Это был мой третий приезд в этот небольшой и уютный посёлок, находящийся в российской глубинке. В трёх километрах от посёлка в дымке виднелся гигант индустрии – недавно построенный завод химической переработки, куда я был командирован.
Поселили меня, как и прежде, в так называемой гостинице, которая больше напоминала общежитие. Каждый день проходил я мимо заброшенного дома, который стоял на окраине посёлка и представлял собой печальное зрелище. Жильцов два года как расселили, а сам дом подлежал сносу. Тёмные глазницы на месте, где когда-то были окна, издали бросались в глаза и первое время вызывали у меня смешанное чувство жалости и какого-то необъяснимого отвращения. Дому было лет сто, он был весь ветхий и являлся свидетелем многих событий советской эпохи. Когда-то здесь жили люди, у которых были свои маленькие радости и большие беды. Здесь справляли свадьбы и похороны, рожали детей, отмечали дни рождения. Кто-то ушёл отсюда на фронт и не вернулся, кто-то пришёл с войны живым и невредимым, и это была радость общая на всех. Теперь дом стоял один, всеми покинутый, и тихо умирал.
Однажды, проходя, как обычно, мимо, я чётко услышал всхлипы. Сначала подумал, что это показалось, но звук повторился. Пытаясь понять, откуда он исходит, я остановился и прислушался. Звук шёл из дома. Без сомнения, там находился ребёнок, и он плакал. Я с осторожностью вошёл в блок, ежесекундно осматриваясь, как бы чего-нибудь не свалилось на меня. Поднявшись на второй этаж, снова остановился и прислушался. Плач доносился из помещения справа. Я шагнул через порог. В одной из комнат я увидел мальчика лет семи. Размазанные слёзы оставили грязные полосы на его немытом лице. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Одет был обыкновенно: шорты, рубашка с короткими рукавами, на ногах кроссовки. Его не испугало моё появление. Более того, показалось, что он как будто меня ждал. Я осмотрел комнату. Вокруг были разбросаны обрывки газет, какие-то тряпки, металлические банки. В дальнем углу на ящике стояло зеркало. Я подошёл ближе. Оно было покрыто толстым слоем пыли так, что невозможно разглядеть отражения. Я повернулся к мальчику и спросил как можно мягче:
- Как тебя зовут?
- Егор, - ответил он, продолжая всхлипывать.
- Почему ты плачешь?
- Мама послала меня за молоком, а я деньги потерял. – Плач усилился.
- Где ты живёшь? И где твои родители?
- Я живу здесь, а мои родители в райцентре.
- Так не может быть. Дети живут с родителями. Ты что, убежал из дома?
- Нет, я не убегал, но домой боюсь идти. Я потерял деньги. Дядя мне очень нужно купить молоко.
Мальчик смотрел на меня почти умоляюще. Про себя я подумал, что он просто выдумщик, что характерно для многих детей его возраста, и сделал вид, что поверил ему.
- Ладно, вставай. Пойдём, купим твоё молоко, а заодно и выясним, кто ты и откуда.
Мальчик сразу перестал плакать, взял меня за руку, и мы спустились вниз.
Пока шли до магазина, я старался выяснить у редких прохожих, не знают ли они мальчика или его родителей. Прохожие пожимали плечами; некоторые, косясь, обходили нас стороной. Старушки безучастно наблюдали за нами со своих огородов, но стоило мне сделать попытку заговорить, как они тут же прятались в своих хатах. Всё это удивляло меня не меньше, чем рассказ мальчика. Жители посёлка, всегда словоохотливые, сейчас вели себя, по меньшей мере, странно.
Войдя в магазин, я сказал Егору, чтобы он подождал у столика в углу. Сделав покупку, я поставил перед ним пакет с молоком и вышел из магазина. Мальчик последовал за мной. Дойдя до угла на пересечении улиц, я оглянулся. Егор шёл позади в двух метрах и рассматривал пакет. Было заметно, что он доволен. Я вздохнул и отвернулся. И тут услышал за спиной голос: «Спасибо, дядя». Я не сразу обернулся. Прошло секунд пять, прежде чем я решил всё-таки серьёзно с ним поговорить. Я обернулся и… оторопел. Мальчик исчез. Я стал оглядываться, но он как будто испарился. Единственное место, где он мог бы скрыться, это магазин, до которого не меньше пятидесяти метров, а за пять секунд ребёнку не под силу одолеть такое расстояние. И всё же я решил вернуться. Войдя в магазин, я сразу же направился к продавщице.
- Простите, вы не видели… - я не успел окончить вопрос, как она меня перебила.
- Вы, мужчина, своё молоко забыли.
- Какое молоко? – автоматически спросил я.
- Какое, какое? Вы купили пять минут назад молоко, подошли к столику, поставили пакет и вышли.
- А мальчик? Мальчик где? – от волнения я вспотел.
- Какой мальчик? Не морочьте мне голову.
- Со мной был мальчик лет семи. – От нахлынувшей на меня внезапной ярости я был готов наброситься на продавщицу.
- Вы, мужчина, пьяны? Не было с вами мальчика! И вообще, уходите отсюда, а то я милицию позову!
Я медленно приходил в себя. Оттого, что ничего не понимал в происходящем, силы меня покинули.
- Извините, - сказал я сдавленным голосом, взял со стола пакет с молоком и вышел из магазина. Придя в гостиницу, я с трудом поднялся в свой номер и, рухнув на кровать, тут же уснул.
Утром проснулся от оглушительного трезвона будильника, который любезно предоставил администратор. Будильник был старый, с металлической шляпкой сверху и звонил так, что разбудить мог всю гостиницу. Зачем вообще я его поставил на взвод? Ведь сегодня было воскресенье и на завод не нужно идти. Я никак не мог понять, что же произошло накануне, то ли это было наяву, то ли приснилось. Я долго валялся в постели, прежде чем встать. Настроение было не из лучших. Я решил пойти в тот заброшенный дом и поставить точку в своих сомнениях. Подойдя к дому, я уверенно поднялся на второй этаж и вошёл в помещение, которое когда-то было чьей-то квартирой. Комната оказалась совершенно пустой. Никаких намёков на то, что здесь кто-то обитал, не было. Не было даже зеркала, в которое, как помнится, я смотрелся. Я невесело усмехнулся, укоряя себя в душе за выдуманное невесть что. Спустившись по лестнице, я уже собрался, было, выйти из дома, как услышал шорохи, доносящиеся из подвала. Любопытство пересилило усталость и желание махнуть на всё рукой и я, присев на корточки, заглянул в чёрный проём подвала и окликнул того, кто так возился. Шорохи прекратились. И только когда я крикнул во второй раз в проём и пригрозил, что сам сейчас спущусь, из проёма вылезло что-то тёмное и лохматое. От неожиданности я отпрянул назад, но в следующую секунду узнал вылезшего.
- Семён, ты что ли? – спросил я его. Семён был местным бомжем. Его знал чуть ли не каждый житель посёлка. Участковый его не трогал, потому что сам был из местных и с детства знал его. Несколько раз я видел Семёна около заводских ворот, ожидавшего кого-то.
- Я, - нехотя отозвался тот, - а ты кто? – потом, приглядевшись, спросил: - Командировочный, это ты?
Мы вышли наружу и некоторое время стояли молча. После темноты Семён всё время щурился и прикрывал глаза ладонью от резкого дневного света.
- Семён, этот дом стоит два года заброшенный. Что же ты там искал?
- Да что может искать там такой как я? Сам понимаешь…К тому же этот дом, почитай, мне родной…
Он заметил на моём лице удивление и одновременно вопрос.
- Я ведь до расселения жил в этом самом доме почти пятьдесят лет. Да… Как познакомился со своей Марией, она меня и перетащила сюда. Здесь мы и прожили полста лет. Потом, когда Мария померла, трудно мне стало без неё. Хорошо, сын с невесткой и внучкой были рядом. А как стали расселять в райцентр, то я никуда не поехал. У меня из той прошлой жизни только и остались могила Марии моей, да этот дом, в котором мы прожили в радости и согласии. Здесь у нас родился сын, здесь он женился, тут и внучка родилась. Не могу я отсюда уйти. Тебе, городскому, не понять меня.
Наступила пауза. Было видно, что воспоминания о той жизни причиняют старику душевную боль.
- Скажи, Семён, ты, наверное, всех знал, кто проживал в этом доме?
- А как же, - ответил старик с некоторой долей гордости, что кто-то его о чём-то спрашивает.
- Не вспомнишь, кто жил в квартире на втором этаже, во втором блоке? Из которого мы только что вышли.
Для верности я указал Семёну за зияющие проёмы бывшей квартиры.
- Если я не ошибаюсь, то там жили Петровы. Я хорошо знал ихнего деда и супругу его. И сына ихнего знал. А невестка у них была такая весёлая, такая весёлая. Всё на пианино играла, пока не произошла беда. Бедняжка после этого лишилась рассудка, её даже клали в психушку. Может, она до сих пор там. А Николай, муж её, так он запил после того. А какая семья была.
Семён сокрушённо покачал головой, искренне переживая за них.
- А что случилось в их семье? Какая беда?
- Сын у них, семи лет, утоп в речке. Мать послала его за молоком, а он увязался с мальчишками на речку купаться. Мать потом убивалась на похоронах, что это она виновата в его смерти, что если не послала бы его за молоком, то был бы жив её Егорушка.
При имени мальчика меня будто молнией пронзило. Я судорожно сжал руку Семёна и прошептал:
- Как ты его назвал?
- Егором звали мальчика, - ответил тот испуганно, стараясь высвободить руку. Я повернул голову, и наши взгляды встретились.
- А может, мальчик вовсе не утонул? – спросил я. – Тело его нашли?
- А как же. Да как хоронить-то без тела? Нашли… Вытащили из воды.
Мне стало нехорошо. Всё поплыло перед глазами: старик, дом, дорога, облака. Семён заметил перемену во мне и поинтересовался самочувствием.
- Ничего… Сейчас пройдёт, - ответил я, постепенно приходя в себя, - просто моему сыну тоже сем лет, и он ждёт моего возвращения.
Старик понимающе кивнул и, прощаясь, посоветовал скорее вернуться в гостиницу и отдохнуть. Больше я его не видел.
Через три дня закончился срок моей командировки, и я с чувством облегчения возвращался в родной город, где с детства всё было знакомым и родным. Возвращался домой, где меня ждала семья. Сидя в поезде, я смотрел в окно, но не замечал мелькавшего пейзажа. Потому что думал о том, что наша жизнь так хрупка, что достаточно одного неловкого движения, чтобы оборвать тонкую ниточку, связывающую наше счастье со счастьем близких людей. И это благополучие мы считаем незыблемым и позволяем себе разбрасываться по мелочам. И только потеряв, мы жалеем о безвозвратном. Но когда отчаяние комом подходит к горлу, а надежда, растоптанная, лежит у наших ног в агонии, протягивая к нам руки, мы начинаем понимать, что вся земная суета ничто перед одной-единственной улыбкой беззащитного ребёнка.
Ну вот, наконец, я и дома. Открыв ключом замок, я неслышно прошёл в коридор и,
стараясь не шуметь, стал снимать плащ. Хотелось преподнести сюрприз. Жена возилась на кухне: оттуда был слышен звон посуды, шипение масла на сковородке. Встав в проёме кухонной двери, я с улыбкой наблюдал за женой, которая в суете не замечала моего присутствия. Я кашлянул. Она обернулась и с улыбкой кинулась в мои объятия.
- А где наш малыш? – спросил я про сына.
- Я его послала за молоком. Хотела испечь что-нибудь к твоему приезду, кинулась, а молока нет.
Видимо, что-то изменилось в моём лице, потому что она тут же спросила:
- Что случилось, дорогой? Тебе нездоровится?
- Просто устал с дороги, - я старался успокоить её банальной фразой.
Я прошёл в гостиную, но никак не мог сосредоточиться. Решение пришло почти мгновенно. Успев на ходу крикнуть: «Дорогая, я сейчас вернусь», я буквально выскочил на лестничную площадку, сбежал вниз и вылетел из подъезда на улицу. Я бежал к гастроному. Что-то подсказывало, что я не успеваю или могу не успеть. Навстречу шли люди, и мне приходилось на бегу не только избегать столкновений, но ещё и высматривать среди них сына. И тут я увидел своего мальчика. Он стоял такой одинокий и беззащитный с пакетом молока и ждал, когда схлынет поток машин, чтобы перебежать дорогу. В этом месте светофора не было, и всем приходилось пользоваться этим методом. Я не стал ждать, пока машин станет меньше, и, лавируя между ними, стал переходить на противоположную сторону. Сын так сосредоточился на проезжающих машинах, выискивая момент, когда можно будет прошмыгнуть, что не замечал меня, переходящего дорогу. И только когда я подошёл к нему вплотную, он от удивления раскрыл глаза и, взвизгнув от радости, кинулся мне на шею. Так, прижимая его к груди, когда поток машин на какое-то время прекратился, я перешёл обратно через дорогу. Уже на тротуаре я смог спокойно, продолжая держать его на руках, оглядеть сына, его чубчик, носик, смешно торчавшие уши, правую бровь, которую он, как и я, вскидывал при серьёзном разговоре.
- Я люблю тебя, сынок.
- Я тебя тоже, пап. Я скучал по тебе. – И он снова положил голову мне на плечо.
В этот момент раздался страшный визг тормозов, металлический удар, звон разбитых стёкол, крики прохожих. Всё смешалось в этом хаосе звуков.
- Ух, ты, - прошептал сын. Потом громче: - Смотри, папа! Авария!
Я повернул голову и побледнел. Лобовое столкновение машин произошло на противоположной стороне дороги, на том месте, где пять минут назад стоял мой мальчик. Но сын был поглощён страшной картиной. В его взгляде были одновременно и ужас, трепет, и жалость, и мальчишеский восторг от того, чему он стал свидетелем. В этот момент детская логика не позволила ему думать о том, что авария произошла на том самом месте, где он стоял несколько минут назад. Сын, заметив мою бледность, наивно спросил:
- Пап, ты испугался, да?
- Да, сынок… Я испугался.
Желая подбодрить меня, сын сказал:
- Не бойся, папа. Я с тобой.
Эта забота и готовность встать на защиту тронули меня до глубины, Ия, прижав его к себе, прошептал на ухо:
- Я знаю. И я тоже с тобой.
Опустив его на землю, я взял, наконец, у него пакет с молоком, и мы медленно пошли домой. Чтобы отвлечь сына от аварии, я начал расспрашивать об учёбе, о школе, о друзьях. Он с увлечением стал рассказывать обо всём. В некоторых местах, прерывая самого себя, он спрашивал о моей поездке. Я отвечал, но делал это чисто машинально, потому что всю дорогу думал о той злополучной аварии. Когда мы пришли домой, жена поспешно вышла навстречу.
- Что случилось, дорогой? Ты так быстро ушёл.
- Хотел нашему мальчику сюрприз сделать. Представь себе: он идёт по улице и вдруг я ему навстречу.
Жена загадочно улыбнулась, дав понять, что ответ не убедил её.
Сын взял у меня пакет с молоком и побежал в кухню.
- Мама! Мама! Сейчас на улице такая авария была, две машины столкнулись. Знаешь, как страшно было.
Я заглянул на кухню. Жена вопросительно смотрела на меня.
- Ничего особенного, - спокойно сказал я, - машины помяло, но никто не пострадал.
Я прошёл в гостиную, сел на диван и, впервые за несколько последних дней, смог по-настоящему расслабиться.