Староверов наблюдал с верхней полки через окно купе пассажирского поезда, почти лубочные картинки зеленых полей, россыпи аккуратных домиков посел¬ков и подстриженных деревьев садов, ровных и ши¬роких автострад, прикрытых с обеих сторон невысо¬кими, аккуратно подстриженными деревьями. В плавно плывущем на фоне голубого неба мире царила такая непривычная русскому глазу чистота и аккуратность, что не верилось, - не уж то все это настоящее? Маленькие вокзальчики, ажурные вывески, тихая и уютная жизнь. Заграница...
Эту самую заграницу, в данном случае Германс¬кую Демократическую Республику, Староверов так примерно себе и представлял, складывая ее по образным рассказам когда-то служивших здесь офицеров. Описывая свое пребывание в ГДР, они не скрывали восторга прелестями этой стра¬ны, заодно и своей зависти к нему, только едущему туда служить.
Ивану Ивановичу повезло. Ему, как офицеру с солидным опытом партийной работы, выпала замена. И прости-прощай дыра, именуемая Забайкальем, и здрав¬ствуй новое место службы в ГСВГ. За рычащей аббревиатурой советскому подполковнику мерещилось улучшение его материального благосостояния, интересный воинский коллектив, возможности расширить свой географический кругозор. Оставались какие-то часы до пункта назначения - города Магдебург, где была дислоцирована армия, в одной из ее дивизий и предстояло служить подполковнику Староверову на должности секретаря партийной комиссии. Вспомнил о нем все же бывший шеф - полковник Колбасов, с которым два года назад он служил в учебной танковой дивизии. Это с его легкой руки Иван Иванович поднялся от секретаря парткома учебного пол¬ка до секретаря парткомиссии соединения. Вот и теперь, делающий быструю служебную карьеру полковник Колбасов, потянул за собой старые, проверенные кадры, будучи в загранкомандировке.
Староверов отлично понимал, что Колбасов взял его к себе не¬даром. Иван Иванович умел находить контакт с людьми, если надо, мог проявить себя достаточно жестко и принципиально. В ЗАБВО, благо¬даря слаженной работе подразделений политоргана, авторитет Колбасова заметно вырос. Существенный вклад в это внес секретарь партко¬миссии подполковник Староверов. Кого только не песочила на заседаниях, боевая слаженная команда, проявляя высокую политическую бдительность и партийную принципиальность. Даже комдив порой побаивался партийного вожака. Спиртное не употреб¬ляет, в непристойных поступках не замечен. Такого не на чем прихватить, чтобы был покладистее.
… Электровоз загудел протяжным басом и стал тормозить.
«Магдебург», - обронила проходящая мимо купе проводница. Староверов испытал некоторое чувство волнения. Облегченно вздохнув, наконец-то приехал! - он стал проверять свой багаж. Все ли хорошо упаковано и перетянуто багажными ремнями, чтобы легко было вынести вещи из вагона?
Поезд остановился и Староверов в числе первых пассажиров первым вышел из ваго¬на. Улица пахнула терпким запахом листвы тополей и фруктовых деревьев из близлежащих усадеб. Недалеко, на перроне, стоял советский патруль. Солдаты и офицер с любопытством рассматривали при¬бывшего на немецкую землю офицера.
- Капитан Борзов, - представился начальник патруля и спросил: — Не нужна ли помощь?
Потом он подробно объяснил Староверову, где стоит «уазик», встречающий его по указанию полковника Колбасова. У Ивана Иванови¬ча даже потеплело в груди от отеческой заботы шефа, и он бодро зашагал в указанном направлении. По дороге Староверов с интересом раз¬глядывал из окна «уазика» невозмутимых и чопорных немцев, едущих не спеша на велосипедах по своим делам, красивые улочки, ухоженные дома, перекрестки с мигающими, чисто вымытыми светофорами, а когда прочти подъехали к военному городку советской воинской части, он попросил водителя остановиться, что¬бы оставшийся до КПП километр пройти пешком, налегке. Вещи оставил в машине. Он, партработник, должен войти на территорию части скромно, как и подобает его персоне.
А когда он уже подошел к контрольно-пропускному пункту, ворота неожиданно широко раскрылись и мимо пролетел всадник, клещом впившийся в бока белого коня. Смуглое лицо, крепко сжатые губы, мгновенный, острый, как удар кинжала, взгляд в сторону Староверова, оглушительный в патриархальной тишине улочки грохот копыт - и вот его уже нет. Фигура «бело-черного кентавра» мелькала за деревьями аллеи, направляясь в зеленые поля.
Староверов смотрел ошалело в сторону, где скрылся бешеный всадник. До его слуха, оглушенного громким топотом копыт, донесся восхищенный возглас дежурного солдата, закрывающего ворота:
- Во комдив, дает!
Увидев незнакомого офицера, он автоматически вытянулся и бодро «пролаял»:
- Здра желаю, тарищ подполковник! Разрешите узнать цель вашего прибытия!
- Я в политотдел. У меня предписание. Доложите полковнику Колбасову.
-Есть!
Колбасов встречал Староверова в своем кабинете и обнял его, как старого друга. Округлое, полное лицо НАЧПО излучало добродушие и неподдельную радость. Полковник был довольно рослым, имел выпуклый живот, выпирающий из-под полы широкого кителя, и большой зад, которые изрядно портили его фигуру и выдавали в нем любителя хорошо поесть и, следовательно, выпить. Иван Иванович не забыл о пристрас¬тии своего шефа к пиву и качественным сухим винам, медленно, но верно подводившим его к сердечным недомоганиям и гастриту. Когда Колбасов был главным распределителем дефицитов, еще в Забайкалье, то приобрел среди офицеров «учебки» кличку «Копченый», за свое пристрастие к копченым мясным продуктам. Колбасов относился к этому философски, справедливо полагая, что у каждой высокой должности есть не только свои преимущества, но и недостатки.
Колбасов вызвал машинистку политотдела и попросил ее приготовить легкий завтрак для вновь прибывшего офицера, Пока готовились бутерброды, полковник дотошно расспрашивал Староверова о службе в Забайкалье, не забыл осведомиться и о его личной жизни:
- Ты так и не женат?
- Да не получается у меня с этим, Александр Павлович! Осталась какая-то обида на свою бывшую жену, да и рисковать больше не хочу!
Колбасов понимал, о чем идет речь. Разводы в семьях партработников не поощрялись, а именно семейный развод чуть не испортил подполковнику Староверову репутацию верного ленинца и карьеру. Его жена спуталась с прапорщиком с продбазы тыла округа, пошли слухи, сплетни, и это могло «подмочить» авторитет секретаря парткомиссии учебной дивизии. Партийное расследование, объяснительные, вызов в политуправление округа - все это Староверов мог хлебнуть полной мерой. Но дело спустили на тормозах, благодаря его безупречным служебной и партийной характеристике. Но главным спасителем стал Колбасов. Это он убедил члена военного Совета округа оставить Староверова на прежней должности, а его жене - шалаве предложил убраться в Пермь, где жили ее родители. Прапорщику пригрозили высылкой в Маньчжурку. Так и развели проштрафившееся семейство.
Все это Староверов помнил очень хорошо.
- Обстановка в ГСВГ сложная, - начал вводить его в курс дела начальник политотдела.
- Действие указа о борьбе с пьянством, политические брожения в головах многих офицеров - все это создает дополнительные трудности в поддержании в войсках здорового морального духа. В парткомиссии скопились персональные дела, среди них есть даже на командира полка. Твой предшествен¬ник просидел у нас три года и уехал в Москву. Его больше интересовали тряпки и валюта, нежели парторганизация. Убрать его раньше было невозможно - тесть у него - большая шишка в Главпуре. Есть и другие кандидатуры на это место, но я убедил комдива, генерала Бекбаева, походатайствовать о твоем переводе. Пришлось, конечно, ублажать кадровиков в Главпуре. Спасибо Тимуру Ивановичу, он занял принципиальную позицию. И его связи очень помогли.
— А комдив, это тот, который ездит на белом коне? - спросил Староверов.
- Он! Это по случаю присвоения генеральского звания ему зем¬ляки-кабардинцы подарили породистого скакуна, - улыбаясь, говорил Колбасов.
- Чу¬дит, конечно, генерал. Кровь балкарская в нем гуляет. Но командир требовательный, и нам, политотдельцам, неплохо с ним служится.
Секретарша принесла кофе и бутерброды. Кивая на чашки с кофе. Колбасов снова подчеркнул, что долг коммуниста - вести трезвый образ жизни. На этом беседа старых партийных товарищей закончилась.
Староверов включился в жизнь дивизии без раскачки. Принял партийное хозяйство, изучил персональные дела, которые давно нуждались в рассмотрении на партийной комиссии и сразу сделал вывод о том, что партийные расследования его предшественником про¬водились небрежно, и выносить их на парткомиссию в том виде, в каком они находились, сейчас нельзя. Особенно настораживало персонал¬ное дело командира батальона капитана Загаева. Судя по заявлению, ему вменялось в вину злоупотребление служебным положением, вы¬разившееся в том, что он вымогал три килограмма говядины у начальника дивизионного продсклада, во что честно говоря верилось с трудом. Командир танкового батальона и дивизионные склады? Уровень! При сем отсутствовали объяснительные как самого Загаева, так и начальника продовольственного склада. Староверов решил по этому делу проконсультироваться у Колбасова. Тот, слушая товарища, лишь болезненно морщился.
- Ты знаешь, Иваныч, для меня этот Загаев, как кость в горле. Перспективный офицер, но грешит по женской части. На этой почве у него вышел какой-то конфликт с комдивом. Слухи ходят разные, но ты постарайся вникнуть в суть этого дела. Комдив приказал разобрать его на парткомиссии. Заседание парткома состоялось и протокол имеется. Что еще надо? А объяснительные, наверное, потерялись. Такое часто бывает. А мясо... Ну, хотел, наверное, на халяву пожрать…
- А Загаев, он что, тоже-кабардинец?
- Да нет, по документам русский, родом из Казахстана. А фамилия осетинская. Сплошной интернационалист. Офицер грамотный. Его батальон сдал итоговую проверку на отлично. Словом, сложный он человек. С одной стороны - авторитет для подчиненных, с другой - личная жизнь, черт его зна¬ет какая! И это очень беспокоит командование.
- А командование, это комдив?
- Не ерничай, комдив тоже. Дело конечно шито белыми нитками, но ты должен его закончить. Не затягивай! Покажи свою партийную принципиальность и то, что ты действительно нужный для коман¬дования дивизии человек, объективный и справедливый.
Староверов вышел от начпо сильно озадаченный. Разобраться сходу в этом деле видимо не сложно, но разговор с начпо добавил беспокойства и неуверенности. Еще бы, - пора отрабатывать авансы.
Распутывать противоречия персонального дела капитана Загаева надо начиная с виновника. Ближе к концу рабочего дня Староверов пригласил опального комбата к себе в кабинет. Тот прибыл без опоздания. Не¬большого роста, крепыш, с хорошей строевой выправкой и спокой¬ным выражением лица. Таких офицеров за свою службу Староверов видел немало Служат они, как правило, на совесть, потому что любят свою профессию, уважают устав, требовательны и дисциплинированны. Усомниться в порядочности таких людей трудно. Чаще всего таких ребят подставляют и делают «козлами отпущения».
Староверов встал из-за стола, приветливо улыбнувшись, предложил Загаеву сесть. Включил электрокофейник и приготовил кофейную пару.
- Вам кофе побольше или поменьше? - спросил партийный бог рядового коммуниста.
- Можно побольше, - ответил Загаев, при этом нахмуренное лицо его разгладилось.
Староверов был прирожденным психологом. Умел быстро расположить к себе собеседника, за что и ценил его начальник политотдела, будучи человеком по натуре склочным. Однако мудрый Колбасов знал, что справедливый партийный подход - это всегда хорошее дополнение всякого рода административным идиотизмам. Это он и считал гармоничным состоянием коллектива. Сам Староверов об этом меньше всего задумывался, поскольку был действительно человеком обаятельным от природы. Он в двух словах изложил комбату суть предстоящей беседы. Затем поинтересовался, как могло так оказаться, что в его персональном деле отсутствуют объяснительные? Что это? Небрежность прежнего секретаря или того, кто проводил партийное расследование?
- Ни первое, ни второе, - ответил Загаев. - Я отказался писать объяснительную, а что касается начальника продсклада, то он по¬том забрал свою. Почему? Лучше спросить у него. И вообще, я счи¬таю, что со мной поступили несправедливо. Начальник склада мне задолжал деньги, а рассчитался со мной мясом. Когда я выходил из час¬ти, меня задержал генерал Бекбаев и вызвал дежурного по соединению. Потом потянули на партком. А там, известно кто сидит. В присутствии начальника политотдела они любое решение примут по указке.
- И что, Колбасов настаивал на строгом выговоре? - усомнился Староверов.
- Конечно. Он сразу сказал, что я злоупотребил своим служебным положением и заслуживаю строгого партийного взыскания.
- А как, все же, вы сами думаете, чем могли заслужить немилость командования дивизии?
- Я-то? Сказать могу, но не для протокола. И не потому, что я такой лопух, взял и сразу все вам рассказал. Просто мне вся эта возня надоела. Я думал, что мое персональное дело закрыли, а оказы¬вается, что вовсе нет.
- И все же, ответьте на мой вопрос, - нетерпеливо перебил его Староверов.
- Дело в бабе...
- Как в бабе?
- Да так, познакомился я с одной женщиной, а она оказалась любовницей комдива. Тот когда узнал о нашей связи и начал меня притеснять.
- Неужто? - не поверил Староверов.
- Хотите верьте, хотите нет... дело ваше. Вы спросили, я отве¬тил. Так вы будете меня разбирать на парткомиссии или нет?
- Будет видно, - задумчиво ответил подполковник.
- Разрешите идти?
- Да. Спасибо, что пришли.
Следующим, кого пригласил к себе на беседу Староверов, был начальник продсклада прапорщик Перепел. Тот признался, что это по его просьбе бывший секретарь партийной комиссии Шестаков изъял объяснительную из персонального дела капитана Загаева.
- Шестаков сам сказал, что персональное дело закрыто и посоветовал забрать объяснительную, - просветил подполковника прапорщик Перепел, - да и лишние неприятности ни к чему. Мясо, что я отдал Багаеву, было моим личным, а то, что оно со склада, так это только комдив так думает. Сказав это, прапорщик замкнулся и теперь на¬стороженно следил за Староверовым, всем своим видом показывая, что больше из него слова не вытянешь.
Отпустив прапорщика Перепела, Староверов долго размышлял, почему Шестаков закрыл персональное дело, а Колбасов настаива¬ет на привлечении Загаева к партийной ответственности? Может он не в курсе последних событий?
Несколько развеял туман в этой истории инструктор политотдела по оргработе майор Стрекалов. Он предположил, что Шестаков, часто пользовавшийся услуга¬ми начальника продсклада, в благодарность, перед своим отъездом закрыл дело, в котором прапорщик Перепел фигурировал в неприглядном виде. Да и в самом деле, что привязались к прапору? Хищение мяса? Так это ничем не подтверждено. Может он и вправду, накануне тех событий, ездил к немцам на ферму и там приобрел его по дешевке? Это обычная практика в дивизии перед приездом комиссии. Что, кстати, всегда делается по указанию комдива. А в тот день дей¬ствительно была комиссия, и на даче жарили шашлыки к приезду начальника штаба армии генерал-майора Терехин. После той пьянки генерал Бекбаев и отловил на КПП Загаева.
Прояснил свет Стрекалов и насчет той бабы, о которой заикался Загаев.
- Есть такая. - сказал оргач. – Она работает в «несекретке». И посадили ее туда по указанию комдива. Холостячка. И действительно Бек¬баев к ней неравнодушен
В этот же день Староверов, как бы случайно, зашел в «несекретку» и, рассматривая якобы нужный ему приказ, он искоса наблюдал за служа¬щей СА Истоминой. Это была ладная женщина, со стройной фигурой, изящными ногами в темных чулках. Длинные волосы, челка, спадающая на крутой лоб и прикрывающая большую родинку. Губы женщины были несколько припухлыми, что придавало ей вид некото¬рой наивности и доверчивости.
- Вы нашли то, что искали, товарищ подполковник? - вдруг спросила она Староверова.
Тот, вздрогнув от неожиданности, смутился.
- Да, да, спасибо, - ответил он и поставив подшивку приказов обратно на полку, вышел из кабинета. Возвращаясь в политотдел, он думал об Истоминой. Женщина ему понравилась. Он и сам бы не прочь закадрить такую, но, увы, официальный статус не позволяет расслабляться. Да и опасно ввязываться в этот клубок любовных проблем. А с другой стороны, любопытство так и толкало его узнать больше об этой женщине.
Случай представился скоро.
Субботний день в военном городке обычно напоминает обычные армейские будни,с той лишь разницей, что офицеры несколько раньше возвращаются домой. Вечером на детских площадках появляются дети. Они сосредоточенно перекапывают песок в песочницах под грибками, мастеря башенки, горки, лепят куличики. Их мамы рассаживаются на лавочках в беседках, обсуждают гарнизонные проблемы и новости.
Староверов, отужинав в военторговском кафе, набрал из почты политотдела советских газет и, присев на лавочку в тени акации, погрузился в чтение. Это занятие для него давно стало правилом, что позволяло быть в курсе мировых событий. Изредка он отрывался от чтения, чтобы отдохнули глаза, и рассматривал жизнь на ДОСовской территории. Вот взлохмаченная женщина лузгает семечки на балконе и, нимало не смущаясь, сплевывает вниз шелуху. Майор, ее муж, с двумя мусорными ведрами вышли из подъезда и потопали к мусоросборнику. Двое его сопливых сынишек тащатся за папой, прихватывая его за старые штаны, и о чем-то канючат Майор, остано¬вившись, терпеливо им что-то объясняет.
У соседнего подъезда, где первый этаж отведен под общежитие холостых офицеров, скучают три молодых лейтенанта. Они разглядывают объявление, видимо недавно появившееся на двери.
«Надо будет прочитать потом, - подумал Староверов. - наверное, местная КЭЧ снова затеяла ремонт котельной и начнутся перебои с горячей водой». Лейтенанты направились на выход из жилой зоны военного городка. Староверов тоже решил прогуляться. Он затолкал газеты в боковой карман гражданской куртки и пошел мимо КПП к немецкому магазину, где, как он уже знал, в отличие от нашего, советского, продавалось спиртное. У входа в магазин стоял армейский патруль. Этакие молодцы со штык-ножами на ремнях. Их задачей было контролировать, чтобы никто из наших военнослужащих не покупал там водку. Указ о запрещении продажи спиртного действовал и на территории всех военных городков в ГДР.
Староверов зашел в магазин и увидел капитана Загаева, что-то торопливо запихивавшего во внутренний карман кителя. Рядом с ним стояла Истомина, старательно делавшая вид, что рассматривает товары на полках. Заметив Староверова, парочка почему-то прошла за прила¬вок и пропала в глубине «подсобки». Староверов терпеливо ждал, пока к нему не подошел владелец магазина и не спросил:
«Что желает купить камрад?»
Подполковник замялся, не зная, что ответить немцу. Но тот сам пришел ему на помощь, показав сначала на водку, потом на вход в «подсобку».
«Что у него там? Место для распития что-ли?» - подумал Ста¬роверов. Решив проверить свои подозрения, он купил бутылку водки и пошел вслед за хозяином магазина. Тот вывел его через черный ход на улицу, где патруля, конечно же, не было. Иван Иванович понял, как немцы решают проблему с продажей водки советским военнослужащим. Теперь он и сам почувствовал себя нарушителем закона и надо было спешно удалиться, пока его не заметили. Пройдя квартал он снова наткнулся на мирно беседующих в скверике Загаева и Истомину Хорошо, что они, увлеченные друг другом, его не заметили. А вот о чем у них шел разговор Староверов услышал.
— Он опять меня сегодня вывозит на дачу, стол накрывать для комиссии.
- Какой комиссии.
- А я почем знаю.
— Да нет же никакой комиссии!
- Есть или нет, все равно придется ехать.
- А ты откажись.
- Ты хочешь, чтобы меня с работы выперли? Ты же знаешь, какой ценой мне это место досталось. Нет уж, назвалась груздем, так полезай в кузов. Я только приподняла юбочку выше колен, как он тут же позвонил в кадры, чтобы меня взяли. Пока отбивалась как-то. Может и сегодня пронесет.
- Чую, все равно достанет этот кавказец. Обидно мне, что этот козел безнаказанно баб тискает!
- Что поделаешь, - тихо проронила Истомина.
Староверову стало стыдно, что он невольно подслушал разговор влюбленных. Чтобы не думать об этом, решил занять себя про¬веркой работы лавочной комиссии, которую возглавлял инструктор политотдела майор Стрекалов.
Около военторга стояла группа женщин, в ожидании распродажи дефицитных товаров Причиной задержки был сам Стрекалов.
- Сейчас отовариваются жены заместителей командира дивизии, - просветил он Староверова.
- А что за товары? - поинтересовался тот.
- Дивандэки и хрусталь.
- Это тоже дефицит? Я вчера все это видел в магазине у немцев.
- Там в два раза дороже. Под немецкую зарплату.
- Понятно.
Мимо офицеров прошли, оживленно переговариваясь, три дамы - жены заместителей комдива. В руках они несли увесистые свертки. Одна из них, нисколько не стесняясь, говорила о том, что готовится в отпуск. В Союзе она продаст этот товар на черном рынке.
- Жена зампотыла, - подсказал Стрекалов.
- Надо бы с ним поговорить. Пусть приструнит. Вчера ко мне подходила жена прапорщика Сухова и жаловалась, что ей уже пол¬года не дают талонов, а эти гребут без стыда и совести.
Теперь в магазин стали заходить женщины согласно очереди. Продавец деловито проверяла талоны и продавала товар.
Стрекалов удалился в «подсобку», немного позже оттуда выш¬ли два солдата с двумя увесистыми коробками.
- А это что? - спросил Староверов.
- Крепленое вино и коньяк. Полковник Колбасов заказывал, - беззастенчиво заложил начальника политотдела Стрекалов.
Староверов проглотил эту пилюлю молча. Председатель лавочной комиссии откровенно дал ему понять, что тут власть партийного босса дивизии заканчивается.
Очередная неделя началась со служебного совещания. Комдив, генерал-майор Бекбаев, ставил задачу на неделю. Строго смотрел на офицеров управления с высокой трибуны. Темное скуластое лицо, властный взгляд из-под очков с золотой оправой. Коренастый, широкоплечий генерал говорил монотонно, под Сталина, низким голо¬сом с характерным кавказским акцентом. Бекбаев не терпел возра¬жений.
- Ви, товарищ майор, вчира проигнорировали мое указание... Начальник штаба, я его наказываю. Запишите ему вигавор...
Староверов уже знал, что комдива в войсках, за глаза, называют «Дикий», вероятно, за свирепый вид, замашки горца, вспыльчивый характер. И всю дивизию, поэтому, тоже назы¬вали «дикой». Танкисты не раз перепахали своими траками близлежащие поля немецких фермеров во время тактических учений, выполняя приказы своего командира, которому было совершенно наплевать на то, что этим он наносит местным жителям огромный ущерб. Он военачальник и ему все позво¬лено.
Начальник политотдела Колбасов уважал комдива, а тот, в свою очередь, уважал политотдельцев и прислушивался к советам начпо, особенно во время приезда той или иной комиссии. Однажды он даже спасся от строгача по партийной линии благодаря Колбасову. Во время строевого смотра, открывающего итоговую проверку, Бек¬баев пнул в промежность капитана только за то, что тот не смог ему рассказать требования общевойскового Устава о правах командира роты. И хотя тому было немало свидетелей, политотдельцы все устроили так, что пострадавший капитан отказался подавать рапорт на старшего по званию, получив в замен благоустроенную двухкомнатную квартиру в гарни¬зонном городке.
Колбасов же получил право бесцеремонно лезть в дела военторга и тыловиков. Особенно возрос его авторитет в глазах комдива, когда он сорвал со стены одной из казарм любительский портрет маршала Жукова и топтал его в штабе автобата, приговаривая:
- Я научу вас уважать политработников!
Вот и сейчас, на совещании, Колбасов пристально смотрел в глаза младших командиров, изучая таким образом их моральный и боевой дух. Командиры не выдерживали его взгляда, и склоняли головы, а начпо самодовольно ухмылялся и что-то записывал в своей тетрадке.
Потом прошло совещание в политотделе. Ставились задачи, о выполнении которых следовало доложить вечером. Староверов не мог сосредоточиться и думать о своем. Все же на старом месте службы – в Даурии было проще. В Забайкалье служили люди, по большей части мечтающие о замене в западные округа. Принцип «дальше Манчжурки не пошлют» не позволял командирам давить на психику подчиненных. Поэтому для нормаль¬ной службы было достаточно собеседований, заседаний месткомов на местах и партийных собраний, где обсуждались все аспекты армейской жизни.
Здесь же, за границей, советские офицеры стремились вывезти в Союз как можно больше инвалюты - марок. При этом все страшно боялись вылететь в двадцать четыре часа за какую-нибудь провинность. Тре¬бования к офицерам и их семьям предъявлялись самые жесткие. Советским людям было запрещено покупать спиртное, зарабатывать деньги, работая на фермеров и в госхозах, посещать кафе и рестораны, выезжать без специального разрешения за территорию гарнизона.
Уверенно себя чувствовали только генералы да их протеже. В таких условиях, когда сослуживцы могли стучать начальству друг на друга в смутной надежде, что потом им простят грешки, можно было получить информацию о любом офицере и даже о членах их семей. Это также использовалось для подавления любого инакомыслия.
Староверов уже был наслышан о генеральской даче на полигоне соединения. Там были баня, парники, сад и огород, беседки для отдыха на свежем воздухе, пляжик на зарыбленном озерце и столовая, которая только так называлась, а на самом деле тянула на при¬личную кафешку, именуемую греческим залом. Секретарь парткомиссии решил туда наведаться и попросил разрешения у начальника политотдела.
- Конечно, прогуляйся, посмотри, обеспечен ли личный состав полигона всем необходимым, а заодно отвези туда свежие газеты. Пары часов тебе хватит?
- Хватит. - обрадовался Староверов и позвонил в автопарк, чтобы к КПП дивизии подогнали политотдельский «УАЗ».
По пути на полигон Староверова не оставляли навязчивые мысли о повседневных проблемах в его деятельности. Несмотря на то, что уже пошла вторая неделя его службы на новом месте, он по прежнему чувствовал себя неуверенно. Зато с удовольстви¬ем он вспоминал свою службу в должности секретаря парткома танкового полка Даурской дивизии, где его уважали и ценили.
Были и сложности, трения с некоторыми заместителями командира полка, которые стремились стать удельными князьками в зонах их ответственности, но рядовые коммунисты, чувствуя поддержку со стороны партийного вожака, доверяли ему, и это помогало решать проблемы коллективным путем на партсобраниях и на заседаниях парткома.
Здесь в принципе те же самые проблемы, но везде чувствовалась властная рука командира дивизии, который особо не утруждал себя вопросами этики. Он делал, что хотел, и говорил, что хотел, не думая о последствиях. Беспокоило Староверова и то, что генерал Бекбаев ни разу не пригласил его к себе. А прийти к нему сам Староверов не решался. Колбасов же, когда Староверов рассказал ему о своих сомнениях, отнесся к этому, как всегда, философски просто:
- Выигрывает не тот, кто лезет в дамки, а тот, кто дожидается возможности поставить точку в игре. Захочет, сам тебя вызовет. Значит, нет проблем...
Колбасов, выражаясь несколько витиевато, внушал секретарю парткомиссии мысль о том, что хозяин здесь он, начпо, и следовательно, ему виднее.
Когда Староверов подъехал к полигону, он с удивлением обна¬ружил, что его никто не встречает на КПП. Не было дневального и у деревянного «грибка» с полевым телефоном. В поисках наряда подполковник пробирался через заросшие кустами акации дорожки, пока не наткнулся на машину комдива. Потом он услышал приглушенные голоса. Они доносились из бани. Дверь немного приоткрыта, шторы на окнах плотно задернуты. Но одна из штор висела чуть наперекос и открывала небольшую щель в окне.
Сжигаемый любопытством, Староверов приник лицом к стеклу и разглядел в сумраке висящие на спинке стула генеральские штаны с лампасами, а чуть дальше и самого комдива, который лтискал Истомину за бедра и упругие ягодицы. Та, придавленная им к диванной подушке, что-то быстро говорила. Комдив раздраженно ей отвечал. Староверов услышал довольно явственно его голос:
- Слюшай, причем тут жена этого прапорщика? Она хотела дивандэк и получила дивандэк! Да, я ее и потискал, ну и что? Зачем ревновать? Давай, давай! У меня времени нет!
Вдруг он дернулся и упал на Истомину так, что диван затрещал под его массивным телом. Раздалось густое сопение.
Староверову стало очень стыдно, что он все это увидел, пригибаясь, стал быстро выбираться из кустарника. Боковым зрением заметил метнувшуюся тень с другой стороны бани. Ему вдруг показалось, что это Загаев Если это так то он особенно не удивился бы его поведению. Ревность - злая тетка, она никому покоя не даст.
Около своего «уазика» Староверов увидел солдата с красной повязкой дежурного по полигону. Солдат стоял бледный, губы его заметно тряслись.
- Товарищ подполковник, уезжайте отсюда быстрее. Меня за вас прибьют! Никому не велено здесь быть...
Староверов не стал подводить бедного солдатика, сел в машину и, зло, стукнув дверцей, бросил водителю:
- В штаб!
***
Успокоился он только в своем кабинете. Хотя чувствовал себя сопливым мальчишкой, который подсмотрел чужую взрослую жизнь и теперь за это должен быть подвергнут публичной порке. Вот ведь, как бывает в жизни! Хотя какая уж тут скромность, по долгу службы порой ему приходилось копаться и не в таком дерьме.
«Может быть, рассказать Колбасову о том, что происходит на полигоне?» - проскочила у него мысль. И тут же он с возмущением отмел ее: « А то он не знает! Конечно, все ему известно. Да и другим тоже. В маленьком гарнизоне подобные тайны неизбежно переста¬ют быть тайнами и служат основой для многочисленных сплетен. А Бекбаев похоже и не старается скрывать свое пристрастие к женскому полу.
Кстати, о сплетнях. Сегодня на разводе комдив прозрач¬но намекнул начальнику разведки подполковнику Анохину, что, дескать, не след спать в чужих постелях, особенно с женами боевых командиров, так как это резко снижает политико-моральное состояние офицеров и, следовательно, уровень боевой готовности. Интересно, что он имел в виду? Только вот Анохин при этом густо покраснел, растерялся и только хлопал своими пушистыми ресницами, а по строю офицеров пролетел смешок. Комдив же, довольный произведенным эффектом, пошел в штаб. Да, Бекбаев может позволить себе подобное, он здесь полный хозяин.
А еще в гарнизоне говорят, что он иногда одевается по гражданке и поздно вечером ходит по зоне военного городка, где нахо¬дятся дома офицерского состава, так называемые ДОСы, и подслушивает под окнами, о чем говорят его подчиненные.
Думал обо всем этом Староверов, думал и сам себя оборвал: «Враки все это!».
В это время кто-то осторожно постучал в дверь. Она слегка приоткрылась, и в образовавшемся проеме показалось лицо майора Стрекалова.
- Иван Иванович! Пора на совещание, опаздываем!
- Да, да... Спасибо… бегу.
Секретарь парткомиссии взял папку с документами на подпись и поспешил к шефу.
Полковник Колбасов был явно не в духе. Только что приехал комдив, зашел к нему и грозно поинтересовался, что делал его подчиненный на полигоне?
- Вашему партийному боссу, что нечего делать, что он болтается по учебному центру? - раздраженно цедил Бекбаев.
- Извините, Тимур Иванович, но он выполнял мои указания, повез газеты для солдат, - нашелся Колбасов.
- Да? Газеты говорите? И только? Что для этого нет комсомола? Он что у нас курьер? Или почтальон? Газеты.. Хе! Нашел же себе работенку…
Комдив удалился в свой кабинет.
«Что это на него нашло? - подумал Колбасов. - Ну, поехал Староверов на полигон. Не в кабак же немецкий или еще куда-то...»
Начпо чувствовал, что комдив чего-то недоговаривает, и от этой неопределенности ему стало не по себе. «Спрошу Староверова, может он что-нибудь знает?».
Совещание прошло быстро По окончании начпо попросил Староверова задержаться.
- Иван Иванович, доложите о результатах своей поездки на полигон.
- Все нормально, товарищ полковник, газеты раздал, личный состав работает на ремонте мишенного поля.
- И все?
- И все.
- Комдива на полигоне видели?
- Комдива? Н-нет...
- А вот он вас видел. Спрашивал, чем вы там занимались? К чему бы это? Может быть, вы что-то скрываете?
Начпо смотрел на Староверова строго и испытующе. Староверов смутился, но решил не откровенничать:
- Нет, вправду, Александр Павлович, я его не видел, - ответил он, произнося слова твердо и отчетливо.
Но выражение лица Колбасова ясно сказало ему о том, что такой ответ шефа не удовлетворил.
- Как продвигается дело Загаева. - неожиданно резко пере¬ключился на другую тему он.
- Плохо. - признался Староверов. - Оно настолько сырое, что даже стыдно представлять на парткомиссию. А тут еще те, кто писал объяснительные, теперь от них отказываются. Дескать, принудили их.
- Ну, вы опытный партийный работник, Иван Иванович, вам и карты в руки. Скажите им, что за вранье они тоже могут понести ответственность. А дело должно быть рассмотрено. Поспешите. Сроку вам неделя.
- Хорошо, - поспешно ответил Староверов, принимая это ука¬зание как приказ.
Вернувшись в свой кабинет, он еще долго перебирал бумаги. Домой ему идти не хотелось, он задержался на работе допоздна.
Когда он направился в общежитие, на улице стоял густой августовский сумрак. Только дома смотрели на темную улочку яркими глазами окон. Было тихо и очень спокойно. Это несколько расслабило Староверова. Как все это было непохоже на забайкальскую неустроенность и проблемы, что остались за восточными границами Германии. Староверов чувствовал, что стал привыкать к этому гарнизону. Насвистывая негромко бравурную мелодию, он свернул за угол дома и столкнулся с чьей-то грузной фигурой в темном спортивном костюме. Незнакомец стоял у полураскрытого окна квартиры, в которой, судя по доносящимся оттуда звукам, веселились офицеры. Заметив Староверова, человек резко отвернулся и быстро пошел по темной аллее, но тот все же узнал его. Несомненно, это был он! Короткий бобрик жестких волос, квадратная контур головы, фигура атлета - все это выдавало Бекбаева.
А из раскрытого окна донесся пьяный голос:
- А комдив наш засранец и сволочь!
Староверов признал его владельца, капитана Загаева. Хорошее настроение враз пропало, и он вошел в свое общежитие почти расстроенным. Утром Староверов проснулся от сильного стука в дверь. Еще не проснувшись окончательно, он открыл ее и увидел посыльного солдата.
- Тревога, товарищ подполковник! - доложил тот.
Староверов расписался в протянутой ему рапортичке, и солдат сразу убежал.
Через десять минут Староверов, как и другие офицеры дивизии, был в пути, через плечо плащ, в правой руке - тревожный чемоданчик.
На коротком служебном совещании Староверов получил указание от начальника штаба - проверить, как проходил подъем по тревоге в танковом батальоне, которым командовал капитан Загаев.
«Вот и замечательно, - подумал секретарь парткомиссии. - Посмотрим теперь, каков ты в деле, товарищ коммунист Загаев - бабник и интриган».
Подразделение капитана Загаева действовало слаженно По тре¬воге таковые роты выдвинулись, согласно боевому расчету, в парк боевых машин и на склады, загружать имущество. Сам комбат, несмотря на то, что накануне ночью изрядно выпил, выглядел молодцевато. Только припухшие веки да остаточный запах алкоголя выдавали его состояние.
«Ну вот, один грешок за тобой уже есть, - подумал Староверов. - Указ по антиалкогольной кампании ты нарушил и этому будет немало свидетелей».
Но почему-то от этих мыслей ему стало стыдно. По крайней мере за то, что он, партийный вожак, выступает в роли этакого шпика, который копает компромат на неплохого, в общем-то, офицера.
Батальон Загаева перекрыл нормативы по подъему по тревоге, и теперь колонна его подразделения была готова выступить на вы¬полнение боевого задания. Об этом командир батальона доложил командиру полка. Тот отрапортовался комдиву. Контролирующий офицер, подполковник Староверов, подтвердил доклад комполка. Бекбаев во время доклада смотрел на него испытующе, и было видно, что он этим докладом недоволен.
На подведении итогов успех Загаева, как всегда, обошли вни¬манием. Присутствовавший в классе оперативной подготовки ком¬бат задумчиво морщил лоб, было видно, что подобное ему не в диковинку. А Староверов тоже опечалился. Ему не давала по¬коя мысль о персональном деле Загаева, которое он должен был представить на парткомиссии. Иначе его ждали неприятности.
Теперь он понимал, почему комдив ни разу его не пригласил к себе. Бекбаеву нужен был результат работы партийного вожака, как доказательство наличия взаимопонимания между ними. И пока этого результата не будет, всякий личный контакт исключен. В этом деле Староверову даже начпо не помощник. А сам Колбасов всегда будет держать сторону комдива. Как опытный политработник, он отлично понимает, что его карьера в немалой степени зависит от Бекбаева Староверов не мог припомнить ни одного случая, чтобы Колбасов конфликтовал с комдивом. «Копченый» знал свою выгоду. С негласного согласия «Дикого» - комдива он имел личный покой и контроль над лавочной комиссией, обеспечивающий неограниченный доступ ко всяким дефицитам. А принципиальный секретарь парткомиссии ему был не нужен. Колбасов, так же, как и комдив, ждал от него доказательства личной преданности в благодарность за то, что обеспечил перевод из Забайкалья в Германию.
Голова у Староверова раскалывалась. Ему надо было принимать какое-нибудь решение, но он не мог это сделать. С одной стороны, он обязан был распутать этот клубок противоречий, но с другой стороны, он понимал, что, принимая сторону комдива, он станет приспособленцем и потеряет авторитет не только у сослуживцев, но и уважение к самому себе.
Подобный случай у него уже был, когда он был еще секретарем парткома служил в гарнизоне в Даурии. Секретарь партко¬миссии уехал тогда в отпуск и оставил его за себя. Молодой тогда еще майор Староверов принял это назначение, как признание его заслуг, и был очень доволен. Однажды, во время учений, когда он остался в политотделе один, к нему пришла зареванная официантка из офицерского кафе. Как мог, Староверов ее успокоил, и она, все еще всхлипывая, рассказала ему о том, что два часа назад с полей приехал командир дивизии, собрал весь персонал кафе и объявил, что все, кто его любит, должны встать, а кто нет, пусть сидит и считает себя уволенным.
- Я думала, что он так шутит. Все встали, а я нет. И комдив приказал заведующей меня уволить, - как на духу поведала ему молоденькая официантка.
Староверов возмутился и вызвал к себе заведующую кафе. Та поначалу запиралась, объясняя ему, что причина увольнения совсем иная, по сокращению штатов, но потом, окончательно завравшись и запутавшись, признала, что все так и было.
- А что я могу поделать? Он же хозяин в гарнизоне. То ему суп с грибами подавай, а где их взять в мае месяце? То только яичницу с колбасой ест, чтобы усилить свое мужское достоинство. А теперь ему Настю подавай на учения! Понятно зачем... Девушка еще не при¬выкла к нашим порядкам, вот и растерялась.
Потом заведующая сама разрыдалась и попросила Староверо¬ва ее никому не выдавать.
Когда она ушла, Староверов написал докладную записку начальнику политотдела. Тот, вернувшись с учений, сказал, что все бред пьяного ежика. В итоге Настю все же уволили, а его обвинили в клевете. Так он и извлек горький урок, что не всякую правду любят в верхах, а есть и такая, что может сломать к чертям всю его карьеру. Из состава парткомиссии тогда его вывели и перевели служить в «учебку». Это, честно говоря, обрадовало Староверова. Новый начпо был в неведении относительно истинных мотивов перевода нового партработника, а сам Староверов посчитал благоразумным о том умолчать. Его рекомендовали в партийную организацию учебного танкового полка, где он и прижился, тихий и устраивающий всех. Поэтому успешная карьера не заставила себя долго ждать.
А теперь? Промучившись изрядно своими сомнениями, Староверов решил последовать примеру своего предшественника и просто закрыть дело Загаева, обосновав это отсутствием доказательств. Лучше уж пусть не будет вообще ничего, чем наговорить лишнего, наивно полагая, что его все же поймут правильно. Так он и написал в своей пояснительной записке к этому делу, еще добавив, что Загаев на последних учениях и вообще по службе зарекомендовал себя грамотным и хорошо подготовленным командиром.
Колбасов долго изучал его произведение, потом еще доль¬ше молчал, нервно барабаня пальцами по столу. На лбу у него собрались морщины, а взгляд стал тяжелым и недобрым.
- Иван Иванович, наверное, вы в прошлый раз не поняли меня, - тихо сказал он. - Я вас попросил персональное дело, а вы мне принесли отписку.
Староверов смутился, но вдруг озлился и в сердцах проговорился и о том, что он видел, как в учебном центре Бекбаев прижал Истомину и как он подслушивал под окнами домов военного городка.
- Понятно, - произнес начпо, - значит и вы туда же. А я все думаю, кто же распускает сплетни по гарнизону? Честно говоря, такого от вас я не ожидал!
- Вы считаете, что это сделал я?! - задохнулся от возмущения Староверов. - Александр Павлович, да как вы могли!
Но начпо было уже не остановить. Он выговаривал Староверову жестко, не щадя его самолюбия.
- У вас оказывается короткая память, товарищ подполковник. Вы еще в Забайкалье к нам в дивизию пришли с подмоченной репутацией, но я вас тогда пожалел. Более того, дал возможность исправиться. А вы теперь снова за старое?
Староверов стоял растерянный и красный, как вареный рак. Руки его нервно дрожали. А когда Колбасов добавил, что таких типов, как он, принято направлять в «психушку», для медицинского обследования, Староверову стало совсем плохо. У него закружилась голова и он, чтобы не упасть, вцепился в край стола.
- Что с вами? - вдруг смягчился голос начпо. - Иван Иванович, вы больны?
- Разрешите выйти? - только и мог хрипло выговорить тот.
- Идите и еще раз подумайте о том, что я вам сказал, - закон¬чил беседу начпо, потом добавил: - Я помогу вам выйти из этого положения. Но это в последний раз.
Староверов, чувствуя себя полностью раздавленным, побрел к выходу.
Хуже, чем унижение, в жизни ничего не бывает. Это в полной мере постиг в тот тяжелый день Староверов. В голове его, словно рой разъяренных пчел, носились злые мысли, сталкивались друг с другом, принося сумятицу и страх перед будущим.
Однажды у него уже было такое, когда жена пришла домой поздно, как потом выяснилось, после очередной встречи со своим любовником. Уставшая и обеспокоенная чем-то, она разрядила свое раздражение на муже. Вспыхнула ссора, после которой его благоверная злобно выкрикнула, чтобы он убирался из дома и из ее жиз¬ни навсегда, а уж она проживет с детьми без никчемного мужа, глупого и бестолкового. Если же он этого не сделает, то она пойдет в политотдел и попросит там помощи.
В тот вечер Староверов испытывал к своей жене такую ненависть, что готов был убить ее за то, что она причинила ему такую боль и унижение, за то, что готова оставить детей сиротами при живом отце и лишить его дома. А потом струсил, прижал жену к себе, поцеловал в разгоревшуюся щеку и попросил прощения за скандал, хотя понимал, что жертвует остатками своего мужского авторитета, опять уступая этой взбаламошной стерве. При этом, он отдавал себе отчет в своей трусости, боялся, что выпрут его с долж¬ности, а то и из партии, за неспособность навести порядок в своей семье. Подобного политработникам не прощали, сразу переводили на штабные должности и, как правило, в стройбат. На этом их карьера заканчивалась.
А еще Староверов искренне жалел о том, что не любил никого, кроме своей жены, и именно эта его всепрощающая любовь превратила его в размазню, неспособного на собственное мнение. После развода он пытался сойтись с одной холостячкой, но чувствовал себя с ней скованно, испытывал загнанный внутрь себя страх опять ошибиться и снова подвергнуться очередному унижению.
Выйдя от начпо, Староверов прошел в свой кабинет и остался наедине со своими мрачными мыслями. Подумывал даже: «Может сходить к оперативному дежурному и под предлогом чистки ствола взять пистолет с патронами да пустить себе пулю в лоб?» Потом он отмел эту мысль. «Нет, только не это! Уйти из жизни никогда не поздно, а надо попытаться хоть что-нибудь изменить в ней в лучшую сторону». Так с ним бывало не раз. Сначала паника, потом вдруг мысли обретали логику и он становился твердым и уверенным. Разум побеждал сла¬бое сердце, и в этом было спасение Староверова.
Уходил из штаба в двенадцатом часу. Ветер на улице был влаж¬ным и свежим. Далекое дыхание Атлантики успокаивало и убирало жар с лица, и это прибавляло ему чувство душевного спокойствия, комфорта, и снова хотелось жить, несмотря ни на какие печали и грусть. Староверов присел на скамеечку у детской площадки и долго смотрел на негаснущие окна жилых домов, где текла своим чередом чужая жизнь, со своими радостями и печалями, где укладывали непослушных детей спать и родители любили друг друга. Постепенно, копеечка за копеечкой, вещь за вещью, увеличивалось их благосостояние, обеспечивая спокойную старость. Лишь ему, старому холостяку, не было места под солнцем, и было очень тяжело осознавать все это.
- Иван Иванович! Вы ли это? - вдруг раздался женский голос и перед Староверовым появилась из тени его обладательница.
Он вздрогнул от неожиданности, сразу узнав в близко подошедшей женщине Истомину.
- Вот уж никак не ожидала увидеть вас в столь поздний час, - сказала она, присаживаясь рядом со Староверовым - А я вот тоже задержалась на службе. Срочно готовила служебные документы к отправке. Нет мне покоя, - рассмеялась она и уж совсем неожидан¬но добавила: - и личной жизни тоже. Вот и вы, я слышала, холостяк, взяли бы и женились на мне? А, Иван Иваныч, или я не хороша? Вот скажите честно.
Староверов хмыкнул неопределенно, по-прежнему находясь в растерянности, но Истомина истолковала его реакцию по-своему:
- Конечно, кому нужна подстилка бекбаевская? Вы так же думаете?
- Ну, почему же... У вас же любовь с капитаном Загаевым.
- Какая к черту любовь! - раздраженно бросила Истомина. – Просто мне его дурака жалко. Гробит его из-за меня комдив. А я-то при чем, если мужики липнут ко мне, как мухи, а потом у них появляются проблемы.
- Так выходите за Загаева замуж, вот и проблемы у вас закончатся.
- Не могу. Есть у него жена, осталась в Союзе. Правда, детей у них нет. Но это уже его проблемы...
Потом они сидели молча. И вдруг Истомина предложила:
- Иван Иванович, а давайте пойдем ко мне в гости. Чаю попьем, поговорим, познакомимся поближе. Вы бы хоть спросили, как меня зо¬вут? - сказала она и, опять опережая Староверова, протянула руку.
- Люба.
- Иван, - ответил он и рассмеялся, почувствовав, как улетучи¬лась робость, и стало легко на сердце. - А почему бы и нет? Ведь должен же я знать, как живут женщины нашего гарнизона?
- Совершенно верно, - ободряюще улыбнулась Истомина.
А Староверов подумал: «А, наплевать. И на комдива, и на начпо. Будь, что будет! А попрут из Германии, туда мне и дорога. Везде люди живут».
В малосемейке Истоминой было чистенько и уютно. Минимум мебели, старенький, но просторный диван, и максимум жен¬ской изобретательности: занавесочки, портьера, красочный линолеум, сервизы за стеклом. Все это пахнуло на Староверова таким домашним теплом и уютом, что он снял без приглашения китель. Истомина взяла его из рук гостя, повесила на плечики и убрала в шкаф. Эта деталь сказала ему о многом.
Люба, как заправская хозяйка, быстро приготовила кофе, дос¬тала из холодильника вино, расставила рюмочки и сервировала стол фруктами и коробкой конфет. Потом сняла передничек и вышла в спальню переодеваться. Вернулась в легком халатике, выше колен, и присела рядом со Староверовым.
- За знакомство, - предложила она тост.
Староверов тост поддержал.
Всю ночь он наслаждался заботой и ласками, которыми окружила его Люба. Истосковавшись по женщине, Иван Иванович отдавал себя ей безраздельно и плыл безмятежно в волнах неги и страсти, наконец-то ощущая себя полноценным мужчиной, освободившимся от условностей службы и своей партийной деятельности. «Все врут, когда говорят, что партийцу свойственно самоотречение и преданность общему делу. Кроме случаев, когда интерес обоюден» - думалось секретарю парткомиссии, когда он прижимал к себе послушное мягкое тело Любы и осыпал его поцелуями.
Видел бы это Бекбаев! Он, наверное, удавился бы от злости.
К утру Люба, перебирая своими пальчиками влажные волосы на голове Староверова, вдруг разоткровенничалась:
- Я еще тогда, когда ты пришел к нам в «несекретку», подума¬ла, что ты стоящий мужик, и очень рада, что не ошиблась в тебе.
- С чего это ты так решила?
- Глаза у тебя хорошие. Открытые, без нахальства и жлобства. Глаза никогда не обманывают. Я где-то читала, что глаза - это зеркало души. Я очень рада, что ты совестливый мужик и не идешь на поводу у Бекбаева.
- Что толку-то. Все равно придется персональное дело Загаева рассматривать. Комдив не отстанет. .
- Зря переживаешь, его все равно не дадут в обиду.
- Кого?
- Да, Загаева...
- Кто не даст?
Но Истомина вдруг замолчала, словно сказав лишнее. Потом неуверенно проронила:
- Загаев сказал, что он у особистов свой человек... Ну, все! Я и так тебе ляпнула лишнее. А ты мужик умный, сам сообразишь, что теперь тебе надо делать.
- Спасибо…, - только и смог выговорить ошеломленный Староверов, а сам в это время лихорадочно соображал. «Кто бы мог подумать? Загаев и особый отдел! Это очень важно. Во всяком случае, зацепка удачная. Мы за нить потянем, глядишь, и выход покажется».
И снова обратился к разговорившейся любовнице:
- Ты меня, Люба, извини за любопытство, но я хочу спросить тебя.
- О чем?
- Вы там... на полигоне... Ну, когда с комдивом-то были... Ну, помнишь? Ты, конечно, можешь не отвечать. Это дело такое... Личное что ли.
- Да нет, почему же, отвечу, Иван Иванович... Вы продолжайте
- Разговор у вас шел о жене прапорщика, фамилию ее не по¬мню, и о дивандэках. О чем там шла речь?
Люба пристально посмотрела Староверову в глаза, а потом ус¬мехнулась и со злостью в голосе сказала:
- Это про Аничкину. Он, Бекбаев, оттрахал ее в поле, за две пары дивандэков. Как последнюю, прости господи... Она потом ко мне зареванная пришла. Жаловалась мне, говорила, что не хотела. А он расстегнул ширинку, вывалил свое хозяйство, ну Аничкина и в обморок. А дальше, проза жизни... Вот и все. Ты удовлетворен? Сыщик...
- Извини меня, - вздохнул Иван Иванович.
- Да ладно. Ты хотел узнать, я тебе и рассказала, как на духу...
Люба обняла Староверова и прижалась к нему. Иван Ивано¬вич, чтобы сгладить неприятные последствия своих вопросов, гладил рукой шелковистые волосы Истоминой. В нем все нарастала злоба на Бекбаева.
Наконец, Люба посмотрела на часы и решительно сказала:
- Все! Пьем кофе, и пора тебе уходить. Да и мне надо отдохнуть, сексуальный ты мой!
Она прижалась к широкой груди Староверова, томно поцеловала его в губы и, накинув на себя халатик, пошла на кухню, гото¬вить для своего гостя утренний кофе.
Староверов нежился в постели, но надо было вставать и приводить себя в порядок. Новый день напоминал о себе узенькой полоской зари. Тучи уходили на Восток. Первые лучики блеснули на оконное стекло, прошлись по комнате, безжалостно обнажив все следы грешной ночи.
На службе Староверов сразу столкнулся с шефом. Начпо посмотрел на него долгим испытующим взглядом, но Староверов те¬перь чувствовал себя намного увереннее и, не растерявшись, поздоровался:
- Доброе утро, Александр Павлович!
- Доброе утро, - слегка опешив от его уверенности, ответил Колбасов. Он ожидал увидеть Староверова подавленным, хмурым, а тот, напевая бравурный марш, спокойно открыл дверь в свой кабинет и сразу же набрал номер начальника особого отдела дивизии. Тот был на месте.
- Сергей Николаевич, доброе утро! Разрешите к вам на прием записаться. - нарочито шутливым тоном сказал Староверов.
- Это по какой такой причине партийный бог решил навестить нас? - мгновенно отреагировал на его тон Гиревой.
- Так, положение обязывает!
- Положение или проблемы?
- Вы правы, последнее…
- Личное, или по партийной части?
- По партийной...
- Тогда лучше я сам к вам подойду. Как никак я член парткомиссии. Так будет лучше.
- Хорошо, я жду вас прямо сейчас.
- Добре.
Ожидая Гиревого, Староверов собирал в памяти все, что знал об этом человеке. Полковник Гиревой, на вид простодушный и улыбчивый человек. В дела парткомиссии никогда не лез. На заседаниях чаще всего что-то рассматривал в своей тетради, лишь делая вид, что его что-то здесь интересует. Любил травить анекдоты, в основ¬ном соленые. Его добродушие заражало окружающих, создавая ил¬люзию, что этот человек свой в доску. Но от шефа Староверов знал. что Гиревой - человек, все замечающий и не дающий спуску нарушителям советской законности здесь, за границей. Все проштрафив¬шиеся вылетали с треском за двадцать четыре часа. И не было случая, чтобы особист кого-нибудь пожалел. При первом же сигнале комдив безропотно подписывал документы особого отдела, решая участь несчастного подчиненного.
И все же, Староверов решил обратиться к нему за помощью, хотя чувствовал, что заниматься делом, в котором замешан комдив. Гиревой скорее всего не станет. Ведь говорят же, что рука руку моет. Но информация, которую дала Люба, подсказывала, во всяком случае будет найден выход, как закрыть дело Загаева.
Гиревой вошел без стука, как хозяин. Он выглядел серьезным. Крепко пожал руку Ивана Ивановича, демонстрируя силу своей руки, и присел за стол. Староверов положил перед ним дело Загаева. Ги¬ревой открыл первую страницу и сразу же закрыл папку. Сделав это, он с ожиданием посмотрел на Староверова
- Не знаю, что с ним делать, Сергей Николаевич. Рассыпается оно, стыдно его даже выносить на парткомиссию. а начпо настаивает
- Понятно, - коротко произнес Гиревой. - А вы лично что-то к Загаеву имеете? Какие-нибудь серьезные факты у вас против него есть?
- Нет, - честно ответил Староверов. - Зато на другого комму¬ниста их хоть пруд пруди.
- На кого же это? - заинтересовался Гиревой.
- На Бекбаева...
- Интересно, интересно...
Староверова будто прорвало. Он с обидой рассказывал о своих злоключениях. Гиревой слушал внимательно, не прерывая. Когда Староверов умолк, Гиревой вдруг громко рассмеялся и положил свою руку на ладонь Староверова.
- Знаете, что я думаю? Партии это уже не касается. Во-первых. всяк волен устраивать свою личную жизнь, а во вторых - вы наверняка ошиблись. Вы видели с Истоминой не Бекбаева, а Зараева...
- Нет, подождите, штаны то на стуле были с лампасами! И голос был точно его – Бекбаева.
- Да при чем тут штаны, Иван Иванович? Темно же там было, вы ж сами это сказали. Да и не могли вы видеть в это время Бекбаева. Он был в другом месте… Неужели вы мне не поверите? Мы-то здесь зачем, и кому как не нам знать, где и когда он бывает? Где такого рода информацию берут? У нас! Да на кой черт Бекбаеву стоять под окнами, если он в любой момент может позвонить нам, и мы ему про всех расскажем. Даже про вас, между прочим...
- А про меня-то что рассказывать?
- Не скажите, дорогой мой секретарь. А кто выходил через чер¬ный ход из немецкого магазина с бутылкой водки? Не вы ли, Иван Иванович? И это случилось уже на второй день после приезда. А?
Староверов густо покраснел.
- А что же вы меня не поймали с поличным?
- А зачем? Вы же больше туда не ходили. Ведь так? Наверное, лучше узнали наши порядки. Так что не беспокойтесь. Ну, а насчет дела... спасибо, что меня пригласили и все рассказали откровенно. Завтра командир дивизии напишет заявление, и на этом основании вы дело закроете. А я, честно говоря, думал, что персональное дело Загаева закрыто еще вашим предшественником. А все же, кто заставил вас к нему вернуться?
- Колбасов.
- А, да-да, Колбасов... Я и не подумал о нем. Человек, посто¬янно проявляющий инициативу, но не всегда там, где нужно.
Словно уходя от щекотливой темы, Староверов вдруг спросил Гиревого:
- Сергей Николаевич, а какое отношение к вашему отделу имеет Загаев?
И тут же пожалел об этом.
Глаза Гиревого сузились, взгляд его стал жестким, даже злым
- Загаев? Никакого! А вы что имеете в виду?
Но тут открылась дверь и вошел Колбасов. Увидев Гиревого, он радостно заулыбался:
- Сергей Николаевич, каким ветром к нам? А почему сначала ко мне не зашли?
- Как же, как же... шел к вам. Вот по пути завернул к секретарю нашему, поздороваться, посмотреть, как обжился на новом месте? - с мгновенно изменившимся выражением лица сказал Гиревой. Оно снова излучало дружелюбие и ласку.
- Засиделся я у вас, дорогой Иван Иванович, а дел к полковни¬ку Колбасову у меня вагон и маленькая тележка, - искусно вывернулся он перед начпо.
Прощаясь, Гиревой, по-дружески пожимая руку Староверову, сказал:
- Не будьте так наивны и доверчивы, дружище. Договорились?
Тот смущенно кивнул.
- Это вы правильно сказали, Сергей Николаевич, - встрял Колбасов. - Есть такой недостаток у партийного вожака.
- Ничего, ничего, Александр Павлович, пойдемте к вам. Как вы половили рыбку в выходные, на учебном центре? А меня не при¬гласили...
Дверь закрылась, и Староверов остался в своем кабинете один. Он был возбужден, и все чувства его пришли в смятение. «Кто он, Гиревой? В чем результат беседы? Что мне теперь ждать от него?» Все эти злые вопросы осиным роем вились вокруг него и жалили.
Он, конечно же, не знал, что Гиревой и Колбасов продолжили свой разговор, который как всегда протекал в дружеском русле.
- Сергей Николаевич, у меня к вам есть предложение. Я не забыло о том, как вы просили поспособствовать вашему племяннику найти достойную ему должность. Ему, как выпускнику академии можно попробовать свои силы секретарем парткомиссии нашей дивизии. Вы же сами говорили о том, что он в свое время был секретарем партийного комитета полка?
- А Староверова куда?
- За него не беспокойтесь… Мы свои кадры в беде не бросаем… Для него тоже будет предложение, от которого он не откажется. Он у нас кадр перспективный, направим его на учебу в высшую партийную школу.
- Ну тогда я не возражаю… Но одно условие…
- Какое?
- Персональное дело на Загаева должно быть закрыто.
- Думаю, что и с этим не будет проблем…
- А с вами приятно общаться Александр Павлович…
- Так другого, и быть не могло. Мы с вами работаем в одной связке – в парткомиссии гвардейского соединения, значит нам и решать вопросы, по справедливости и сердцу, - улыбнулся самодовольно Колбасов.
- Один вопрос. Скажите, вам то Загаев чем насолил, что вы решили его дожать в угоду Бекбаеву?
- Да ничем… А Бекбаеву я пообещал довести персональное дело капитана до логического конца…
А теперь что будете делать?
- Да решим, мы все решим…
- Очень на то надеюсь. А то смотрю слишком вы заигрались Бекбаевскими любовными интригами.
Жизнь не давала расслабляться подполковнику Староверову. На носу армейские учения с привлечением на них основных средств дивизии. Боевые формирования были развернуты по штатам военного времени и укомплектованы на все сто процентов личным составом и боевыми машинами. Во время таких учений советские войска демонстрировали свои стальные мускулы натовцам, отбивая у них тягу к политическим провокациям.
Доставалось и восточным немцам. Их чистые и ухоженные поля в любой момент могли быть подвергнуты нашествию танков, осо¬бенно в тех случаях, когда военачальники принимали по своей ини¬циативе решения срезать маршруты или окопаться там, где этого требовала постоянно меняющаяся боевая обстановка. Бывало, что и просто, наши лихие парни, советские танкисты, отклонившись от маршрута, с удовольствием пугали мирных немцев рокотом танков, проносясь мимо садов и домиков местных фермеров и кооператоров. Немцы безропотно сносили эти «шалости». Тем более, что в случае нанесения какого-либо материального ущерба пострадавшие получали денежную компенсацию.
Староверов на время учений был направлен на тыловой пункт управления. О причинах этой ссылки он догадывался. Колбасов теперь будет стремиться изолировать его от излишних контактов с первыми лицами.
Батальон капитана Загаева получил задачу - действовать на одном из главных направлений. Другими словами, для него это была проверка: «либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Но молодой комбат действовал уверенно и профессионально. Посредником на учениях у него был представитель со штаба группы советских войск в Германии. Полковник был строг и внимателен, но это ни в коей мере не пугало Загаева. Будучи «нахаленком» по самой сути своего характера, он и в военной жизни оставался таким. Когда посредник поинтересовался его планами, комбат доложил тактическую обстановку грамотно и уверенно, что, безусловно, понравилось полковнику. Но кое в чем он усомнился:
- Почему вы думаете, что противник пойдет по распадку и через болото?
- А куда ему деваться? Здесь у меня две роты, да еще усилен¬ные мотострелками и минометной батареей. Разведкой ему некогда будет заниматься, темп наступления не позволяет, да и рискованно. Вот он и пойдет через болота. Мы здесь не раз отрабатывали учебные вопросы, проходили без особых помех.
- А почему бы вам сюда не собрать больше сил?
- А зачем?
- Вы же сами сказали, что болота легко проходимы.
- Да, это когда сушь стоит дня три-четыре. Склоны тут крутые и глинистые, преодолеть их можно только на большой скорости, с разбегу. А сейчас погодка-то у нас какая? Только вчера дожди закончились. А сутки надо на то, чтобы подсохло, это мало. Нет, точно застрянут. А кто пролезет, тот все равно не преодолеет нашей обороны.
- Разумно. А где ваши противотанковые средства и приданная артиллерия?
- Здесь и вот здесь, - показал остро отточенным карандашом Загаев.
- В общем, западня получается. А если на этом направлении пойдут основные силы дивизии противника и они сумеют разгадать ваши планы?
- Ну, тогда будем стоять насмерть. Времени будет достаточно, чтобы закопаться в землю и перебросить резервы. Пока противник разберется, что к чему, времени много пройдет.
Решение комбата явно понравилось посреднику.
- Ну, тогда я желаю вам удачи.
- Спасибо, - улыбнулся комбат и побежал на командный пункт батальона. Скоро там все пришло в движение. Загрохотали танки, поднимая дорожную пыль, а за ними потянулась другая техника.
На командном пункте дивизии было тихо и спокойно. Опера¬торы шуршали фломастерами, нанося на рабочие карты постоянно меняющуюся об¬становку. Разведка, в лице подполковника Анохина, сидела на телефоне и собирала поступающие разведданные. Бекбаев и представи¬тель армии - генерал-майор Иванов пили кофе и закусывали тонко нарезанными ломтиками сыра. Подошла официантка с подносом, на котором по тарелочкам были красиво разложены бутерброды с черной икрой и красной рыбой.
Бекбаев поднял глаза на дивчину и кивнул ей удовлетворенно. Но, тут раздался резкий звук телефонного сигнала от стола опера¬тивного дежурного. Тот схватил трубку, и внимательно выслушав донесение, вскочил докладывая:
- Командира дивизии срочно требуют на вертолетную площадку, прилетел командующий войсками группы.
Генералы пошли к выходу. Тут же явился белобрысый полковник Беленький из штаба армии - заместитель начальника штаба, недавно переведенный с должности командира мотострелкового полка бекбаевской дивизии. Он прилип к карте, а когда мимо прошел майор-топограф и случайно задел Беленького, тот истошно заорал на него: «Нечего тут шляться по командному пункту, а желаешь, то должен тихо ползать на брюхе!»
Майор побелел, но стоял перед Беленьким навытяжку. Присутствующий при этой отвратительной сцене Колбасов промолчал, попивая кофе. Потом взял газету и углубился в чтение.
Полковник Беленький, удовлетворив свое честолюбие, исчез так же внезапно, как и появился.
- И что я такого сделал? - тихо спросил топограф.
Ано¬хин раздраженно буркнул.
- Ладно, не переживай. Ему все равно через месяц замена в Забайкалье. Там таких дураков быстро обламывают.
Колбасов, опустив газету, посмотрел на Анохина и улыбнулся. Анохин мог себе позволить такие высказывания, так как ему уже нечего было терять. После этих учений он переходил в Московский военный округ
Командный пункт дивизии продолжал работать слаженно. К исходу дня поступила оперативная информация о том, что противник потерял темп наступления и остановился на занятых позициях. Отличились многие командиры, сумевшие навязать свой сценарий боя. Особенно грамотно отработал боевую задачу комбат Загаев. Его расчет оказался верным. «Синие» действительно пошли через болото, застряли там и попали в огненный мешок. Понеся большие потери, дивизия противника была вынуждена перегруппироваться и потеряла темп наступления. Ге¬нерал-майор Бекбаев бросил ему в помощь еще два танковых батальона и дивизион самоходных артиллерийских установок. Командующий войсками группы, присутствовавший на разборе первого этапа учений, спросил о том, сколько лет капитану Загаеву.
- Тридцать лет, товарищ генерал-полковник, - доложил Бекбаев.
- Представить документы на досрочное присвоение звания – майор, и направить его на учебу в академию бронетанковых войск, - приказал командующий.
Так круто изменилась армейская судьба капитана Виктора Загаева.
После учений ждал сюрприз и подполковника Староверова. Его пригласил в кабинет полковник Колбасов. Был он радушен и при¬ветлив.
- Есть предложение вам, Иван Иванович, прислали одно место в высшую партийную школу. Вы холостяк - собираться недолго. Вот и поезжайте на учебу. Отдохните от службы и наберитесь сил. О своем решении доложите до конца дня.
Староверов сначала удивился подобному предложению, а по¬том понял, что таким мягким способом от него просто решили избавиться. Не пришелся ко двору. Но почему-то он совсем не расстроился. Бог с ними, с телячьими сосисками, немецким пивом, дивандэками и прочими заграничными достопримечательностями.
Потом у него появились озорные мысли. Чтобы хоть слегка отомстить Бекбаеву он позвонил Истоминой и напросился к ней на вечер в гости. Люба с готовностью согласилась и сразу же загрузила его просьбами. Она хотела к столу хорошего вина и фруктов.
- Устроим сегодня праздник! - сказала она.
***
Староверов и Багаев уезжали в один день, к тому же, одним поездом и даже в одном и том же купе. Проводить их пришла одна Люба.
- До свидания, ребята! - сказала она. А потом, не стесняясь, подошла к Староверову и поправила ему воротник шинели, успев при этом тихо шепнуть на ухо:
- Мне без тебя будет очень плохо. Пиши. Не забывай...
А Загаев, отвернувшись, старательно делал вид, что рассматривает готические завитушки на фасаде вокзала.
Потом офицеры сели в поезд, который будто того только и ждал - сразу тронулся, и потянулись за окнами кадры немого кино с видами Германии.
«Вот только в обратную сторону...» - с легкой грустинкой подумал Староверов. Но тут же улыбнулся, вспомнив Любу, ее лицо, ее губы... Она, пожалуй, стала единственно приятным воспоминанием о его службе в ГСВГ.
Прошло несколько лет. Пронеслись годы учебы в высшей партийной школе. По распределению Староверов получил направление в один из округов в Н-скую армию. Потом закружили ветры «перестройки», и Иван Иванович оказался не у дел. Политорганы расформировали. В условиях многопартийной системы армия освобождалась от влияния на них политиков. Вместо специалистов партийного контроля были введены помощники по воспитательной работе, которым теперь были отведены вторые, а то и третьи роли. Пройдет еще много лет, для того чтобы понять, что замполиты все же нужны, хотя бы для того, чтобы уберечь солдат и сержантов от офицерского мордобоя, который придет на смену отлично поставленной партийно-политической работе в армии. Но пока и отныне была поставлена главная задача – профессионально и верно служить новой родине и демократическому правительству. Чтобы пережить свежий ветер перемен и дослужить до пенсии каких-нибудь полгода, полковнику Староверову предложили должность, хоть и с понижением, - в отделе боевой подготовки армии. Он смирился со своей участью. Люба, приехавшая к нему из Германии вскоре после получения им нового назначения и ставшая его женой, перенесла это оптимистически.
- Уедем в Воронеж, к моим родителям, - сказала она. - Ты мужик еще молодой, и мы наладим новую жизнь.
Армейская жизнь шла своим чередом, в повседневных заботах. Шла интенсивная работа по новому облику российской армии, и понятное дело понадобятся люди в погонах с современным мышлением, способных в условиях деидеологизации общества крепить высокий моральный дух российских военнослужащих.
Сначала прошел слух о том, что едет новый командарм. Через неделю Староверова вызвал начальник отдела боевой подготовки и откомандировал его на аэродром вместе со свитой должностных лиц, которые должны присутствовать при приеме должности новым командующим армии.
…На военном аэродроме многолюдно. Шустро бегала «ваишка», разгоняя легковые автомобили и выстраивая их подальше от места посадки самолета. Мелкими группами стояли в ожидании прибытия начальства офицеры и генералы.
- Садится транспортник с командующим, - сказал начальнику штаба армии, вышедший из диспетчерской, офицер.
Находившийся рядом полковник Староверов пытался услышать, о чем идет речь, но налетавший порывами ветер мешал слышимости. Он спросил стоявшего рядом офицера:
- Как фамилия нового командарма?
- А бог его знает, то ли Ламаев, то ли Бимаев .
- А-а-а... - озадаченно протянул Староверов.
Наконец, в небе появился АН-12. Сделав положенный над аэродромом круг, он пошел на посадку. Натужно гудя моторами, самолет вырулил на площадку. Но против обыкновения, вместо того, чтобы открыть дверку самолета сбоку, авиаторы развели в стороны створки грузового отсека. По трапу сходил коренастый генерал-лейтенант. Староверов открыл рот от неожиданности. Это был… Бекбаев! Вслед за генералом, с самолета на землю свели под уздцы белого породистого коня. А за ним парами стали выходить заспанные... девушки Их было много, девушек...
«Ну, вот, и закончилась моя служба». – подумал он. И от этой мысли ему почему то стало очень весело.