Гардимир Мозгомбой

Виталий Каплан
- Ну, посмотри же ты, Гардимир, - теребила мужа Илария, мешая сосредоточиться, - целых четыре комнаты, а цена, как за три. Или три с половиной, - поправилась она, пытаясь хотя бы шуткой растормошить мужа.

Гардимир уставился в газету, отыскивая в ней пигментные изменения, но алгоритм оказался схож со всеми предыдущими выпусками. Сделав над собой усилие, он, наконец, сумел абстрагироваться и воспринять периодику тем, чем она действительно являлась – носителем информации.
 
Гардимир Мозгомбой, ведущий алгоритмолог пигментных изменений животного, растительного и иного рода происхождения, во всём, что касалось быта, полностью полагался на жену. Один из ведущих в мире специалистов в данной области науки, в обмен на кредит, ограниченный лишь размером заработной платы, он просил Иларию, свою жену, лишь об одном – избавить его от решений, касающихся покупок всех уровней, от овощей, и до квартиры.

Дом, в который Илария решила перенести семейное гнёздышко, являлся экспериментальным проектом известного швейцарского архитектора норвежского происхождения – Ягуденсонсана. Жена прекрасно понимала, что наличие кабинета, это всё, что могло заинтересовать мужа в новой квартире. Но тем не менее она не оставляла надежд на совместное решение о приобретении недвижимости.

Увы, но мечтам Иларии было суждено остаться мечтами.

Расплатившись с перевозчиками, Гардимир, Илария и маленький Теодеос в изнеможении уселись на один из ящиков, покрывавших практически всю площадь квартиры. Квартира располагалась на восемнадцатом этаже тридцати трёх этажного небоскрёба. Из тридцати трёх всего лишь двадцать оказались жилыми.
 
Первые три занимал огромный торговый центр. Последние два – спорткомплекс. Целый этаж занимали конторы по обслуживанию здания и прилегающие к ним склады. Что же происходило в остальных семи, не имела представления даже Илария.
 
Квартира семьи Мозгомбой считалась стандартной, если позволительно так говорить о творении норвежского гения Ягуденсонсана. Вместительная прихожая на каком-то этапе разтраивалась. Слева находилась поражающая своими размерами кухня, вперёд уходила гостиная, заканчивающаяся огромным панорамным окном с видом на город и порт. Направо уходил широкий, навевающий мысли о двустороннем движении, коридор. Зеркальные покрытия по обеим сторонам взлётки прерывались дважды дверями комнат. По две спальные комнаты с каждой стороны. Заканчивался коридор дверью, за которой находилось подсобное помещение, соперничающее размерами с гостиной. Самое интересное, чего Гардимир естественно не заметил при двух предыдущих посещениях квартиры, и то по настоянию жены, заключалось в том, что "подсобка", если можно так назвать неправильной формы ангар, имела выход ещё в одно помещение. Помещение, не предназначенное даже самим Ягуденсонсаном ни для каких конкретных целей. Предыдущие владельцы квартиры забыли, а возможно и намеренно оставили в "непредназначенной" комнате тяжеленный, ручной работы, выточенный из цельного ствола столетнего дуба-мутанта, роскошный шкаф. Супруги, вернее супруга, оглядев его, тоже решила оставить. Покупка квартиры не от подрядчика, а со вторых рук, всегда сопряжена с сюрпризами, так, что если они начались, но закончатся шкафом – ещё полбеды.

Гардимир часто работал из дома. Его присутствие на службе требовалось лишь при проведении экспериментов, и в редчайших экстренных ситуациях. Вот и сегодня он остался дома, лавирую между не распакованными ящиками, с трудом отыскал подходящее место для ноутбука.
 
Выстраиваемая матрица рухнула с дверным звонком. Пигментолог поморщился. Звонок издавал отвратительные каркающие звуки и не желал успокаиваться. Если в начале и была небольшая надежда, что кто-то просто ошибся дверью, то с каждым новым карканьем, она неумолимо таяла.

Обычно Илария всегда открывала дверь и быстро решала все вопросы, но сейчас она находилась на работе. Отперев дверь, Гардимир увидел двух странноватых посетителей. Две абсолютные противоположности – толстый и тонкий. Вместе, тем не менее, они непонятным образом гармонировали. Скорее всего от того, что оба были одинакового роста и совершенно лысы.

Тонкий, мужчина средних лет – представился, но Гардимиру потребовалось некоторое время, что бы освободить в своём переполненном мозгу свободную полочку для необычного имени – Гери. Имя толстого, ведущего в их паре, оказалось более удобоваримым – Зриан.
Зриан взглянул на хозяина дома своими неестественно близко посаженными к переносице глазами, и, не теряя времени на условности, заговорил.

- В вашей квартире находится комната, которую мы заинтересованы арендовать. Наше присутствие, или отсутствие в ней никоим образом не обременит вашу семью.

Было во взгляде Зриана нечто такое, что не позволяло Гардимиру отвлечься по своему обыкновению и уплыть в привычный мир пигментации.
 
Гардимир собрался удивиться, а затем естественно отказаться, но не успел.

- Сдыхота, - обратился Зриан к Гери, - твой выход.

- У нас есть к вам деловое предложение. Десять тысяч долларов за использование небольшой комнатки в вашей квартире.

И на эту фразу Гардимир не успел отреагировать. Зриан, приняв молчание за согласие, счёл необходимым уточнить: "Ежемесячно".

Гардимир продолжал молчать, растерянно моргая и недоумённо переводя взгляд с одного на другого. Непрошенные гости переглянулись. Гери щёлкнул пальцами перед носом арендодателя, и чётко, по слогам, произнёс: "На-ли-чны-ми".

- А… для чего вам это нужно?

- Мы, - ответил за обоих Зриан, - справедливо считали, что при такой сумме вопросов не возникнет, но я готов ещё раз подтвердить то, что уже сказал ранее. Вашей семье не будет причинено никакого беспокойства. Мы не требуем у вас ключа от квартиры, и не собираемся в неё заходить. Всё время, пока мы имеем потребность в вашем "непредназначенном" помещении, деньги будут поступать исправно, точно в срок, который мы обговорим позже.

 Зриан улыбнулся одними губами, и неожиданно серьёзно, с металлическими нотками в голосе, продолжил:
- Два, всего два условия, которые никогда, и не при каких обстоятельствах не должны быть нарушены. Первое – никто, повторяю никто из семьи Мозгомбой, не зайдёт в арендованную комнату. Второе – кроме жены ты ни с кем не должен говорить о нашем договоре. Завтра я приду за ответом.

Слова были сказаны, и Гардимир Мозгомбой вернулся в квартиру. Догадайся он заглянуть в дверной глазок, его взору предстала бы удивительная картина. Толстый и тонкий с остекленевшими глазами и отсутствующими выражениями на лицах стояли напротив входной двери и пялились в "ничто".

Вечером, после очередной ссоры с женой, семейная жизнь уже подходила к семилетнему рубежу, Гардимир поведал ей о странных визитёрах, и их ещё более странном предложении.
 
Есть ли смысл пересказывать разговор супругов, когда вердикт жены был примерно следующим: "Ты со своей пигментацией совсем плохой стал. Такие деньги сами в руки просятся! А вдруг они завтра не придут, или придут, но к соседям?".

Толстый Зриан в солнечных, абсолютно непроницаемых очках, кивнул, достал мобильный телефон, и более не обращая внимания на Гардимира, сказал несколько слов на незнакомом языке. "Инопланетяне что ли", отрешённо подумал учёный-пигментолог, услышав жуткую какофонию длинных "шипящих" и раскатистых "звонких" звуков.

Прошёл месяц. Происшествие стало забываться. "Инопланетяне", как и обещали, ни чем себя не проявляли. Жизнь вошла в своё обычное русло. Гардимир уплыл в мир пигментации, изредка отвлекаясь на ссоры с женой и сон.

Открыв дверь и увидев на лестничной площадке неимоверно худого и абсолютно лысого человека, он даже не сразу узнал в нём Гери. Тот без лишних слов вручил ему толстенный конверт и удалился. В конверте оказалось десять тысяч долларов пятидесятидолларовыми купюрами.

Вечером супруги не сорились, у них нашлось развлечение получше. Оказалось, что "денежный дождь" намного романтичней осеннего листопада.

Трёхнедельная командировка в Гонконг  пришлась, как нельзя кстати. Гардимир отправился туда в прекрасном настроении. Месяц назад его жизненная "зебра" претерпела очередную пигментную мутацию и превратилась в альбиноса.

Вернулся же домой Гардимир абсолютно больным. То ли подхватил этот недуг в Гонконге, то ли просто инкубационный период подошёл к своему сроку. Нестерпимый зуд любопытства полностью завладел сознанием. Всё свободное время Гардимир стал проводить в подсобке, "почёсываясь" и буравя яростным взглядом дверь "непредназначенного" помещения.

Чашу терпения переполнили неясные голоса, доносившееся из-за закрытой двери. Утром, после завтрака, Гардимир, уже по обыкновению, зашёл в подсобку глянуть на дверь, в надежде отыскать хоть какие-то изменения. Услышав приглушённый разговор, он инстинктивно, совершенно позабыв о запрете, открыл дверь. Никого. Но… по всему периметру комнаты, снизу доверху, как в библиотеке, стояли новенькие, блестящие никелем, стеллажи.
Гардимир в ужасе захлопнул дверь и помчался к телефону. Жена клялась, что за время его отсутствия, никто в квартиру не заходил. Тёща, на время командировки поселившаяся в квартире, что бы присматривать за Теодеосом, подтвердила слова Иларии. Пребывая не первый год на пенсии, она практически не выходила из дома.

Резкий звонок в дверь заставил Гардимира, не попрощавшись с тёщей, бросить трубку. За дверью стоял смурной Зриан, процедивший сквозь зубы: "Ты нарушил оба условия. Это будет первое предупреждение". Напоследок лысый толстяк скрипнул зубами, выдал фразу на своём шипящем "инопланетном" языке, и, развернувшись, поскакал по ступенькам вниз.
Гардимир постоял некоторое время, прислушиваясь к эху шагов, и закрывая дверь, подумал: "Восемнадцатый этаж".

А через несколько дней "тонкий", как ни в чём не бывало, принёс десять тысяч долларов.

Гардимир Мозгомбой интуитивно предчувствуя очередные аномальные изменения в пигментации "зебры", предложил жене с сыном путешествие-мечту. Три недели Франции, по следам её знаменитых писателей. Сам же, сославшись на срочный государственный заказ, "вынужден" был остаться дома.

В один из вечеров, через несколько дней после отъезда супруги с сыном, Гардимир, что бы хоть как-то успокоить нервы, составил правильный джин с тоником, и принялся пересчитывать двадцать тысяч долларов. Терапия, о которой не подозревал даже сам Фрейд, подействовала безотказно. Но вот триста сорок девятая пятидесятидолларовая купюра, поддавшись внезапному порыву ветра, не пожелала стать подсчитанной и взлетела вверх. Совершив несколько пируэтов, она плавно спикировала по коридору и юркнула под дверь одной из комнат. Сквозняк – извечная проблема высотных зданий.

Гардимиров же мозг среагировал на это совершенно безобидное происшествие не совсем адекватно. Шальная, но абсолютно лишняя идея, тем не менее возникнув, ни как не желала исчезать.

В "комнату" Гардимир конечно не заходил, но его постоянно тянуло туда, как магнитом. И голоса…. Из-за двери Гардимир слышал голоса. Невозможность систематизировать их появление, и разобрать хоть одно слово, не давала покоя его аналитическому уму. Он силился смириться. Уговаривал себя. Пересчитывал деньги, уже полученные, и которые ещё только предстояло получить, но любопытство каждый раз брало верх.

Гардимир, прихватив с собой пачку долларов, сел напротив "комнаты". Купюра послушно скользнула под дверь. Он постучал. Тишина. Постучал снова. Ничего.

- Эй, есть там кто-нибудь? У меня случайно пятьдесят долларов под дверь залетело. Я захожу…. Подберу купюру, и сразу выйду.

Гардимир осторожно приоткрыл дверь, но не заглянул, ожидая реакции. Реакция последовала, но не та, которую он ожидал. Голоса стихли, именно стихли, а не прекратились. Точно в радиоприёмнике, когда постепенно уменьшают звук регулятором громкости.

- Эй, - снова осторожно позвал Гардимир, - бумажка… деньги… сквозняк ветром, нет ветер сквозняком…. Тьфу…. Я захожу!

Он рванул дверь на себя, и, задержав дыхание, вошёл. Те же стеллажи по всему периметру, не весть откуда оказавшиеся в комнате, сейчас оказались заполненными небольшими картонными коробками.

"Откуда? Как?", волосы Гардимира встали дыбом от ужаса. Дыханье перехватило. Коробки давили со всех сторон, не позволяя вздохнуть. Они сперва медленно, а затем всё ускоряясь, поочерёдно включались в хоровод вокруг Гардимира, закручиваясь в одноцветный вихрь. Сознание затрепеталось, с трудом удерживаемое угасающей волей, и натянулось на её стремительно утончающихся струнах. Струны завибрировали, издавая высокий, на грани человеческого восприятия, звук, но жалобно пискнув – оборвались. Душа, уже ни чем не удерживаемая в теле, потянулась к воронке, создаваемой вихрем.

Один-единственный эпизод, отозвавшись зелёным в расширенном зрачке, сумел нарушить однообразие вихря. Гардимир вновь осознал себя, стоявшим на коленях посреди небольшой комнатки, сплошь заставленной стеллажами с картонными коробками. Маленькая зелёная бумажка, непонятным образом приклеившаяся к одной из коробок, оказалась "своей" среди "чужого". Гардимир встал с колен, подошёл к ней и взял.

Чудовищный рёв сотряс воздух, моментально перейдя в визг, а затем снова в рёв. Тотальный катарсис распял человека на одном из стеллажей, сминая и корёжа его. Потом обессиленного и опустошённого, швырнул на пол.

И квартира ожила. Проснулся, собачим вальсом мобильник, надрывно задребезжал домашний телефон, закаркала входная дверь. Человек бросился вон из комнаты, метаясь среди звуков. К какофонии подключилось радио, разом потерявшее связь со всеми станциями. Оно впускало в  себя лишь один, надрывающийся звук, рвущийся то вверх, то вниз. Звук стал вечностью. Он исходил, но не уходил.

Телевизор, обозначив на экране силуэт телефонного аппарата, разразился жалобными фразами: "Дзинь, дзинь, дзинь. Дзинь-дзинь, дзинь, дзинь, дзинь-дзинь".
 
Гардимир со страшным, перекошенным лицом, мышцы которого внезапно парализовало, метался по квартире, вырывая шнуры из взбесившейся аппаратуры. Она же, более не нуждаясь в электроэнергии, требовала от человека нечто иное – ответа.

Человек понял это не сразу, а когда осознал, то привалился к стене и окровавленными руками раскрыл мобильный телефон.

- Господин Мозгомбой – второе предупреждение. В следующий раз вы будете наказаны. Между нами, - выговаривал спокойный, но слегка обиженный голос Зриана, - существует договор. Вы его постоянно нарушаете, мы же чётко следуем данным нами обязательствам.

- Нехорошо господин Мозгомбой, ох, как не хорошо, - Гардимиру показалось, что это уже был голос Гери, - мы к вам со всей душой, а вы?

- Больше так не делайте, - завершила трубка разговор голосом Зриана, и для убедительности постукала Гардимиру короткими гудками прямо в мозг: "Тук-тук-тук. Тук-тук-тук".

Обессиленный пигментолог уснул прямо на паркете. Вечером он звонил жене и умолял вернуться пораньше. Она удивилась, но обещала.

- В следующий раз просто подождите очередной арендной платы, и мы прибавим к причитающейся вам сумме пятьдесят долларов, - кривя рот в презрительной усмешке, выговаривал Гардимиру Гери, вручая конверт с десятью тысячами долларов.
Что помешало ему разорвать контракт, страх, или гордость, он и сам не понял в тот момент. Хотя в данном случае это, скорее всего, одно и то же. За предполагаемой гордостью скрывался обыкновенный страх.

 Господин Мозгомбой, уважаемый учёный, расхаживал по квартире и декламировал неоднократно переписанную, но так и не сформировавшуюся во что-то определённое, речь:
- Я хозяин этого дома. Я! Мы с вами не обговаривали сроков. Я расторгаю договор! Будьте добры привести комнату в порядок. В ней собирается поселиться тёща. Нет, тёща, будет лишним. Я им ничего не обязан объяснять. Так… на чём я остановился? А… стеллажи демонтировать. Коробки, чего бы в них не находилось – вывезти. Что-что? Вы ещё смеете мне угрожать наказанием? Здесь демократическая страна, а не… э…. Неважно, просто демократическая страна. Я обращусь в полицию наконец. Закон… закон…. Вы на незаконном основании… вы… вы…. Ладно, потом додумаю.

Так, накручивая сам себя, Гардимир Мозгомбой и не заметил, как оказался напротив злополучной двери в "комнату".

- Эх, была, не была. Открываю, пусть звонят хоть на чайник. Просто скажу, что я о них думаю, и пусть себе подыскивают другую квартиру.

Гардимир прислушался. В "комнате" по всей видимости, никого не было.
Он вернулся в гостиную, зачем-то подмёл пол, смахнул пыль с мебели, но, не удовлетворившись, направился в подсобку за ведром и шваброй. Неожиданно за дверью "комнаты" послышались возбуждённые голоса, мужской и женский, а затем чей-то стон.
Гардимир осторожно приблизился, медленно отжал дверную ручку вниз и потянул на себя.
Стеллажи. Картонные коробки. Надувной матрас на полу, застеленный аляповатой сатиновой простыню. И никого. Клацая зубами и дрожа всем телом, Гардимир усилием воли взял корчащиеся в судорогах мышцы тела под контроль и дотронулся до одной из коробок. Ничего не произошло.
 
- Наказание. Где наказание? Пугали? Пугали!

Закрытая, но по весу абсолютно пустая коробка оказалась в его руках. Повертев её со всех сторон, человек с удивлением осознал, что она монолитная.

Пальцы скользили по плотному картону, но, тот не желал надрываться. Вместо того, что бы оставить всё, как оно есть, и просто-напросто уйти из этого жуткого места, человек беспомощно озирался вокруг в поисках подходящего инструмента. Самым важным в мире для него сейчас казалось проникновение за картонные границы бытия.

Подходящий инструмент вскоре нашёлся. Им оказались собственные зубы. Гардимир впился ими в угол коробки, и, почувствовав, что картон поддаётся – рванул.

Доля секунды, последовавшая за нарушением герметизации остова, озарилась яркой вспышкой. Белый, густой дым поглотил комнату, а вместе с ней и учёного-пигментолога Гардимира Мозгомбоя, его жену Иларию, и сына Теодеоса.
 
Гардимир постепенно приходил в себя, совершенно по иному ощущая своё тело и просыпающиеся сознание. Глаза же он осмелился приоткрыть, лишь заново познакомившись с сами собой, вставив недостающие фрагменты в личность, и заключив ненадёжный, шаткий мир между всем этим.

Когда глаза различили две фигуры, сидящие перед ним на корточках, ужас на миг превратил теплокровное существо в хладнокровное. Это были… не арендаторы.

Гардимир резко сел, с трудом удержав равновесие. Надувной матрас зашёлся волнами, но успокоившись, просел под тяжестью тела.

- Вы кто? Где я? Каким образом я здесь очутился? Что произошло?

- Не знаю, - ответил высокий пожилой мужчина в марлевой повязке скрывающей половину лица. Глаза его, слегка увеличенные толстыми линзами очков, казались мудрыми, но добрыми.

- Не знаю, - повторил за ним молодой, точно в такой же марлевой повязке. Глаза парня сострадали, но одновременно и изучали.

Гардимир осмотрелся. Стеллажи, картонные коробки и надувной матрас под цветистым сатином. Дверь.

Гардимир рванулся к ней, едва не опрокинув двух "санитаров". На его несчастье, в противном случае оказалось бы ушибленным только плечо, дверь открывалась наружу. Выбив плечом дверь, он кубарем покатился по деревянному полу. Открыв глаза, Гардимир, ещё плохо соображая, несколько секунд рассматривал паркет. Затем осторожно перевернулся на спину и обомлел. Над ним ровными рядами возвышались никелированные стеллажи, сплошь заставленные ровными рядами картонных коробок. Скосив глаза налево, а затем направо, он обнаружил третью деталь интерьера - надувной матрас.

Протирание глаз, как и удары по голове и лицу, результатов не дали. Это был не сон – видение не исчезало.

Гардимир оглянулся на двоих, встретивших его пробуждение в соседней комнате. Они просто стояли, скорбно наблюдая за действиями пигментолога. Глянув в противоположную сторону, он обнаружил там ещё одну дверь.

Поочерёдно переставляя непослушные ноги, Гардимир подошёл к ней, и "подражая" верующим людям, пошептал что-то одними губами. Не зная ни одного слова молитвы, будучи пожизненным атеистом, он попытался послать в Астрал хотя бы интонации.

За дверью оказалась идентичная комната – стеллажи, коробки и матрас. Гардимир открывал двери, передвигаясь от одной к другой вначале медленными, робковатыми шажками, а затем всё ускоряя и ускоряя темп.

Человек мчался по комнатам и распахивал двери, в надежде остановиться. Счёт комнатам уже давно был потерян и перевалил за сотню. На каком-то этапе давно не юношеское, и никогда не спортивное тело, сдалось, и его хозяин рухнул на очередной матрас, содрогаясь в рыданиях.

Обратный путь нарушал известную аксиому - он оказался длиннее. Намного длиннее. Гардимир шёл уже несколько часов, время от времени присаживаясь на сатин – отдохнуть. Каждой комнате им был подарен свой взгляд. Одной – угрюмый, другой – яростный, третьей – умоляющий. Эмоциональная гамма растягивалась подобно каучуку. Гадливость сменялась презрением, та в сою очередь брезгливостью. Раздражение перетекало в злость, а та в гнев. Страх – кошмар – ужас.

Последний "покаянный" взгляд наткнулся на двух, восседающих на матрасе людей. Марлевые повязки не скрывали ни чего необычного. Всего лишь бороды. У пожилого – седая и окладистая.  У молодого, аккуратно подстриженная – французская.

- Люди! Вы долго здесь сидите?

- Не знаем, - ответил за обоих, седобородый.

- Где мы? В аду? Я жив?

- Не знаем.

- А что же вы тогда знаете…, - растеряв на комнаты весь свой спектр эмоций, обречённо спросил Гардимир, присаживаясь рядом с ними на матрас.

Те безропотно подвинулись, освобождая место.

- Мы, - пожилой взглянул своими понимающими глазами, знаем лишь одно. В этом месте ты будешь находиться до тех пор, пока не вспомнишь всё, что с тобой произошло.

- Но я всё прекрасно помню….

Гардимир увидел себя со стороны, раздирающим зубами картон, и вопросительно посмотрел на собеседника.

- Раньше.

Женский и мужской голоса, открываемая дверь, стеллажи, коробки, матрас….

- Раньше.

Гери с конвертом долларов. Второе предупреждение, наказание. Наказание!

- Раньше.

Стеллажи с коробками. Вихрь. Воронка. Катарсис.

- Раньше.

Голоса, комната, стеллажи. Зриан. Первое предупреждение.

- Раньше.

Толстый и тонкий. Деньги. Аренда.

- Раньше.

ИЛАРИЯ!!!

- Любимый, смотри какая симпатичная комнатка. Скажи, а ты можешь выполнить один мой маленький, совсем малюсенький, каприз. Нет, вначале пообещай мне. Ну…, Гардимирчик, умница мой, гроза пигментных пятен. Обещаешь? Всё-всё, ты дал слово, - жена захлопала в ладоши, - подари мне эту комнату. Нет, сейчас она общая, а я прошу тебя о своём небольшом, только моём, пристанище…. И ты туда никогда не зайдёшь без моего разрешения? Никогда-никогда? Ну, косметику там, женские романы, да мало ли. Имеет твоя любимая Илария право на крохотную, вот такусенькую, - она двумя пальцами продемонстрировала какую, - прихоть.

- Дальше.

Подсобка. Голос за дверью. Не жены, и не сына. Чужой. Мужской. Полочки на стенах, картины, цветы. Никого. Но… Илария же сказала, что идёт в свою "комнату".
Страх. Ужас. Метания. Гостиная. Жена  у телевизора выискивает на идеально наманекюренных ноготках только ей видимые изъяны. "Ты же была в своей комнате?". "Опять  у тебя одна матрица в голове? Я уже давно вернулась. Мы же разговаривали здесь, в гостиной". "Разве?".

- Дальше.

- Не могу.

- Твоё право.

- Мне больно.

- Мы знаем.

- Мне страшно.

- Но иначе ты останешься здесь навечно. Дальше.

- Там страшней.

- Мы знаем, но вечность. Выбор за тобой. Дальше.

Голоса, голоса, голоса. Чужие голоса в моей квартире. Оттуда, где поселилась маленькая прихоть моей Иларии. Никого. Картины на стенах, полочки заставленные книжками, глянцевыми журналами и… двуспальная кровать, затянутая в ярко-алый шёлк. Головокружение. Никого, во всей квартире никого. Илария, моя Илария, она же была дома.

 - Дальше.

- Нет, - Гардимир вскочил и бросился к двери.

Десятка комнат-близнецов ему хватило.

- Дальше.

Гардимир рванул руками сатин. Он, как и всё в "этом мире" оказался бутафорским.

- Дальше.

Гардимир яростно тёр ладонью лоб, пытаясь вспомнить. Жуткая гримаса исказила его лицо, обнажив зубы.

Там… два голоса. Нет…. О ужас. Мужской и женский. Женский… голос моей жены. Голос Иларии. С кем она? Я не хочу заходить…. Кухня? Как я туда попал? Зачем? Голос жены там, в "комнате". Голос мужчины. Почему? Дверь. Стеллажи и коробки. Алый шёлк. Женщина на четвереньках с лицом Иларии. Смотрит в упор. Не видит. Глаза закатились в сладостной истоме. Лицо раскраснелось. Язык бешено облизывает губы. Женщина на четвереньках на алом шёлке. Мужчина сзади. Руки на её бёдрах. Хриплый крик – его. Протяжный стон – её. Огромный кухонный тесак в моей руке. Зачем? Откуда? Кухня? Вопли ужаса. Брызги крови. Пощады? Куски плоти. Алый шёлк не знает крови. Трупы. Смерть. Я?

Звонок. Дверь. Сын. Теодеос. Чёрные, как смоль, волосы. Бледное, почти белое лицо. Папа? Всё!

- Дальше.

- Я всё сказал, - взревел Гардимир и бросился на мучителя. Кулак врезался в стену, оставив на неё красные пятна. Голограмма. Бутафория.

- Дальше.

- Нет никакого дальше. Я вспомнил всё.

- Если ты ещё здесь, то не всё.

- Я не могу. Я останусь в вечности.

- Да, сегодня ты именно этого желаешь. А завтра? А годы? Десятилетия? Вечность – она вечная, и … такая, - седобородый обвёл рукой стеллажи. – Дальше.

Чёрные, как смоль, волосы. Чёрные? А я? А у меня? У меня светлые волосы! Понимаете – свет-лы-е. Я… я…я… хотел его поцеловать, но… вырвал зубами кадык. Не моё.

Яркая вспышка ослепила на мгновение Гардимира, но зрение, едва восстановившись, лишь успело отметить плотный, белый туман, поглотивший вся.

- Профессор Рэ, взгляните на зрачки. Кажется, он выходит из коматозного состояния. Вы гений, профессор.

- Не преувеличивайте. Мы просто помогли ему вспомнить, вот и всё.

Гардимир открыл глаза и обвёл мутным взором комнату. Стеллажи, уставленные коробками, книгами, и склянками с лекарствами. Стол с тремя стульями. Два с одной, и один с другой стороны стола. Седобородый с добрыми глазами, молодой с французской бородкой. Кушетка под ним, самим.

- Вот вы и пришли в себя, господин Мозгомбой. Уж не знаю, что вы там натворили, дружок, но вас весьма настойчиво требуют два господина. Я позволю им на пять минут, не более, уж очень, поверьте мне, очень настойчивые господа.

Профессор открыл дверь и в комнату вошли… "инопланетяне". Толстый и тонкий, одинакового роста, оба лысые.

- Зриан, следователь отдела по особо тяжким преступлениям, - представился толстый, и указал на тонкого, - мой коллега Гери Сдыхота. Гардимир Мозгомбой, мы обнаружили вас с кухонным ножом в руках над тремя трупами. Вам есть, что сказать в своё оправдание?

Гардимир рассказал им всё.

- Зриан, умоляю вас, в ответ на мою откровенность. Как её любовник проникал в квартиру, оставаясь незамеченным мной.

- Как, вы что не знали? – Зриан и Гери переглянулись, и удивлённо воззрились на убийцу. – За тем симпатичным шкафчиком в задней комнате существует ещё один выход из квартиры. Так называемый – чёрный ход, ведущий на пожарную лестницу.
 Да, кстати, у шкафа не было задней стенки.