Владивосток. Последние дни лета. Набережная Амурского залива – место, которое в старинных текстах называлось бы эспланадой. Тротуар, выложенный гранитной плиткой, красная гранитная балюстрада, железные фонари-свечки в стиле а-ля старинный Петербург, произведённые в Хэйлунцзяне. Впрочем, в Хэйлунззяне и Дзилине здесь произведено практически всё, хотя выглядит это «всё» как антураж классического среднеевропейского городка. С одной стороны набережную ограничивает краснокирпичное заводское здание, занятое нынче тысячей и одной организацией – от ресторана китайской кухни «Император» до фитнесс-клуба а агентств по продаже авиабилетов. То есть, это раньше я думал, что это – заводской корпус, и только недавно узнал, что это бывший спортивный корпус «Олимпиец». Хорошо строили, добротно, во времена Советского Союза. Спортивные комплексы – как заводские корпуса.
Но я не о заводских корпусах, а о набережной.
Набережная производит предельно запущенный вид. Сквозь брусчатку пробивается сорная трава, которая местами образует почти сплошной городской луг – рваный и неряшливый, как жидкие свалявшиеся волосы пьяной женщины, прикорнувшей под стеной.
Мусорные урны, облицованные когда-то «для единства стиля» вцементированной галькой, покосились и смотрят в разные стороны. Пивные постройки из жердняка, призванные вызывать ассоциации с тёплыми странами и их воздушно-свободными конструкциями из дерева, открытые всем ветрам, выглядят наподобие гнилых зубов, торчащих в трёхстах метрах друг от друга – вроде бы, уникальных, но однообразных в своей отвратительности.
Но главное на набережной – это люди.
Вообще, Набережная – это основное место концентрации приматов вида Homo sapiens репродуктивного возраста, занятых поисками полового партнёра или желанием поразнообразить с оными.
Молодые (и не очень) девушки, гуляющие по двое и трое, в белых блузках и обтягивающих шортиках стреляют глазищами в сторону стаек крепких мускулистых дагестанцев, которые компактными группами стоят вдоль парапета, улыбаясь тридцатью двумя белыми хищными клыками и ненавязчиво демонстрируя выпирающее из плавок (ну или джинсов) мужское достоинство.
Конкуренцию самцам-дагестанцам составляют рыхлые и пухлые менеджеры, выползающие из своих офисных и супермаркетных укрытий на свежий воздух; и жёсткие россиянские гопники, выглядящие не менее по-самечески, но вызывающие всем своим видом мысли не столько о павианах и гориллах, сколько о крысах. В основном – худыми лицами, редкими острыми зубками и вихляющейся походкой, невольно вызывающей мысли о скрытом под джинсами хвосте.
Девушки хихикают им всем и делают выбор – между кошельками менеджеров, мужским достоинством дагестанцев и неутомимостью и наглостью «крыс». Хочется всего и сразу, и поэтому одни и те же самцы и самочки изо дня в день выходит на Набережную в поисках новых и новых партнёров.
Ну и что из того?
Осмотревшись вокруг, вы увидите будущее этих людей.
Вот они – с набрякшими веками, одутловатыми лицами, со скандально опущенными уголками рта, ожиревшие, с хриплыми прокуренными голосами.
Дети от нелюбимых, взаимные оскорбления в семье, одиночество после сорока лет… Редкие половые партнёры, возникающие как средство удовлетворения физических потребностей. Итогом их жизни являются дети, которым суждена точно такая же жизнь.
Поэтому краткие яркие вспышки страсти – в подъездах, на съёмных квартирах, на задних сиденьях чужих машин останутся самыми яркими и самыми счастливыми воспоминаниями.
За парапетом Набережной – море. Море, которое едино от Амурского залива до мыса Горн и Гибралтара. Море, которое неизменно, и при этом ни одного мгновения не бывает одинаковым.
И сюда, на свидание с морем, приходят другие люди. Люди, наблюдающие за тем, как из тумана то выплывает, то размывается линия горизонта. Люди, слушающие удары волн в парапет как удары собственного сердца. Люди, которым достаточно закрыть глаза, чтобы увидеть, как под ударами волн уходят под воду бетонные плиты, находящиеся под их ногами, осыпаются кирпичные руины стадиона-завода, и растворяются, никогда не сбывшись, мечты и чаяния сотен тысяч людей, приходивших сюда десятками лет.
И это пройдёт…