На фото часть бригады ЦЗМ КММУ-4. Стоят слева направо: Иван Наумов (сварщик), Николай Моисеев (слесарь, гитарист ансамбля КММУ), Пётр Лизик (слесарь), Николай Еремеев (слесарь), Леонид Маслов (это я, сварщик, стоЮ в шапочке), Михаил Иванович Князев (бригадир, стоИт в очках), Виктор Надоля (слесарь). Присели: Пётр Шульгат (слесарь), Надежда Ущиповская и Любовь Сидорова (сварщицы). г. Надым. 1979 год.
Глава 13
Бригадой (где я работал) руководил Михаил Иванович Князев, высокий, сутулый, довольно угрюмый человек. Почти всегда ходил в тёмных очках. Что мне в нём нравилось, он ко всем членам бригады относился, как сейчас говорят, ровно — у него не водилось ни любимчиков, ни изгоев. Даже если кого-то замечал, допустим, выпившим, то замечание не делал, а просто подходил, молча осуждающе смотрел и отходил. Кажется, действовало.
Нередко к Князеву на работу заходила рослая полноватая женщина, его супруга, которая работала недалеко отсюда связисткой. Я бы никогда не знал, как её зовут, если бы не случайно услышанная мной фраза, сказанная Михаилом Ивановичем по телефону жене: «Эмма, ну, я попылил домой!» Позже я узнал, что у Князева это уже второй брак, а с первой женой он разошёлся из-за её пьянства. Князев на Севере работал давно, и я знал, что у него имелось несколько серьёзных правительственных наград. За заслуги ему выделили квартиру в Тюмени, куда он и уехал, выйдя на пенсию.
*****
Некоторое время в бригаде работала сварщицей девушка, окончившая училище в Салехарде (на фото её нет, она устроилась позже). Звали её Зоей, по национальности она ненка. У типичных ненок лица с характерными азиатскими чертами, зачастую скуластые, с узкими раскосыми глазами, чёрными, как смоль, волосами — можно спутать с монголками или калмычками. У Зои лицо выглядело по-другому, если бы мне не сказали, что она ненка, я бы решил, что она русская. Я тогда подумал, какие же разные бывают люди на свете.
Как-то после работы мы сидели в бытовой комнате бригады и обсуждали разные темы. Заговорили про отпуск, про море. И тут Петя Шульгат — работал у нас такой балагур — спросил у Зои:
— Зоя, ты на юге была?
— Была.
— А где?
— В Тюмени! — простодушно ответила Зоя. Долго в бригаде ходила шутка про «юг», на котором побывала северная девушка. Впоследствии я узнал, что Зоя вышла замуж за русского парня. Может, и на настоящем юге побывает...
Петя Шульгат работал слесарем-сантехником. Постоянно от него исходили какие-нибудь шутки-прибаутки. Несколько каламбуров мне всё же удалось запомнить и записать, вот они:
1. «Фигурально выражаясь, мы не можем пренебрегать тенденциями потенциальных эмоций, так как мы стоим перед фактором аналитических аннотаций кинетических иллюзий».
2. «С точки зрения банальной эрудиции, ваш цинизм в настоящее время не ассоциируется в данной ситуации».
3. «Хочешь — работай не приходи, не хочешь — приходи не работай, пришёл — работай сиди, не пришёл — сиди не работай. И не мешай тому, кому нечего делать, кого искать и где найти».
На фоне всех этих шуток шла, конечно, и работа. Стаж работы сварщиком я имел очень маленький — раньше варил только простейшие швы в нижнем положении, когда практиковался на заводе металлоконструкций (ЗМК) в Ермаке. А здесь, В ЦЗМе, предстояло варить так называемую мелочёвку — стыковать или вваривать одну в другую тонкие, диаметром 15, 20, 25 миллиметров, трубы. Чуть зазевался или моргнул — и брак: прожог, непровар, подрез и т.д. Поначалу я себя чувствовал неуверенно, потому что продукция из цеха сразу шла на строительные участки, а там после нас доваривать было некому, у них имелась своя работа.
Я сразу дал себе установку варить максимально качественно. Замечаний не получал. У каждого сварщика в цехе имелся свой сварочный пост. Выполнив работу, я усаживался за сварочный стол и начинал тренироваться. Тренировался упорно, настойчиво, и через пару месяцев стал чувствовать себя в своём деле довольно уверенно. Единственное, чем я ещё не владел, это газовой резкой металла. Я видел, как красиво распускает металл профессиональный резчик. Звали его Александр Тимофеевич Трибанов. Ему стукнуло уже под пятьдесят. Довольно спокойный, доброжелательный и, в то же время, малоразговорчивый человек. Брал бензорез (резаков, работающих на пропане, тогда почему-то не имелось), не спеша его разжигал, надевал на глаза тёмные защитные очки и начинал резать трубы.
Я долго к этому волшебному действу присматривался, пока он не заметил меня. Подозвал и предложил разрезать «сотку» — трубу диаметром сто миллиметров. Я взял в руки резак. Ощущение получил почти такое же, как когда-то в детстве, когда впервые сел за руль автомобиля и попробовал рулить. Резал спокойно, «огнедышащий змей» кислородной струёй легко выдувал расплавленный металл, разгоняя по полу яркий сноп искр. Получилось! Трибанов меня похвалил и вскоре стал доверять самостоятельную работу резаком. Этот опыт здорово мне пригодился впоследствии.
Под одной крышей кроме цеха ЦЗМ, где мы гнули и варили трубы, через стену находился цех монтажа канализационных труб. Командовал этим цехом единственный слесарь — Николай Фадеев, тихий, болезненного вида, пожилой человек. Мне казалось, что седыми у него были не только волосы и брови, но и глаза. По целому дню он колдовал над тяжёлыми чугунными трубами, составлял их, а стыки потом уплотнял паклей и заливал расплавленной серой. От серы в цехе всегда стоял дым, и чувствовался характерный серный запах. Условия труда тут были жуткими.
Помню, когда я только устроился в ЦЗМ, меня на второй же день отправили на первое задание работать к Коле — я сваркой прорезал отверстия в каких-то толстых чугунных тройниках, а затем в отверстия вваривал небольшие стальные патрубки. Начадил так, что мы не видели друг друга. Несколько дней потом меня преследовал запах того цеха, проникший во все поры моего тела. А лёгкие получили такой налёт сажи, что если бы ещё и курил, то давно крякнул в небытие. Сейчас вот думаю: где-то ведь установлены теперь эти тройники в подвалах надымских домов, сваренные мной на второй день после трудоустройства.
Следом за фадеевским цехом шёл большой цех вентиляционников. Здесь бригада из четырёх или пяти жестянщиков лепила из жести разных сортов короба вентиляционных систем, которые потом устанавливались в самых различных сооружениях. Короба делали квадратного и круглого сечения, большого и малого диаметра. Слесари что-то размечали, что-то гнули, резали специальными ножницами, делали какие-то отбортовки — всё это без лишних слов, под трескотню деревянных и железных молотков. Кроме всего прочего слесари умели делать из жести ведра, бочки, туеса под грибы, всевозможные ящички. Процесс изготовления этих изделий так и остался для меня загадкой.
С цехом жестянщиков у меня связано одно воспоминание. Однажды весной 1979 года мой брат Лев со своими друзьями-рыбаками надумал сделать лодку-водомёт. Простые двадцати и тридцатисильные моторы типа «Вихрей» и «Нептунов» их уже не устраивали. А водомёт — это двигатель от автомобиля «Москвич» в 60 лошадиных сил плюс водяная турбина, и всё это размещалось внутри дюралевой лодки. В обыкновенной лодке громоздкий двигатель с турбиной установить сложно: для пассажира и для другого груза места просто не оставалось. Тогда рационализаторов осенила идея — из двух обыкновенных дюралевых лодок сделать одну длинную. У первой лодки удалили заднюю стенку (транец), а вторую распилили посередине, поперёк, и заднюю половину приклепали к первой лодке. Все эти эксперименты с лодками производились в просторном цехе вентиляционников: здесь имелся необходимый инструмент, достаточно комфортная для работы температура, ну, и немаловажное значение имело то обстоятельство, что хозяином цеха являлся один из соавторов изделия — жестянщик Коля Данилов.
После того, как склепали лодку, установили двигатель и вмонтировали турбину в днище, сразу же из жести и мелких уголков сделали крышку, чтобы закрывать лодку, когда она будет оставаться на берегу одна. Крышку я увидел практически готовой, Лев попросил меня лишь помочь приварить к ней устройство для запора. Мне хотелось помочь брату и стать соучастником строительства «проекта века», даже польстило, что именно мне оказали честь принять участие в завершении строительства водомёта.
Дело происходило в воскресенье. Мы со Львом утром пришли в цех, там находились почти все жестянщики. Я протянул к лодке сварочный кабель и приготовился к сварке. Лев что-то приладил к крышке и показал мне, где надо варить. Только я чиркнул электродом по краю крышки, как раздался взрыв. Меня отбросило в сторону, я упал. Когда снял сварочную маску, увидел отброшенную в сторону от лодки крышку, пламя внутри лодки и Льва, растерявшегося и недоуменно взирающего на это безобразие. Мгновенно вокруг лодки собрались все присутствовавшие. Мужики песком быстро забили пламя и стали выяснять, в чём причина взрыва. Как оказалось, с какой-то трубки соскочил шланг, шедший от бензобака. Бензин оказался на дне лодки, испарения его и взорвались. Я перед сваркой чувствовал запах бензина, но не придал этому значения, подумал, что это «естественный фон» при строительстве лодки.
Лев и его приятели лодку всё же доделали и опробовали сначала на озере Янтарном, а потом перевезли на реку Надым и раза два ездили на рыбалку. Хоть и имело «судно» небольшую скорость, но на второй раз налетело на топляк, который угодил прямо в крыльчатку водомёта. Еле доплыли тогда рыбаки назад. Лодка долго стояла без дела, а когда Лев в 1987 году уехал с Севера жить на землю, то попросил знакомых ребят переслать ему туда турбину водомёта. Про лодку знаю, что мотор с неё продали, а её саму переделали — Данилов Коля отклепал удлинение, и на старое место поставил её родной транец.
Глава 14
«Здравствуйте, дорогие мама, Оля, Таня, Сергей!
Получили ваше письмо. Еле дождались. Я понимаю, летние хлопоты, много дел на огороде и по дому. Очень рады получить весточку от вас.
Сегодня суббота, 25 августа. Лев вернулся из отпуска. Рассказывал о том, что заезжал к вам в Ермак. Было приятно послушать новости. Вчера он уехал не то на охоту, не то на рыбалку, сегодня должен вернуться. Люба вчера виделась с Люсей (Люся с Юриком прилетели из отпуска раньше Льва) и договорилась, что завтра они придут к нам в гости, сходим в лес за грибами. Погода сегодня дождливая, если и завтра будет такая, то поход за грибами придётся отменить.
У Любы акклиматизация проходит очень плохо. А тут ещё и большая неприятность — в начале августа она простудилась, и со 2-го по 21 число лежала в больнице. Мы с Игорьком хозяйничали вдвоём.
Когда Люба лежала в больнице, кто-то из врачей ей сказал, что здесь, на Севере, она долго не выдюжит, будут осложнения со здоровьем. Что конкретно имелось в виду, не сказали. Не знаем, что делать. Люба скучает по родным, жужжит мне: «Хочу в Беловку, хочу к маме».
Вместе с твоим, мама, письмом пришло письмо от тёщи. Она пишет, что нас в Беловке очень ждут, директор ГПТУ-156, где я преподавал до Севера, даст мне любую работу, лишь бы я вернулся, а заведующая детсадом опять уходит в воспитатели. Временно заведующей детским садом назначили работавшую там медсестру. Ждут Любу, чтобы она снова стала руководить садиком. Вот же ситуация...
Сейчас готовим Игоря в школу. В понедельник Люба отнесёт заявление. Школ в городе три: первая, вторая и третья — по номерам. Игоря определяем во вторую, а Юрик пойдёт в третью. Игорю объяснили, что ты, мол, пойдёшь в 1-й класс во вторую школу. Через некоторое время пришла к нам одна наша знакомая и в шутку спрашивает у Игоря: «В какой класс пойдёшь, сынок?» — «Во 2-й класс, в первую школу», — не моргнув глазом, перепутал он. Посмеялись. Шалун, в комнату не загнать. До обеда его закрываем, а после обеда отпускаем гулять. Свист и гиканье с улицы раздаётся до 11 вечера. Не знаю, как он будет учить уроки?..
Комары допекали до 1 августа, а потом похолодало до +4, тепла, наверно, больше не будет. С продуктами средне. Уже появилась свежая картошка. Лука ещё нет. Белый хлеб редко. Лев от вас посылкой отправил укроп и хрен. Укроп сохранился, а хрен заплесневел. Лев очень огорчился. Сам он из отпуска доехал быстро, правда, в Тюмени переплатил за билет, а то бы сидел трое суток. С отпуска едет очень много людей. На вокзале, Лев говорит, стать негде, так много народу. И такое столпотворение в тюменском аэропорту каждую осень — все северяне возвращаются с детьми в школу, да и на работу после отпуска.
Ну, вот, мамулька, дописываю письмо 26 августа. Думали поспать подольше, а тут вдруг какой-то балда стучится в полседьмого. Выхожу — сосед, Петька Чернов. Спрашивает, не поедем ли мы за грибами? Нет, говорю. К 9 утра пришли Люся с Юрой, а Лев уехал накануне на охоту, ещё не вернулся. Перекусили и пошли за грибами. Много маслят, маховиков, сыроежек и др. Лес рядом, народу набрело много. Встречались кустики голубики и брусники. Игорь с Юрой наперегонки их обирали. День выдался на удивление тёплый и солнечный. В первом часу стали возвращаться, смотрим — из кустов появился Лев. Вернулся с охоты, прочитал дома Люсину записку и пошёл искать нас.
Когда пришли к нам, сварили лапшу и пельмени. Немного отдохнули, потом отправились в гости ко Льву, там ещё варили уху из чебаков, которых привёз Лев. Погуляли хорошо. У нас со Львом и Люсей взаимоотношения очень хорошие. Меня это радует. Люся всячески морально поддерживает Любу, особенно, когда Люба лежала в больнице. Ну, ладно, мам, буду заканчивать, а то письмо получилось длинное. Видишь, сколько новостей накапливается от письма к письму.
Да, мамулечка, получили от тебя бандероль с шампунем, спасибо! Люба на седьмом небе! Привет от всех нас. Целуем крепко. Все твои дети и внуки. Пиши. 26.08.79».
*****
Ещё до того, как сходить за грибами с Люсей, мы с Любой это сделали самостоятельно сразу на следующий день после того, как она выписалась из больницы. Я пришёл вечером с работы, мы взяли мешок и втроём прошлись по ближайшему лесу. Я и Люба выросли в Казахстане, а там самые популярные грибы — это белые грузди, которые росли под осокорями в пойме Иртыша. Правда, летом в степи после дождя встречались и шампиньоны, но редко. Кроме этих грибов, других мы практически не знали.
И когда в этот раз с Любой и Игорьком пошли впервые в лес, стали подряд собирать все грибы, которые нам попадались. Кроме, конечно, явных мухоморов — их-то мы уж по картинкам знали. Быстро набрав полмешка, принесли всё это домой и вывалили на стол в общей кухне. Разнообразие сортов нас просто поразило: шляпки и белые, и коричневые, и розовые, и большие, и маленькие. Подходили соседи и каждый, как знаток, подсказывал, какие из грибов съедобные, а какие нет. Постепенно грибы рассортировали: съедобных оказалось штук пять, несъедобных — полмешка. Мы с Любой переглянулись, мол, стоило ли бить ноги по лесу из-за такого КПД (коэффициента полезного действия). Так прошёл наш самый первый сбор грибов в Надыме.
Должен сказать, что у нас с Любой отношение к грибам прохладное, мы почти никогда их не солили и, тем более, не мариновали. Если и случалось поехать в лес за грибами, то собирали только благородные: белые, подберёзовики или красноголовики. Люба их отваривала и складывала в морозилку. А зимой этот полуфабрикат пропускала через мясорубку, жарила с лучком на растительном масле — получалась расчудесная грибная икра. Вот её мы любим! И любим грузди и шампиньоны. Сейчас и вспомнить-то трудно, когда последний раз ели солёные грузди...
Глава 15
На Севере есть такое понятие, как летняя навигация. Это тот короткий отрезок времени — июль, август — когда огромная масса всевозможных грузов доставлялась в северные города на теплоходах и баржах по воде: экономически это очень выгодно. Мне неоднократно доводилось бывать в это время у причалов на берегу реки Надым. Полярный день позволял вести всевозможные работы круглосуточно. С чем только не приходили сюда баржи!
Самой первой баржой — пытливый ум об этом без труда догадается — приходила так называемая «пьяная баржа». На ней привозили огромное количество вина и водки. С этими напитками в те годы в городе существовала приличная «напряжёнка» — порой доставали бутылку водки только в ресторане за три цены. Когда на причале появлялась баржа с алкоголем, у любителей выпить наступал праздник. Работники ОРСа — получатели груза — ящиками продавали продукцию прямо с баржи, возможно, нарушая какие-то инструкции, но сходило с рук...
После «пьяной баржи» начиналась разгрузка других барж, уже с «народнохозяйственными грузами» — трубами, лесом, кирпичом, всевозможными механизмами. Всё это предназначалось десяткам больших и маленьких предприятий города. В конце концов, доходила очередь до баржи с грузом, предназначенным для КММУ-4. Здесь приходили тонны стальных и чугунных сантехнических труб, десятки бочек с карбидом, горы ящиков с разными унитазами, бачками, смесителями, патрубками, сгонами, муфтами, вентилями и задвижками разных калибров, заготовками для монтажа водоснабжения и отопления, мешки со спецодеждой. (В скобочках замечу, что жена брата - Люся, работала инженером производственно-технического отдела КММУ-4, это в её отделе всю зиму кропотливо составлялись длинные, технически обоснованные списки-заявки на материалы, которые будут нужны предприятию для безбедного существования в течение года, до следующей навигации).
Так вот, когда началась разгрузка нашей баржи, я был удивлён одной особенностью этого мероприятия, о которой расскажу ниже. Материалы с причала вывозились на территорию базы и склада несколько дней. Погрузка-разгрузка тяжёлых материалов велась кранами, а мелкие упаковки и ящики перегружались вручную, грузчиками. Грузчиков в КММУ-4 числилось всего человека три, поэтому в помощь им от нашей бригады выделили ещё три человека. На барже учёт отгружаемых материалов вели попеременно кладовщицы — моя Люба и ещё одна женщина, а принимала грузы на складе сама завскладша - Мария Игнатьевна.
Как я уже упоминал, база и склад находились на той же территории, где и ЦЗМ, поэтому во время рабочего дня приходилось видеть регулярно подъезжающие сюда грузовые автомашины. Я вначале не придал значения тому, что когда с причала приезжала очередная машина с грузом, помимо грузчиков её начинали разгружать и другие «добровольцы» из числа некоторых ветеранов бригады. Но потом заметил, что пока кладовщица на миг выпускала машину из поля зрения, с неё «добровольцами», при молчаливом согласии грузчиков, тут же «налево» передавались кое-какие ценности, к примеру, то компакт-бачок от унитаза, то ящик с хромированными смесителями, то рулон кислородных шлангов, то упаковка изоленты.
«Клептоманы», увидев меня, и зная, что моя жена имеет отношение к складу, не испугались, даже не попросили меня молчать или не разбалтывать. На Севере всегда в чести были такие понятия, как помощь, взаимовыручка, ну, и рабочая солидарность. Подобная солидарность по каким-то негласным правилам предполагалась и здесь. Возможно, я и поступился какими-то личными моральными принципами, но условия солидарности принял без размышлений. Лишь с Любой поделился своими наблюдениями, чтобы была в курсе, взяв с неё слово никому об этом не говорить.
Прошло некоторое время, вскоре Люба мне сказала, что все материалы, «утерянные» или «пришедшие в негодность при транспортировке к месту назначения», контора списала. Скорее всего, такая «транспортировка» со «списанием» проходила здесь каждую навигацию. Может, кому-то из начальства это было выгодно?
*****
Стоял конец августа, завоз материалов продолжался. В один из солнечных дней я обратил внимание на автомашину с эмблемой незнакомой организации, стоящую у дверей склада. После того, как машина уехала, я подошёл к Любе и поинтересовался: кто, откуда? «Да какая-то фирма, не то ГСО, не то ПСО, говорят, что новая, получали у нас задвижки», — ответила она. Эта информация почему-то застряла у меня в голове.
На каком-то подсознательном уровне, после девяти месяцев работы в ЦЗМе, я начал понимать, что материального достатка добиться здесь мне будет трудно. Я уже знал, что имелись предприятия, где зарплату рабочие получали намного выше, чем в КММУ. И, тем более, в ЦЗМ, который считался вспомогательным цехом с низкими тарифами. С одной «поляркой», но с вычетом алиментов (я выплачивал их добросовестно на сына от первого брака), на руки у меня выходило чуть больше трёхсот рублей в месяц. Этого здесь хватало только на еду. (Напомню, что один доллар в те времена стоил 90 копеек, т.е. я получал немногим более 300 долларов).
Прошло дня два, вдруг на работе ко мне подошла Люба и сказала:
— Приехала снабженка из той организации, куда я отпускала задвижки прошлый раз, пойди, поинтересуйся, узнай, что это за контора.
Я подошёл к молодой высокой женщине — как я узнал позже, её звали Таня Кануникова — и попросил рассказать о фирме, в которой она работала.
— Предприятие называется ПСО-35, будет строить причал на берегу Надыма, контора находится в городе недалеко от озера Янтарного, бригадира зовут Александр Сергеевич Ефремов. О зарплате и условиях работы можете узнать у него самого, — сказала она и уехала.
Мы с Любой стояли и смотрели вслед уезжающей машине.
— Что будешь делать? — спросила Люба.
— Не знаю, надо подумать.
— А чего тут думать, надо идти и узнавать.
На следующий день, выкроив время, я отправился искать контору ПСО-35. Кое-как нашёл. Это оказались два (под одной крышей) небольших вагончика с шестью комнатками, служащими кабинетами. Вагончики старые, вросли в песок чуть не до окошек, и располагались не у самого озера, а в некотором отдалении (впоследствии на этом месте был построен ДК «Прометей»). Никого из начальства не оказалось, во всей конторе находилась только одна кадровичка, исполняющая ещё обязанности секретарши. Когда я заглянул к ней, она предупредила, что начальства сегодня не будет.
— Сварщики нужны? — спросил я.
— Надо спросить у бригадира Ефремова.
— А где его найти?
— На участке. Это напротив СУ-11.
Городок СУ-11 — самый старый в Надыме. С него, возможно, и начинался город. За ним сразу находился новый городок СУ-41, где жили мы. Так что, направляясь на поиски Ефремова, я шёл в сторону своего дома.
Участок ПСО-35 представлял собой небольшую строительную площадку с тремя вагончиками на колёсах и горами разного, небрежно сложенного, стройматериала. Здесь же, в рядок, стояло десятка полтора грузовых машин и среди них оранжевые красавцы «Магирусы». Рабочий день закончился, и я застал только какого-то обросшего мужика, как оказалось, сторожа.
— Где мне найти Ефремова? — спросил я.
— Чтобы кого-то найти, — недоброжелательно ответил он, — надо прийти завтра.
— Ну, завтра, так завтра.
На следующий день с работы я отпросился на час раньше, и бригадира удалось застать. Это был невысокий, полноватый, круглолицый мужчина лет сорока пяти с маленькими колючими глазами. Очень неприятно получать отказ, тем более, если о чём-то мечтаешь или что-то задумал. Я со своим болезненным самолюбием особенно этого боялся. Внутренне напрягаясь, подошёл к стоящему у вагончика Ефремову и спросил:
— Вам сварщики нужны?
Ефремов вдруг открыл дверь вагончика и, войдя туда, начал что-то там с шумом переставлять. Я подумал, что он меня не расслышал, и стал его ожидать, чтобы повторить свой вопрос. Выйдя из вагончика, бригадир неожиданно резко повернулся ко мне и спросил:
— Ты где работаешь?
Я сказал.
— А-а! Сантехник! Ну, что ж, мне надо для работы бочку карбида, пять задвижек на «сто» и один резак. Достанешь — пиши заявление, подпишу!
— Хорошо, — словно загипнотизированный, ответил я.
Вечером о своём разговоре рассказал Любе. Долго с ней соображали, что придумать.
— Ладно, поговори с мужиками, — сказала Люба, — может, помогут чем-нибудь.
— А может, ну его, это ПСО?
— Не знаю. Смотри сам.
На следующий день я отозвал в сторонку Валеру, своего барабанщика (он работал слесарем в ЦЗМ):
— Слушай, Валера, у меня проблема. Один человек просит бочку карбида и пять задвижек «соток», как сделать? Я знаю, у ребят «опыт» есть.
— На что намекаешь? — обиженно глянул на меня Валера.
— Да не намекаю, я серьёзно. Если сделаем — с меня пузырь.
— Одним не отделаешься.
— Понял, — обрадовался я.
Но основную нагрузку в этом «мероприятии» невольно приняла на себя Любина напарница (была её смена). Она отписала водителю автомашины сопроводительную накладную на груз, а когда машина собиралась трогаться, отвлеклась. Грузчики же тем временем чуть не на ходу забросили в кузов с баржи ещё бочку с карбидом и пять задвижек. Через час «лишний» груз находился у Ефремова. Резак я ему отнёс позже, тоже ребята дали.
Когда я писал заявление, то осторожно спросил у Ефремова, не возьмёт ли он меня на работу по пятому разряду. Спросил просто так, на всякий случай.
— Какая мне разница, пиши по пятому, — равнодушно ответил он, и подсказал: — Когда с заявлением пойдёшь в контору, возьми «отношение» в кадрах для перевода на работу из той организации в эту. Ты давно на Севере?
— Десять месяцев.
— Без перевода потеряешь «полярку».
Я направился в контору ПСО, не совсем понимая, что это за такие переводы из одной организации в другую, и как это можно потерять кровно заработанную «полярку»?
В отделе кадров ПСО-35 попросил дать мне «отношение» на перевод. Пожилая, уже знакомая мне кадровичка, знала своё дело, и через несколько минут у меня на руках был бланк, где чёрным по белому напечатано, что такое-то предприятие (ПСО-35) просит дать электросварщику 5 разряда (имяреку, то бишь мне) перевод для дальнейшей работы в данной организации. Зажав бумагу в руке, я пошёл домой. С завтрашнего дня должна была начаться сложная борьба за то, чтобы уволиться из КММУ-4.
*****
1 сентября, в субботу, мы повели Игорька в школу № 2. День оказался холодным, ветерок вышибал из глаз слезу, нет-нет да и срывался снежок. Школьная линейка проходила на улице, пока дождались её окончания, чуть не околели. Здесь же рядом с нами находился мой брат Лев с Люсей и сыном Юриком. Кто-то из знакомых Льва нас всех даже сфотографировал и немного позже подарил фотографию. После линейки мы всем табором пошли в гости ко Льву. Пока наши дамы готовили обед, мы со Львом в ресторане «65 параллель» (есть у нас такой) купили бутылку водки. Это помогло нам вскоре согреться и поговорить о наших школьниках и о бренности северной жизни.
Учебный процесс у нашего Игоря восторга не вызывал, мальчуган оказался свободолюбивым, непоседливым. Его первая учительница — Галина Николаевна — по характеру степенная, уравновешенная, к концу сентября не выдержала и написала записку, чтобы Люба зашла в школу. Жаловалась на Игоря: на уроках вертится, невнимателен. Мы-то с Любой прекрасно знали нашего сынка, знали, что таким он был с детства. Пообещали учительнице больше уделять ему внимания.
*****
С увольнением из КММУ у меня действительно появились сложности. Во-первых, я здесь получил комнату; во-вторых, руководил тут оркестром; в-третьих, заключил с предприятием договор на три года, за что получил деньги — так называемые подъёмные; в-четвёртых, неудобно было перед снохой Люсей, которая когда-то приложила усилие, чтобы устроить меня сюда на работу. Чувствовал я себя очень скверно.
В середине сентября, наконец, решился зайти с бумагой, взятой из ПСО-35, и своим заявлением к Береславскому. Если скажу, что он не захотел меня слушать, это будет неправда. Он меня внимательно выслушал, посмотрел на мои бумаги и, похоже, не знал, какое принять решение. Потом спросил:
— Может, у вас есть какие-то проблемы по работе в цехе?
— Нет. По работе нет. Зарплата не устраивает.
— Вы же только приехали на Север, и зарплата, естественно, меньше, чем у старожилов.
Я молчал.
— А как быть с оркестром? На кого бросаете ребят? — продолжал вопрошать БАМ.
В мою пользу ни одного довода. Я понимал, что сейчас он мне задавал самые лёгкие вопросы. Я и без того чувствовал себя, если мягко сказать, каким-то несерьёзным человеком, но идефикс о переходе на новую работу не давала мне покоя ни на минуту. Я просто зациклился на этом.
— Идите на работу и хорошенько подумайте.
Я забрал заявление и вышел. На душе остался неприятный осадок из-за отказа. Что делать дальше, я не знал.
Прошла неделя или немного больше. Вдруг от ребят узнаю, что Береславский уехал по каким-то вопросам в Тюмень, и исполнять свои обязанности поручил главному инженеру управления Владимиру Павловичу Атанову. Я пошёл к нему на приём. Последний шанс. Обликом Владимир Павлович чем-то походил на Антона Павловича... Чехова — умные глаза, борода клинышком, только не хватало лорнета. Я подал ему документы. Он прочитал, затем посмотрел на меня, потом ещё раз вчитался, после этого встал с кресла и прошёлся по кабинету.
— Подпишите, Владимир Павлович, — не выдержал я, — эта организация находится рядом возле дома, где я живу. А во-вторых, я вырос с детства на реке и сейчас хочу работать рядом с водой, строить причал.
Этот довод я придумал неожиданно, только сейчас, и совсем не ожидал, что он окажется столь убедительным. Атанов сел в кресло, взял ручку и, не глядя на меня, одним махом подписал моё заявление. Как же я был благодарен этому человеку!
В отделе кадров мне сразу выдали обходной лист, я его подписал у Князева (когда бригадир подписывал листок, я заметил на его лице ехидную кривую усмешку), потом подписал листок в профкоме и на складе. Аппаратуру мне удалось передать Коле Моисееву, одному из моих гитаристов (он есть на фото). Денежную компенсацию, выданную мне при заключении договора, у меня удержали из зарплаты. В общем, никому ничего должен не остался.
1 октября я сдал обходной листок в отдел кадров Нине Петровне Кузяевой, и вскоре трудовая книжка и справка о том, что я заработал одну «полярку», находились у меня на руках. Но на этом мои перипетии не закончились. Дальше было не менее драматичное трудоустройство в ПСО-35.
*****
Продолжение воспоминаний здесь: http://www.proza.ru/2010/08/22/1302