Муха медленно ползёт по границе стола. Ленивая тварь. Есть ли смысл в том желании, что пронзает тебя насквозь, в желании соткать из воздуха гигантскую лупу и крошечные щипцы, чтобы со всей скрупулёзностью пытать насекомое, бездумно вырывая избыток конечностей и особенно - глаз? Смысла нет.
На узком металлическом пласте нет места для тебя, но ты пытаешься туда забраться, ощущая жалящее прикосновение холодной поверхности к своей беззащитной обнажённой коже. Кроме металла, ты прикасаешься ещё к чему-то, что кажется ещё более ледяным и твёрдым. Ещё более неподвижным, если это возможно. Ещё более неживым.
Ты видишь муху, неслышно карабкающуюся по твоей ладони, будто короткий крылатый червяк, но ты не можешь увидеть и назвать то странное нечто, рядом с которым лежишь, к которому прижимаешься, чтобы не упасть, не провалиться в чёрные дырки, воронки, окружившие собой твоё пристанище, будто зловонное чавкающее болото - одинокий клочок земли. Тебе кажется, ты даже ощущаешь этот отвратительный запах - выедающий, тошнотворный, гниющий, с неповторимым сладковатым оттенком, и ещё будто с какой-то искусственной неправильной примесью - ментола, слюны и мороза.
Ты куришь, вцепившись намертво в непонятное нечто, будто близость с этим, принадлежность к этому является твоим якорем, прочно засевшем в реальности. Твоя связь с миром, твоя вера в собственное существование полностью зависят от того, что ты так исступлённо сжимаешь в своих ослабевших дрожащих руках. И ты не можешь понять, откуда исходит холод - снаружи тебя или уже изнутри. Невозможно остыть, когда ты уже заморожен. Но пустота, укусившая твоё сердце, даже приятна. Ты скучающе выдыхаешь серебристую струю дыма. Несколько кривоватых заплывших колец. Ты находишь чужие губы и принудительно размыкаешь их ещё влажным после тебя фильтром.
Что-то рядом с тобой не курит. Оно не затягивается. Не хватает губами удушливую сигарету, но и не отстраняется. Это что-то так совершенно для того, кто нуждается в понимании. Оно же никогда не осудит, не прогонит и само никуда не уйдёт. Ты не знал, где искать людей, способных просто выслушать и безоговорочно принять всё ими услышанное. Всегда есть пределы и исключения. Ты думал так и потому не искал людей, которым доступно непреложное абсолютное понимание. Ты считал, что таких людей не существует.
Ты нашёл их не слишком поздно и не слишком рано. Слишком вовремя, но это не делало вещи проще и тем более лучше.
Муха была лишней в этой картине. Муха, одарённая разумом, подумала бы так же о тебе самом.
После чужих губ у сигареты привкус сворачивающихся, как испорченные сливки, парализующих топей. Приторный аромат гниющего в процессе рассеивания сигаретного дыма.
У тебя в глазах рябит, как при просмотре не работающего канала. Чёрно-белые точки и полосы. Сломанные телевизоры, расколотые изнутри, будто упавший и с хрустом разбившийся калейдоскоп. Цветное стекло смешалось с зеркальным, но после больше не преломлялось на причудливых гранях, которыми раньше было само, но уже не хранило память об этом.
Ты гадаешь, есть ли у мухи, ползущей по чужим застывшим губам, воспоминания об их обладателе. Холод должен был окутывать тело со временем, каждую секунду которого исследующая его любопытная муха могла ощущать незначительное, но существующие изменение температуры. Или не могла. Или не хотела.
Синие губы никому не идут. Тот, кто говорит обратное, глупец, зацикленный на преувеличенной красоте, по его мнению кроющейся в уродстве.
Синие губы - замёрзшие губы. Замёрзшие губы - мёртвые губы. Её синие мёртвые губы. Её синие губы. Синие-синие губы. Самые синие губы на свете. Синее её глаз, надёжно спрятанных под тонким слоем кожи. Синее её глаз, лишённых осмысленности и узнавания. Синее её рук. Синее её вен. Синее отраженья тупого нарисованного неба в мушиных микроскопических глазах.
Она никогда не заставляла биться сердце быстрее. Она не была отягощена добродетелью. Её улыбка была всегда незаметной, рассеянной, придуманной кем-то, кто чертил её ржавым гвоздём на пустом неодушевлённом холсте.
Рядом с ней не хотелось остаться, но и покидать её не было надобности. Возможно, с ней рядом было даже немного спокойно. Она говорила редко и мало , но даже в эти моменты можно было не слушать её, чему она никогда не препятствовала. Иногда казалось, что она на самом деле немая, а голос её - ненастоящий. Или же она говорит, но с кем-то другим.
Вдруг теперь она разговаривает на таинственном языке мух?.. Ты косишься на её неприятно заострённые бумажно-белые руки. Они не двигаются, не трутся друг о друга в отвратительном вкрадчивом жесте. Нет. У неё с мухами нет ничего общего, кроме безмолвия.
Ты докуриваешь до того момента, когда горящий почерневший фильтр начинает палить тебе пальцы. Ты не морщишься, потому что не хватает сил привести в действие задеревеневшие мышцы лица. Вместо выражения забившейся внутри захлебнувшейся боли ты тушишь окурок о чужую раскрытую беспомощную ладонь. Возникший след похож на те, что остаются на выжженном дереве. Неприятно пахнет поджаренной плотью. Будто маленькие аппетитные свинки, распахнувшие рты, обездвиженные и ослепшие, безропотно вертящиеся на металлическом вертеле. Туда-сюда.
Ты хочешь спать. Хочешь услышать "приятных снов" от кого-нибудь, ещё способного производить звук и излучать тепло. Твоего не хватает. Ты замороженный фрукт, о которого ломаются эмалированные скользкие зубы.
Ты притягиваешь к себе чужое тело ещё ближе, обхватываешь его руками и ногами, опускаешь невозможно тяжёлую гудящую голову в изгиб чужой шею, но не дышишь в неё, оставивший надежду согреть заледеневшую насквозь погибшую плоть.
Ты зажмуриваешься так, что перед глазами в темноте пляшут больные инфракрасные пятна. Ты закусываешь губу, но не до крови. На самом деле ты не понимаешь, как люди вообще на это способны. Причинить самому себе боль.
Она причиняет боль за тебя. Синевой своей кожи. Её синие-синие губы касаются твоих волос. Ты хочешь спросить, чувствует ли она их холод. Возможно ли это?.. Ты хочешь спросить, но не смеешь нарушить тишину, зная, что после твоих слов она вновь сомкнётся удавкой на горле.
Ты из тех, кто говорит только за тем, чтобы продолжить или после получить продолжение. Спрашиваешь, ожидая ответ.
Ты из тех, кто обнимает бездыханное, но по-прежнему любимое тело, чтобы впервые за долгие слившиеся в одну муторную полосу дни спокойно и блаженно уснуть.
Ты не знал, где искать людей, способных к безусловному пониманию. Здесь, среди одинаково холодных металла и человеческой плоти, в стенах безымянного вывернутого наизнанку морга, ты, наконец, их нашёл.
Возможно, муха здесь по той же причине. Возможно, нет.