилась Гульнара. – Коля у тебя это купил.

– Откуда я могу знать, что вы туда что-то другое не налили. А?

Гульнара Салиховна с подозрением посмотрела на супруга, который мгновенно покрылся липким потом и отрицательно закачал головой.

– Смотри мне, – погрозила пальцем мужу Гуля, а хозяйке приказала:

– Ну-ка, дай мне стопку какую-нибудь плохую, которую не жалко выбросить потом.

Пургениха взяла с подоконника кружку и поставила перед гостьей.

– Наливай, Николай, – чуть ли не стихами распорядилась Гульнара.

Покорный муж осторожно, боясь пролить драгоценную жидкость, налил немного.

– Попробуй, Евдокия, – предложила гостья.

Пургениха взяла кружку и для начала понюхала содержимое. По выражению ее лица супруги сразу же сообразили, что в голове у Евдокии Романовны происходят какие-то бурные мыслительные процессы.

– В чем же я тогда порошок развела? – беспомощно спросила она.



Глава 8



ДЕНЬЖИЩИ



В Малые Косяки приехал бронированный банковский микроавтобус. Менеджер Ольга в сопровождении охраны привезла деньги. Необходимые документы были подписаны накануне в самом «Крестьянском банке». Оставалось только пересчитать наличные и расписаться в акте приемки-передачи. Простая формальность, понаблюдать за которой пришли все члены товарищества.

Они сидели, затаив дыхание, так тихо, что был слышен шелест перекладываемых купюр.

– Все в порядке, – сказала Раиса Ивановна, поставив подпись и печать.

– Что ж, – улыбнулась Ольга, – поздравляю вас, дамы и господа. Дальнейшая ответственность за деньги ложится на вас. Так что будьте осторожны и внимательны.

– Да у нас в деревне никто не балует, – крикнул с места Ваня Безбашенный.

– Очень хорошо, если так, – ответила Ольга. – Тогда разрешите откланяться. Ровно через месяц ждите меня за первым взносом. Прошу подготовиться к этому дню.

Микроавтобус исчез за деревьями, и только тогда все одновременно загалдели.

– Когда, когда, – послышалось отовсюду, – нам будете деньги раздавать?

– Так сейчас прямо и начнем, – успокоила народ Раиса Ивановна. – Не оставлять же такие деньжищи в офисе на ночь. Гульнара Салиховна, нужна ваша помощь. Доставайте ваш журнал. Да, разрешите вам представить господина нотариуса.

Из угла поднялся неприметный дядечка в очках и костюме с галстуком, до сих пор тихо сидевший за шкафом.

– Простая формальность, – сказала Раиса Ивановна. – Каждый из вас должен будет расписаться в договоре займа денег у товарищества. Иначе как мы потом разберемся, кто и сколько получил.

– Правильно, – крикнул Хроня. – Начинай с меня. Где расписываться?

Теперь, когда вот они, кучки хрустящих купюр лежали и привораживали взгляды, скорее хотелось ими обладать. Подержать в руках, помять пальцами, понюхать свежую краску. Это что-то невероятное.

– Внимательно читайте договор, – попросил нотариус Хроню.

Но глаза Кочерыгина-младшего были прикованы к рукам Гульнары, отсчитывающей ему деньги. Он, почти не глядя, подписал два экземпляра, нотариус поставил свою печать и отложил договора в сторону.

– Следующий, – сказала Раиса Ивановна.

– Я после внука, – протиснулась Кочерыжка. – Нам вместе идти.

Хроня стоял, прижав пачку денег к груди, и почти ничего не соображал. Он даже не сразу расслышал обращение к нему помощника Раисы Ивановны – Дмитрия.

– Ты свой экземпляр договора с собой заберешь или пусть у нас в сейфе хранится?

– Пусть, – махнул рукой Хроня, – пусть хранится. Какой там договор, если вот они, деньжищи.

Через два часа вся сумма перекочевала к членам товарищества. Договора остались в сейфе. Кое-кто пытался их читать, но очередь тут же поднимала шум, поторапливая чтецов:

– Давай, давай, самый грамотный, что ли? Сберкнижку заведи и читай, – гоготали радостно возбужденные малокосяковцы.

– Нормальный договор, – пожала плечами все же успевшая ознакомиться с ним Людмила Семенова. – Ничего крамольного. Залогом являются наши участки земли.

– Так это в самом крайнем случае, – рассуждал Иван Безбашенный. – А с чего бы ему наступать, случаю этому? Если кто платить не захочет, тогда, конечно. Припугнуть придется. А так, чего ж. Все правильно. Им тоже спокойно спать хочется.

Практически вся деревня в эту ночь не могла уснуть. Быть богатым – вот оно как выглядит. Вроде ничего не изменилось, а радость щекочет тебя изнутри, как будто там растет сознание нового человека.



***



Игнатий Щекин с приездом Марианны Сергеевны опять почувствовал, что он не только участковый милиционер, а еще и относительно молодой, здоровый мужик. Нет, не то чтобы он не чувствовал этого в повседневной жизни. Конечно, поводы время от времени возникали. Например, по утрам, в пограничном состоянии между сном и явью, он часто сожалел о том, что нет под рукой какой-нибудь крепенькой бабенки. Но, умывшись холодной колодезной водой и сделав комплекс холостяцких расслабляющих упражнений, типа колки дров, Щекин приходил в нормальное, рабочее состояние организма и мыслительной системы. Сожаление по поводу отсутствия крепенькой бабенки сменялось радостью от той простой и ясной истины, что жизнь хороша, и нечего ее портить присутствием постороннего человека в быту из-за отдельных кратковременных, как бы помягче выразиться, физиологических проблем.

Игнатий считался завидным женихом и в Малых, и в Крутых Косяках, и даже в самом райцентре! Вопросом его жизнеустройства занимались все, кому не лень. Как только где-нибудь на горизонте появлялась более-менее подходящая кандидатура, деревенские доброхотки тут же развивали бурную деятельность. Щекину не раз приходилось выпутываться из, прямо скажем, щекотливых ситуаций.

То за обеденным столом у кого-нибудь в гостях он оказывался совершенно случайно рядышком с приехавшей в гости племянницей хозяев. То еще того хлеще, раздевшись в предбаннике вместе с хозяином, входил Игнатий в парилку, а там уже лежала на полке обнаженная натура с розовощекими ягодицами. А при его попытке ретироваться дверь оказывалась блокированной тем же подлым хозяином. То посреди ночи, разбудив участкового криками о помощи, его завлекали на темный сеновал, где та же или другая обладательница приятных форм призывно стонала и хватала его мертвой хваткой.

Щекин не мог в таких случаях вести себя, как представитель власти. Он тихо отбивался, заламывал кандидаткам за спину руки и иногда даже в особо буйных случаях вынужден был применять наручники. Прикрывая какой-нибудь дерюжкой отдельные места очередной племянницы, Игнатий только приговаривал:

– Ну, зачем же так? Полюби сначала, а потом уже и все остальное.

– Где она, любовь твоя долбаная? – орала девица. – Скоро климакс, а я все в девках хожу! У, у, у!

– Ничего, ничего. Все равно без любви нельзя, – успокаивал ее участковый, поглаживая по русой головке. – Как говаривал наш начальник школы милиции товарищ Стеценко, семь раз подумай, а потом делай. Что означает, сколько ни мерь, все равно криво отрежешь.

Майор же Култыга, непосредственный начальник Щекина, действовал более категорично. Ему холостой участковый просто портил статистику. Ну, не должен работник органов в расцвете сил и на пике половой зрелости жить холостяком. Не положено. Сразу мысли разные у людей и руководства. Это во Франции мэр может открыто заявлять о своем гомосексуализме. А у нас демократия еще не на том уровне. Могут и побить.

Поэтому майор Култыга не раз вызывал Щекина по этому вопросу на ковер.

– Игнатий Петрович, – строго спрашивал он, – сколько еще будешь числиться в холостяках?

– Не могу знать! – громко отвечал бравый участковый.

– А кто же может это знать? – допытывался начальник районного отдела милиции.

– Раз бога нет, то больше некому, – пожимал плечами Щекин.

Култыга брал телефонную трубку и звонил начальнику отдела своих проверенных кадров:

– Мироныч, подготовил материал? Заноси.

И в кабинет к майору доставляли все личные дела женской части руководимого им коллектива.

– Садись поудобнее, Игнатий Петрович, – говорил Култыга, – и выбирай. Здесь все – и возраст, и размеры, и фотография анфас. И даже характеристика. Пока не выберешь, отсюда не уйдешь. Хоть всю ночь сиди.

– Товарищ майор, – пытался возражать Щекин, – я сам супругу найду. Даю слово в течение года жениться.

– Да ты хоть фотографии посмотри, – настаивал начальник. – Может, приглянется кто.

Но непокорный участковый отодвигал папки с личными делами и отрицательно качал головой.

– Смотри, Игнатий, – строго произносил тогда Култыга, – обманешь, так и просидишь до пенсии в деревенских участковых. А как было бы хорошо. Воспитали бы в своем коллективе крепкую семейную ячейку. Свадебку бы вам сыграли за счет государства. Квартиру выхлопотали бы двухкомнатную. В газете статью бы напечатали. Ну, чем не красота?

– Спасибо за заботу, товарищ майор! – отвечал Щекин. – Я сам.

– Ладно, иди, – отпускал Култыга подчиненного.

Несмотря на некоторые недостатки, любил майор Игнатия и считал лучшим кандидатом на свою должность. Не сейчас, конечно. Когда-нибудь лет через много.

***



Как говорится, раз пошла такая пьянка, режь последняя буханка (падеж именительный для рифмы). Такого нашествия деревенских жителей на городские магазины не помнили даже те, кто жил при царе. Если они, конечно, могли бы это видеть.

Будто сговорившись, малокосяковцы дружно поехали тратить деньги. Нет, если бы не получили эти восемьдесят пять тысяч, то и бог с ними. Как говорится, нет денег, нет проблемы, на что их тратить. Жили небогато, так чего ж начинать на старости лет.

Но теперь жгли карманы хрустящие новенькие купюры, да и страшно было держать дома такую сумму. Не таскать же ее постоянно с собой на рыбалку, в лес и в курятник.

Не берусь описывать метания разгоряченных привалившим богатством людей. Хотелось им всего и побольше. Они носились из магазина в магазин, не в состоянии выбрать что-либо наиболее нужное. Сталкиваясь друг с другом в каком-нибудь супермаркете, к примеру, Пургениха и Гульнара Салиховна с семьей поначалу улыбались, похохатывали, жали друг другу руки и тут же разбегались. Чтобы соседка не увидела, на что они положили глаз. Но через двадцать минут, пробежав по кругу, они же нос к носу встречались в другом супермаркете. Криво улыбаясь, односельчане интересовались покупками, но, увидев пустые руки, хмыкали и неслись дальше. И только к вечеру, как в любимом кино, обреченно сказав, типа, а вот опять идет наша тетя Пургениха, малокосяковцы перестали реагировать друг на друга.

Они готовы были брать уже все, что подвернется под руку, лишь бы только не возвращаться ни с чем домой. Оформив покупки и забрав с собой все, что можно было унести в руках, селяне заказали доставку товаров на завтра и встретились в последнем автобусе на Малые Косяки. Изможденные богатством и необходимостью выбора, они сидели в продавленных креслах старенького «ПАЗика» и не имели сил радоваться. Но цель была достигнута – деньги потрачены, карманы снова пусты.

На следующий день все сельчане встали пораньше, навели порядок в домах, освободили места для холодильников, телевизоров, диванов, кресел и ковров. Несколько машин развезли по адресам обновки. Счастливые их обладатели не сразу заносили эту красоту в дом. Благо, погода позволяла. Они сидели во дворах на новой мягкой мебели, смотрели в черные экраны выключенных телевизоров, наглаживали гладкие блестящие туловища холодильников.

Как только мимо проходил какой-нибудь односельчанин или дачник, или даже бродячая собака, счастливые собственники громко здоровались, обращая на себя внимание. И очень обижались, если прохожие не обращали на них внимания, не останавливались у забора, не интересовались, откуда привалило такое богатство. Ну, хотя бы просто сделали круглые глаза, ахнули, покачали головой, задрали бы лапу на забор от зависти, что ли.

А чего прятаться? На свои, кровные, приобрели. Еще год отрабатывать.

Только бабка Пургениха одну покупку завезла под покровом ночи. Старенький «Москвич»-пикап тихо подъехал к ее дому, и два мужичка разгрузили что-то тяжелое, металлическое и загадочное. Они с трудом спустили новенький самогонный аппарат в подвал и вытащили старый, прослуживший ей верой и правдой двадцать пять лет. Но в связи с последними событиями уже негигиенично было его использовать. Да и побить могли, несмотря на возраст и слабый пол.

Самое удачное вложение средств во всех Малых Косяках.

***



Татьяна Леонидовна спешила с работы, чтобы покормить гостей. Но оказалось, что обед, сотворенный руками вдовы олигарха, давно ждал ее на плите.

Что обычно готовят в деревне? Щи, борщ, отварной картофель, каши, ряд можете продолжить сами, я даже место оставлю.

А Марианна Сергеевна, конечно, удивила хозяйку.

– Мойте руки, – приветливо сказала Степанян. – А мы с Ксюшей пока на стол накроем.

Когда старшая Коровина, сняв в сенях рабочую одежду, вошла в дом, она остолбенела. Разнокалиберные бутылочки, тарелки с сервелатом, сыром, маслинами. А солянка и блины с икрой вообще ввергли ее в шок. Хозяйка обвела глазами сидящих за столом Ксению, Артура и Марианну, пытаясь угадать, кому она должна сказать: «Спасибо, все было очень вкусно». Но так и не догадалась.

Вместо этого она спросила:

– А где Михалыч?

Генерал казался ей единственным возможным кандидатом на роль кулинара.

– Отдыхает после выполнения ответственного задания, – ответила вдова.

– Нет покоя мужику, – вздохнула Коровина. – Пора бы уже на заслуженный отдых.

– Да ты что, Леонидовна, – возмутилась Марианна. – Он у меня не перетруждается. Ты что, можешь его представить играющим с одуванчиками в домино? Он помрет там от скуки после первой же партии. А со мной постоянно в тонусе, бодрячком.

– Мама, – вмешался в разговор Артур, – нам пора уезжать. Погостили, и довольно. Да и мне в университет надо.

– Куда это вы? – насторожилась Татьяна Леонидовна. – Вы нам не мешаете. Живите, сколько душе угодно. Ты, мальчик, если надо, езжай. А мы с мамкой твоей еще и в лес не сходили, и песен не попели. Муж послезавтра приедет, познакомитесь.

– Да я вообще-то не спешу, – пожала плечами Степанян. – Ягод хотела пособирать.

– На рынке купишь, – буркнул Артур.

– Дурак ты, братец, – махнула рукой ему мать. – Разве можно сравнить ягодку своими руками собранную и покупную.

– До сих пор обходилась, – хмыкнул парень.

– Ты до сих пор тоже без девушки как-то обходился, и ничего.

Артур вскочил и вспыхнул одновременно.

– Ладно, тогда я один уеду.

Ксюха схватила его за руку и посадила обратно.

– Это я ему про отъезд сказала, – произнесла она.

– Да и мне тоже, – добавила Степанян.

– Ты чего это здесь командуешь? – чуть не закричала старшая Коровина. – Молода еще, чтобы права качать.

– Ладно, – спокойно ответила Ксения. – Не хотите добром, пожалеете, – и выскочила из-за стола.

– Ты куда? – крикнула ей мать.

– Пойду Александра Викторовича навещу.



***



Никодим Кочерыгин оказался в двойственном положении. Его жизнь преобразилась, хотя он для этого, как бы это деликатнее выразиться, даже по малой нужде не сходил туда, куда следовало.

Поначалу он демонстративно покидал дом, когда супруга Вера Тихоновна включала новый телевизор. Никодим обходил стороной холодильник, только прислушиваясь к его тихому урчанию. А за обедом, когда внук и жена садились на новые стулья, он с каменным лицом приносил из кухни старую довоенную табуретку, хлопал по ней рукой и показывал домочадцам, что той его части тела, которая соприкасается с горизонтальной плоскостью сиденья, и так очень комфортно и удобно. И на аппетит не влияет.

А новую кровать, на которой теперь спала Кочерыжка, Никодим вообще возненавидел, как будто это был его конкурент на роль законного супруга. Старую полуторную рухлядь он запретил выбрасывать, с помощью друга Бориса затащил ее наверх и теперь уходил спать туда, каждый раз глядя на жену, как будто перед ссылкой в восточную Сибирь.

Выпив стакан портвейна, Никодим язвительно обратился к внуку:

– Дорогой Хроня. Разреши мне поставить эту недопитую бутылку в твой холодильник.

– Дед, ты чего придуриваешься? Ставь туда, что хочешь.

– А бабка потом не скажет, мол, все, что в моей вещи лежит, тоже мое?

– Так мы же с ней не пьем давно. Зачем ей твои чернила?

– А программу «Вести» можно посмотреть?

– Включить?

– Да нет, это я так, проверяю. Смотри-ка, Хроня, товар некачественный вам подсунули.

– Где?

– У кресла нитка торчит, распустилась.

– Иди ты?

– А нет, показалось. Это волос Веркин. Вывалился. Ладно, богатеи. Неуютно мне с вами. Уеду я, наверное.

– Дед, прекращай. Куда ты денешься? Кто ж виноват, что тебя уволили? Пользуйся благами цивилизации, отдыхай культурно на заслуженной пенсии.

– Как тут отдохнешь? В таком вертепе? Меня ребята в Крюкино зовут. Рук в мастерских не хватает. Комнату дают в двухкомнатной квартире с мебелью. Я уже ездил, смотрел. Кровать пружинная, матрас, шкаф, два стула, стол, радио. Что еще надо рабочему человеку. А футбол можно и у соседей посмотреть.

– Дед, ты чего, обиделся? Вспомни, сколько лет ты меня портвейном угощал? Последним делился. Пока я заслуженную пенсию по инвалидности не получил, ногу отморозив. Что ж я теперь, не могу на свою получку тебя побаловать на старости лет? А баба Вера? Она мне так и сказала, когда мы после поездки в райцентр возвращались.

– Ну? – недоверчиво спросил Никодим.

– Эх, говорит, что мы видели с моим благоверным в жизни? Суровую действительность и пирамиды навоза. Хоть в последние года счастье улыбнулось. Дед так мечтал, чтобы во время футбола игроки в разноцветных майках и трусах бегали. А то он уже в черно-белом телевизоре различать перестал, кто за кого играет.

– Иди ты! Так и сказала?

– Клянусь здоровьем Ксении Собчак!

– Это кто?

– Министр по строительству домов.

– Уважаемый человек, должно быть? Ишь, ты, женщина, а министр. Ладно, раз так, включай мне спортивный канал. И портвейн из холодильника достань. Так и быть, остаюсь.



***



Семья Гульнары Салиховны разъехалась по основным местам пребывания. Сын Алексей – с ноутбуком, дочь Лолочка, как сейчас говорят, вся в шоколаде. Хотя знающий человек определил бы опытным глазом, что в шоколаде этом полно сои. Супруг Николай получил новенький мотоблок, а Гульнара Салиховна – радость от всего этого семейного благополучия. И кое-что из бытовой техники. Побаловать себя, любимую. Она расставила на кухонном столе милые сердцу домохозяйки со стажем безделушки: электромясорубку, комбайн, орехоколку-чеснокодавилку с моторчиком и сменными насадками, картофелечистку и новое мусорное ведро. А? Завидуете? То-то же. Когда бы еще она могла себе позволить такую благодать?

Полюбовалась Гуля всей этой красотой и упаковала обратно в коробки. Которые засунула на шкаф и накрыла тряпицей, чтобы не запылились. И начала готовить обед по старинке – ножом и руками. А это все так, для души. У кого-то – золото и бриллианты, у кого-то – модели машинок. У кого-то – женские трусики, тьфу, пардон, а у нее – сами видите, что. Как сберкнижка с годовым вкладом. Вроде и деньги есть, а снять нельзя.

А Николай залил бензин в мотоблок, завел его и вывел за калитку. Он шел с новой игрушкой по улице, тарахтя и распугивая кур и собак, как молодая мать с коляской, вся такая гордая собой. И есть чем.

Встречные малокосяковцы с уважением пропускали Николая, впервые в жизни получившего в личную собственность такую ценную вещь. Не считая Гульнары Салиховны, наше ей почтение. Он, конечно, не просто поднимал пыль на деревенской улице, а двигался с определенной целью. По направлению к личному огороду их семьи. На испытание мотоблока. Николай мог бы попасть на огород и не выходя на улицу, но как же тогда завидущее общественное мнение? Весь интерес же как раз в том, чтобы нести радость людям.

Сзади крались товарищи Борис и Никодим, находящиеся всегда в центре деревенских событий, кучка детишек, из-за грязи на лицах и одежде кажущихся близнецами, и две бродячие собаки.

Как только Николай останавливался, что-то поправляя и проверяя, вся группа преследования прижималась к забору и делала вид, что подпирает его, а кое-кто даже и смахивает пыль.

Когда он достиг цели своего перемещения и, отрегулировав по инструкции мотоблок, приступил к окучиванию картофеля, все любопытствующие замерли, раскрыв рты, а кое-кто даже заскулил.

– Цыц, – сказал Борис Геннадьевич, – не мешай человеку.

После чего даже скулеж прекратился.

Пот стекал из-под кепки Николая градом. Он остановился передохнуть, и тут же к нему подскочил дед Никодим.

– Коля, – сказал Кочерыгин, – дозволь мне, как потомственному механизатору, испробовать твой великолепный агрегат. А мальчонки тебе пока водицы принесут.

Трое пацанов по его знаку наперегонки рванули к ближайшему колодцу.

– Даже не знаю, – засомневался Николай.

– Да ты не бойся. Я таких вот этими руками не один десяток перебрал.

– Ладно, только недолго. Вот эту полоску пройди и останавливайся.

– Конечно, родной. Как скажешь, – обрадовался Кочерыгин, поглаживая уже запыленный бок мотоблока.

– Только не торопись, Никодим. Только не торопись, – приговаривал, покачивая головой, Борис. – Не дергай, мягко и нежно.

– Не учи ученого, – буркнул дед. – Я эту штуку с закрытыми глазами разобрать могу.

– Не надо его разбирать, – попросил Николай. – Он еще новенький, – тут в его голосе проклюнулось давно забытое отцовское чувство.

– Да это я так, для красного словца, – пробормотал Кочерыгин, выводя мотоблок на старт. Он дал газку, нажал на рукояти, и аппарат, словно необъезженная лошадка, почуявшая неуверенную руку, встал на дыбы. После этого блок начал делать все, что ему заблагорассудилось. Он потащил Кочерыгина поперек огорода, перепахивая картофельные грядки. Потом он проехал сквозь огуречный парник, хорошо его проредив. После подравнял с землей клубничные грядки и уперся в курятник. Здесь он вместе с дедом Никодимом немного еще потарахтел и заглох, не сумев преодолеть преграду. И слава богу.

Николай посмотрел на родной огород, подумал о Гульнаре Салиховне и выпил воды, поднесенной мальчишеской рукой.

– Я ж ему говорил, не торопись. А он… – махнул рукой Борис.

– Ты не сумлевайся, Коленька, – крикнул дед Никодим, опасаясь подойти поближе. – Мы с бабкой все поправим. Может, к Пургенихе сгонять? Так я мигом.

– Давай, – обреченно кивнул Николай, – семь бед, когда за дело взялся дед. (По-моему, в данном случае такая рифма более жизненна).



***



У ворот поместья фермера Семенова, как и пару недель назад, стояла Ксения. Иван Безбашенный, почесывая то, чего в его фамилии не значилось, выглянул из своего вагончика.

– И чего надо? – лениво спросил он.

– Позови хозяина.

– Зачем?

– Тебе какое дело? Это ему решать, надо со мной общаться или нет. А ты, Ваня, просто позови и не раздумывай.

– У меня теперь, Ксюха, более широкие полномочия в этой организации. Посмотри туда.

– Куда? На этот памятник российской автомобильной промышленности?

– А вот это ты зря сказала, Ксения. Сто тысяч отдал, как одну копеечку. Девяносто девятая модель. Пробег небольшой, комплект зимней резины в придачу и подписка на журнал «За рулем». Очень выгодная сделка. И компрессия еще ого-го!

– Ты с кем, Иван, сейчас разговариваешь?

– Разве не с тобой, Коровина?

– Да мне твоя компрессия. Кстати, что это?

– Ну, типа потенции, – покраснел Безбашенный.

– Ой, ой, ой, как мы смутились, люди добрые. Значит, у машин все, как у людей? Ваня, а у тебя девушка есть?

– Дома ждет, а я на свадьбу коплю.

– А ты откуда сюда приехал?

– Из соседнего района, из деревни Типун. А прописан здесь, у тетки. Бездетная она.

– А у вас чего, работы нет?

– А где она есть? Зато сейчас я на двух тружусь. И еще шефа подменяю, когда съездить куда-нибудь надо. Я теперь у него на особом доверии.

– Значит, говоришь, типа потенции? А по девушке не соскучился?

– Конечно, скучаю. Как же без этого. Но теперь-то легче. Машина есть. Могу в выходной день к ней съездить, навестить.

– Ну да. Раз с компрессией все в порядке. Конечно, надо навещать невесту, чтоб не отвлекалась. Так позовешь Семенова?

– А вон он, идет уже. В окно нас с тобой увидал.

Александр Викторович уже два дня грустил. Супруга Людмила разбогатела и открыто сказала ему, что теперь уж точно не нуждается в его опеке. Хватит, мол, маячить у нее под окнами. Что люди подумают, она женщина практически свободная, ей еще личную жизнь устраивать.

Да уж, одно дело, когда ты жену отправляешь в ссылку. И совсем другое, когда она сама тебя посылает туда, где ты и так уже находишься благодаря собственным ощущениям.

А тут Ксюха нарисовалась.

– Привет, Семенов, – говорит.

– Привет. Опять паспорт потеряла?

– Да нет. Мне Артур его привез. Я тогда в круизе у него в каюте документ забыла.

– Значит, личная жизнь налаживается. Зачем тогда явилась?

– Можно у тебя переночевать?

– Вот это новость! Не понял. Объясни. У тебя молодой горячий парень в доме, а ты бежишь оттуда?

– Вот именно, что чересчур горячий. Хочу его остудить слегка. Гоню его в Москву, а он рогом уперся и замуж зовет.

– А ты, значит, бедная, но гордая?

– Не издевайся. Я ему не верю, поэтому и пришла к тебе. Не выгонишь?

– Ладно, заходи. Иван, что ты лыбишься? Ксения ляжет спать в твоем вагончике, а ты иди в дом. Постелишь себе в гостиной.

– Так у меня не прибрано, Александр Викторович. И банки кругом.

– Ничего, Ваня, – успокоила его Ксюха. – Я привыкла к спартанским условиям. А банки свои забери, конечно.

– Комплект белья гостье принеси, Безбашенный, – зевая, сказал Семенов. – А я спать пошел.

Механизатор перетащил расплескивающиеся при ходьбе орудия производства, вымыл руки и вернулся с постельным бельем.

– Может, я загляну попозже? – часто моргая, спросил он.

– Что, компрессия замучила? – ухмыльнулась Ксения.

Ваня глупо улыбнулся и расправил плечи, втягивая живот в позвоночник.

– А как же невеста? Не перевернется во сне?

– Почему это? Кто ей скажет?

– А я и скажу. Специально завтра в ваш Типун поеду и расскажу про твои глубокие чувства.

– Дура ты, Ксюха. Вон крючок, закройся.



***



Бдительная Марианна Сергеевна незаметно для окружающих послала за Ксенией охранника. Привычка контролировать ситуацию сказалась. Бывший сотрудник органов быстро сориентировался на местности и проследил за девушкой до поместья Семенова, оставшись незамеченным. Подождав, пока она скрылась за забором, охранник, мило улыбаясь, спросил у какой-то проходящей мимо старушки:

– Не скажете, кто живет в этом красивом доме?

– Олигарх наш, Александр Викторович. Бывший главный агроном колхоза. Жену бросил, с молодухой спутался.

– Спасибо, спасибо, – попытался остановить бабушку охранник.

– Нет, ну ты, подумай. Технику общественную к рукам прибрал, земли пахотные, делянки лесные. Все, что народу принадлежало, заграбастал.

– Спасибо, я все понял.

– Мало того, людей нанял, как помещик какой-нибудь. Чтоб в нашем социалистическом обществе такое творилось! Эксплуататор!

– Так, может, если бы не он, – не выдержал охранник, – у вас, как во всех других деревнях, все давно бы сгнило и развалилось? И где вы социализм, бабушка, видели? Давно уже другой строй в стране.

– Какой это другой? Партийного съезда не было, ничего людям не объявляли. Ты меня не пугай, сынок. Неужели коммунизм построили, а я и не заметила?

– Не хочу вас расстраивать, мамаша, но мы пошли в другую сторону. Ладно, мне пора. Политинформация закончена.

– Иди, родимый, иди. А то в строй свой опоздаешь, и место займут. А мой строй уже утихомирился, смирно лежит, меня поджидает.



***



– Ну, Ксюха! – развеселилась Марианна Сергеевна. – Молодец, девка. К фермеру своему вернулась.

Артур и Татьяна Леонидовна посмотрели на нее. Сын с ненавистью, а хозяйка – тоже неожиданно развеселилась.

– Откуда знаешь? – улыбаясь, спросила Коровина.

– Человек мой проводил ее, посмотрел.

– Я пойду за ней, – крикнул Артур, вскакивая с дивана.

– Тихо, тихо. Куда ты пойдешь? – попыталась урезонить парня хозяйка. – Кто тебя пустит туда?

– Со мной куда угодно пустят, – произнес неожиданно появившийся Михалыч. – Только пива налейте.

***



Раиса Ивановна и Дмитрий, проводив последнего члена товарищества, закрыли изнутри офис и переглянулись. Мужчина брезгливо швырнул очередные пакетики с минеральным сырьем УК-3 в мусорное ведро. Всю дневную норму выработки малокосяковцев!

– Не могу больше, – сказал Дмитрий. – Надоела эта уриноэпопея. Еще долго?

– Сам знаешь. Меньше месяца осталось, – ответила директриса. – Они должны совсем бдительность потерять, деньги все растратить. Чтобы не было никаких неожиданностей, Димочка.

– Да я понимаю, Рая. Но эти крестьяне с банками мне уже снятся, честное слово. Вчера вообще в холодном поту проснулся. Привиделось, что бабки эти надо мной собрались, головы вниз опустили и бубнят что-то плачущими голосами. Я прислушался, а они просят так жалобно, Димочка, Димочка, пописай, пожалуйста, в мою баночку. Мне ста граммов не хватает. И толкаются, друг друга отпихивают, банки мне к лицу тянут. А тут сзади второй ряд как на этих навалился и все, что у передних в руках было, на меня ручьями. Я как подскочил, как заору, а тут ты прибежала и говоришь, что-то, Дима, ты весь нашей профессией пропах. Пропахнешь тут.

– Ничего, дорогой мой племянник. В следующий раз что-нибудь более благородное придумаем. У меня уже есть на примете одна тема. Обхохочешься.

– Эх, с этой бы еще разобраться.

– А тут уже дело техники осталось. Мы свою работу почти выполнили. Договора Ольге передадим, и свободны, как вольный ветер в поле.



***



Игнатий Щекин приехал к начальству в райцентр.

– Нет, ты послушай, что человек рассказывает, – хохоча, предложил ему майор Култыга. Какой-то мужчина лет семидесяти в гражданском костюме и фетровой шляпе обиженно фыркал носом. Он пришел писать жалобу и собрал своей историей весь личный состав районного отдела милиции, свободный от погонь и засад.

– Товарищи, – продолжал рассказывать пожилой гражданин. – Мы с бывшими коллегами, ветеранами чулочно-носочной фабрики, поехали на экскурсию в Москву. Решили обозреть красоты достопримечательностей столицы нашей родины.

Милиционеры с уважением посмотрели на рассказчика.

– Я по вечерам в лектории общества «Знания» подрабатывал в прошлой жизни, – пояснил свой богатый словарный запас мужчина. – Прочитали мы в прессе, что нашего вождя мирового пролетариата захоронят скоро. Ну и решили, что нам, как нестареющим в душе ветеранам и коммунистам, надо съездить и попрощаться с Владимиром Ильичем. Когда еще свидимся.

Коллеги Щекина аккуратно, чтобы не травмировать посетителя, показали Игнатию, что у человека с психикой не все в порядке, поэтому спокойно слушай и не реагируй.

– А автобус старенький выделили, под стать нам, – как ни в чем не бывало, продолжал бывший лектор. – И на полпути в столицу он, конечно, сломался. Мы ж должны были одним днем обернуться. Выехали в пять часов утра, а вернуться к ночи должны были. Нам же не магазины их буржуйские с театрами нужны были. Мы к Ильичу специально стремились. Среди нас, на счастье, бывший механик оказался. И они с водителем вместе автобус починили. В Москву мы въехали, когда уже стемнело. Шофер нервничал очень. У него назавтра сын женился. Поэтому сказал он нам, чтобы мы бегом к своему кумиру и тут же обратно, чтобы он хоть к утру домой успел.

Мы на Красную площадь прибежали часов в десять вечера. Никого. Только почетный караул стоит, и два милиционера прогуливаются. Мы к вашим коллегам. Так и так, говорим, войдите в положение. Хотим с Ильичем попрощаться перед вечной разлукой. А они отвечают, что допуск к его телу только с десяти утра и до двух дня. Приходите завтра. Да как мы уедем, говорим, у нас даже денег на билеты нет. Ну, что ж делать. Постояли мы на площади, сняв шляпы. Спели, конечно, тихо и печально, что Ленин такой молодой. И уже собрались уходить. Гляжу я, что на выходе с площади лампы горят с женской и мужской фигурками. Туалеты, то есть, в сердце столицы.

Я и говорю, подождите, ребята, схожу я быстренько на дорожку. И пошел. Дайте воды, волнуюсь очень.

Представьте себе, товарищи. Красная площадь, ночь, тишина в центре огромного города, рядом Мавзолей. Я в плохо освещенном помещении спускаюсь по лестнице в подземный туалет. Навстречу поднимается мужчина. Я его вижу сверху, поэтому черная кепка скрывает лицо. Мы оказываемся на одном уровне, я отступаю к стенке, пропуская. Он благодарно поворачивает ко мне голову и с хитрой улыбкой говорит:

– Спасибо, батенька.

Я, товарищи, забываю, зачем туда пришел. Сердцебиение, мгновенная мысль обжигает грудь в районе партбилета.

– Владимир Ильич? – кричу я.

Он оборачивается и внимательно на меня смотрит.

– Вы из Совнаркома? – спрашивает.

– Нет, – млею я потому, что со мной разговаривает вождь мирового пролетариата.

– А! Вы – делегат с Чукотки?

– Нет, я с чулочно-носочной фабрики.

– Большевик?

– Член коммунистической партии.

– Похвально, – говорит. – Батенька, вы сходите, куда шли. А я наверху вас подожду, покурю на воздухе.

– Я мигом, – кричу, сбегая вниз.

Сами понимаете, буквально через минуту, забыв про артроз, я вылетел на поверхность. И что вы думаете? Стоит Владимир Ильич рядом с милиционерами и пальцем на меня показывает. А те ржут, извините за выражение.

Меня товарищи зовут, кричат, а я пошел к этому артисту. Слезы глаза слепят.

– Что, батенька? – хихикает он. – Сфотографироваться со мной не желаете? Вам, как члену коммунистической партии, скидка.

– Подлец, – говорю. – Мерзавец. Это кощунство. Я вас ударю сейчас.

Ваши коллеги меня схватили и к товарищам с чулочно-носочной фабрики доставили.

– Да, – после паузы сказал майор Култыга. – История. И что вы от нас хотите?

– Как? Защиту чести и достоинства!

– Ваших?

– Да при чем тут я! Опорочено имя вождя мирового пролетариата и разменяно на фотокарточки с его жалким пародистом.

– Извините, но мы не можем принять у вас такое заявление. Нам своих аферистов хватает.

– Но что же делать? Пусть продолжают наживаться на самом дорогом?

– Мы вам, конечно, сочувствуем и даже сопереживаем, но, увы.

– Ничего не осталось святого в этой стране, – вздохнул ветеран легкой промышленности. – Пойду, куплю кефира.

– А ты чего приехал, Щекин? – спросил майор, когда все разошлись.

– Да я и забыл уже.

– Ладно, вспомнишь, приезжай.



***



Генерал Михалыч, охранник, выследивший Ксюху, и Артур выдвинулись к поместью фермера Семенова. Уже стемнело, и дорога освещалась только из окон деревенских домов. Но у предусмотрительных москвичей в руках было по фонарику.

Татьяна Леонидовна горячечно напутствовала их перед дорогой, что, мол, этот Семенов давно нарывается на скандал. Ну и что с того, что Ксюха три месяца назад сама к нему в койку запрыгнула. Девушка молодая, впечатлительная, ничего в жизни не видела. Ей этот фермер казался, как Миклухо-Маклай юной папуаске, самым умным, богатым и благородным. И девка, послушав его пару раз с открытым ртом, не заметила, как потеряла самое дорогое, что ей мать дала при рождении. То есть осторожность. Рот невинной девушке своевременно закрывать нужно. Особенно при разговоре с женатыми мужчинами. Так вы ему все это внятно разъясните, кричала старшая Коровина им уже вдогонку. А Марианна Сергеевна ее успокаивала и шептала, что Михалыч свое дело туго знает, в разных щекотливых ситуациях не раз участие принимал. И никто пока не жаловался до сих пор. Кто-то понял, а кто-то уже и не в состоянии был. По разным скорбным причинам.

Группа захвата не взяла машину, чтобы не раздражать жителей деревни всякими посторонними звуками и видениями. Да и идти было не так далеко, минут двадцать, как доложил охранник. Через такое примерно время они и дошли.

Опытный генерал и его подчиненный осмотрели внимательно огромный дом, подворье и обнаружили, что на втором этаже свет погашен, а внизу, в холле, вполне интимная, уютная обстановка с легкой музычкой, приглушенной подсветкой и накрытым столом.

– Успели, – шепнул Артур.

– Куда? – поинтересовался Михалыч.

– Еще спать не легли.

– Тогда, конечно, – хмыкнул генерал. – Ну что, пошли?

Охранник перекинул через забор складную веревочную лестницу с тонкими перемычками из какого-то хитрого металла, натянул ее и прибил края скобами к земле. Он же первым и взобрался по ней, через мгновение исчезнув в темноте двора. Следом, пару раз оступившись и слетев обратно, перелез Артур. И последним, не менее ловко, чем молодой охранник, сам Михалыч.

Брать неохраняемую крепость, в которой живут непуганые жители, вообще-то не представляет никакого труда. Особенно для профессионалов.

А чего ее, спрашивается, брать? Если дверь в дом даже не была заперта? А только слегка прикрыта. И через огромные окна первого этажа, хотя и зашторенные, видно было, что в гостиной весело проводят время два силуэта. Один – мужской, а другой – женский. Они пьют, они едят, они танцуют и целуются напропалую.

Михалыч приложил к губам палец, показывая, что надо немного подождать. Охранник в ответ продемонстрировал характерное движение, означающее оправление малой нужды. Генерал кивком подтвердил, что именно этого они и подождут. То есть пока кто-либо из веселящейся парочки не покинет гостиную по естественной надобности.

Дальнейшие события полностью подтвердили мудрость генерала. Женский силуэт чмокнул мужской куда-то в область передней части головы и упорхнул из пределов видимости. А мужской решил выйти на свежий воздух.

Артура и до этого терзали сомнения. Человек в гостиной был гораздо выше и крупнее Семенова. А когда он вышел на крыльцо и, расстегнув брюки, задышал полной грудью под веселое журчание, Степанян окончательно убедился в том, что это не фермер. Да и Михалыч удивленно посмотрел на охранника. Тот в ответ пожал плечами, показывая, что надо брать этого, раз Ксюха именно с ним гуляет в ночи. Что они и сделали, как только неизвестный закончил глубоко дышать.

Стокилограммовый тракторист заорал, что осторожнее, мол, банку только не разбейте. То есть банку, в которую он журчал. Ему дали поставить драгоценный груз и тут же задали вопрос, уткнув в спину фонарик. Чтобы сразу понял всю серьезность намерений.

– Ты зачем, – спросил Михалыч, – девушку совращаешь, гад?

– А я больше не буду, – тут же согласился с постановкой вопроса Безбашенный. – А вы кто?

– Мы – дети галактики, – почему-то ответил генерал, хорошо знакомый с советской песенной классикой.

– Сейчас она вернется в гостиную, – добавил он же, – а ты вызови ее во двор.

– Слушаюсь, – отчеканил Иван. – А она жить будет?

– Не задавай идиотских вопросов, – вмешался в разговор Артур. – Я ее люблю. А ты с ней тут гуляешь.

– Так она ничего не рассказывала, – опешил Безбашенный. – Свободна, сказала, как птица феникс, почему-то.

– Ладно, это я сам у нее спрошу, – сквозь зубы промычал Степанян.

– Так мы ж с ней ничего такого, – начал оправдываться Иван. – Ну, подумаешь, выпили немного.

– Тихо, идет, – сказал охранник. – Давай, зови.

Безбашенный просунул голову в дверь и громким шепотом произнес:

– Маня, иди сюда.

– Почему Маня? – чуть не крикнул Артур.

– Это я так ласково ее называю, извините, – ответил тракторист.

– Ксюшу Маней? – удивился генерал.

Но на порог действительно вышла не Ксения Коровина, а Маня Синева.

Все трое ночных гостей молча рассматривали девицу в белом халате и домашних тапочках.

– Медсестра? – спросил генерал.

– Доярка, – ответила, хихикая, Маня.

– А где Ксюха? – резонно поинтересовался Артур.

– Как где? В моем вагончике спит, – пожал плечами Безбашенный.

– С Семеновым?

– Почему? Одна.

– А хозяин где? – спросил Михалыч.

– Наверху, – сообщил Иван. – Он снотворное выпил. Поэтому я Маню и пригласил. Обычно мы с ней в вагончике. А сегодня из-за Ксюхи я в доме ночую.

– Уходим, – выразил общее мнение генерал. – Остальным обитателям о нашем визите ни слова. Узнаю, беспощадно накажу.

– Понятное дело, – в два голоса ответили доярка и тракторист.

Обратно они шли, освещая дорогу фонариками. А Михалыч, как самый рассудительный, напевал себе под нос:

– Галинка, Галинка, Галинка моя. В саду ягодка Галинка, Галинка моя.





Глава 9



А ЧЕГО ЖЕ ТЫ ХОТЕЛА?





В нашем повествовании наступает такой этап, когда героям предстоит самое тяжелое испытание. То есть разочарование и крушение всех надежд. Это дело достаточно неприятное, даже, можно сказать, трагическое. Поэтому всех, кто опасается за свою нервную систему, прошу перед дальнейшим чтением выпить чего-нибудь успокаивающего или вообще бросить читать.

Ну, в общем, я предупредил.



***



Степаняны с охраной на следующий день как-то быстро собрались и уехали домой. С ними неожиданно поехала и Ксюха. Она вернулась от Семенова какая-то тихая, молча посматривала на Артура, потом подошла к нему и попросила прощения.

– Мне Иван по секрету рассказал про ваш ночной визит. Что, действительно, приревновал меня к Семенову?

– Еще чего, – хмыкнул Артур. – Это твое личное дело. А мы сегодня уезжаем.

– Так, может, мне на недельку с тобой съездить, Москву посмотреть. Когда еще сложится?

– Конечно, – обрадовался парень. – А Татьяна Леонидовна возражать не будет?

– Она привыкла к моим неожиданным исчезновениям. Я ей просто записку оставлю. А как твоя мать к этому отнесется?

– Никаких проблем. Ты ей нравишься.

– Ладно, пойду тогда вещи собирать.

Вот так они и уехали. Ключ Ксюха оставила под крыльцом, на обычном месте. Записку матери – на кухонном столе, придавив ее банкой красной икры. Когда гости грузились в машины, мимо проходил Борис. Он, спрятавшись за деревом, внимательно следил за происходящим, суровея с каждой минутой лицом. А когда «Мерседесы» отъехали, оставив быстро рассеявшееся облачко пыли, дядя Боря задумчиво произнес:

– Все-таки Ксюху забрали с собой. И правильно. Зачем инопланетянам такие старперы, как я. Она им хоть родит плод, который сможет жить и на их планете, и на нашей. Полукровку такую. И будет у нас новое СНГ – содружество независимых галактик. А с Ксюхи начнется следующее поколение разумных существ. И, может быть, когда-нибудь Малые Косяки изберут столицей нового межгалактического государства. У него, конечно, будет две столицы. На земле в нашей деревне, а где-нибудь на Кассиопее – на родине Ксюхиного мужа, или как там у них супругов называют. А я могу стать губернатором Малых Косяков, почему бы и нет. Никодим, иди сюда. Похож я на губернатора?

– Без обид?

– Пошел ты, Кочерыгин. Все равно не тебе решать.









***



Это когда-нибудь должно было произойти. Первой запаниковала бабка Пургениха, пришедшая в офис товарищества с утра пораньше.

Она постучала в дверь, потом, не дождавшись ответа, попыталась дернуть ее на себя, и дверь эта неожиданно легко поддалась. Евдокия Романовна чуть не свалилась с крыльца. Она заглянула внутрь. Все, вроде бы, было как всегда. Стояли стулья, столы, сейф для хранения минерального сырья УК-3 и денег. Но чувствовалось, что здесь что-то не так. Заплаканная Раиса Ивановна и взъерошенный Дмитрий сидели в углу, не включая света.

– Здравствуйте, – тихо сказала Пургениха. – Можно войти?

На вошедшую даже не обратили внимания.

– Что случилось? Никто не помер?

Директриса в ответ на заданный вопрос разрыдалась и, похоже, не в первый раз за сегодняшнее утро.

– Господи, – вздохнула Пургина, – так я, может, попозже зайду? Или завтра?

– Проходите, – вздохнул Дмитрий. – Присаживайтесь, пожалуйста.

– Мне рассиживаться некогда. Порошок примите, да я пойду себе.

Дмитрий опять вздохнул, а Раиса закрыла лицо руками.

– Товарищи, да не расстраивайтесь вы так. Всякому человеку свой срок отмерян. Вот, к примеру, бывший супруг мой, Пургин Степан. Ему бы уже давно пора перейти в мир иной, потому что человек он бесполезный и даже вредный. А он живет себе. Значит, в небесной канцелярии решили, что он для чего-то еще здесь нужен. Может, чтобы люди смотрели на него и задумывались, что не надо так жить, как он. В назидание молодому поколению, значит. А вашему товарищу, которого вы так оплакиваете, господь решил срок укоротить. Для чего-то он ему понадобился. Этого нам с вами знать не надобно.

– Вы недалеки от истины, Евдокия Романовна, – сказал Дмитрий. – Друг наш усопший называется товариществом на паях «Мы – одна семья».

– Иди ты! – только и смогла вымолвить бабка Пургениха.

– Скоро пойду, – ответил Дмитрий. – Вот, вещи соберу и пойду.

– Эй, ты чего! – начала соображать Пургина. – Куда это ты пойдешь? Подожди, я людей позову. Всем и расскажешь свою новость.

Руководители товарищества никуда и не собирались убегать. Такая задача не стояла. При желании они могли исчезнуть во мраке ночи в любое время, оставив работников у разбитого корыта. Или, если точнее, у пролитых за ненадобностью банок. А сообщить прискорбную весть бабке Пургенихе было равнозначно тому, что если бы они одновременно забили в колокол, включили пожарную сирену и взорвали невдалеке пару фугасов. Через десять минут товарищество «Мы – одна семья» почти в полном составе собралось в бывшем магазине и сосредоточенно уставилось на Раису Ивановну.

У директрисы было красное, опухшее от слез лицо, растрепанные волосы и никакой косметики. Ужасное, надо сказать, зрелище. Современные женщины без макияжа выглядят беззащитными и беспомощными. Спроси любую из них, мол, без чего вы чувствуете себя уверенней, без боевой раскраски или без одежды. Уверен, дело не в тряпках, прикрывающих наготу. Тушь, помада, крем, румяна, лак и черт знает что еще.

Поэтому сердобольные деревенские жители с неподдельным сочувствием, заранее простив ей все грехи, смотрели на Раису Ивановну. Эта женщина, никогда не появлявшаяся на людях, не проведя двух часов у зеркала, вызывала сейчас жалость и желание поплакать вместе с ней.

Дмитрий, молча и тупо смотрел в пол.

– Рассказывайте, не томите людей! – крикнула бабка Пургениха, как гонец, принесший односельчанам недобрую весть.

– Веди протокол собрания, бригадир, – предложила Людмила Семенова.

Народ, привыкший считать общее собрание истиной в первой инстанции, одобрительно загудел. Гульнара Салиховна села за стол в центре офиса, достала тетрадку, в которую записывала показатели работы, и ручку. И посмотрела на товарищей, показывая, что готова.

– Слово предоставляется Раисе Ивановне Овчинниковой, – четким голосом произнесла Гуля и умоляюще глянула на директрису, призывая прояснить ситуацию как можно скорее.

– Друзья, – держа носовой платок у глаз, начала Раиса. – Мне больно и горько говорить об этом. Крепитесь.

– Что, опять какой-то гад жидкость алкогольно-отравленную использовал? – вдруг, не выдержав, заорал Хроня Кочерыгин.

– Нет, мой мальчик, – вздохнула Раиса. – Все гораздо, гораздо хуже.

– Неужели в керосине вымачивал? – не унимался Хроня, так как такая мысль неоднократно приходила ему в голову, но он побаивался воплощать ее в жизнь. А тут кто-то, будто подслушав его сокровенные мысли, воспользовался ними? Убить мало!

– Да нет, конечно. Какой еще керосин. Разве я так бы переживала из-за такой ерунды? Нас закрывают. Вот в чем трагедия.

– Кто? – оторвавшись от протокола, спросила Гульнара. – Если санэпидемстанция или пожарные, так это пустяки. Договоримся. Они живут в Крутых Косяках.

– Гораздо хуже. Институт сворачивает программу.

– Да как они посмели! – заорали все разом. – А как прикажете кредит выплачивать? Что, хотя бы годик не могли еще поклонировать всякую живность?

– Ничего нельзя сделать, – покачала головой Раиса. – Государственная дума запретила заниматься в нашей стране подобными исследованиями. Все! Как вы не понимаете! Нас перестали финансировать! Окончательно и бесповоротно!

В зале поднялся неимоверный гул, зазвякали бесполезные теперь банки.

– Хотели демократии? – крикнула бывшая депутатка районного совета профсоюзов Гульнара Салиховна. – Так получайте. Опять народ никто не спросил. Кучка самозванцев, – она потрясла кулаком куда-то в окно. – Мы этого так не оставим. Напишем коллективную жалобу председателю совета министров.

– Да бесполезно это все, – вздохнула Раиса. – Все. Институт перепрофилировали на выращивание кур без крыльев. Чтобы птичьим гриппом не болели.

– Так может, – обрадовался Иван Безбашенный, поднимая вверх банку, – пригодится еще?

– А? – сразу несколько пар обнадеженных глаз посмотрело на Овчинникову.

– Можете смело сливать, – зарыдала в очередной раз директриса. – Кончилась наша семья.

– А как же кредит? – наконец-то дошло до Гульнары Салиховны.

– Я надеюсь, что вы за эти три недели еще не все деньги успели растратить? – спросила Раиса Ивановна.

Молчание членов товарищества показало, что она сильно заблуждалась на этот счет.

– Это конец, – шепнула директриса так, что услышали все. – Это крах всего на свете.

Она тут же встрепенулась и задала еще один вопрос, как будто от отчаяния:

– И на первый взнос не наберете?

– А сколько надо? – спросил на всякий случай Безбашенный, которому только позавчера фермером Семеновым был выдан аванс.

Раиса Ивановна схватила калькулятор и, быстро сосчитав, назвала:

– Триста тридцать три тысячи триста тридцать три рубля и тридцать четыре копейки.

– Триста рублей у меня еще осталось и мелочь какая-то, – весело сказал Иван.

– И у меня мелочь, – хмыкнул Хроня.

– А у нас последней зарплаты не ожидается? – на всякий случай спросила Вера Кочерыгина.

Раиса горестно, обливаясь слезами, покачала головой.

– И чего же делать? – обреченно поинтересовалась Семенова Людмила.

– Одно из двух, – ответил до сих пор молчавший Дмитрий. – Либо срочно продавать купленные вещи, либо искать деньги.

– Где ж их искать? – задала наболевший вопрос бабка Пургениха. – Я всю жизнь ищу и найти не могу.

– И вещи так быстро не продашь, – заметила Гульнара Салиховна. – Да и кому они нужны? Только как бывшие в употреблении. За полцены если возьмут, и то хорошо.

– Давайте разойдемся, – предложила Раиса Ивановна. – Подумаем, с семьями посоветуемся. А завтра в это же время соберемся. И примем решение.

Народ загрохотал стульями, зазвякал банками, которые, на всякий случай, прихватил с собой.



***



Александр Викторович Семенов отдыхал после тяжелого трудового дня, когда к нему в дом ворвался обычно вежливый и спокойный тракторист Безбашенный.

– Началось! – заорал прямо с порога Иван.

– Что? – перепугался фермер.

– Вы были правы! Товарищество накрылось медным тазом.

– Так, Ваня, спокойно. Садись, выпей коньячку. А, извини, тебе ж нельзя.

– Теперь можно. Кончился сухой закон в одной отдельно взятой деревне. Наливайте, Александр Викторович, сколько не жалко.

Семенов достал из посудного шкафа граненый стакан и налил его до краев. Потом подвинул к трактористу. Иван шумно выдохнул и одним махом влил в себя янтарный напиток. После чего он взял из тарелки кусок буженины пожирнее и тщательно пережевал. Фермер терпеливо ждал продолжения.

– Вот такая компрессия вышла, – сказал Иван. – Собрали нас сегодня и сообщили, как в классической пьесе, пренеприятнейшее известие. Нет, какой там ревизор. Подкрался незаметно, конечно, но называется это сейчас совсем иначе. Ну, вы в курсе. Закрыли нашу лавочку без выходного пособия.

– Ты лично сколько им должен? – поинтересовался Семенов.

– Примерно восемьдесят пять тысяч. Меньше, чем по восемь тысяч в месяц.

– Ну, тебе-то бояться нечего. Отдашь с зарплаты.

– Если бы все так просто было. Я уже думал об этом, когда сюда ехал. У нас же с банком коллективный договор заключен. Поэтому через неделю мы должны внести треть миллиона. Вот такая простая арифметика.

– Ни себе хрена, – почесал репу фермер. – А если не отдадите?

– Черт его знает, – пожал плечами Иван, наливая себе второй стакан. – Завтра узнаем, чего ждать дальше.

– Так, события становятся все более захватывающими и любопытными. Надо звонить Щекину.

Что Семенов и сделал, не откладывая в долгий ящик.

Игнатий же, выслушав новость дня, затмившую по своей значимости день рождения губернатора области, выяснил, во сколько завтра должно состояться собрание товарищества, и обещал обязательно присутствовать. Представитель власти он и в Малых Косяках представитель власти. Не помешает.



***



В загородном доме Степанянов Ксюха сразу же почувствовала себя чужеродным телом. Нет, конечно, не в постели с Артуром. Их положили вместе, тем более, что уже был опыт в каюте теплохода и на сеновале. И, несмотря на строгие взгляды домоправительницы мадам Станиславы, придерживающейся консервативных взглядов на взаимоотношения полов, они после ужина заперлись в комнате наследника.

Чем загородный дом миллионеров отличается от деревенского домишки обычных сельских жителей? Думаю, объяснять не нужно. Только одно замечание. Первое – это вещь в себе. Душ, ванна, туалет и все остальные блага цивилизации. Газон и пара декоративных кустиков для маскировки охранных систем. Высокий забор, через который и муха не перелетит. Потому что опасно, мало ли, примут за лазутчика. Да и незачем. Ни компостной ямы, ни навоза, ни животины какой, за исключением пары молчаливых ризеншнауцеров, не гавкающих по пустякам, а сразу, не раздумывая, мертвой хваткой. Короче, жуть. Этих мух, конечно, могли бы заинтересовать отходы жизнедеятельности данных псов. Но садовник моментально собирает их специальным совочком и тут же утилизирует с глаз хозяйских долой. Насекомым делать абсолютно нечего. Поэтому, хоть дом и носит название загородного, но это только по месту нахождения.

Ксюха даже из дому не выходила. Гулять по дорожкам вдоль газонов, боясь оступиться вправо или влево и сломать травинку случайно, да еще под постоянным надзором двух тяжело дышащих собачин? Спасибо, так сказать, за такое счастье.

А когда они с Артуром выбирались в Москву, то просто спускались в гараж, садились в машину и выезжали, не появляясь даже во дворе.

Так вот, по поводу чужеродного тела. Представьте себе новогоднюю елку с новенькими блестящими шарами, на которую кто-то, словно в насмешку, на самом видном месте повесил самодельную игрушку из старого бабушкиного сундука. Шарам-то все равно, они собой любуются. А игрушке висеть рядом с ними очень не по себе. И иголки колют, и одежка вся на виду, и крючок давит, и не спрятаться никуда. Только в тот момент, когда гаснет свет, и все расходятся, она облегченно вздыхает.

А так, конечно, классно, вкусно, дорого.

Артур каждый день мотался в университет, привозил учебники, методички. Он уже весь был в предстоящей учебе. Пару раз Степанян возил Ксению на встречи с сокурсниками в молодежные кафе и клубы. Там Коровина чувствовала себя еще хуже. Словарный запас, казавшийся в Малых Косяках даже излишним, не позволял ей в веселом трепе москвичей улавливать хотя бы общий смысл. Если бы рядом общались иностранцы, Ксения, наверное, и то поняла бы больше.

Через неделю терпение гостьи подошло к логическому завершению, то есть к разговору в постели. Это было единственное время и место, когда Артур уделял ей достаточно внимания. Здесь не было мамы, домоправительницы, друзей. Хотя по поводу мадам Станиславы нельзя было утверждать так категорично. Складывалось впечатление, что она знала обо всем, что происходит в доме. Ксюхе даже казалось, что в тот момент, когда они с Артуром, сами понимаете, что, мадам сидит в темноте на стуле и наблюдает за процессом, укоризненно качая головой. Девушка пару раз неожиданно отталкивала парня и включала ночной светильник.

– Ты чего? – пугался Артур.

– Давай при свете, – говорила Ксюха. – Так мне тебя лучше видно.

Степаняну было все равно. При свете, так при свете. Главное, не отвлекаться.

Но в этот вечер, как только он начал приближаться и тянуть уточкой губы, Ксения выставила вперед руку и категорично заявила:

– Послушай меня.

– Давай я потом тебя послушаю, – попытался Артур убрать преграду со своего нетерпеливого пути.

Но рука девушки переместилась чуть выше и резко толкнула его в грудь.

– Обалдела? – взвизгнул парень.

– Я завтра уезжаю, – сразу поставила вопрос ребром Коровина. – И не возражай. Погостила и хватит. Помолчи. Тебе не до меня. А я, как корова, которую привезли на выставку достижений народного хозяйства. Она думает, что все любуются ее красотой, а на самом деле прикидывают, сколько она может дать молока и говядины. Я, в принципе, другого и не ожидала, но надо было приехать, чтобы убедиться.

– Но подожди. Почему так неожиданно? Мы еще не были в Третьяковской галерее и еще где-то.

– Как-нибудь в другой раз, Артур. Ты женишься на девушке из своего круга. Я выйду замуж за тракториста. У нас родятся дети. Подрастут немного. А уже потом, если не передумаешь, приедем к вам всей семьей в гости. И вы к нам в Малые Косяки. Милости просим. Только у нас за собачками никто не убирает. Извините, если испачкаетесь.

– Ксюша, что ты говоришь, – зашептал Артур, опять пытаясь приблизиться.

– Ладно, иди сюда, горе мое. Последняя брачная ночь, однако.



***



Такие лица обычно можно увидеть перед похоронами. И одежды тоже. Не хватало только венков и непосредственно предмета скорби.

Как вы понимаете, речь идет о собравшихся на следующий день членах товарищества. Или о бывших членах бывшего товарищества на паях.

Все молчали, никто не здоровался, не шутил. Даже никто не звякал банками, а это уже было хуже всего.

– Мир этому дому! – раздался в тишине громкий голос с порога.

Все головы одновременно повернулись на звук. Появились несмелые улыбки и взгляды, в которых проклюнулась надежда.

– Не помешаю? – спросил капитан Щекин и, немного подождав, добавил. – Ну, вот и хорошо. Тогда я поприсутствую на вашем форуме.

Игнатий сел рядом с Хроней Кочерыгиным, подмигнул ему и предложил:

– Продолжайте, пожалуйста.

– У нас закрытое мероприятие, – попытался было возразить Дмитрий, но на него зашикали, выразили общее мнение, типа того, что Щекин – свой. Что он поможет разобраться и не наломать сгоряча дров.

Тут встала Гульнара Салиховна, которая выглядела сегодня гораздо старше своих пятидесяти пяти лет. Потому что не спала всю ночь, переживая за себя, свою семью и односельчан. Она ничего не сказала мужу, не позвонила детям в надежде, что сегодня, может быть, все разъяснится. И окажется, что это какая-то ошибка. Кто-то кого-то неправильно понял. Но, придя утром в офис и посмотрев в глаза Раисы Ивановны, она поняла, что ничего уже поправить нельзя. Поэтому, приучив односельчан за свою сознательную жизнь к тому, что всегда и везде была в первых рядах, Гульнара Салиховна и сейчас взяла на себя инициативу.

– Предъявите коллективу письмо, в котором вам вышестоящие руководители сообщили о закрытии нашей фирмы, – обратилась она к Раисе Ивановне.

Все, включая и Дмитрия, вопросительно посмотрели на директрису.

– Был телефонный звонок, – не раздумывая, ответила она. – От такого человека, слова которого сомнению не подвергаются.

– А вы уверены, что это он телефонировал? – продолжала допрос Гуля.

– Да что ж, я его голоса не знаю? Он только произносит «здравия желаю, Рая», как у меня поджилки вибрировать начинают.

– А может, кто-то спародировал этот голос, пытаясь ввести вас в заблуждение? – не унималась бригадир.

– Господи, да зачем? – не выдержала Раиса Ивановна.

Гульнара Салиховна специально подводила ее к этому вопросу, торжествующе посмотрела на односельчан и высказала вымученную сегодняшней бессонной ночью мысль:

– А затем, чтобы мы сорвали важнейшее государственное задание! Враг не дремлет! Может быть, даже среди нас есть резидент противника!

Малокосяковцы посмотрели друг на друга, тут же пытаясь вычислить засланца. Почему-то взгляды сошлись на светлом лике бабки Пургенихи.

– Чего уставились? – заорала Евдокия. – Не видите, Гульнара сбрендила с горя? Врача ей надо, психиатра.

А Гуля села на стул, обхватила лицо руками и затихла. История, которую она придумала от отчаяния, и ей самой казалась бредовой.

– Товарищи, – заговорила Раиса Ивановна, – наш расчетный счет со вчерашнего дня заблокирован. Денег нет. И, чтобы мы с вами ни думали, товарищество прекратило свое существование. Надо решать, где брать деньги. Хотя бы на первый взнос, срок уплаты которого наступает через неделю. Лично у меня пусто. Я не получила зарплату даже за прошлый месяц.

– На первый взнос наскребем, – поднялась Вера Кочерыгина. – Все-таки работали последнее время. Мы – люди экономные, особенно, когда не пьем. А дальше чего делать будем?

– Хочу напомнить всем, – сказала директриса, – пункт три точка два ваших кредитных договоров. Залогом платежеспособности являются участки земли, принадлежащей вам. В крайнем случае, банк примет эту землю в качестве уплаты кредита.

– А жить где мы будем? – крикнул Хроня.

– Я не знаю, – пожала плечами Раиса. – Надо посоветоваться с юристом.

– Да, товарищи, – вмешался в разговор Щекин. – Я тут вас послушал и думаю, что такого безобразия в Малых Косяках еще не происходило. После октябрьской революции и перестройки. Вас (он указал на Раису и Дмитрия) прошу собрать все документы и проехать со мной к районному руководству.



***



Фермер Семенов, просвещенный насчет последних событий Иваном Безбашенным, заехал днем к супруге Людмиле. Ее не было дома, а дядя Боря, сидя в новом кресле, смотрел новый же телевизор. Правда, штаны и тапочки на нем были старые, хотя и чистые.

– О, заходи, Сашок. Видишь, и я буржуем заделался на старости лет, – встретил гостя киллер.

– Красота какая, – поддержал хозяина фермер. – Вот это я называю заслуженным отдыхом. А где племянница?

– На огороде. Салат будет делать по просьбе трудящихся. Что-то она грустная сегодня, Сашок. Ты, если выпить пришел, лучше не надо. Давай в другой раз или к тебе пойдем.

– Да я к ней, Борис Геннадьевич. Поговорить хочу.

– О чем разговор пойдет? – спросила появившаяся на пороге Людмила.

– Может, выйдем во двор? – предложил Семенов. – Вопрос интимный.

– Иди с ним, Людка, – поддержал фермера дядя Боря. – А то к тебе с интимным вопросом давно никто не обращался.

– Что ты несешь? – возмутилась племянница.

– Я всегда правду говорю. Даже во сне и с похмелья.

– Ладно, Александр, пойдем на кухню. Я буду обедом заниматься, чтобы зря время не терять, а ты говорить.

Семенов примостился на табурете, а Людмила взяла нож и высыпала в раковину сырую картошку.

– Я все знаю про ваши проблемы с товариществом, – сказал Александр Викторович.

– Конечно, – швыряя кожуру в ведро, ответила ему жена. – Не зря же твой тракторист к нам пристроился. Твое задание выполнял?

– Все равно прозевал Иван основные события. Так и не понял, в чем смысл аферы.

– Да какой аферы? Семенов, ты думай, что говоришь. Произошли форс-мажорные события. Ты что, всегда знаешь, что тебя ждет завтра? Какой урожай озимых соберешь? Сколько будет стоить кубометр вагонки? Никто не виноват в случившемся. Мы сами положились на авось. Кто нас принуждал подписывать кредитные договора? Уши растопырили, рты раскрыли, карманы шире держать приготовились.

– Люда, да не казни ты так себя. В ловушки лохотронов и не такие люди попадались.

– Опять ты за свое? Я же сказала, что это просто стечение обстоятельств.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Объясни мне только, чем вам грозит развал фирмы? Деньги возвращать все равно потребуют.

– Придется отдавать им часть земли, находящейся у нас в собственности. На сумму задолженности. Ничего, потеснимся немного с дядей Борей. Обойдемся без картофельного поля.

– Люда! – вдруг вскрикнул Семенов. – Ты же у меня прописана!

В ведро вместо кожуры полетела очищенная картофелина.

***



В кабинете у начальника районного отдела милиции собрались участковый Щекин и руководители товарищества на паях. Майор Култыга внимательно выслушал Раису Ивановну, немного подумал. Потом он вспомнил о том, какой хороший человек из Москвы хлопотал за них. Но дело попахивало серьезными волнениями в Малых Косяках, поэтому без внимания сегодняшний визит оставлять было нельзя. Хороший человек далеко, а правдолюб Игнатий – вот он, на расстоянии вытянутой ноги. Пойдет ведь и дальше, если что.

– Как будем выходить из положения? – Култыга суровым взглядом посмотрел почему-то на Щекина.

Игнатий, будто в футболе, отпасовал взгляд Дмитрию, тот Раисе Ивановне, которая вернула мяч майору.

– Я вас спрашиваю, – отреагировал Култыга.

– Деньги придется возвращать, – ответила директриса. – Мы провели уже два общих собрания. Наши сотрудники, по-моему, еще не осознали, что произошло непоправимое. Они, как российский народ во все времена, верят в чудо. Ах, как я раскаиваюсь, что втянула их в этот проект. Не зря говорят про благие намерения, которыми вымощена дорога в ад. Но что я могу теперь сделать? Я ведь не брала кредит, и я тоже осталась без работы. Мне очень жаль.

– Я своих земляков в обиду не дам! – категорично заявил Щекин.

– Боже мой, – ахнула Раиса, – никто не собирается их обижать. Вам нужно пообщаться с представителями «Крестьянского банка». Но банкирам нужны их деньги. И уговаривать их пожалеть ваших земляков бесполезно. Через неделю нужно передать треть миллиона рублей. Если вы знаете, где их можно взять, я первой расцелую вас, Игнатий Петрович. Но не забывайте, что через месяц потребуются еще триста тридцать три тысячи, и через два, и через три. И так – двенадцать раз.

Щекин и Култыга одновременно вспотели, припомнив о своих окладах. Особенно участковый.

– А пусть возвращают свои покупки, – предложил Култыга.

– Не выйдет, – покачал головой Щекин. – Я уже узнавал. Если и примут, то с большой уценкой, на реализацию. Все равно будет не хватать очень большой суммы.

– Один выход – попытаться продать земельные участки, – очень тихо предложила Раиса Ивановна.

– А где жить люди будут? – возмутился Игнатий.

– Так, где живут, там и будут жить. Речь идет об их огородах и картофельных полях. Чтобы рассчитаться с банком, каждому нужно продать по семь соток примерно. Никто ж людей выселять не собирается.

– Как-то у вас все очень гладко и просчитано. Подготовились? – спросил Щекин.

– Как вам не стыдно! Я две ночи не сплю, переживаю. Постоянно думаю, как найти выход.

– Да, Игнатий Петрович, – кашлянул майор. – Ты уж поделикатней как-нибудь. Дамочка очень нервничает, сразу видно.

– Покажите один какой-нибудь договор, – попросил Щекин.

Он внимательно прочел его, пожевал нижнюю губу и поинтересовался:

– Так что, банк землей возьмет?

– Нет, конечно. Надо искать покупателей и очень срочно. Может быть, даже удастся обойтись меньшей площадью. Хотя, вряд ли. Сроки очень сжатые.

– Но кому нужна земля в нашей глубинке? – вздохнул участковый. – Это ж не черноморский курорт.

– Если люди доверят, – ясными глазками посмотрела на милиционеров Раиса, – я возьмусь за решение этого вопроса. Как не горько мне это делать.



***



Мы специально не акцентировали внимание на взаимоотношениях Марианны Сергеевны и Ксюхи в загородном доме Степанянов. Чего усугублять? Сама вдова когда-то, в младые годы, была менее щепетильной и вошла в этот же дом твердой поступью, сразу же став хозяйкой. Ни у кого и мысли не возникло тогда, что эта девушка здесь временный гость. Как там говорится, калиф на час. Машка Филатова в мгновение ока превратилась в Марианну Сергеевну. А родив супругу наследника, стала, как в сказке Пушкина, владычицей морскою и, кроме того, нефтяною и бензиновою.

Исходные данные и у Ксюхи Коровиной, и у Машки Филатовой были примерно одинаковы. Обе – деревенские, обе – амбициозные, обе – хороши собой. В дальнейшем их сходство заканчивается. Попади в свое время нынешняя Марианна Сергеевна в такие благоприятные обстоятельства, на следующий же день все домочадцы, проходя мимо нее, отдавали бы честь и спрашивали разрешения сходить в туалет даже по малой нужде. Ну и что с того, что Артур целый день занят своими делами? И у молодой провинциалки, будь она Филатовой, нашлось бы, чем заняться в столице нашей родины. Милый, сказала бы она в особо интимный момент, оставь мне деньжат или кредитку, прокачусь завтра по магазинам, развлекусь чуток. Но Ксюха вдруг зажалась, возненавидела мадам Станиславу и в этом смысле пользовалась полной взаимностью.

Девушка из Малых Косяков собрала свои небогатые пожитки, попросила ее не провожать и единственное, что себе позволила, это доехать до вокзала на «Мерседесе». Когда еще придется. Через восемь часов она была в райцентре, еще через час – в родной деревне. Мама уже была дома. Посмотрела на дочь, ничего не спросила и отправилась спать.

Ксения пошла на сеновал, вспомнила, как совсем недавно лежала здесь с Артуром, и попыталась немного себя пожалеть. Чуть-чуть повыла, испугав какую-то птицу, понюхала воздух – он пах туалетной водой Степаняна, еще раз тихо скульнула и спокойно заснула.

Ей снилось, что сидит она на троне. Рядом – Артур. Придворные танцуют, ублажая очи и слух царицы Ксении. Пары кружатся немного вдали, в легкой дымке. Вот одна из них приближается, и Ксюха узнает Марианну Сергеевну и участкового Щекина.

– Ну что, добилась своего, – мурлыкает вдова, и они исчезают в тумане. Подплывает другая пара. Это Михалыч и мадам Станислава. Михалыч подмигивает Ксюхе, а мадам со слезами смотрит на Артура, игнорируя царицу.

– Казнить ее немедленно! – приказывает Ксения, и охранник огромным консервным ножом отрубает голову домоправительнице прямо в танце, забрызгивая своего начальника.

– Поаккуратнее, ребята, – сокрушается Михалыч. – Весь костюм загадили.

Мадам уносят в мешке, а к трону, кружась, приближаются Семеновы, Людмила и Александр.

– Вот и славно, тра-та-та, – напевает фермер.

– Я тебе дам тра-та-та, – шепчет его супруга и утаскивает фермера в туман.

Приближаются мать и отец царицы. Они молчат и слегка шевелят конечностями. Отец явно хочет выпить, но Артур не понимает вожделений тестя. Мать беззвучно плачет.

– Присаживайтесь, – говорит царь и вскакивает со своего трона. В этот момент из освободившейся скважины, которую Артур, как оказалось, закрывал своим телом, начинает бить нефть.

– А-а-а! – кричит Ксюха и просыпается. Оказывается, пошел дождь и сильно забарабанил по крыше сеновала. Приснится же такое.



***



Никто не назначал общий сбор, никто не собирался приходить, но к десяти утра разными дорогами, по разным поводам, коллектив товарищества, как преступник, которого тянет на место преступления, собрался в бывшем магазине. Смущаясь друг друга, виня в происшедшем только себя, казнясь и ворочаясь без сна ночами. Вера Тихоновна Кочерыгина, получившая вместе с внуком сумму, в два раза большую, чем все остальные, больше половины денег не успела потратить. Посоветовавшись с Хроней, который сказал, мол, делай, баба Вера, как знаешь, она принесла эти почти сто тысяч с собой. Огромная сумма, завернутая в старую газету, потом в кусок материи и спрятанная на груди, не вызывала у нее никаких эмоций. Живя всю жизнь скромно и с трудом сводя концы с концами, Вера Тихоновна к любым деньгам свыше ста рублей относилась одинаково – как к излишеству и баловству. Как ее черт угораздил связаться с этим кредитом? Коллективное безумие какое-то, что ли.

Странное дело. В сложных ситуациях никогда не известно, кто и как себя поведет. Высокий атлет с грозным и надменным взглядом в темном переулке на предложение двух плюгавых хулиганов поделиться легко может потерять и грозный взгляд, и плотно набитый кошелек, и новые часы. И, несмотря на регулярные занятия спортом, получить по лицу.

А тщедушный отец двоих детей, несущий домой невесомую зарплату, так отметелит этих хулиганов, посягнувших на и так нерегулярное питание малообеспеченной семьи, что впредь они будут выбирать объектами своего промысла только атлетов. Которые и качают тело, чтобы преодолеть свой страх. Но только усугубляют ситуацию, так как в большом теле и страх больший.

Члены товарищества, не поворачивается язык сказать, бывшего, тихо сидели в магазине, то бишь, офисе. И чего, спрашивается, приперлись? Так ясно же, чего. Смотреть не могли на новые вещи. Которые навевали грустные мысли о том, какой ценой они им достались.

– Так, – громко сказала Вера Тихоновна. – Земляки, надо что-то делать. Вот, – она достала из недр кофты сверток, – здесь девяносто восемь тысяч. Давайте скидываться хотя бы на первый взнос.

– Вот вам и Кочерыжка! – уважительно произнесла Пургениха. – Гульнара Салиховна, пиши список. Я сдаю двадцать тысяч.

Бригадирша села за стол, взяла журнал, в который заносила сдачу минерального сырья, вырвала все страницы с записями и написала на первой чистой «Возврат кредита». Под номером один уважительно внесла фамилию Кочерыгиной. И пошло-поехало. Выстроилась очередь. Набралось почти пятьсот тысяч рублей.

Гордые, явно повеселевшие малокосяковцы радостно загалдели. Пургениха сбегала домой за свежей продукцией, кто-то достал сумку, где лежали только что купленные в автолавке продукты. Освободили стол и тут же отметили это дело. Право первого слова предоставили новому неформальному лидеру – бабе Вере.

Она подняла пластиковый стаканчик с самогоном:

– Как давно я не пила. Может, уже не стоит и начинать? Нет, сегодня можно. Я, конечно, понимаю, что та сумма, которую мы собрали, очень мала по сравнению со всем нашим долгом. Но лиха беда начало. Первый взнос заплатим, и у нас еще месяц будет на то, чтобы придумать что-нибудь еще. Правильно?

– Молодец, Вера Тихоновна! – поддержала оратора Гульнара. – Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Даже я выпью за это.

Хорошо сделанный напиток быстро закончился, и члены товарищества начали строить планы по поводу дальнейших перспектив выплаты долга. Предложения следовали одно невероятнее другого.

Пургениха решила увеличить объем выпускаемого первача в три раза, перейдя на круглосуточный режим работы. Для этого ей понадобилось еще двое добровольных помощников на производстве плюс пара продавцов для реализации товара в соседних деревнях и самом райцентре.

Хроня Кочерыгин сказал, что начнет промышленный лов рыбы и привлечет для этого деда Никодима. Все средства от ее продажи он обязался вносить в общественную копилку.

Все, у кого были поросята, дружно постановили пустить их на мясо для тех же целей. Но разумная Вера Тихоновна остудила их горячие головы, сказав, что спешить некуда. Пусть свинки еще подрастут. А как подойдет время уплаты очередного взноса, тогда и зарежете.

– Раз так, – поддержала мысль подруги Гульнара, – то я возьму трех телят на выкорм. Тем более, что опыт есть. Только где их держать?

– Так бывшая колхозная ферма пустует. Надо только рамы со стеклами вставить и порядок там навести, – вспомнила Вера Тихоновна.

– Чего, молочную ферму организуем? – опешила Гульнара. – А почему бы и нет. Кто пойдет работать со мной?

Десяток рук были ей ответом.

– А кто ж нам разрешит?

– Вот за это не волнуйтесь, девушки, – никто и не услышал, как в офис вошел Игнатий Щекин. – Оформление беру на себя. Только одно условие.

– Ну? – одновременно несколько голосов объединилось в этот короткий, но емкий вопрос.

– Деда Филимона из Крутых Косяков на службу возьмите. Очень просил.



***



Гульнара, Кочерыгина и Людмила Семенова, как женщины, имевшие немалый опыт, приступили к обсуждению деталей. Составили список необходимых покупок, приблизительную сумму расходов. Никто не расходился. Все заинтересованно слушали, как, по сути дела, решалась их судьба.

В это время к офису подъехала машина. Вошли Раиса Ивановна и Дмитрий. Они довольно улыбались.

– Я нашла хорошего покупателя на вашу землю, – сказала бывшая директриса. – Он даст вам отличную цену.

– Спасибо, не надо, – ответила Вера Тихоновна. – Мы как-нибудь сами справимся.

– Не понял? – еле сумел выговорить Дмитрий. – Вы что? Вам наша помощь не нужна?

– Почему же, – хитро усмехнулась Гульнара. – Вы же тоже без работы остались? Идите к нам.

– Кем? – чуть не поперхнулась Раиса.

– Вы – дояркой. А Димочка – скотником.





***



Тут же, заранее сговорившись с Раисой Ивановной, подъехала и девушка Ольга из «Крестьянского банка».

– Еще ж неделя до выплаты первого взноса? – удивилась бабка Пургениха. – Я точно помню, у меня черным в календаре обведено.

– Контрольный визит, – мило улыбнулась Ольга.

– Ох, – вздохнула Раиса, – вы как-будто предчувствовали. У нас, к сожалению, большие проблемы.

– В чем дело? – умело переменилась в лице финансистка.

– Зря вы паникуете, – вмешалась в разговор Гульнара Салиховна. – А хотите, мы прямо сейчас вам деньги заплатим?

– Какие деньги? – перепугалась Ольга. – Я ничего не знаю.

Она выскочила из офиса, и через мгновение ее машина исчезла с горизонта.

– Что это с ней? – спросила бабка Пургениха. – А, Вера?

Кочерыгина теперь стала у односельчан самым главным авторитетом.

– Надо завтра вместе с участковым ехать в банк. Прямо там и примут.

– Точно! – восхитился бабкиной мудростью Хроня. – Только завтра суббота. В понедельник и поедем.

– Да у Ольги, похоже, с собой ни приходных ордеров, ни печати не было, – попыталась найти выход из положения Раиса. – В следующий четверг как раз срок первой выплаты. Подождите немного. А в банк ехать смысла никакого нет. С нами работает Ольга, и никто другой вас не примет.

– Ну что ж. Это разумно, – кивнула Кочерыгина. – Гуля, деньги спрячь. Пойдем на ферму, что ли. Кто с нами?

Все собрание, включая Щекина, двинулось в направлении строений, на которые малокосяковцы возлагали последнюю надежду. Раиса Ивановна и Дмитрий остались вдвоем. Они посмотрели друг на друга, потом на удаляющуюся толпу и Дмитрий сказал:

– Что делать будем? Ситуация выходит из-под контроля.

– Да ладно, не суетись. На первый взнос они наскребли. А дальше что? С молочной фермы доходов еще ждать и ждать. Да и будут ли они, неизвестно. Никуда не денутся, голубчики.

– Может, позвоним работодателю? Поставим в известность?

– Рано еще. Чего человека без дела беспокоить? Я им покажу доярку и скотника.



***



Семенова Людмила тем же вечером, впервые со дня, когда Ксюха заняла ее место, пришла в поместье к мужу.

Ваня Безбашенный, без всяких вопросов, улыбаясь и отдавая честь, открыл калитку и пожелал бывшей хозяйке счастья в личной жизни.

– Я не за этим, – ответила Люда и пошла по направлению к дому.

Александр Викторович, увидев жену, не поверил своим глазам.

– Неужели вернулась? – выдохнул он вместе с распиравшим грудь воздухом.

– Я к тебе по делу, Саша, – ответила Людмила. – Давай присядем. Для начала вопрос: «Ты землю потерять не хочешь?»

– Нужно отвечать?

– Я так и думала. Вот и наши бабоньки не хотят. Сегодня произошло неслыханное. На собрании все сдали свои заначки, оставшиеся от кредита.

– Я в курсе. Иван рассказал. И про ферму тоже.

– Так чего ж я тут перед тобой распинаюсь. Тогда ты должен догадаться, зачем я пришла.

– Помощь нужна в организации фермы?

– Ну конечно. Ты всегда был смышленым мальчиком. Еще в институте, когда преподавательницу по английскому кадрил.

– Это было до нашей свадьбы, поэтому отчитываться я не обязан.

– Ладно, не будем вспоминать твое славное кобелиное прошлое. Давай, перейдем к делу. У тебя и пилорама есть, и ферма. Помоги привести в порядок колхозные помещения, продай нам несколько телят и хорошо бы пару коров для начала.

– С пиломатериалами помогу, мужиков дам, но платить зарплату вы им будете.

– Это не вопрос. Сколько надо, столько и выплатим. А телят?

– Значит, так. Если вернешься, десять телят и двух коров отдаю бесплатно.

– Вот и узнала я, наконец, свою цену. Ну, что ж, вполне реальная. Вел ты себя достойно после возвращения с курорта. Не пил почти, баб не водил. Я согласна, возвращаюсь.

– Так значит! – раздался голос с порога. Это Борис Геннадьевич, не дождавшийся племянницу и сильно оголодавший, вышел ее встречать и был огорошен докладом бабки Пургенихи о том, где она видела Людмилу. Поэтому он и пришел за ней следом, подозревая, и не без основания, что может остаться сегодня без ужина, а завтра вообще без еды.

– Значит, так, – повторил дядя Борис. – Сначала меня покормите, а потом влюбляйтесь, дети мои. Иначе благословения не получите.

– А мы уже и так давно женаты, – улыбнулся Семенов.

– А это не важно, – рассудил дядя. – Я несу ответственность за молодую. И меньше, чем за литр и ужин из трех блюд, разрешать ей с тобой ночевать не согласен.

– Да, – горестно вздохнула Людмила, – мои котировки явно падают. Саша оценил в десять телят и две коровы, а ты в бутылку и закуску.

– Во-первых, не в бутылку, а в две, – возразил дядя Боря, – а во-вторых, я имел в виду не сегодняшний вечер, а каждый день вашего совместного счастья.





Глава 10



ГРУДЬЮ ОКРЕПНЕМ В БОРЬБЕ



– Ты очень неадекватно себя повела, – мягко пеняла Раиса Ивановна девушке Ольге, сидя в полутемном зале кафе «Пей – ешь», расположенном на окраине райцентра. – Хорошо, что никто не обратил внимания на твою растерянность. Были бы люди ушлые, прижали бы и поговорили с пристрастием.

– Извините, Раиса Ивановна, – оправдывалась Ольга, – но такого развития событий в сценарии предусмотрено не было. Мы же договаривались, что я мягко предупрежу народ, намекну на строгость законов и все.

– Да, Оленька, такой прыти от этих деревенских пенсионеров и я не ожидала. Откуда у них деньги, ума не приложу. Если не все потратили, тогда должно хватить на первый взнос. Следовательно, дело откладывается на один месяц. Что, конечно, плохо, но не смертельно. Ладно, девушка, езжай домой. А в следующий четверг к десяти утра я тебя жду.



***



– Мама, – окликнула Ксюха Татьяну Леонидовну, пришедшую с работы. – Ты слышала, что у нас ферму восстанавливают?

– Неужели коммунисты к власти пришли? Или выкупил кто-то?

– Не угадала. Игнатий Петрович постарался. Выбил разрешение на бессрочную и бесплатную аренду.

– Да кому это нужно? Там надо столько вложить, чтобы в божеский вид привести. Я недавно проходила рядом, внутрь заглянула, так ужаснулась. Натуральные развалины.

– Мама, а ты в курсе, что в Малых Косяках товарищество какое-то работало?

– Конечно. Только не по мне все эти завлекаловки. Я лучше рубль на своей работе получу, чем сто неизвестно за что. Я за свою жизнь ни одного лотерейного билета не купила. Ты что думаешь, меня не звали в это товарищество? И Пургениха, и Гульнара. Я им сразу сказала, что у меня есть постоянная работа. Плюс молочные продукты без ограничений. Слава богу, не голодаем.

– Так Гульнара Салиховна и тетя Вера Кочерыгина – основные организаторы молочной фермы. Как думаешь, мне можно к ним пойти на работу?

– Пусть сначала устроят все, тогда и посмотрим. Все равно тебе трудиться где-то надо. Олигархи твои разбежались, кто куда. И ручками не помахали.

– Это я от них разбежалась. И давай эту тему больше не затрагивать. Может, сходим, посмотрим, чем они там занимаются? Я имею в виду, на ферме.

– Сейчас, чаю выпью. И сходим.

***



Игнатий Щекин развернул бурную деятельность в поддержку членов товарищества на паях «Мы – одна семья». Его мотоцикл перемещался за день в самых разных направлениях по нескольку раз. Но чаще всего его можно было увидеть рядом со строительством фермы. И не только его. Общая беда сплотила малокосяковцев.

Сейчас все носятся с понятием «национальная идея». Будьте уверены, спроси сегодня у любого жителя Малых Косяков, что это такое, он, не раздумывая, ответил бы – наша ферма. И таки был бы прав. Даже те, кого кредитная история не коснулась напрямую, приходил ежедневно на стройку, как на обязательную вахту. Не требуя зарплаты, не спрашивая подробностей, как на субботник.

Семенов завез доски, брус, вагонку, оконные рамы. Не лично он, конечно. А по его поручению механизатор Иван Безбашенный. Фермер с Людмилой подсчитали необходимое количество пиломатериалов, Александр Викторович поскрипел мозгами, поборолся с жадностью, переборол ее и сейчас гордился этим. Как будто какой-нибудь дореволюционный меценат Савва Морозов. Да и чем он был хуже Саввы? Берите, дорогие земляки, пользуйтесь. Может, когда-нибудь, когда уже все будет хорошо, вспомните, вернете хотя бы часть? А нет, ну и ладно.

Участковый съездил к майору Култыге, долго о чем-то с ним разговаривал за закрытой дверью. Оттуда слышались крики, матерные выражения и громкий смех. Потом они оба вышли красные, с горящими глазами. А Щекин вдобавок еще и с какой-то бумажкой с печатью.

С сегодняшнего дня, было написано в этой бумажке, и вплоть до окончания строительства фермы в Малых Косяках, все граждане райцентра, получившие по пятнадцать суток исправительных работ, будут отрабатывать их на вышеуказанной стройке.

Каждое утро, включая выходные дни, автобус районного отдела милиции парковался рядом со зданием бывшей или будущей фермы. Под присмотром двух сержантов из него выходил незатейливый контингент, получивший двухнедельный срок за различные правонарушения по месту жительства, работы, в общественном транспорте и в других местах скопления граждан. Пять-шесть мужичков таскали доски и кирпичи, мешали раствор, пилили, колотили и пели народные песни.

Вера Тихоновна, которую теперь рука не поднимается назвать Кочерыжкой, организовала полевую кухню. Где сама и кашеварила. В райотделе даже борьба шла за то, чтобы попасть на дежурство в Малые Косяки. В течение рабочего дня сержанты и один холостой лейтенант получали полноценное трехразовое питание здоровой деревенской пищей. И бутылку первача с собой. А один тунеядец, отбыв свой срок, выходя из отдела милиции, бросил камень в окно дома напротив. Чтоб далеко не ходить и не пропустить завтра поездку на строительство фермы. А что дома делать? Жрать-то нечего.

Ксюха тоже увлеклась общим делом и работала вместе со всеми, убирая мусор, окрашивая стены, помогая на кухне. Щекин с удивлением обнаружил ее в числе активисток стройки. Он долго, как бы узнавая Ксению заново, следил за тем, что и как она делает, качал головой, будто не веря в происходящее, и мчался дальше. Надо было договориться о доставке оконного стекла.

Что делается-то, господа! Прямо, пролетарии одной деревни объединились, сообразив, наконец, что им нечего терять, кроме собственной урины.



***



Наступил четверг следующей недели.

Раиса Ивановна с прежним энтузиазмом, потому что деваться было некуда, Дмитрий с выражением на лице, напоминающим прокисшие щи, и специалист по земельному праву Юлий Маркович, олицетворяющий вековую еврейскую мудрость и печаль, выписанный из Москвы, раньше всех собрались в бывшем офисе товарищества. Ольга, менеджер «Крестьянского банка», по договоренности, должна была подъехать часа через полтора. Когда народ успокоится и будет готов к расставанию с землей.

Народ этот в рабочей одежде, с неохотой оторвавшийся от строительства, шумно ввалился в офис, сразу же требуя закончить собрание как можно скорее. Потому что раствор застынет и вообще, чего время попусту терять. И так все ясно.

Но тут на авансцену, то есть на всеобщее обозрение, вышел Юлий Маркович. Все разговоры сразу затихли. Он был в темно-синем велюровом костюме а-ля Аркадий Райкин, с благородной сединой, переходящей в умело замаскированную плешь, в галстуке-бабочке и ботинках на платформе, чтобы немного скрасить невысокий росток. Задание юрист получил ясное, однозначное – доказать деревенским жителям, что расставание с землей, это благо для них, а никакая не трагедия.

Он приподнял маленькую ладошку с массивным перстнем и начал проповедь. По мере того, как его бархатный голосок рисовал перед собравшимися картину счастливого будущего, не обремененного работами с лопатой, граблями, вилами и навозом, безоблачные, идиотские улыбки нарисовались на лицах малокосяковцев.

– Мало того, – вещал Юлий Маркович (чуть не добавил, Цезарь), – в любом случае вам останется по три минимум сотки земли, которые у вас никто никогда не отнимет. Подумайте, зачем отдавать деньги, которые достались вам так тяжело.

– Товарищи, – вскочила Пургениха, – а и правда. Мне эта земля ни к чему. Траву коси, с жуком борись, с тлей всякой воюй, окучивай, пропалывай, защищай, а потом не знаешь, как урожай сохранить. Я – за!

– Замечательно, товарищи! – одобрил Юлий Маркович. – Кто еще?

Поднял руку Хроня Кочерыгин, но, получив подзатыльник от бабки Веры Тихоновны, тут же спрятался за спинами односельчан.

Наши люди готовы внимать каждому, кто красиво говорит, ценя образованность и знание предмета. Но стоит только утихнуть гипнотическому голосу, как чары сразу же рассеиваются, и тут уже нужно что-то более сильное по воздействию, чем просто разговоры за красивую жизнь.

Юлий Маркович прекрасно понимал это, сотни раз за свою карьеру выступая перед судьями, прокурорами и присяжными заседателями. Поэтому он уцепился за единственную свою последовательницу, обращаясь теперь только к ней.

– Простите, как вас величать? – спросил юрист.

– Евдокия Романовна, – стушевалась Пургениха.

– Прекрасное русское имя. Раз остальных не заинтересовало мое предложение, давайте пройдем куда-нибудь, где мы могли бы обсудить условия сделки.

Юрист взял Пургениху под руку и продолжал говорить:

– Вы знаете, уважаемая Евдокия Романовна. Мой клиент, собравшийся выручить вашу деревню и рассчитаться с банком, просил меня передать всем согласным с его условиями, что каждый получит очень неплохой бонус. Какой, я расскажу вам тет-а-тет.

Собрание внимательно прислушивалось к речам Юлия Марковича и разочарованно вздохнуло, когда за ним и Пургенихой закрылась дверь.

– Пусти, – шипел Хроня Кочерыгин, отбиваясь от бабки. Но Иван Безбашенный взял его за ворот рубашки, слегка придушил и погладил по голове.

– Ладно, ладно, – сказал Хроня, – я уже никуда не иду.

– Сейчас приедет Ольга, – поднялась Раиса Ивановна. – Принимайте решение.

Наступила тишина. Как просто внести смятение во вроде бы дружные ряды простых граждан. Что творилось сейчас в головах сельчан, они и сами бы сейчас четко не сформулировали.

– Послушайте, товарищи, – заговорила опять Раиса Ивановна. – На один взнос вы набрали, на второй, хорошо поднатужась, наберете. А дальше что? Все равно продажа земли неизбежна. Давайте голосовать.

– Стойте, – крикнула вдруг Ксения Коровина, из любопытства затесавшаяся в ряды собравшихся. – Я найду деньги. Гоните этих провокаторов.

Все с любопытством посмотрели на девушку, а Игнатий Щекин с какой-то щемящей тоской.

– А ферму построим, вернете, когда сможете, – добавила Ксюха.

Приехавшая Ольга с испуганными глазами пересчитывала триста тридцать три тысячи триста тридцать четыре рубля, выписывала приходный ордер и так же молча отъезжала из деревни.

Стряхнув наваждение, строители фермы присоединились к работающим, не покладая рук, пятнадцатисуточникам. И над будущим молочным царством Малых Косяков разнеслась дружная песня «И за борт ее бросает в набежавшую волну!»

***



Забытый Раисой Ивановной Юлий Маркович остался на обед у Пургенихи. В последний раз он был за городом лет тридцать тому назад, на свадьбе у двоюродной сестры, выходившей замуж за сокурсника, который был родом из глухой деревни. Сам Юлик тогда еще был начинающим адвокатом. Воспоминания о том дне слились в одну смутно-безрадостную картину. Сначала двухчасовая тряска в пахнущем соляркой и свежим потом автобусе, затем, без всякого перерыва, сразу застолье. Радушные хозяева подали горячий, жирный суп. Никаких там привычных глазу салатов, закусок и нарезок. Крупно порезанные ломти хлеба и суп, в котором торчали огромные куски разваренной свинины. И бутыли с самогоном. Никакого разнообразия в еде и напитках. Робкие попытки Юлика сослаться на то, что в юности он перенес желтуху, утонули в криках «горько!» и бульканье первача в стаканах. Кузен невесты глотнул немного и сразу же, не выдыхая, сунул в рот сладкий кусок мяса. Ощущения необычные, но не сказать, что неприятные. Повторил, допив налитое в стакан, и с удовольствием съел всю тарелку.

– Вот это по-нашему, – хлопнул его по спине сосед по столу, наливая по второй.

С этого момента и слилось для Юлика дальнейшее празднество в один сплошной, пахнущий почему-то ванилью, гудеж-балдеж. Очнулся он уже дома, на следующее утро. И первое, что увидел, заботливо подставленный мамой тазик. Так, на всякий случай. Который, видно, наступал неоднократно.

Поэтому русская деревня и олицетворялась у него с самогоном, жирным супом и почему-то ванилью.

Каково же было его удивление, смешанное с ностальгией, когда Евдокия Романовна выставила на стол тарелку с ломтями хлеба, суповницу, из которой пахло чесноком и мясным бульоном, и запотевшую бутылочку первача. Все, как тогда.

«Видели бы меня сейчас господа из московской коллегии адвокатов, – подумал Юлий Маркович, повязывая на шею любезно поданное хозяйкой полотенце. – Обзавидовались бы».

– Я пью за самую разумную жительницу этих благословенных мест, – произнес юрист и осторожно сделал маленький глоточек. – Да этот напиток лучше любого дорогого виски! Можно было бы и не закусывать, но очень хочется есть.

И после паузы, заполненной поеданием супа:

– Невероятно! Это гастрономический рай! Евдокия Романовна, я уже забыл, зачем приехал сюда. Ах, да. Ваши односельчане не правы. Вы поможете мне убедить их в этом?

– Ты кушай, пей. А убеждать никого не надо.

– Но почему?

– Бесполезно. Ты не знаешь наших людей. Они упрямы, как те же муравьи. Да и я зря ляпнула на собрании, что мне земля не нужна. Ты представь только, что выхожу я из дома, а вокруг в трех метрах забор. Я ж от тоски завою на следующий день.

– Это, конечно, факт прискорбный, но деньги в долг вы взяли, и отдавать их нужно.

– А наши бабы первый взнос сегодня уже внесли.

– Как? И что же вы мне голову морочите?

– Я? Да кто тебя звал к нам? Сам приехал людям мозги пудрить и возмущается еще!

– Простите, Евдокия Романовна. Мое предыдущее восклицание направлено не в ваш адрес, а к тем, кто попросил меня прибыть сюда с разъяснениями.

– И кто же это?

– К сожалению, не имею права разглашать данную информацию. Но, поверьте, что они – очень уважаемые и богатые люди.

– Да что им от нас надо, этим людям?

– Не могу знать. Мне, пожалуй, пора. Как я могу вызвать такси?

– Ты чего, Юлик. Какое у нас такси? Автобус до райцентра через два часа, а там поезда ходят. Только не всегда останавливаются. Ты извини, но мне пора. Люди с утра работают, а я отлыниваю.

– А можно мне с вами? Любопытно посмотреть на вашу стройку. Все равно еще два часа где-то болтаться нужно.



***



Непрекращающийся неделю субботник преобразил развалины старой фермы до неузнаваемости. За годы перестройки, на деле обернувшиеся годами разрухи, от фермы, как и от многих аналогичных строений, осталось только то, что нельзя было оторвать, открутить и унести. То есть бетонные стены с черными проемами и крыша. Что творилось внутри, щадя воображение читателя, опускаем.

Теперь же взору Юлия Марковича предстало почти готовое к эксплуатации здание. Оно пахло свежеструганной доской, краской и почему-то щами и жареной рыбой, которые сегодня задуманы были Верой Тихоновной на обед.

Юрист насторожился, заметив мирно беседующих и посматривающих в сторону кухни сержанта и лейтенанта милиции. К тому же подъехал капитан на мотоцикле. Так они и охрану наняли, решил адвокат. Хорошо подготовились. По-моему, делать здесь мне больше нечего. Да и тем, кто меня послал, тоже.

– Кто финансирует этот проект? – шепотом спросил Юлий Маркович у Пургенихи.

– Мы сами! – гордо ответила она.

– Но это же абсурд! Комсомольцы и добровольцы остались в прошлом веке.

– А мы кто? Мы как раз из прошлого века. Сюда попали случайно и ненадолго, – Евдокия Романовна раскраснелась и расправила плечи. – Прощай, Юлик. И передай своим хозяевам, что здесь враг не пройдет.

– Да какой враг! Вам помочь хотят, а вы…

– Ты сам-то в это веришь? Обмануть деревенских стариков – хитрость невеликая.

– В чем дело? – спросил у Пургенихи Щекин. – Что товарищу нужно? Разве на собрании вам не объяснили нашу позицию?

– Гражданин капитан, – вытянул руки по швам Юлий Маркович. – Я буквально только посмотреть зашел. Восхищен, поражен, тронут энтузиазмом. Буду в столице, всем расскажу о вашей инициативе. Эх, если бы не дела, ей-богу, остался бы у Евдокии Романовны. Приняли бы?

– Что ты такое говоришь, Юлик? Что люди подумают? Но если с серьезными намерениями, то я бы и не против.

– Куда уж серьезней? Такой суп, такое виски. А воздух! Бисквит!

Щекин взял юриста под ручку и отвел в сторону.

– Скажите честно, зачем здесь это товарищество? Зачем эти кредиты? И не жалко стариков беззащитных?

– Гражданин капитан, – интимным тоном ответил Юлий Маркович, – вы мыслите категориями социализма. Есть еще три страны, в которых эти слова не вызывают горький смех: Куба, Северная Корея и Белоруссия. Да и то с большой натяжкой. Там, где речь идет о больших деньгах, все остальное не важно. Когда танк едет по цветущему лугу, кто думает о ромашках, букашках, мышках и целующейся парочке, пардон, конечно.

– Значит, мы для вас – букашки? – грозно надвинулся на юриста Игнатий. Его кулаки зачесались, и он даже понять не мог, который больше.

– Боже упаси! – всплеснул ручонками адвокат. – Это же аллегория. Ваша деревня – это, скорее, противотанковая мина. Да. Извините, но ничего более сказать вам не имею права.

– А если я вас арестую? – предложил Щекин. – Вот и машинка под рукой. Посидите пятнадцать суток, подумаете. Заодно на нашей стройке поработаете. Получше узнаете людей.

– Это исключено, уважаемый гражданин капитан. У меня завтра процесс в Верховном суде. И если, не дай бог. Поднимется такой шум, что вам не поздоровится. Только не воспринимайте, как угрозу. Я же за вас, в первую очередь, волнуюсь. Скоро автобус, мне пора.

– Ладно, езжайте, товарищ юрист.

– Евдокия Романовна, – крикнул на прощание Юлий Маркович. – Ваше гостеприимство я не забуду никогда.





***



Вот такая, блин, мораль,

Голубая пастораль,

Две коровки на лугу,

Пастушок на берегу.



Рыбка плещется в садочке,

Рядом солятся грибочки.

Деревенский весь народ

Дружно водит хоровод.

В том кругу есть бригадир,

Милицейский есть мундир,

Пара есть пенсионеров

И в отставке пионеров.



Самогонщица кружится,

Православная божится,

Фермер там, вздыхая, ходит,

Кто-то тихо песнь заводит.



Кружит, кружит хоровод,

Строим молокозавод!

 



***



Ксюха, как и следовало предположить, позвонила Артуру. Услышав, о какой сумме идет речь, он потерял дар речи. Сам молодой наследник имел только небольшие деньги на карманные расходы. И три с половиной миллиона рублей были для него тем же самым, что и три с половиной миллиона долларов. То есть, ни хрена себе заявочки! Но он пообещал поговорить с мамой, что, не откладывая надолго, и сделал. Только замотался немного и завел речь о странной просьбе Ксюхи через три дня.

Но до этого произошло еще немало событий.



***



В Крутых Косяках один хорошо известный нам участковый окончательно потерял голову. Он лежал ночью один в своем пустом доме и смотрел в черноту. Он мог бы с таким же успехом закрыть глаза, потому что ночи в этих местах в конце лета такие темные, что не видно даже собственную руку, подносимую для гигиенических целей к носу.

Игнатий Петрович привык жить один. Он был единственным и поздним ребенком в семье, поэтому родители его уже лежали рядом на деревенском погосте. И Щекин, потеряв их почти одновременно, будто утратил последнюю опору.

Все преимущества одинокой жизни уже навязли на зубах и не вызывали никакого энтузиазма. Он приходил к тому, от чего уходил. К немытой тарелке, к недопитому и давно остывшему стакану чая, к сырой, нечищеной картошке и зачерствевшему батону. Никто не спрашивал, как дела, Игнаша, ты опять забыл купить хлеба или как наши сыграли вчера.

– Игнатий Петрович, – услышал он громкий шепот из открытого окна. Щекину показалось, что он только что закрыл глаза, и сейчас еще глухая ночь. Но было совсем светло. Он посмотрел на часы – восемь утра. В окне торчала голова деда Филимона.

– Бабка моя приболела, – сказала голова. – На работу не поедет.

– Сейчас, дед, умоюсь только, – ответил ей Игнатий. Каждое утро они с Филимоном и тенью его покойной супруги на мотоцикле ездили в Малые Косяки. На стройку.

Гнетущие мысли вместе с темнотой испарились. Осталось только ощущение радости будущей встречи с… Черт знает что. Человеку сорок лет. А она – вдвое моложе.

Игнатий, стоя в холостяцких трусах (какие же они семейные в его случае) посмотрел на себя в зеркало трехстворчатого шкафа. Крепкий, без единой жиринки, без единой залысинки, без вредных привычек, без денег, наконец. Ну и кому он может быть нужен? Еще немного, и ему уже только виртуальная бабка понадобится, как деду Филимону. И откуда у него в голове слово такое взялось – «виртуальная»? А, это ему какой-то лейтенантик из районного отдела милиции так говорил про свою зарплату. Надо же, запомнилось. Это значит, что она вроде бы есть, а на самом деле – только на хлеб и кефир.

И вот, значит, смотрел на себя Щекин в зеркало и думал, блин, такая красота пропадает без женской ласки. Особенно имея в виду трусы в цветочек.

– Игнатий Петрович, – опять произнесла голова деда Филимона. – Завидую я твоей молодости. Я в такие года, бабка не слышит, она дома осталась, еще ходок был, о-го-го. Еще и сейчас, как вспомню, штаны шевелятся. От ветра. Поехали уже, а то завтрак пропустим.



***



Юлий Маркович почти без приключений добрался в Москву. Такой неудачной командировки у него не было давно. Приняв душ, он позвонил работодателю, доложил о непроделанной работе. Но тот уже был в курсе, Раиса Ивановна постаралась. На завтра было назначено совещание, куда был приглашен и юрист. ЧП! Сбой в хорошо отлаженной схеме.

Сбор состоялся в загородном доме работодателя. Который по совместительству являлся жилищем семьи Степанянов. Вот такой поворот событий. Кому-то он может показаться нежизненным. Но стоит напомнить о том, что Марианна Сергеевна бралась за любые выгодные проекты. Главное, считала она, правильно вложить свободные средства. Видели бы вы, сколько ежедневно предложений ей приходилось рассматривать. Кто только не дожидался своей очереди на прием. Безумные художники, непризнанные архитекторы, совы-дизайнеры, озабоченные модельеры, бывшие партийные работники, перезрелые графоманы и прочие безденежные творческие интеллигенты. Причем вдова лично общалась с каждым. Она разумно полагала, что слушать предложения из третьих уст – это то же самое, что прослушивать пение Карузо в узбекской интерпретации ее садовника Абдурахмана, рот которого не закрывался никогда. Даже спал он с раскрытым ртом.

А строительство шоссе федерального уровня – чем не заманчивая тема. Где конкретно должно было шоссе проходить, Марианна Сергеевна не знала, и знать не хотела. Это уже были нюансы, которыми занимался ее секретарь. И если дело проистекало гладко, до хозяйки и не доводили отдельные рабочие моменты.

Но в данном случае система дала сбой. И без ведома вдовы дальше действовать было нельзя. Поэтому и собрались на совет доверенные лица – генерал Михалыч, адвокат Юлий Маркович, секретарь Эдуард и сама Марианна Сергеевна. Мелкие сошки типа Раисы Ивановны, которых было великое множество во всех населенных пунктах, на свое несчастье, попавших на карту пролегания будущего шоссе, даже не знали, кто их истинный работодатель. Даже секретарь Эдуард был им незнаком. Для этого на каждый новый проект назначался исполнительный директор, который после окончания работ получал такой хороший бонус, что тут же навсегда забывал, кому он только что подчинялся.

На стене кабинета, оборудованной дополнительной подсветкой, висела подробная карта, на которую красным маркером было нанесено будущее шоссе.

Эдуард доложил Марианне Сергеевне о проделанной работе. Будущая дорога пролегала через восемнадцать населенных пунктов, пока еще и не подозревающих о грядущих изменениях в их жизни. Восемнадцать «Раис Ивановных» параллельно вели деятельность по скупке земель. И семнадцать из них – вполне успешно. Свидетельства на собственность оформлялись на абсолютно разные, никак не связанные между собой, структуры. К тому же подряд на строительство дороги с очень большой вероятностью должна была получить фирма, через подставных лиц принадлежащая нашей вдове. А как же население этих населенных пунктов, спросите вы? Им в любом случае была бы предложена государственная компенсация за изъятую землю. А так все произошло немного раньше. И компенсацию они получили не от государства, а от Машки Филатовой, то бишь вдовы Степанян. В лице «Крестьянского» и других аналогичных банков. Еще неизвестно, что для них лучше. А уж с государством люди Марианны Сергеевны найдут общий язык. Им это не впервой. Для этого генерал Михалыч и юрист Юлий Маркович имеются. Ничего общего с пасторалью, не правда ли? Но тоже вполне идиллическая картинка.

Вот тут впервые на совете и прозвучало название восставшего населенного пункта – Малые Косяки.

Вдова Степанян и Михалыч переглянулись. Может, название похожее? В России много аналогичных. Они одновременно поднялись и подошли к карте. Нет, те самые. Вот и Крутые Косяки рядышком. Генералу привиделось, что Борис Геннадьевич, который поросячий киллер, подмигнул ему с карты и помахал бутылкой. Марианне Сергеевне же почудилось, что Игнатий «Абрамович» скромно улыбнулся и отдал ей честь. Генерал и вдова посмотрели друг на друга одинаково очумелыми взглядами и тихо сели на свои места.

Получили привет с практически малой родины.

Марианна Сергеевна очень любила наблюдать со стороны за процессом воплощения ее замыслов. Как барыня, имеющая в поместье сад и огород, следит за ростом растений, но сама не сажает, не пропалывает, не поливает. Зачем же, для этого садовник имеется. А ее задача – придумать, какие цветы и ягоды она хочет иметь у себя в поле зрения, когда выйдет из дома прогуляться в хорошую погоду. Ну и, конечно, оплатить расходы в виде зарплаты садовника и необходимых составляющих будущего урожая. И так вроде ладненько всегда получалось. Не считая отдельных, мелких проблемок, про которые, щадя покой хозяйки, ей и не докладывали. А тут уже просто нельзя было не доложить.

Вот и смотрела на карту вдова, как китайский император из анекдота, который завоевал Россию и любуется абсолютно желтой картой новой империи и вдруг замечает одну красную точку. «Что это?» – спрашивает главный китаец у своего генерала. «А это азербайджанцы центральный рынок в Москве удерживают», – отвечает тот.

– Какие меры предприняты? – спросил Михалыч, так как Марианна Сергеевна молчала.

– Наш представитель, – ответил Эдуард, имея в виду Раису Ивановну, – занял выжидательную позицию. Придется подождать месяц, а может, и два, пока эти крестьяне не сдадутся.

В любом другом случае вдова просто бы кивнула, доверившись секретарю. Но сейчас для нее это были не просто какие-то обезличенные крестьяне в тулупах и валенках, а конкретные люди, которых она хорошо знала.

– Эти не сдадутся, – вымолвила Марианна Сергеевна. – Не дождетесь, как сказал Рабинович.

– Простите, вы знаете Рабиновича? – поинтересовался Юлий Маркович.

– Кто ж не знает Рабиновича, – вздохнула вдова Степанян.









***



Павел Коровин, супруг Татьяны Леонидовны и отец Ксении, весельчак, балагур и ходок, пять, а то и шесть дней в неделю жил в райцентре. И только на выходные возвращался в семью, из которой теоретически никуда и не уходил. Был бы помоложе, мотался бы ежедневно на работу из Малых Косяков. Но в прошлом году исполнилось уже пятьдесят, и, сами понимаете, здоровье не позволяло.

Здоровье после пятидесяти не позволяет уже много чего. В смысле питания, пития и других излишеств, которые в молодости таковыми не кажутся. Так что из трех определений личности Коровина – весельчак, балагур и ходок – остались только две первые, да и те условно, при соответствующем настроении и атмосферном давлении.

Обычно в пятницу вечером, если в субботу не было на работе аврала, Павел привозил из райцентра гостинцы семье, а его ждал заботливо приготовленный ужин и тщательно подготовленная к торжественной встрече мужа Татьяна Леонидовна. Но сегодня его встретил пустой дом и записка на столе следующего содержания «Мы с Ксюхой на строительстве фермы. Скоро будем. Гречневая каша с мясом под одеялом».

«Лучше б ты была под одеялом, – подумал Павел, – и я бы под бочок пристроился. Совсем с ума посходили со своей фермой. Приезжает с работы и несется помогать. Второе дыхание открылось, что ли».

Поев каши с мясом, Коровин поразмыслил недолго и выдвинулся в сторону фермы. Забрать своих. Уже стемнело, но строительная площадка освещалась прожекторами, установленными на столбах по периметру. Очень похоже на футбольное поле. Павел подошел как раз в тот момент, когда строители собирались расходиться по домам. Супруга Татьяна сразу заметила его и тут же распрощалась со всеми.

– Привет, Пашенька, – радостно подбежала она, – видишь, что у нас тут делается. Прямо дух захватывает. Скоро новоселье отпразднуем. Я сюда на работу перехожу. Чего в Крюкино ездить, если рядом с домом такая красота построена. И Ксюша тоже хочет.

– А где она, кстати? – спросил заботливый отец.

– Она у Семенова на ферме. Обучается работе с телятами.

– Опять этот Семенов? Я думал, у них кончилось. Пора ему мозги вправить или то, чем он Ксюху обучает.

– Да ты что, Паша! Отстал от жизни. К фермеру жена вернулась. Людмила нашу Ксению и обучает. Вот такие дела. Всякое в жизни бывает.

– А кто вами руководит?

– Ой, у нас что не кадр, то руководитель. И Гульнара, и Люська Семенова, и Щекин, участковый наш.

– А этот с какого боку?

– Да ты что, Паша! Он активнее всех. И материалы завозит, и пятнадцатисуточников из райцентра. И все согласования получает. Пожарные, СЭС, природоохрана, водоканал, ветеринары. Даже не знаю, что бы мы без него делали.

– Тань, а на хрена ему это?

– Ой, Паш, я, конечно, не уверена, но, по-моему, он к Ксюхе нашей неровно дышит.

– Иди ты! Ему ж сорок уже, – тут Павел Коровин вспомнил, сколько лет Анжеле, его незатейливой райцентровской подруге, и добавил. – Хотя мужик он еще вполне. Я не возражаю.

– Да им-то все равно, возражаешь ты или нет. Главное то, что Ксюха на Игнатия никакого внимания не обращает.

– Ничего, обратит. Если он понастойчивее будет, обязательно обратит. О, Гульнара Салиховна. Мое почтение. На работу возьмете механизатора широкого профиля? А то надоело мотаться на старости лет.

– А почему бы и нет. Нам мужики рукастые нужны. Не в смысле баб лапать, а в смысле по механике, электрике специалисты.

– Если стабильный заработок гарантируете, сразу же перейду.

– Пока, Павел, ничего обещать не могу. Вот на ноги встанем, тогда пожалуйста. Приходи завтра на пару часов, поможешь проводку протянуть. А то у нас два тунеядца, спившийся художник, молодой инвалид Кочерыгин и три милиционера.

– Обязательно, Гульнара Салиховна. Можете рассчитывать.



***



Все бывшие члены товарищества «Мы – одна семья» каждое утро бежали на строительство фермы, будто спасаясь от навязчивых, пугающих дум, одолевающих их в домашних условиях. В окружении новых вещей, из-за которых они стали заложниками в собственном доме, малокосяковцы чувствовали себя, как в окружении вражеской армии. Пургениха, например, из чувства протеста не включала телевизор, а новое кресло накрыла покрывалом с глаз долой и постоянно срывала на нем злость. В минуты дурного настроения Евдокия Романовна, глядя на кресло, как на врага народа перед расстрелом, произносила обличительную речь:

– Вот стоишь ты здесь, уродливый мебельный экспонат, и молчишь. Конечно, нечего сказать в свое оправдание. Проник в мой дом, как ловкий лазутчик, и травишь мне душу. Как можно тебя променять на землю, которая передалась мне по наследству от родителей, царствие им небесное. Слава богу, не видят моего позора. И клянусь перед свадебной фотографией мамы и папы, что ни одна часть моего тела не коснется тебя, пока я не рассчитаюсь с банком. Аминь!

На новый самогонный аппарат ненависть бабки Пургенихи не распространялась. Хоть и сволочь, но кормилец все же.



***



В семействе Кочерыгиных такие кардинальные меры по отношению к покупкам не применялись. Они сидели на них, лежали, смотрели, даже, честно говоря, любовались. Никодим попытался как-то попенять Вере Тихоновне на то, что она отдала такую кучу денег в общак, но получил в ответ взгляд, аналогичный тому, которым наградила девушка водителя-дальнобойщика вместе с венерическим заболеванием за отказ оплатить ее честно проделанную работу.

– Ладно, Веруня, – примирительно сказал ей супруг, – тебе виднее. Но сапоги новые мне бы не помешали. А то я вчера на стройке на гвоздь напоролся. Сезон дождей под наименованием «осень золотая» начинается. Буду простужаться. Тебе же и хуже, возиться с моими соплями придется, старая.

– Дед, – предложил внук Хроня. – Хочешь, возьми пока мои старые кеды. Они еще вполне целые. Я их всего три года носил. А теперь на больную ногу не налезают.

– Спасибо за заботу, внучек. Расстроган до слез. Только у меня от резиновых штиблетов потливость конечностей повышается. Самим же этим некачественным воздухом дышать придется. Нет, я уж как-нибудь в проверенных кирзачах похожу. Кстати, надо, пока землю не отобрали, урожай весь убрать да кустарники поближе к дому перенести.

– Не смей даже думать об этом! – возмутилась Вера Тихоновна. – Пошли на работу. Сегодня коров и телят завозят. Я праздничный обед приготовить обещала, а ты мне настроение с утра поганишь. Купим мы тебе сапоги. Вон, Игнатия Петровича попросим, он из райцентра привезет. Ты ж обувку на производстве травмировал? Значит, из общественных средств и купим.

– Так это ж другое дело, – обрадовался дед Никодим. – Я опять вместе с вами радуюсь новому дню.



***



Гульнара Салиховна и сама никак внешне не изменилась, и семейству своему не давала ни повода, ни возможности усомниться в правильности своих действий.

Супруг Николай как-то поначалу, предварительно слегка подвыпив во время очередной дегустации в погребе у бабки Пургенихи, пытался пошутить над женой.

– Дети, – обратился он к Алексею и Лолочке, подмигивая дальним от Гульнары глазом, – раньше в нашей необъятной стране была одна партия. Коммунистическая. В ней состояли и мы с вашей матерью. И партия эта руководила всей страной и направляла ее жизнь в правильное русло. А как же иначе. Мы по-другому не умели. Партия приказывала, когда сеять зерновые, какие снимать фильмы, какой нации – где жить, сколько должна стоить докторская колбаса в магазине, кому можно ехать за границу, а кому – нельзя.

– Батя, да ты философ, – сказал Алексей. – Ты к чему ведешь?

– Николай, что за курс исторического материализма? – строго посмотрела на мужа Гульнара.

– Папа, не порти аппетит, – попросила Лолочка.

– Вот никогда не давали слово сказать рабочему человеку, – вздохнул Николай. – Я всего-то имел в виду, что закончилась однопартийная система. Мы теперь тоже можем свою позицию отстаивать. Вот, к примеру, в нашей семейной ячейке четыре члена. Большинство голосов было против кредита, но ты, Гулечка, наплевала на мнение семьи и повела себя, как диктатор Пиночет. А теперь что ж, давайте все, расхлебывайте твой волюнтаризм.

– Кто еще так думает? – в наступившей тишине строго спросила диктаторша Гульнара Салиховна.

Дети опустили глаза в тарелки. Их отец, ухмыльнувшись, смотрел в сторону, чтобы не встретиться со взглядом жены.

– Ладно. Я взяла кредит, я и рассчитаюсь. А ты, демократ новой волны, лезь на чердак за раскладушкой.





Глава 11



ЗЕМЛЮ – КРЕСТЬЯНАМ, ФЕРМЫ – ТОЖЕ ИМ



– Мама, мне нужно с тобой серьезно поговорить, – сказал за завтраком Артур.

– Ты меня пугаешь, сынок. Таким тоном ты разговаривал в последний раз, когда вы с другом Анатолием в одиннадцатом классе заклеили «супермоментом» дверь в химическую лабораторию. Вот шуму-то было. Пришлось дверь вырезать, чтобы химичку оттуда освободить. Твой отец тогда, чтобы замять скандал, оборудовал новый кабинет химии, а пострадавшей – норковую шубу купил. Что на этот раз?

– Мама, мне по наследству полагаются какие-нибудь деньги?

– Странный вопрос. Конечно, полагаются. И немалые.

– Сколько?

– В денежный эквивалент перевести все наше имущество сложно. Дома, заводы, нефтяные вышки, акции, золотые слитки. Тут специалистам не один день поработать нужно. Есть, конечно, и средства на счетах. Если хочешь, я подготовлю к вечеру все данные, ознакомишься.

– Мама, мне вся информация не нужна. Мне необходима сейчас конкретная сумма.

– Какая, если не секрет?

– Три миллиона пятьсот тысяч рублей.

– Где-то мне недавно встречался аналогичный набор цифр. Только не помню, где. Объяснить не хочешь, для чего тебе такие деньги?

– Ксения Коровина попросила. Она отдаст. Их деревню какие-то мошенники обманули, на землю развели.

– Да ты что! Вот сволочи. Сельских жителей обижать все равно, что детей. А где гарантия, что твоя Ксюша деньги вернет?

– Так она же не одна. Все Малые Косяки отвечают за этот долг.

– Я хочу сама съездить, пообщаться с ними. Завтра сможешь? Ну и отлично. В семь утра стартуем.

– Мама, ты молодец. Если честно, не ожидал.

– Да я и сама от себя не ожидала. Что-то сентиментальной становлюсь с возрастом.



***



В селе родилась фермочка.

А кто ж ее родил?

И Гульнара, и Верочка,

И Щекин-крокодил.

Почему крокодил? Потому что добрый, да и для сохранения рифмы.

Часто люди забывают, зачем затеяли то или иное дело. К примеру, хотят денег заработать, а увлекаются. Приятно посмотреть на таких. Или наоборот, сначала кричат на каждом углу, что мы – альтруисты, в хорошем смысле этого слова, а потом без оплаты и одно место отказываются от кровати оторвать. Это негативный пример. Другие женятся вроде по расчету, а живут с ней долго и счастливо. А у этих, смотришь, любовь ненаглядная, но через месяц – говорила мне мама, что Вася лучше.

Вот и в Малых Косяках причинно-следственная связь: кредит – угроза потери земли – желание хоть чем-то помочь – энтузиазм ветеранов – чувство глубокого удовлетворения от результатов своего труда, подвигшая односельчан на стройку века, к концу строительства у многих была утеряна. И осталось только последнее звено. А удовлетворяться было чем. Прямо идиллическая картинка из ненаучно-популярных фильмов советской поры.

Так и представляешь себе, как комбайны уступом идут по колосящемуся полю, девушки в косынках и широких штанах с помочами укладывают снопы, председатель колхоза, небритый с начала уборочной, щурясь, смотрит на небо, с тревогой наблюдая, не собирается ли дождь.

«Здравствуй, страна героев», – поет на заднем фоне хор имени Григория Веревки.

Странное дело. Ведь такое дело сотворили люди, а кроме иронии ничего на ум не приходит. Не верится в наше время в такой энтузиазм. Даже под страхом потери чего-либо.

Ну, я убеждать никого не собираюсь. За что купил, за то и продаю.

Тем не менее, в этот сентябрьский день у фермы собралось все население Малых и частично Крутых Косяков. Давно, лет, пожалуй, двадцать, не было повода для общего сбора. Каждый сам по себе.

А сегодня на этой полянке все рябило от праздничных одежд. Только несколько женщин были в белых халатах, так как телята и коровы заняли свои места и уже требовали ухода. Среди них мы замечаем дочь и мать Коровиных, Гульнару Салиховну и Семенову Людмилу. Вера Тихоновна командует у походной кухни. Никодим и Хроня Кочерыгины под присмотром бабки Пургенихи подтаскивают тихо звенящий бутылками ящик. На сколоченном из досок буквой «п» столе, укрытом старыми газетами, в тазиках, кастрюлях и салатницах томятся закуски. Праздник, одним словом.

Вот на этот бал с корабля, то есть из «Мерседеса», и являются Марианна Сергеевна, Артур Степанян и генерал Михалыч. Как будто прибывают из другой жизни. Или с другой планеты. Остается только им поднять правые руки и сказать: «Мир вам, земляне».

Гости незамеченными пристраиваются позади празднующих и с любопытством наблюдают за торжественной частью. На импровизированной трибуне стоят Гульнара Салиховна и капитан Щекин. Получив легкий тычок в спину, типа, пора, водка стынет, Игнатий Петрович начинает толкать речь:

– Дорогие земляки! Позади меня результат нашего с вами труда. Право перерезать символическую веревку, перегораживающую вход на ферму, предоставляется будущей доярке, бывшей комсомолке. Не застала комсомол? Ну, она в этом не виновата. Разминулась с прогрессивной организацией в силу возраста. Тем не менее, речь идет о молодой доярке, красавице, комсомолке. Да, повторяюсь. Короче говоря, Ксения Павловна Коровина, подойди сюда. Держи ножницы, режь скорее эту хрень, а то телята уже призывают.

Ура! Доярки побежали к своим питомцам, а остальной народ, включая побратавшихся сотрудников районного отдела милиции и их подопечных из камеры предварительного заключения, дружно приступил к дегустации очередной партии алкоголя, произведенного бабкой Пургенихой при помощи нового самогонного аппарата.

– Что творится! – выразил отношение к происходящему генерал Михалыч. – Жизнь становится лучше, жизнь становится веселей. Как говаривал незабвенный Иосиф Виссарионович, наблюдая через тонированное окошко за расстрелом бывших соратников.

– Геннадий Михайлович! – послышался голос от стола. Это дядя Боря – киллер узнал друга.

– Подходи, дорогой, присоединяйся к нашему празднику.

– Давай, давай, – подтолкнула Марианна Сергеевна своего начальника службы безопасности. – Потрись там, послушай, о чем говорят.

– Есть, послушать, – отчеканил генерал Михалыч и с энтузиазмом присоединился к сельчанам, сглатывая от нетерпения слюну.

В это время Артур, сделав обходной маневр, прокрался к ферме и вошел внутрь. Его не заметили. Здесь уже шла своя жизнь с характерными запахами. Парень спрятался за деревянную перегородку, чтобы не привлекать к себе внимания, и начал наблюдать. Несколько женщин в белых халатах, среди которых была и Ксюха, работали. Вдруг какая-то из них, стоявшая к Степаняну спиной, взяла теленка за веревку и повела его в направлении Артура. При ближайшем рассмотрении она оказалась капитаном милиции Щекиным, надевшим поверх форменной рубашки вместо кителя халат. Артур, не желая себя выдать, спрятался еще глубже и продолжал смотреть в щель между досками. Но тут он почувствовал какой-то дискомфорт. Сзади кто-то жевал его тысячедолларовую рубашку зеленого цвета. Степанян обернулся. На него ласковым, материнским взглядом смотрела корова. Так близко животных, не считая собак во дворе их загородного дома, ему видеть не приходилось.

С криком «Я несъедобный!» Артур выскочил из своего укрытия и врезался в Щекина, еще не доведшего теленка до места назначения. Все втроем они упали в здоровую лохань, в которой доярки намешали еду для своих питомцев. Теленок, воспользовавшись моментом, высвободился и начал с удовольствием чавкать молочной сывороткой с чем-то, напоминающим размокший хлеб. Эта смесь насквозь пропитала и тысячедолларовую рубашку Артура, и его пятисотдолларовые джинсы и не менее дорогие мокасины. А также попала ему в уши, рот и нос. Не менее радостную картину представлял собой и Игнатий. Подошедшие полюбоваться ими доярки попытались отчистить его форму, но стало еще хуже. В таком виде капитану милиции выходить из коровника было нельзя.

Ксения решила, что конфликт произошел из-за нее, ухмыльнулась, глядя на пострадавших, и сказала:

– Мальчики, я люблю вас обоих. Материнской любовью. Извините, Игнатий Петрович, но у нас с Артуром дело.

Она отвела Степаняна в сторонку и спросила:

– Ну что, привез деньги?

– Мы с мамой приехали, – ответил он. – Она сама хочет с тобой поговорить.

– Тогда подождите немного. Освобожусь, пойдем к нам домой. У тебя есть, во что переодеться?

– В машине спортивный костюм лежит.

– Тогда постой здесь, я схожу, принесу. А вы как же, Игнатий Петрович? – обернувшись к Щекину, поинтересовалась Ксюха.

– Даже не знаю, – стекая сывороткой на пол, сказал милиционер.

– Я сейчас Александра попрошу, – предложила Семенова Людмила, – он из дому что-нибудь привезет.

Через десять минут Ксения вернулась вместе со спортивным костюмом и Марианной Сергеевной.

– Чего не поделили? – поинтересовалась вдова, глядя на сына и Щекина. – Ой, Игнатий Петрович, я вас и не признала в таком виде. Долго жить будете, если в молоке купаться каждый день.

Она посмотрела на Артура, перевела взгляд на участкового, потом на стоящую между ними Ксюху и хмыкнула.

– А кто делал экономические выкладки этого проекта? – поинтересовалась Марианна.

– Это Людмила Семенова, – с гордостью ответила Ксения, – Александра Викторовича супруга. Помните такого?

– Очень приятно, – Степанян протянула руку жене фермера. – А можно мне посмотреть ваш бизнес-план?

Люся с удивлением посмотрела на Ксюху, типа, а кто она такая, чтобы здесь распоряжаться.

– Все нормально, – ответила на этот взгляд Коровина. – Марианна Сергеевна – наш спонсор. Если поверит нам, выплатит все долги. А мы будем гасить их по мере возможности.

– Ну, хорошо. Где мы с вами устроимся? – спросила Людмила.

– А давайте, когда освободитесь, соберемся у Ксюши дома, – предложила вдова. – Возражений нет? Ну и чудненько.



***



Через пару часов в доме у Коровиных собрались Степаняны, Ксюха, ее мать Татьяна Леонидовна, Семенова Людмила, как главный экономист, Гульнара Салиховна, как заведующая фермой, и Игнатий Щекин из любопытства и чувства ревности.

Генерал Михалыч временно не вернулся с поля боя, плотно общаясь с другом Борисом, дедом Никодимом и присоединившимся к ним внуком Хроней Кочерыгиным.

– Наслышана о ваших делах, – первой начала разговор вдова. – Как же вы повелись на такую дурацкую разводку? Умные вроде люди, некоторые даже с высшим образованием.

– И на старуху бывает проруха, – ответила Гульнара Салиховна. – Я слышала, что в соседнем районе аналогичная история произошла. Тоже фирма открылась, только по производству сырья для парфюмерной промышленности. Там люди уже без земли остались.

– Так может, и вы не будете в долги влезать? – спросила Марианна Сергеевна. – Все равно ведь не сеете, не пашете, одуванчики плодите.

– Да вы что? – возмутилась Ксюха. – У многих ведь огород – единственный источник питания. А не хотите денег давать, и не надо. Сами как-нибудь.

– Ну, не горячись, детка. Я так, на всякий случай спросила. Хорошо, допустим, что я дам вам требуемую сумму. Когда сможете вернуть?

– Вот мой расчет, – ответила Семенова Людмила, протянув ей исписанный цифрами лист бумаги.

– Написать все, что угодно, можно. Вы мне четко назовите конкретный срок.

– Три года, если без процентов.

– А какой мне резон давать вам…

– Мама! – не выдержал Артур. – Считай, что это я дал.

– Ладно, ладно, сынок, не волнуйся. Ты так ты. Тем не менее, пока ты учишься, я распоряжаюсь всеми финансами.

– Хорошо, тогда я бросаю университет и начинаю заниматься бизнесом.

– Может, мы не будем при посторонних решать наши семейные проблемы? Мне нужно подумать, с Михалычем посоветоваться, когда он проспится. Завтра отвечу. Договорились?

Малокосяковцы в полном молчании разошлись по домам. Остались только гости, хозяева и Щекин.

– Ксения, – обратилась к ней вдова, – можно тебя на пару слов.

Они вышли во двор. Спустились к реке.

– Я могу рассчитывать, что этот разговор останется между нами? – спросила Марианна Сергеевна.

– Конечно.

– У меня есть одно условие, при котором я дам вам денег на три года без всяких процентов.

– Интересно, какое?

– Ты сегодня же в грубой форме посылаешь моего Артура далеко и надолго. И пресекаешь его любые попытки сблизиться снова.

– А я уже было хотела с ним ласково поговорить. Думала объяснить, что мы не пара. Короче, раз вы так, то я, пожалуй, соглашусь выйти за вашего сыночка замуж. И мне эти денежки и так достанутся. Так что, мамочка, готовься стать бабушкой. Считай, с сегодняшней ночи ровно через девять месяцев.

– Ты как разговариваешь со мной, соплячка? Даже не вздумай идти против моей воли. Ишь ты, бабушку нашла. Я тебя предупредила.

– У себя в Москве будете командовать. А здесь я хозяйка. Если не нравится, валяйте в райцентр, в гостиницу.

– Значит, деньги уже не нужны?

– Не такой ценой, Марианна Сергеевна. Я и так хотела с вашим сыном сегодня расстаться. Но при чем здесь деньги?

– Да, Коровина. Я в твои годы была гораздо хитрее. Прикинулась бы, поплакала бы, я бы и поверила в твои искренние чувства. А ты прешь напролом, как танк китайский.

– Эй, вы долго там? – раздался голос Артура.

– Вечереет, простудитесь, – поддержал его другой голос.

Женщина и девушка посмотрели наверх и увидели Степаняна-младшего и участкового.

– Что-то Игнатий Петрович домой не едет, – одновременно произнесли Ксюша и вдова и переглянулись.

– Товарищ капитан, – продолжила уже одна Марианна Сергеевна. – Ждете кого-нибудь или просто груши околачиваете?

– Да я попрощаться хотел, – смутился участковый. – До завтра. Придется мне форму у вас оставить, не высохла еще.

– А может, у нас заночуете? – спросила Ксения. – Утром я вам одежду выглажу, и будете, как генерал на параде.

– Удобно ли это? – покраснел Щекин. – Не хочется вас стеснять.

– Да места полно. Вон, на сеновале диван стоит.

Артур с отчаянием посмотрел на Ксюшу, уступающую их общее ложе какому-то менту.

– А гости в верхних комнатах лягут. Им комфорт нужен. Эх, видел бы ты, Игнатий Петрович, какие кровати у наших гостей в доме стоят. Не кровати, а царские ложа.

Так, переговариваясь, вся компания вернулась во двор Коровиных. Татьяна Леонидовна стояла на крыльце.

– Мама, – крикнула Ксения, – Игнатий Петрович у нас ночует, на сеновале.

– Бесстыжая, – укоризненно, без всякой паузы, заявила ей мать, – ты бы хоть подождала, пока Артур уедет. А ты, Щекин, не пацан вроде, чтобы без родительского благословения с девушкой ночевать. Попросил бы для порядка руки ее. Не ожидала я от тебя.

– Да вы что здесь, охренели все, что ли! – заорал Игнатий. – Да, очень нравится мне Ксения ваша, но я же и не думал ничего такого. Ну, Коровина!

– Вот это коллизии! – вмешалась Марианна Сергеевна. – Так вот, на кого ты сына моего променяла. На милиционера беспорточного!

– Ксюша! Как же так? – чуть не заплакал Артур. – Я же люблю тебя.

– Давай, доченька, иди с обоими ночевать. Поместитесь, диван широкий.

– Дура! – заорал Щекин, убегая к мотоциклу. – Никогда больше ни с одной бабой дела иметь не буду.

– А я-то дома спать собиралась, – тихо ответила всем сразу Ксения.

В итоге на сеновале спал явившийся сильно выпившим генерал Михалыч. Компанию ему порывался составить дядя Боря-киллер, провожавший друга, но был решительно отправлен домой Марианной Сергеевной, сказавшей ему вслед:

– Это, конечно, был бы не худший вариант, но мы не во Франции, чтобы поддерживать гомосексуализм. Нет, Михалыч – нормальный мужик, но черт его знает, как действует на людей местный самогон.



***



Ночью в доме Коровиных никто не спал.

Ксения задумалась о превратностях судьбы. Черт его знает, что за напасть. А Щекин еще вполне ничего, хотя и милиционер. Как там старое кино называлось? Вроде, «Доярка и пастух». А как вам такие варианты: «Доярка и фермер» – уже не катит. «Доярка и олигарх» – не срастается. «Доярка и участковый» – по-моему, так фильм ужасов должен называться. По крайней мере, название следующей серии я точно знаю – «Доярка и телята». А дальше видно будет.

Татьяна Леонидовна очень расстроилась из-за своей несдержанности и того, что поставила хорошего человека в неловкое положение. Завтра надо будет извиниться.

Артур страдал не из-за любви, а из-за уязвленного самолюбия, которое многие молодые люди принимают за неразделенную любовь. В том числе и он.

Марианна Сергеевна улыбалась своим мыслям. Она-то знала все, в отличие от других, которым известна была только часть картинки. А Ксюха ее правильно поняла, несмотря на нахальную отповедь. Теперь за Артура можно не волноваться. Делать ему здесь больше нечего. А деньги надо дать. Покой материнского сердца дороже стоит. Да и все равно они через неделю к ней вернутся. И будет она выглядеть в глазах местной публики практически спасительницей народа. Может, даже в лик святых возведут. А что, святая Марианна. Звучит. А Щекин – молодец. Бабушка по еврейской линии явно прорезалась сквозь три русских слоя. Эх, ладно. Процент издержек небольшой, восемнадцатая часть. Переживем. А может, ей на месте этой деревни искусственное море соорудить? А землю всю вырыть и крестьянам бесплатно отдать. Берите, мол, и делайте с ней, что пожелаете. Вместе с урожаем и сорняками.  Чтоб не повадно было против Марианны Сергеевны Степанян объединяться.

Только генерал Михалыч крепко спал. Один во всем доме. Чего ему не спать. Самогон на апельсиновых корочках – снотворное что надо.