Лето 2010 года, отравленное тропическим зноем и смрадом горящих торфяников, свалок и лесов, запомнилось не только жителям Москвы и Московской области, но и далеко за их пределами. Имеются в виду рядовые жители. Однако, я мало чего запомнил из этого периода. Хотя и рядовой. Так получилось, что я выбыл из строя почти в самом начале солнечных атак. Еще до того, как противник предпринял решительное наступление, применив газовое оружие массового поражения граждан (имеются в виду рядовые граждане). Пользуясь военной терминологией, я оказался – «самострелом». То есть бойцом, сам лишившим себя здоровья. В свое оправдание могу сказать одно – свершил сей поступок я не сознательно. По подсказке. Может быть, я даже – жертва. Жертва вражеской пропаганды.
Все началось в конце июня. Случилась жара. Летом это бывает. Даже в Москве. Ну, когда около или слегка за тридцать, еще ничего. Хорошо даже. Если возле прохладного водоема под раскидистой липой. Плюс пивко, пепси. На работе похужее будет. В особенности, если ты рядовой, и "кондишн" тебе по штату не положен. Конечно, недельку перетерпеть можно. Но, работая уже в четверть силы. Что делать, стихия? Но в этот раз, не просто – стихия, а какая-то бешеная атака стихии. Температура поднялась далеко за тридцать и продолжала расти. С каждым днем. Метеорологи радостно сообщали: побит очередной рекорд московской жары!
Когда пошла третья неделя непрекращающейся жары и температура подобралась к сорока, люди, слабые здоровьем, и, в особенности, нервами, стали сдавать. То есть, грубо говоря, некоторые стали просто падать. Причем - замертво. Эпилептики и другие психически неуравновешенные люди стали совсем в себя уходить, теряя по дороге остатки этого. То есть, ума. Вот и я тоже. Здоровье у меня – так себе. Что касается нервов, то их подрыв обозначился еще с горбачевской перестройки и, благодаря заботам, как раньше говорили, партии и правительства, успешно продолжается до сих пор. Короче, шалеть я начал. Не могу…Чего? Ничего не могу. Ни работать, ни есть, ни спать, ни жить. Только пить. Даже писать не могу. Вся влага через кожу уходит. Ночью – еще хуже, чем днем. На улице тридцать, в комнате – тридцать пять. Это, нагретые за день, стены тепло отдают. Додумался я на ночь заворачивать свое тело в мокрую простыню. Поначалу помогало. На полчаса. Пока простыня не высохнет.
А тут, как-то, по ящику целителя одного показывают. И он учит, какие методы борьбы ночью можно использовать, чтобы, значит, уснуть. Рассказывает, что «если нет у вас кондиционера, то используйте на всю мощность свой холодильник». Смысл в том, чтобы к ночи следует запастись бутылками с замороженной водой, а также парой - тройкой простыней, предварительно вымоченных и замороженных в морозильнике. Последний совет мне показался просто гениальным! Сам бы я до такого ни в жисть не додумался.
Ах, как я спал в ту ночь! Мне было легко и радостно. Снился Эльбрус и спуск на горных лыжах. Однако, где-то, к концу длинного спуска мне не стало хватать воздуха. И поэтому не смог я разминуться с глубокой ледяной расщелиной и рухнул в нее. Очнулся от собственного хрипа. Сквозь пот, который заливал лицо, увидел незнакомого человека в белом халате. Рядом стояла жена с заплаканным лицом. Я хотел сказать, что жив пока, но снова провалился в расщелину.
Когда вновь проснулся, обнаружил себя на каталке. Неужели я так сильно разбился? Как быстро сработали спасатели. Или кто это? И куда везут? В глаза ударил яркий свет и я снова ушел… По видимому, обратно. В горы. Вновь спасателей я увидал уже при следующем пробуждении. И опять удивился: «Почему это они все время в белых халатах? И почему они, как будто в дыму плавают?» И тут мне привиделось: будто лежу я весь в грязи, а передо мной открытое окно. И будто через него смертельный газ поступает. В общем, концлагерь, немцы и газовая камера. Тут я все понял: никакие они не спасатели, фашисты это. Врачи – экспериментаторы. Исследуют влияние ядовитых газов на военнопленных. «Врешь – не возьмешь!» – с этим криком я вцепился в горло ближайшему фашисту. Удавить мне его не удалось. Очень ослаб, а врагов было много. Меня скрутили и вернули в исходное, то есть, в бессознательное состояние… Следующий проблеск сознания зафиксировал, что окно все-таки закрыли. Не только закрыли, но и оснастили металлической решеткой. Я успокоился и вернулся в горы.
Когда жене удалось забрать меня из психиатрической лечебницы, мне потребовалось еще две недели для того, чтобы выйти из состояния борьбы с горными трассами. Тогда жена и поведала мне историю моей болезни.
К утру той злополучной ночи я пережил скоротечный приступ тяжелого заболевания. Температура – сорок. И уже не воздуха, а тела! Скорая. Больница. Тяжелое воспаление легких. Реанимация. Капельница. Новый кризис пришлось пережить тогда, когда пришел ядовитый смог от пожарищ на подмосковных свалках. Меня как раз положили у открытого окна. Ослабленные легкие не справились с отравленными газами. Случился нервно – психический срыв. Результат – упомянутая лечебница.
Другие больные пережили этот период без особых осложнений. Кроме двух (на палату из шестнадцати человек совсем немного).
А как в Москве? Как в стране? Теперь уже все хорошо. Вернулся с излечения Градоначальник (в разгар пожарищ ему "пришлось" срочно выехать за границу на неотложное лечение). Вернулся и отдал необходимые распоряжения. Пожары стали отступать. Дым - уходить. Пришли дожди. В общем, пережили. Почти все.
Говорят, если болезнь не смертельна, то она закаляет.
К сожалению, не все перенесли закалку. По данным СМИ, в целом по стране погибло полсотни человек. Это непосредственно в огне. Те, что погибли не сразу, в борьбе - пока не посчитаны. Выгорели деревни. Говорят, много.
Что делать? Стихия.
Как сам? Как-то оклемался. В общем, жив. Пока. К тому же, сильно закалился.
Рассказ написан 27 августа.
А Градоначальник утратил доверие Президента 28 сентября. Может за то, что не стал дышать дымом вместе со всеми, может по совокупности достижений многогранных талантов своих.
Для него это тоже не смертельно. Убыл за границу - то ли в Австрию, то ли в Лондонград - любимое место проживания тех беглых из России, кто сумел кое-что сколотить на безбедную старость.