– Леша, не забудь помидоры на столе, на кухне. Как ты любишь, – отец потер большой грубой ладонью свой подбородок, посеребренный жесткой трехдневной щетиной.
Взгляд его слегка выцветших, голубых глаз выражал растерянность и какую-то грусть. За прошедшие два года с того момента, как его, инженера-строителя и всеми уважаемого руководителя проектно-сметного отдела крупной домостроительной компании, трудовой коллектив почетно проводил на пенсию, ему стало значительно хуже. Выражалось это не только в гипертонических кризисах и обострении застарелого ревматизма, но большей частью в потере интереса к жизни, в непроходящей апатии. Отец Алексея очень любил свою работу и «горел» на ней, уходя рано утром, когда все еще спали, и приходя очень поздно, когда все уже спали.
Часто были разные командировки по нескольку недель. Но Алексей ни в детстве, когда большую часть времени он проводил с мамой и младшей сестрой, ни в отрочестве, когда дома оказывался только чтобы выспаться и перехватить на бегу знаменитых куреповских пирогов, не был свидетелем ссор между родителями. Никогда не было слышно упреков и выражения недовольства в адрес отца в маминых разговорах.
Те редкие дни пребывания отца вместе с ними с лихвой компенсировали его длительное отсутствие своей насыщенностью. Были походы в кино, в зоопарк, цирк и еще много куда – размеренная домашняя жизнь превращалась в разноцветный вихрь впечатлений. Дом в такие дни всегда был полон папиными знакомыми и друзьями. Они шумно разговаривали о работе, выпивали вино, часто о чем-то спорили, но по-доброму, без злобы. Маленькому Алексею всегда нравились эти моменты, и совсем не потому, что гости всегда одаривали их с сестрой шоколадками и вкусными конфетами в диковинных обертках из тех городов, куда ездила бригада. Больше всего ему нравилось смотреть на больших мускулистых мужчин, загорелых и белозубых, которым все по плечу в этом мире, слушать их разговоры о далеких местах, о новых стройках.
Алексей мечтал стать строителем, как отец и его друзья. Он бы ездил по необъятной родине, и возводил так необходимые людям дома, а любимая жена-красавица ждала бы его вместе с сыном или дочерью, совсем как мама ждет папу. И жену он мечтал найти такую же, как мама, чтобы нежно смотрела на него, как мама смотрит на папу. Чтобы так же пекла пироги.
Тогда все они были счастливы. Или родители просто ограждали своих детей от неприятных эмоций и разногласий друг между другом. Теперь Алексей знал, что значат длительные командировки и какова цена белозубой романтики, какова цена женского ожидания. И, наверное, даже немного жалел, что пошел по стопам отца, поступив после школы в строительный институт. Теперь он, как и мечтал, ездит по командировкам и строит, строит, строит. Появилась жена – красивая, статная, умная. Вот теперь и сынишка три месяца назад – розовый теплый кричащий комочек.
Наверное, жизнь удалась, но что-то неспокойно на душе. Больше всего он необходим здесь своей семье: своему неокрепшему сыну, угасающему отцу, сомневающейся жене-красавице, а ему необходимо уезжать в очередную командировку.
Когда вчера Алексей сообщил жене о поездке, она раздраженно наговорила ему неприятных вещей, они долго спорили, потом долго не разговаривали друг с другом. Алексей курил одну сигарету за одной, закрывшись на кухне с томиком Стругацких, думал. Каждый раз их ссоры становятся все неприятнее, долго это не может продолжаться. А как же все было у родителей? Или мама тоже называла папу последними словами, но все это происходило не при детях? Да нет, не похоже. За всю жизнь ни одной серьезной ссоры, ни одного грубого слова. Не те люди родители, чтобы так правдоподобно лицемерить, да и взгляд мамин действительно нежный.
Что их связывает – любовь, привычка, взаимоуважение? Мама сильно любила папу, а он свое дело. Оба понимали, что они разные люди. Мама прощала отца за его стремление куда-то ехать, а он уважал ее за терпимость. У Алексея, в его молодой семье, похоже, никто никого не понимает и не прощает. Держит их сын да кредит на общую квартиру. Он давно уже подумывал сменить работу, ссора – последняя капля. Это будет последняя командировка, он будет тем, кто поймет и простит в их молодой семье. Пока не все еще потеряно. Алексей тяжело вздохнул.
– Трехлитровая банка не влезет в рюкзак.
– Сынок, ты же знаешь, мама расстроится, она их специально для твоей командировки достала. Ну, просто с собой возьми, Аннушка съест, она мамины соления тоже любит.
Отец с усилием уселся на диван. Волнистые седые волосы, зачесанные на совдеповский манер назад, бледное, изрезанное морщинами лицо, большие очки с отломанной правой дужкой. Давно подарили ему хорошие очки в итальянской оправе, а ему старые приятнее.
Алексей посмотрел на жилистую фигуру отца в домашней хлопчатобумажной клетчатой рубахе навыпуск, почему-то подумалось, что он видит его в последний раз.
– Хорошо, возьму. Идти мне уже надо, а то через пару часов машина за мной заедет.
– С матерью не попрощаешься? Она с минуты на минуту должна быть, все-таки на месяц уезжаешь.
– Не успеваю, бать, ты ей от меня привет передай, да я еще сам позвоню.
Алексей вышел в подъезд, поставил на пол большую спортивную сумку с деликатесами, приготовленными ему в дорогу заботливой матерью, закрыл входную дверь своим ключом. Подхватил сумку, быстро сбежал по ступенькам. Июльский день был теплым, ясным и каким-то тихим. Ни ветерка, ни облачка, тополиный пух свисал большими гроздьями с веток и забора почти неподвижно. Быстрым шагом Алексей направился к дому, в котором они совсем недавно купили квартиру, взяв ипотечный кредит. До этого ему с Аннушкой приходилось жить вместе с его родителями. Идти было недолго, минут шесть.
Он все любил в этом, по российским меркам не таком уж большом сибирском городе. Деревянные двухэтажки девятнадцатого века с резными наличниками, которые никак местная администрация не могла привести в порядок. Извилистые, засаженные тополями и сиренью улочки, где ему знакома каждая скамейка, каждая надпись на затертых спинках. Когда-то, еще учась в школе, и он приложил к этому местному фольклору руку, нацарапав перочинным ножом «Алексей + Марина».
Где-то в его многочисленных, полудиких рощах он пацаном прогуливал уроки, в сырых, пахнущих мочой подворотнях «до первой крови» отстаивал свою мужскую честь, обмениваясь зуботычинами с мальчишками из соседнего района. Именно в его тенистых скверах кружил голову первый поцелуй, лились обжигающие слезы ненависти от первого предательства. Где-то здесь, в этих блеклых «хрущевках» и «девятинах» семьдесят пятой серии с разноцветными балконами, завешанными сохнущим бельем, живут его верные друзья еще с детского сада Пашка да Димка. Отсюда его провожали в армию всем двором. Ему, тогда хмельному, с трудом удалось сесть в автобус, и он долго смотрел на проносящиеся мимо родные кварталы, неуклюже утирая лицо от помады, оставленной одноклассницами и девчонкой из соседнего подъезда, которой дороже не было, которая обещала писать. Сердце приятно защемило. Сколько же лет прошло, лет двенадцать?
Алексей растроганно улыбнулся, машинально кивнув головой какой-то, знавшей его с детства, соседке-старушке. Он проходил торопливым шагом остановку, возле которой несколько граждан ожидали прибытия автобуса, флегматично о чем-то беседуя. Чем же тогда закончилась история с этой девчонкой из соседнего подъезда? Алексей замер напротив остановки, глядя на нее, будто видел ее первый раз, будто не хаживал мимо нее в школу и обратно десять лет, будто не на ней просиживал с друзьями ночи напролет. Нахлынули воспоминания, перед глазами пронеслись годы, лица, обстоятельства.
Самым ярким пятном светилось то первое, сильное чувство, ощущение вселенского счастья и желание бросить все к ногам своей красавицы из соседнего подъезда. Потом жизнь развела их как-то по-глупому, нелепо. Но он до сих пор видит ее во сне, до сих пор некоторая потаенная и глубоко спрятанная часть его души рвется к ней, не в состоянии забыть то, что было.
Алексей вздрогнул, за его спиной на дороге резко и громко просигналила машина. Он обернулся - на перекрестке столкнулись две легковушки, водители злые и раскрасневшиеся что-то друг другу кричали, выразительно и размашисто жестикулируя. Что это на него нашло? Осталось всего несколько минут на сборы и надо попрощаться с Аннушкой.
Бросив последний взгляд на эпическую автобусную остановку, Алексей поспешил дальше. Ему мрачно подумалось, что к Анне он испытывает совсем другие чувства. Нет даже и половины того щенячьего восторга, ощущения полета, желания быть рядом каждую секунду, скорее наоборот. Быть может, где-то он совершил ошибку? Нет, когда они познакомились на дне рождения у общего знакомого, Анна ему сразу понравилась, она была молчалива и красива необычной красотой. Поговорив с ней, Алексей сразу, почти интуитивно понял, что она его судьба, что между ними, как говорит его друг Димка, «кармическая связь». Это же, как потом призналась жена, почувствовала и она. Все-то у них складывалось, хорошо им было и спокойно друг с другом, и интересы оказались общие.
Но Алексей вспомнил свой восторг, свое желание кричать всему миру о счастье, выпавшем на его долю, когда он шел, держась за руки с той, первой… А быть может он никогда и не любил – ни тогда, ни сейчас. Какая же это любовь, если бестолковый случай так легко разлучил их, а у него не нашлось смелости и сил преодолеть эти случайные обстоятельства. В отношениях же с Анной у него больше долга, больше компромиссов, больше расчета, сплошные договора и уступки. Ну, еще теперь их сын. А, может, это и есть самое главное?
Алексей быстро проскочил «ареопаг» кумушек на скамейке у своего подъезда, поздоровавшись на ходу, хотя бы секундное промедление возле них подобно смерти: все обсудят, все из тебя вытянут. Неужели дел других нет, как только обсуждать свежие сплетни и вести стационарное наблюдение за входящими и выходящими соседями?
Несколько пролетов вприпрыжку и он у своей двери. В прихожей Алексей бросил сумку с деликатесами, стянул кроссовки.
– Где мои солнышки? Где мои оба солнышка?! – проходя в комнату, шутливо вопрошая. – Тут вам гостинцы от бабушки и дедушки!
Краем взгляда заметил заботливо собранные его вещи, все, что он обычно берет в командировку. Молодец жена: мелочь, а приятно, и времени больше на прощанье останется. Из второй комнаты вышла Аннушка, такая домашняя, в халате, с распущенными пышными волосами, ниспадающими до поясницы. Именно этот серебряно-золотистый дождь потряс его в первый раз.
Все происходило будто вчера. Он заскочил на кухню за открывалкой, чтобы распечатать банку со шпротами. Хозяин торжества не был в состоянии его познакомить со всеми присутствующими: сильно много народу, да и выпил изрядно виновник. На кухне несколько человек пытались помыть посуду, дверь на балкон была открыта и во весь проем девичий силуэт, обрамленный солнечными лучами, бьющими прямо в глаза. Девушка стояла спиной к Алексею, ее волосы, не туго стянутые чуть ниже затылка льняной тесьмой, развевал весенний ветерок, они сливались с лучами света, превращаясь в огненную корону. Зрелище было мистическое. Алексею показалось, что один из небожителей скандинавского эпоса в женском обличии на какое-то мгновение спустился к смертным. Он завороженно застыл, лица ангела не было видно, но это и не важно. Хотелось крикнуть: остановись мгновенье! Такой впервые перед ним предстала его Анна. Когда она повернулась, почувствовав на себе чей-то взгляд, Алексей единственное, что смог произнести: «Извините, а вы здесь открывалку не видали?»
– Тише, не шуми, Егорка только заснул, – прошептала девушка. – Попрощался с родителями?
Ее немного заспанные зеленые глаза оказались совсем близко.
– Ты знаешь, что я решил? Я тут много думал и решил…
Алексей ощутил влажную прохладу ее губ на своих. Они крепко обнялись, их поцелуй был тягучим, длинным, даже мурашки у обоих побежали по коже.
– Леш, пожалуйста, откажись от этой командировки.
– Аня, я не могу. Я – единственный профильный инженер сейчас в нашей конторе. Костюшин в отпуске, а у Сидорчука мать при смерти. Да и оплату двойную обещают, этот контракт очень важен для нашей конторы. Но я обещаю…
– Леша, я не знаю, как тебе это объяснить, но я что-то чувствую, – девушка перебила Алексея. – Ну пожалуйста, ну миленький!
– Ну, солнце, почему ты меня перебиваешь? Я тебе как раз пытаюсь сказать, что я решил поменять работу. Все – хватит командировок, написал заявление о переводе на офисную работу. Правда, денег будет меньше, но зато я всегда буду с вами.
Девушка, как показалось Алексею, слегка удивленно взглянула на него, провела рукой по его щеке и повернулась к окну. Ее задумчивый взор остановился где-то очень далеко. Алексей встал рядом, поцеловал ее в приятно пахнущие волосы, нежно обнял за талию.
– Это, конечно, хорошо. Это ты молодец, – бесцветным голосом прошептала Анна, продолжая неотрывно смотреть туда, где лазурное июльское небо сливалось с серыми коробочками городских строений. По ее щеке медленно поползла одна единственная слеза.
– Ну что ты, маленькая моя! Ты плачешь? Не надо. Да что с тобой такое? Будто на войну меня провожаешь. Ну все – это последняя командировка, клянусь.
– Я не плачу, – девушка быстрым движением смахнула капельку с подбородка и повернулась к Алексею, постаралась придать лицу бодрое выражение. – Если надо, значит надо, значит, такова наша с тобой судьба.
– Аня, о какой судьбе ты говоришь, откуда этот драматизм и фатальность? Я еду всего на месяц в обычную командировку, в тайгу, отстраивать промысел. Что там может случиться? Там даже медведей не осталось, все разбежались подальше от цивилизации.
– И вправду, чего это я, – девушка улыбнулась, – удачной дороги тебе, родной. Будь, пожалуйста, осторожен, а мы с Егорушкой будем тебя ждать. Только обещай, что после этой поездки ты нас больше никогда не оставишь.
Эта просьба прозвучала в голове Алексея каким-то странным гулким эхом. Интонация жены или что-то еще в данном мгновении затронуло потаенные струны. Какой-то глубинный внутренний нарыв, что-то, что ему уже давно не давало покоя, что давно копилось и подступило почти к самой поверхности в последние дни. Он вдруг ощутил, вдруг вспомнил, что все происходящее сейчас он уже где-то видел, когда-то переживал. Лицо жены, ее просьба, ее улыбка.
По телу пробежала дрожь, закружилась голова, но усилием воли он взял себя в руки, гоня странное наваждение. Нарушая вязкую тягостную тишину, раздался телефонный звонок.
– Это из конторы. Они, наверное, уже выслали машину.
Алексей подошел к столу, взял трубку. Его предположение оказалось верным: диспетчерская служба предупреждала, что автобус для отбывающей смены вышел по маршруту. Кладя трубку, Алексей немного растерянно посмотрел на жену, не зная, рассказать ей о своем мгновенном наваждении или умолчать. Глядя, как она деловито проверяет его рюкзак и застегивает клапаны карманов, решил не говорить.
Оставшиеся до выхода из дома минуты пролетели незаметно. Алексей бегал от шкафа к шкафу, переодеваясь на ходу, проверяя, все ли упаковано. Затем искал свой томик Стругацких, который хотел взять с собой – нашел в туалете, на сливном бачке. Причесался на скорую руку перед зеркалом, застегнул куртку и на носочках двинулся в ту комнату, где стояла Егоркина кроватка. Несколько секунд они с Аннушкой стояли, обнявшись, и глядели на розовощекого младенца, безмятежно спавшего, разметавшего свои маленькие пухлые ручки и ножки в разные стороны.
– Все. Пора, – Алексей поцеловал жену и направился в прихожую.
***
В конторском «икарусе» тряслись добрых два часа до вертолетной площадки. За окнами уже закончился кустистый зеленый пригород, крашеные заборы, жестяные крыши «фазенд» – отрады горожан, пережиток советского прошлого. Потянулось однообразное шоссе, с монотонным мельканием придорожных знаков и редких тополей. Иногда глаз радовали золотистые совхозные поля да острова сочных зеленых елей-десятилеток.
Вместе с Алексеем в автобусе ехало пятнадцать строителей из подчиненной ему бригады, пара геологов и второе лицо после него на предстоящей вахте – Петр Кузин. Человек необычный и легендарный со всех сторон. Его портрет уже десяток лет висел на доске почета организации, висел при Горбачеве, висел при Ельцине, висел при старых хозяевах с плановой экономикой, остался и после акционирования, когда в силу вступили и зверино оскалились рыночные законы. Никто точно не знал, с каких пор Петр работает в ССГ, так как не было людей с б;льшим, чем у него, стажем. Но из кадрового отдела сочились упорные слухи, что с 1964 года, с самого создания предприятия. История умалчивает, как он смог пережить всех многочисленных директоров конторы и связанные с их сменой кадровые революции, а так же почему не ушел на повышение, тем более что все необходимое у него для этого было. Техникумовский диплом, умение не задавать лишних вопросов, переходящее в суровую молчаливость, исполнительность, хозяйственная хватка, и харизма. Последняя, плюс редкий по колоритности набор крепких словечек, ему особенно хорошо помогали управляться с подчиненными, как водится, не достаточно замотивированными и не совсем лояльными по отношению к курсу компании. Одним словом, со временем Петр Кузин превратился в живой символ компании, этакого аксакала, с которым каждый новый директор обязательно ручкался и обменивался парой слов при встрече, за ним ритуал повторяли все остальные служащие.
Среди коллектива даже ходили всякие шутливые приметы типа: «Встретил с утра Кузина у проходной – к премиальным или повышению по службе» или «Приснился Петр Кузин молчаливый, угрюмый такой и зыркнул на тебя из-под седых, нависших бровей, недобро так зыркнул – быть тебе на ковре у начальства».
Алексей поначалу побаивался ветерана-передовика, звал его дрожащим голосом «Петр Семеныч». Шутка ли, коренастый, широкий в плечах старик с мозолистыми кулачищами, от вида которого трепетали все электрики, сварщики и мотористы, даже нынешний «генеральный» – мужик нрава крутого – рядом с ним становился каким-то потерянным и задумчивым, – в его (Алексея) подчинении. Молодому специалисту, только после вуза, как таким мастодонтом управлять?
Но Петр Кузин на деле оказался человеком чутким и совсем нестрашным. Заметив в первую их совместную вахту смятение юного инженера, по-простому, как отец сыну, объяснил Алексею, что человек он добрый и незлобивый, ни сколько не комплексует по поводу того, что им руководит такой мальчишка. Что звать его можно Петром и совета, если что, испросить можно, поди уже четвертый десяток по северам размотал – опыта выше крыши.
Уже позже, после нескольких проведенных вместе командировок, Алексей понял Петра и, несмотря на большую разницу в возрасте, почти сдружился с ним. Больше всего Кузину нравились разъезды и дикие, малообжитые места. Интересны ему были люди, работающие рядом, а ужимки карьеристов-выскочек вызывали в нем бешенство вперемешку с рвотными позывами, любил он таким врезать правду-матку. Видимо, эта широта натуры и послужила препятствием в продвижении по ступеням корпоративной иерархии, она же была источником народной любви, а высокий профессионализм уберег от мести чиновников. Хотя, как они могли ему отомстить? Ниже полевого бригадира предпенсионного возраста уже не скатишься.
– Чего, Леха, друг ты мой ситный, призадумался? Чего головушку буйную повесил? Али извела тебя кручинушка, али подвела тебя зазнобушка? – услышал над ухом Алексей сочный, с хрипотцой голос Кузина. Тот незаметно перебрался с передних сидений и бухнулся в свободное кресло рядом.
– Да зазнобушка не подведет – она у меня не такая, – Алексей оторвал свой взгляд от вида за стеклом и обернулся к Семенычу. – Что-то, понимаешь, на душе не спокойно. Ну знаешь, как говорят, «кошки скребут», предчувствие что ли. Вот и со своей как-то странно простились, не хотела она меня отпускать.
– А вот послушай, Лешенька, что тебе старый вахтовик расскажет, – Петр озадачено крякнул, потер от загара бронзовый лоб с четко прорисованными морщинами и, немного понизив голос, выложил. – У меня тоже настроение не ахти какое, всю неделю сны снятся нехорошие, хотя сны мне вообще редко снятся. Вот, в аккурат, как узнал, что наша контора берется за строительство этой площадки в Гришакиной Пади, так у меня все наперекосяк и пошло.
Старик на мгновение замолчал, обдумывая что-то, потом сверкнул голубыми глазами, настолько сильно выцветшими, что они казались совершенно белыми, лишь посередине зияли колючие точки зрачков, как у невиданного хищника, и продолжил:
– Жинка твоя, видно, не дура, нутром чует – в нехорошую командировку нас посылают. В нехорошую. Гиблое место эта Гришакина Падь.
– А при чем здесь Гришакина Падь? – искренне удивился Алексей.
– А при том, Лешенька, что там был раньше прииск, еще до революции, да прославился он тем, что люди там пропадали.
– Как это пропадали?
– Да кабы знать, как? Я-то эту историю от стариков слышал нашенских, кто в Облуправлении геологии по партиям в военное время мотался, а они ее от других. Сгинуло там много старателей и охотников, даже говорили, целая артель ушла туда, да так и не вернулась. Местные власти, тогда полицейский департамент, стало быть, снарядил для поисков десяток приставов с проводниками из местных со специально обученными собаками и еще несколько десятков добровольцев. Искали долго, с весны до самых холодов, пока снег не лег. Кое-кого нашли, все мертвые: кого, типа, медведь задрал, кто в болоте заблудился, кто утонул, и его потом взбухшего, налимами объеденного, в низовьях местной речушки нашли. А кто и вообще как-то странно прислонился к дереву или там, на еловой лежанке у костерка, видно, задремал, да так и остался. Никаких видимых причин гибели: патроны на месте, провиант нетронутый. От иных одни лишь обглоданные животными кости нашли, не разберешь, кому из пропавших принадлежат. Думало-гадало местное начальство, с чего это такие странные пропажи, даже одно время на банду лихих людей думали, промышляла тут из нескольких каторжников и мокрушников. Да не складывалось: на трупах-то найденных видимых признаков насилия, кроме когтей медвежьих, не было. Банду эту потом, после революции, на китайской границе взяли красноармейцы с чекистами да всех в расход пустили. И еще, была одна закавыка: все пропавшие в район этой пади чертовой шли – уж больно, говорили, там богатая жила золотая располагалась, тянула к себе словно магнитом. А находили их, горемычных, по всей губернии, некоторых аж за тысячу километров от этого места. В общем, народишко местный обходить ту падь за сто верст начал, опасаясь, как бы чего не вышло.
– Семеныч, мистика какая-то. Ты мне, случайно, не одну из местных сказок-страшилок рассказал из самодеятельного фольклора геологов, которыми они друг друга от скуки ночью у костра пугают?
– Зря ты так, Лешенька. Говорю, нехорошая у нас нынче вахта. Продолжение у этой сказочки было уже на моих глазах. Когда только организовали наше ССГ, в начале семидесятых, тогда оно еще называлось «Управление по геологической разведке и специальному строительству №44», какой-то «светлой» голове в министерстве пришла мысль – профильтровать новым оборудованием по промышленной разработке золота старые дореволюционные прииски. Мол, новый метод заставит по-новому дышать богатую сибирскую землю.
Вспомнили про Гришакину Падь и еще десяток старинных жил, перевезли оборудование. На нашем месте бригада с драгой работала. Долго так работала, с год, и действительно, золотишка стали давать больше других, переходящие вымпелы там всякие получать. Как вдруг приключился у них там несчастный случай, да такой, что из восьми человек один живой остался и тот с ума съехал.
Я не знаю точно, что там случилось, но люди у нас в управлении поговаривали, что они водой плохо прокипяченной отравились или грибами. Начальство, само собой, никому, ничего не разъясняло, а только человечка этого выжившего более никто не видел. Из нашей «психушки» его, не показывая родственникам, в Москву увезли, а к нам приезжал инструктор из Облисполкома в дорогом костюме с офицерской выправкой и на всеобщем собрании коллектива порекомендовал не распространяться об этом несчастном случае. Дескать, враги не дремлют, а мировой империализм каждый наш просчет немедленно использует в качестве оружия в идеологической войне, мешая, тем самым, нам планомерно и неуклонно двигаться к построению социально справедливого общества, то есть всеобщего коммунизма.
Уж не знаю, допускает диалектический материализм и марксизм всякие там мистические штучки, но наше руководство, похоже, с плохой репутацией Гришакиной Пади экспериментировать больше не захотело. Работы немедленно свернули, даром, что Падь больше всех золота давала, даже технику оттуда не вывезли. И забыли про нее на долгие десятилетия. А ты можешь себе представить, что могло этих задницемордых из Облисполкома так впечатлить, что они от перевыполнения плана по добыче драгметаллов могли так легко отказаться? То-то и оно, вот и я не могу.
– Да ладно тебе, Семеныч, байки травить, – отозвался Виталя Сидоренко, незаменимый сварщик бригады, он дремал в соседнем кресле и, видно, был разбужен жутковатым рассказом Кузина. – Все это василиски творят, или еще какие неизвестные науке пресмыкающиеся.
Алексей и Кузин удивленно переглянулись и почти одновременно спросили:
– Какие еще такие василиски?
– Известно какие, – Виталий невозмутимо воззрился из-под козырька бейсболки «босс» на собеседников, – гады такие прыгающие. У них еще вокруг головы змеиной типа маленьких крылышек кожистых, все равно, как у летучих мышей. Я в передачи одной по телеку видал, их в Тверской области или в Ярославской возле одного озера нашли. Там тоже долго люди пропадали, типа уйдут за грибами и не вернутся, а их потом находят мертвыми без следов насилия, иногда совершенно голыми. Как будто они от кого убегали и по дороге одежду с себя срывали.
– Ну, – крякнул в нетерпении Семеныч, немало шокированный пояснениями сварщика.
– Что «ну»? Туда экспедицию из Москвы отправили кринтозоологическую, вот они-то их и нашли. Даже, вроде, одного поймали живьем и несколько шкур их после линьки нашли.
– Криптозоологическую, – поправил сварщика Алексей и в ответ на недоуменный взгляд повторил. – Криптозоология – наука о мифических и несуществующих животных.
– А, ну я и говорю. Местные жители из какой-то там деревни, находящейся рядом с озером, всегда об этих тварях знали, и деды типа их знали, и прадеды. И в лес они этот проклятый без особо важной надобности старались не соваться. Они ученым рассказали, что василиски эти коварны и стремительны, что они-де, прыгать или летать аж метров на 20 – 30 могут. Жертву свою гипнозом в состояние невменяемости вгоняют, а потом она от шока умирает. Там еще говорили, в этой передаче, что о василисках в Библии упоминания есть и в наших летописях, и в византийских.
– Ха, ты брат Сидоренко, загнул. Ты хочешь сказать, что вся эта бодяга с пропажами и отравлениями из-за этих, как их там, василисков? – ехидно усмехнулся Семеныч. – Что наши задницемордые из Облисполкома с гадами какими-то не справились бы? Да выслали бы туда пару взводов десантуры с огнеметами или газами какими-нибудь и хана всем твоим крылатым гипнотизерам. Да и где Ярославль, а где наша сибирская степь? Здесь же ни озер таких, ни лесов. Где твои твари прятаться будут, во мху что ли?
Виталя раздраженно махнул рукой и спрятал свои заспанные глаза под козырьком бейсболки, как большая озерная улитка скрывается от опасности в своем крученом домике.
– Может, это какие-нибудь степные василиски. Все равно, нечего здесь мистику напускать, все это наверняка можно с научной точки зрения объяснить.
– Эх, деревянная твоя голова! – в сердцах бросил Семеныч. – Вот я когда молод-то был, твоих лет примерно, тоже в башке ветер дул. «Марксизм-ленинизм» там всякий: бога нет, души нет, все по Павлову, все одни рефлексы и инстинкты да средства производства. В партию одну верил. А пожил, ума-то поднабрался – не так все просто в этом мире. И ты это со временем поймешь, лучше раньше, чем позже, лучше в счастье, чем в беде, чтобы потом не мучиться, не жалеть, что дурнем таким был.
– Да ладно, тебе, Семеныч, совсем уже застебал! – махнул рукой Сидоренко. – Развел тут мракобесие средневековое, шел бы тогда в попы, коль уж так уверовал в потусторонние силы.
– Что с тобой спорить, сам не ведаешь, что несешь-то, – Кузин отвернулся от сварщика к окну. – Ты, Лешенька, надеюсь, меня понимаешь? Есть у тебя что-то в глазах такое, не от мира нашего павловского.
Алексей задумчиво посмотрел в лицо старого вахтовика. Что он мог ему ответить? Что вопрос веры – это очень интимный вопрос, что каждый говорит со своим богом или Павловым, а может Фрейдом. Для одного провидение, для другого случай, для одного духи, ангелы и развоплощенные сущности, а для другого закон всемирного тяготения, эффект плацебо да теория скалярного поля. Нет, не может он Кузину ничего ответить, сам не знает, мучается, что-то чувствует, но не знает – реальность это объективная или его фантазии. Счастливы те, кто знают наверняка или верят всем сердцем, что знают – им легко. Алексей понимающе улыбнулся Семенычу. Все как-то сами собой приумолкли: Кузин задумчиво вперил взгляд в пустоту за стеклом, сварщик Виталя снова задремал, а Алексей впал в очень глубокие, почти философские размышления.
***
Почему они тревожат меня, нарушают вековой сон заповедного места? Неосторожно касаются невидимых нитей, разрушая шаткое равновесие, вызывая на себя гнев предвечных сил и законов, существовавших тысячелетиями задолго до их ничтожного появления. Мне так хорошо во влажных низинах моей долины, где осенним туманом окутываю я замшелые камни. Выпадаю холодной сияющей росой на былинках, играю лучами скупого солнца. Наслаждаюсь из года в год, из века в век звенящей тишиной, не нарушаемой пением птиц и стрекотанием сверчков. Проползая древним ужом-гигантом вдоль границ заповедной низины, не в силах изменить свой страшный обет, призвавшим меня. Иногда, я превращаюсь в ничто, растворяюсь в затхлом воздухе маленького болотца. У меня нет тела, нет души – я не осознаю себя вне этого древнего места. Лишь взор моих пустых глазниц устремлен к звездам. Я их вижу, я их чувствую, несмотря на облака и время суток, холодная беспристрастная сила исходит от них. Сила вечности. Мне начинает казаться, что меня больше нет, что настала долгожданная свобода от трудного мира – я забываю о себе. Неизвестно, сколько раз покрывает колючий снег неприветливую землю моего места, сколько раз он превращается в дающую жизнь влагу под лучами весеннего светила. Пока что-то очень далекое не начинает беспокоитьить меня. Это как молниеносная мысль в спящем сознании, как легкая рябь на зеркальной поверхности лесного озера в безветренную погоду, как первая маленькая капля грядущей чудовищной, сметающей все на своем пути, бури.
***
«Ми-8» быстро шел на снижение, загребая лопастями винта, словно огромная стрекоза серебристыми сверкающими крыльями. Машина дрожала и покачивалась из стороны в сторону, вызывая у Алексея легкую тошноту. Строители приходили в себя после многочасового перелета, нехотя просыпались, чертыхаясь, сбрасывали тревожную дремоту и разминали затекшие конечности. Площадка, на которую снижался вертолет, выглядела с высоты нескольких сот метров вполне заурядно, как десятки подобных. Пустые бочки из-под горючки и дизельного топлива на раскатанной наспех бульдозером гравийной посадочной полосе, несколько вагончиков по периметру, прицепы, привезенная еще зимой по временной дороге строительная техника. Ничего странного, ничего мистического – таких строек у Алексея за несколько лет работы в конторе не перечесть. Но взгляд цепко ощупывает каждую деталь, невольно ища что-то настораживающее. Вспомнилось лицо жены со слезой на щеке, странное наваждение при прощании. Алексей усилием воли попытался отогнать от себя тревожные мысли. Командировка как командировка, ни больше ни меньше, отработаем и уедем.
– Выгружаемся, гаврики! – в проем из кабины просунулся пилот в потертой вертолетной куртке. – Прибыли на место, за полчаса надо управиться.
Он прошел в салон, лишенный какого бы то ни было комфорта, открыл раздвижную дверь и спустил лесенку.
– Ну что, Лешенька, испытаем судьбу? Проверим, сказки все это или нет, про Гришакину Падь? – Кузин недобро усмехнулся, закидывая на плечо свой видавший виды рюкзак.
За полчаса успели, даже на несколько минут раньше закончили. Внушительная гора рюкзаков, коробок и ящиков с оборудованием, вручную перекиданная из утробы вертолета полусонными подчиненными Алексея, возвышалась на полосе. Утерли потные лица, присели перекурить прямо на ржавых бочках.
Ачинско-Красноярская предгорная равнина летом завораживала. Из необъятного, колышущегося словно море, простора желто-зеленой травы волнами катил теплый воздух, насыщенный ароматом цветов и полыни. Этот запах знойной степи дурманил, кружил голову, хотелось куда-то мчаться сломя голову по шелестящей ряби разноцветий, слегка касаясь ее ладонями. Вертеться, как в детстве, запрокинув голову, не сводя прищуренных глаз с ослепительного диска солнца, пока не упадешь, – не упадешь в теплую высокую траву, наполненную стрекотанием кузнечиков и шелестом всякой живности. И лежать так, пока вдоволь не надышишься этим особым воздухом вольности, пока не прекратит свое сумасшедшее вращение над тобой небесный свод.
Алексей не мог наглядеться на эту красоту, не мог надышаться, даже не получилось нормально покурить – зажег сигарету и сразу же бросил, чтобы не нарушать очарования момента. На душе стало легко и покойно, он даже, кажется, стал улыбаться. Все мрачные предчувствия отступили, все страшные рассказы об этом месте показались смешными. Взгляды Алексея и Семеныча встретились, видимо, какие-то похожие чувства испытывал и он. Лицо старого вахтовика порозовело, даже помолодело, глаза горели задорным огоньком, а седые вихры раздувал степной ветер. Он стал вдруг разговорчивым и веселым, громко смеялся над каждой шуткой, подставляя голову очередному порыву теплого воздуха.
Мимо перекуривающих строителей прошел вертолетчик к своей машине, что-то сказал Алексею, но тот не расслышал, слова заглушил очередной взрыв заразительного смеха. Вертолетчик улыбнулся и махнул рукой, продолжая свой путь. Через насколько минут заработал двигатель, оглашая раскатистым эхом округу. Завращались лопасти, рассекая со свистом воздух, порождая множество пылевых завихрений, затеявших хоровод вокруг сияющей на солнце стальной машины. Она несколько раз неуверенно качнулась и взмыла в голубую прозрачную высь, медленно устремилась к линии горизонта. Алексей неотрывно смотрел на вертолет, пока тот не скрылся из виду.
Покурили, посмеялись, захотелось перекусить: с утра раннего и маковой росинки ни у кого во рту не было, а надо было еще осмотреться, расконсервировать вагончики, расположиться на ночлег. Сначала занялись самым важным – открыли командный блок, который был разделен на два отсека: жилой для начальника объекта, то есть для Алексея, и радиорубку, куда сразу же внесли и подключили рацию.
Освоил свой вагончик и Петр Кузин, разделив его с представителем службы безопасности конторы Сергеем Владеленовичем Оршанским, которому единственному полагалось огнестрельное оружие, так, на всякий случай. Занесли рюкзаки, личные вещи, сели наскоро перекусить, до темноты нужно еще было запустить дизель и проверить проводку. Прихватив баночку Орской говяжьей тушенки из своего «НЗ», Алексей присоединился к Кузину и Оршанскому в их вагончике. Трапезничали молча и неторопливо. Делали гигантские бутерброды из всего, что было в беспорядке выложено на старый номер газеты «Московский Комсомолец», устилавший импровизированный стол, запивали ароматным кофе из термоса Сергея Владеленовича. Наконец, острые приступы голода были подавлены, частота жевательных движений существенно пошла на убыль, количество потребляемой снеди стало уступать место качеству. Потянуло на разговоры, пальцы сами двинулись к сигаретным пачкам да зажигалкам. По телу от полного желудка заструилась благостная теплота.
– Алексей Иваныч, вам Петр уже рассказал страшную историю про наш текущий строительный объект? – не скрывая иронии, осведомился Оршанский.
Алексей, усмехнувшись, кивнул, затем с любопытством заглянул в стальные, умные глаза ответственного за безопасность. «Кто ты, Оршанский Сергей Владеленович?» Нет, кто такой ОСВ Алексей, конечно же, знал. Ездил с этим уже немолодым и суховатым мужчиной не в одну командировку. Знал, что он раньше служил офицером не то в ракетных, не то в артиллерийских войсках, потом его часть сократили, а самого досрочно на пенсию отправили. Сюда приехал с семьей с Дальнего Востока, долго сидел без работы, найти ничего не мог, пока не попал в контору. Там его знания и опыт пригодились, да и заработная плата чуть ли не в два с половиной раза выше, чем сейчас военные получают. В общем, прижился, сработался. Алексею ОСВ, так его почему-то прозвали вахтовики, нравился, его к нему даже тянуло, как к старшему брату. Была в нем какая-то армейская стать, спокойствие и рассудительность, а еще чувствовалась железная воля. Недаром его все мужики в управлении уважали и считали справедливым, хотя он не раз у них спиртное изымал, ружья охотничьи из рюкзаков вытаскивал. Никто никогда не слышал, чтобы Оршанский кричал или кого-то оскорблял, но его тихий голос гипнотически влиял на окружающих. Интересно Алексею было отношение ОСВ к мистике и религии. Сам по себе человек малообщительный и скрытный, Сергей Владеленович никогда не озвучивал свою позицию по этому вопросу и, как казалось Алексею, старательно избегал суждений и споров на подобные темы. Поэтому ироничный вопрос безопасника изрядно интриговал и мог предвещать весьма увлекательный разговор.
– Не знаю, заметили вы или нет, но тут кое-что осталось от прежней приисковой партии. В метрах трехстах от нашей площадки виднеются какие-то строения барачного типа, судя по виду весьма обветшалые. Что, Алексей Иванович, быть может, вечерком, после запуска дизеля прогуляемся до них? Потешим, так сказать, свое любопытство. Вдруг что-нибудь осталось от прежних разработчиков? Заодно проверим рассказ Петра.
– Отчего же не сходить, Сергей Владеленович? Давайте сходим, – улыбнулся в ответ Алексей, – осмотреться не помешало бы, да и места тут уж больно красивые.
– Да и я, пожалуй, с вами пойду, – вклинился в разговор Семеныч, заинтересованно сверкнув глазами.
– А не боишься, что тебя невиданная сила этого мистического места куда-нибудь утащит? – иронично поддел его ОСВ. – И до пенсии не дотянешь.
Кузин отмахнулся и прикурил «беломорину».
– Кому суждено утонуть – от СПИДа не умрет…
После перекуса дела заспорились куда как быстрее. Люди, подкрепившись, шевелились резвее, да и головы, свободные от мыслей о еде, стали соображать в нужном направлении. Когда солнце уже слегка коснулось линии горизонта, тени побагровели и вытянулись, а дневной терпкий зной пошел на убыль, подчиненные Алексея, под чутким руководством Семеныча, полностью выполнили поставленные перед ними задачи. Мощный дизель ритмично, как хорошие часы, рокотал в своем боксе, а во всех вагончиках забрезжил, сначала неуверенно, тускло, затем все более ярко и навязчиво, электрический свет. Загудели мощные прожектора на только что смонтированной сигнальной мачте, рассеивая набирающие силу сумерки во всех уголках посадочной площадки.
Все это время Алексей думал об их предстоящем обследовании старых строений прииска, его охватывал ребяческий азарт, который он усилием воли подавлял, пытаясь, сосредоточиться на технической документации и чертежах. Иногда он выходил из своего вагончика, чтобы покурить. Нервно выпуская причудливые клубы табачного дыма то из ноздрей, то изо рта, Алексей бросал пристальные взгляды на темные очертания старых бараков на юго-востоке. За несколько часов его цепкий взгляд обшарил все доступные окрестности в надежде заметить что-нибудь необычное, что-нибудь подобное этим баракам, но взор останавливался еще лишь на небольшой заболоченной низине, поросшей кривым кустарником, в километре к северу от лагеря. От нее веяло прохладой и какой-то необъяснимой тоской.
В один из очередных перекуров Алексей прихватил с собой подаренный отцом на восемнадцатилетие бинокль. И пара объектов, притягивающих его взор, были изучены посредством мощной десятикратной оптики. Ему удалось разглядеть кое-какие детали, некоторые из них не вызвали никаких эмоций, а некоторые только добавили дровишек в топку азарта. В заболоченной низине Алексей обнаружил несколько странных валунов разного размера. Сначала он решил, что камни были сюда принесены древним ледником много тысяч лет назад, такие во множестве можно встретить по всей степи. Но чем больше Алексей смотрел на лощину, тем больше камней он обнаруживал. Маленькие, средние и весьма большие, поросшие мхом – все они лежали, как ему стало казаться, в какой-то определенной последовательности. Это сильно напоминало разваленную рукотворную кладку.
А первое и самое яркое, что бросилось в глаза при осмотре бараков – суровое скуластое лицо пролетария с «бычьей» шеей в строительной каске. Оно, прикрывшись рукавицей от воображаемого солнца, смотрело с суровым прищуром на Алексея прямо со старого выцветшего плаката, призывая дать двойной план к двадцать третьему съезду родной партии.
В первый момент глаза пролетария, занявшие весь обзор, испугали. У Алексея даже промелькнула мысль, что со стороны бараков за ним наблюдает какое-то живое существо, он вздрогнул и выругался. Потом, с изменением фокуса, все встало на свои места. Потрепанный плакат во весь фасад старого строения больше не настораживал. Настораживало другое: пустые черные проемы окон, словно глазницы; распахнутые перекосившиеся двери, словно беззубая пасть; колышущаяся серебреными нитями паутина под шиферной крышей, словно остатки волос на темени гигантского черепа.
***
Алексей заканчивал очередной плановый доклад по рации в контору, когда в дверь тихонько постучал и вошел ОСВ. В руках он держал большой аккумуляторный фонарь.
– Ну что, Алексей Иванович, вы готовы к нашей экспедиции? – улыбаясь одними глазами, спросил Оршанский. – Хорошо бы дотемна отправиться, а то ничего не разглядим, даже этот фонарь не поможет.
– Да, конечно, пойдем.
Алексей торопливо набросил камуфлированную штормовку, взял со стола сигареты и зажигалку, сунул их в карман. Бросил быстрый взгляд в оконце вагончика, там, за двойным толстым стеклом, сгущался и синел вечерний степной воздух. «Через час совсем стемнеет, быть может отложить до завтра? Нет, душу жжет нестерпимый огонь любопытства, да и не только мою…» За дверью их ждал Кузин с видом космонавта, отправляющегося в первый полет.
Пару сотен метров по высокой, уже подсыхающей траве ноги пронесли исследователей, словно на крыльях. Заминка вышла всего в нескольких шагах от мрачных очертаний бараков, будто некая сила защищала тайны этого угрюмого места. Склон небольшого холма, на котором располагались строения, густо зарос кустами терпкой полыни, доходившей почти до груди. Над ее дымчатыми волнами, словно неприступный частокол, хищно щетинился колючками репейник. Ботинки вязли в стеблях, макушки полыни хлестали по лицу, иглы рвали одежду и жгли кожу. Глаза начал застить пот и пыльца, на языке появилась горечь.
– Интересно мне, а змей в этих зарослях, наверное, видимо-невидимо? – ворчал раскрасневшийся Семеныч, – надо было мне, старому дурню, кирзачи одеть. Не хватало еще теперь от гадючьего укуса загнуться.
В запястье Алексея впился один из шипов, да так больно, что он не удержался – выругался. И не смог уже остановить поток яростных выражений пока не прорвал растительную оборону, не оказался на более-менее свободном от зеленых монстров пространстве. Под ногами наметилась старая, утрамбованная гравийная дорожка, сквозь которую полынь с репейником пробивались не так активно. Тропинка вилась между угрожающих зарослей, подобно горной речке огибающей высокие утесы, и терялась за углом двухэтажного строения с изображением сурового пролетария в каске.
Алексей остановился, переводя дыхание, рядом с ним из зеленого ада выбрался цветисто матерящийся Кузин. Безопасника пришлось уже вдвоем вытягивать на тропинку. В отличие от остальных он хоть и не так успешно преодолел преграду, но все же сохранил спокойствие и присутствие духа.
– За всю свою многолетнюю службу в рядах Советской Армии никогда не слышал, чтобы так изощренно ругались, – попытался пошутить Оршанский, очищая свою одежду от налипших пучков травы и колючек.
Осмотрелись, отдышались, решили двигаться дальше по утрамбованной дорожке. Давила на уши гнетущая тишина, даже редкое стрекотание кузнечиков и шорох шагов будто тонули в окружающем пространстве, поглощались старыми стенами, зарослями полыни. Алексей внимательно озирался, прислушивался, все его естество было натянуто, словно струна, в ожидании чего-то необычного. Он ненадолго остановился возле огромного лица пролетария, пощупал пальцами выцветшую кирпичную кладку.
– Ну что, «строитель коммунизма», привет. Как ты здесь столько лет один, не скучаешь?
Узкая гравийная дорожка заканчивалась небольшой площадкой перед двухэтажным кирпичным сильно вытянутым зданием с пустыми глазницами окон. К нему почти вплотную были пристроены еще два деревянных строения, судя по отсутствию оконных проемов, они выполняли функцию складов или еще каких-то технических сооружений. Все двери были сорваны с петель и валялись тут же на земле. ОСВ склонился над одной из них, что-то там поскреб охотничьим ножом. Кузин заглянул в ближайший деревянный барак. Алексей же стоял в нерешительности, задумчиво смотрел на разрушающийся фасад, у него появилось чувство, что здание это ему очень хорошо знакомо, он уже когда-то стоял так и смотрел. И этот запах степного ветра и полыни, этот пролетарий в каске – уже где-то были. «Дежавю какое-то или крыша съезжает».
– Все двери были закрыты и опломбированы гербовой печатью, – заметил Оршанский, последовательно изучив несколько проемов, – на некоторых сохранились даже куски сургуча с оттиском. Правда, год и название учреждения разобрать не могу, какая-то аббревиатура.
– А почему все двери валяются, будто их выломали? – спросил Алексей, наклоняясь к одной из них.
– Их и выломали, – ОСВ протянул Алексею ржавую погнутую дверную петлю с торчащими из нее гвоздями «сотками», – ломом или топором, по ржавчине видно, что уже давно, лет несколько назад – это точно.
– Конечно, выломали, – поддержал Оршанского Семеныч из темной утробы барака, – опломбированные двери заброшенной приисковой конторы не могли остаться невредимыми. Все уперли: дизель почти разобран, всю латунь, весь цветмет выкрутили или вырвали с корнем.
– А кто сделать-то это мог, вокруг степь?
– Да кто угодно. Охотники какие-нибудь, шабашники с соседних площадок или свободные изыскатели. Вертолетчики даже могли, на полчасика приземлились да пошуровали.
– Из-за цветмета что ли? – скептически спросил Алексей.
– Почему из-за цветмета? Из-за золотишка, – Оршанский с прищуром посмотрел на запад, на отбрасывающее последние лучи солнце. – Особенно, если тот, кто искал, знал историю про «отравление грибами» и закрытие прииска. Ни для кого же не секрет, что бригады на приисках не всегда все золото сдают государству.
– Интересно. Так вот зачем вы меня сюда затащили, кладоискатели хреновы? – Алексей засмеялся. – Я претендую на половину!
– Сомневаюсь, чтобы здесь что-то осталось, даже если и было, – ОСВ кивнул в сторону развороченного полового покрытия и вывернутых распределительных щитков, – искали досконально, со знанием дела.
Не сговариваясь, все трое зашли в главное здание.
Внутри царил пыльный полумрак. Из глубины длинного коридора, по бокам которого располагалось множество помещений, доносился унылый скрип качающейся на сквозняке рамы. Воздух здесь почему-то был спертым и затхлым, никакого аромата степных трав. Настороженно всматриваясь в темноту сделали несколько шагов по скрипучему, кое-где выломанному полу. Оршанский споткнулся, чуть не потерял равновесие, решил больше не рисковать – щелкнул выключателем.
Коридор наискось прорезал яркий луч, вырвав из таинственной черноты груды деревянных обломков, когда-то бывших стульями и тумбочками, перевернутую ржавую сеточную кровать, пожелтевший листок на стене с расписанием смен.
Вдруг раздался истошный крик Семеныча и странный свистящий звук. Алексей вздрогнул и резко обернулся на крик, ОСВ выстрелил светом в том же направлении. Грузный силуэт Кузина от кого-то или от чего-то отмахивался, сжимая в руках деревянный обломок, напоминающий ножку от стола. В воздухе моментально разнесся резкий отвратительный запах, который вызывал одышку и слезоотделение. Алексей, зажав ладонью нос и рот, бросился к старику, Оршанский лязгнул охотничьим ножом где-то справа, чуть позади.
Крик Кузина стал еще исступленнее и громче. Помимо этого слышался шум борьбы, лихорадочный стук дубинки о кирпичную кладку. Весь липкий от холодного пота Алексей выглянул из-за спины пятящегося на него Кузина, тот вздрогнул и чуть не ударил его своим импровизированным оружием.
– Боже мой, Лешенька, ты это видишь?! – воскликнул, наконец, старый вахтовик, тыча пальцем в темноту, лицо его выражало неподдельный ужас. Алексей не сразу понял, на что указывает Семеныч. С другой стороны подбежал Оршанский, сжимая в правой руке свой огромный нож, а в левой аккумуляторный фонарь. Желтый ослепительный круг заскользил по груде старой мебели, гнутым кускам толстого кабеля, по какому-то тряпью, россыпям разнокалиберных костей.
– Что случилось? Я ничего не вижу! – Алексей с силой тряс Кузина за плечи, тот мотал отрицательно головой и что-то пытался сказать, продолжая указывать все в том же направлении.
– Черт побери! – раздалось восклицание ОСВ.
Алексей постарался еще внимательнее осмотреть освещенный угол. «Откуда столько костей разных животных?» Он начал что-то понимать, в этот момент вновь раздался странный свистящий звук, и в его лицо пахнуло нестерпимым зловонием. Наконец, его поразила ужасная догадка: то, что он первоначально принял за кусок толстого кабеля, оказалось огромной змеей, изготовившейся к броску. Чудовище было, по меньшей мере, четыре с лишним метра в длину и имело толщину большого огнетушителя, какие обычно висят на противопожарных стендах в каждом учреждении. Алексей в полном оцепенении с усилием сглотнул. Его глаза и хищные вертикальные зрачки монстра встретились. Чешуйчатая голова угрожающе покачивалась, раздвоенный язык напряженно трепетал.
– Не бойтесь, медленно отходите назад, – послышался, казалось откуда-то издалека, спокойный голос Оршанского, – это всего-навсего уж, очень огромный и матерый, но он не ядовит.
Алексей, на всякий случай, не стал спорить. Держа за рукав Кузина, он сделал несколько шагов вглубь коридора. ОСВ не сводил яркого луча с мощной треугольной головы. Разинув несколько раз зубастую пасть, змея перестала шипеть и поспешила ретироваться в недоступный для света пролом в полу.
– Вот бестия, а воняет-то как! – начал приходить в себя Семеныч. – Я чуть в портки не наложил. Что-то мне не хочется дальше с вами идти.
– Это у него защитная реакция такая: многие ужи и полозы при признаках опасности выделяют вонючую маслянистую жидкость или отрыгивают содержимое желудка. Меня удивляют его размеры, видать, живет с самого создания мира, – Оршанский спрятал нож и присел на корточки, разглядывая останки животных, когда-то съеденных монстром. – Тут и кролики, и собаки, и еще черт знает что. Вот череп лисы.
– Вы, Сергей Владеленович, натуралист, однако. А если тут таких десятки, может и вправду назад пойдем, вон и стемнело уже?
– Двое таких гигантов рядом друг с другом никогда бы не ужились. Успокойся, Семеныч, здесь, наверное, даже мышей нет – всех этот царь ужей съел или распугал.
– Я тоже хочу дальше все обследовать, – уверенно заявил Алексей, промакивая носовым платком пот со лба. – Потом не до этого будет.
– Ну, как знаете, я вас у входа подожду.
Кузин, не выпуская своей дубинки из рук, торопливым шагом двинулся к главному выходу. Алексей и ОСВ понимающе переглянулись.
– Ну что, сначала здесь все осмотрим, а потом на второй этаж, – предложил Оршанский. – Лучше держаться вместе. Здесь все разрушено, запросто можно травму получить.
Алексей и не думал возражать, тем более, что фонарь был только у безопасника. Не спеша двинулись, шаг за шагом огибая большие проломы и нагромождения всякой рухляди. Заглядывали во все боковые комнаты. Оршанский порылся даже в нескольких почерневших от времени тумбочках. Ничего интересного: несколько оловянных ложек, картонная коробочка из-под зубного порошка, ржавая кружка с изображением ракеты и Гагарина да истлевшие робы. По всей вероятности, первый этаж здания был жилым, здесь располагалось общежитие для дежурной смены, около десяти комнат – каждая на три-четыре человека. Также, с одного края столовая и кухонная пристройка, а с другого что-то вроде «ленинской комнаты» или читальни, судя по множеству разбросанных трухлявых книг и криво висящим вдоль стен портретам классиков коммунизма. В этом «красном уголке» внимание Алексея привлекли странные знаки, начертанные на потолке не то краской, не то чернилами. Они несколько минут с Оршанским внимательно их рассматривали, направив вверх мощный луч света. Что-то похожее Алексей видел в одном из ужастиков, которые они с женой очень любили смотреть в свое время. Кажется, это называлось пентаграмма. Судя по хаотическим царапинам разной ширины поверх этих странных символов, их кто-то пытался стереть, но безуспешно.
– Пентаграмма? – неуверенно спросил Алексей.
– Похоже. Но вот эти завитушки совсем из другой культуры – петроглифы или руны какие-нибудь.
– Ничего себе комсомольцы на промысле жгли! На политзанятиях изучали вымершие языки.
Оршанский усмехнулся:
– Это конечно фантастично, но и всяким там охотникам за цветметом это вроде тоже не к чему. Смотри, их еще потом кто-то затереть пытался. Странно…
Покопались в трухлявых сборниках работ В. И. Ленина, во множестве разбросанных по полу, в надежде найти хоть что-то между листков. Алексей действительно нашел – пожелтевшую открытку с изображением розовощекого карапуза, радостно тянущего свои санки на фоне разукрашенной елки. Внизу красовалась надпись: «С Новым 1963 Годом!». На оборотной стороне когда-то был текст, старательно выписанный пером, но сейчас остались только фиолетовые разводы. Делать на первом этаже было уже нечего, со всей предосторожностью направились к лестнице, ведущей на второй этаж.
Планировка второго этажа ничем не отличалась от первого, с той лишь разницей, что здесь располагались служебные помещения. Несколько комнат с большими железными столами, заполненные обломками старых ящиков и проржавевшими насквозь округлыми металлическими контейнерами. Что-то типа кладовки с огромными, до потолка, стеллажами, заполненными тюками прогнившего тряпья, коробками с вздутыми консервами и десятком керосиновых ламп. Были там упаковки со спичками, с хозяйственным мылом, погрызенными мышами и превратившимися в вонючий порошок, связки кирзовой покореженной обуви. Оршанский попытался найти в столе кладовщика хоть какие-нибудь документы, но тщетно – все ящики были пусты.
В конце коридора второго этажа, когда исследователи уже отчаялись пролить свет на загадки заброшенного здания, им улыбнулась неожиданная удача. Приближаясь к последним двум не осмотренным комнатам, они издалека поняли, что их ждет что-то интересное. Весь пол был усыпан почерневшей от давнего огня бумагой, на побеленных стенах виднелись следы копоти. Когда-то давно здесь явно бушевал огонь. Одна из комнат выгорела полностью, стены и потолок почернели и оплавились, словно высокотемпературное пламя бушевало несколько часов. Об этом также свидетельствовали покореженные остатки железной кровати, стоящей в углу у окна. Больше ничего не осталось.
– Такое ощущение, что мы в топке огромной котельной, – усмехнулся СВО, ощупывая лучом фонаря странное помещение, – даже керосин такое не сотворил бы, разве что напалм.
– Откуда здесь напалм? – Алексей направился к следующей комнате, тоже пострадавшей от огня, но в меньшей степени.
Сюда огонь, видимо, распространился из соседнего помещения, и выжег все, что горело, пострадали также пол и потолочное перекрытие в конце коридора. Повсюду валялись гнутые ведра и багры, взятые с противопожарного стенда, висящего в одном из лестничных пролетов.
– Странное возгорание, похоже, они долго боролись с ним и все-таки потушили, иначе сгорело бы все здание.
– Согласен, – Алексей осмотрел остатки письменного стола и обуглившуюся кушетку, – такое впечатление, что огонь горел в соседней комнате и никуда не думал распространяться, или что-то его здорово сдерживало.
– Ага, но вряд ли это были ржавые багры и ведра. Такой очаг возгорания я видел только единожды, когда служил на Дальнем Востоке. Какой-то урод неправильно утилизировал несколько цистерн с ракетным топливом, так они в один момент вспыхнули. Ничего их не брало – так и горели, пока не прожгли котлован в бетоне.
Внимательно обшарили обгоревшие обломки, в одном из углов обнаружили небольшой сейф. С виду железный ящик почти не пострадал, только кое-где зеленая краска от высокой температуры вспучилась. Алексей с Оршанским заговорщически переглянулись. ОСВ рванул металлическую ручку на себя. К всеобщему разочарованию дверца с лязгом распахнулась и из темного жерла высыпалась бумажная труха. Оршанский подсветил фонариком, рассмотрел потемневшие клочки, лихорадочно пошарил рукой в пустоте ящика.
– Вот черт, ничего! Одни незаполненные бланки строгой отчетности и ведомости КТУ. Да, золотишком, похоже, тут никогда и не пахло.
От разочарования оба вдруг почувствовали усталость, тут же присели на корточки. Немудрено, весь день обустраивать лагерь, потом еще эта добровольная экспедиция с элементами психологического триллера. Темнота настолько сгустилась, что в углах заброшенного здания стала совсем непроницаемой. На синем уже почти ночном небе, кусочек которого Алексею был виден в пустой оконный проем, высыпали мириады звезд. Эти маленькие далекие огоньки призывно мерцали, манили к себе, пробуждая в воображении фантастические картины беспредельного холодного космоса, разделяющего их, поднимали в душе необъяснимое чувство сопричастности со всем сущим в этой пульсирующей вселенной. Алексей прислушался, где-то вновь печально заскрипела рама на легком степном ветерке.
– Надо назад, а то в полной темноте заросли репейника станут совсем непроходимыми.
– Согласен, – Алексей с усилием встал, разминая затекшие ноги. Двинулся вслед за безопасником к выходу. Неожиданно его нога зацепилась за ржавый гвоздь, торчащий из головешки половой рейки. Алексей потерял равновесие и упал. Его голова прошла в сантиметре от открытой дверцы сейфа, что, вероятно, спасло его жизнь. Отплевываясь от пыли и потирая ссадину на затылке, Алексей попытался встать, как вдруг его внимание было привлечено светлым пятном на внутренней стенке сейфа.
– Тут что-то есть, – прошептал он подошедшему на шум Оршанскому.
Осторожно протянул руку к сейфу. Светлым пятном оказалась старая, выцветшая ученическая тетрадка на тридцать два листа, прикрепленная большим круглым магнитом к верхней стенке изнутри так, чтобы ее не было заметно случайному человеку, заглянувшему в ящик.
– Вот это уже действительно интересно, – прошептал ОСВ, направляя луч фонаря на тетрадь, – какие-то записи, так-так.
Почти все листы в косую линейку были исписаны мелким, неровным почерком. Над каждой новой записью стояла дата. Быстро пролистав всю тетрадь, на внутренней стороне обложки нашли какую-то карту, коряво набросанную химическим карандашом. Было трудно разобрать что это, но несколько жирных крестов на схеме произвели должное впечатление.
– Это возьмем с собой, рассмотрим при нормальном освещении и в спокойной обстановке, – Алексей сунул тетрадь во внутренний карман куртки.
Принялись выбираться из гнетущих развалин. У главного выхода их ждал Кузин, нервно докуривая уже пятую или шестую «беломорину».
– Ну, что-нибудь нашли? – нетерпеливо спросил он.
– Нашли, – не без удовольствия похлопал по карману Алексей, – что-то вроде карты «пиратского клада».
– Да ну?
– Алексей Иванович не врет, нашли, но что это – карта или еще что, нужно разбираться. Там на втором этаже был, судя по всему, странный пожар, уж не знаю при отравившейся грибами вахте или уже позднее. Еще какие-то кабалистические знаки нашли в ленинской комнате.
– Какие-какие?
– Кабалистические, ну там, разные пентаграммы…
– Вот дела. А я здесь, пока вас ждал, всякого страху натерпелся, – Кузин многозначительно скосил глаза в сторону зарослей, – в кустах кто-то все время шуровал, кряхтел и сопел. То с одной стороны зайдет, то с другой, ощущение, будто кто-то на тебя пристально так и недобро смотрит.
– Не твой ли уж на тебя охоту продолжал? – ОСВ хихикнул.
– Да ну тебя, – отмахнулся Кузин.
Обратно шли молча, каждый думал о своем или просто все сильно устали. До вагончиков добрались уже ближе к полуночи, строители спали, горели только прожектора на мачте. Из степи тянуло прохладой, стрекотали какие-то невиданные ночные насекомые, монотонно бились в стекло фонарей мошки и жуки. Уговорились – никому ничего не рассказывать, по крайней мере пока. Не прощаясь, разошлись по своим вагончикам.
Алексей смачно сделал несколько больших глотков из фляжки с коньяком, обжигающая жидкость прошла расслабляющей волной по нутру. Глаза закрывались, ноги гудели и казались ватными, сильно саднило затылок. Он с трудом стянул сапоги, сбросил куртку, откинул вмонтированную в стену кровать, расправил постель. Очень хотелось спать, но Алексей не мог не взглянуть на свой трофей. Он аккуратно, словно реставратор древнюю икону, извлек тетрадь из кармана куртки и разложил на столе возле рации. Поставил рядом фляжку и принялся с трепетом читать. Он чувствовал, что прикасается к чему-то очень интимному, к чьей-то тайне, ведь не зря же автор так спрятал свои записи.
«Милая Маша, все никак не решался тебе написать. Все думал и переживал, можно ли меня простить после последней нашей встречи. Сам себя много раз казнил, даже мысленно просил у тебя прощения. Но заехав со своей бригадой сюда, всю мою нерешительность как рукой сняло. Знала бы ты, дорогая, какие здесь потрясающие места, какой воздух, как он дурманит голову и окрыляет. Здесь чувствуешь себя первобытным человеком, находящимся один на один с неумолимыми силами природы. Вся шелуха с души, все ненужное и наносное слетает в первые же минуты – остается только главное. А главное для меня это ты, Маша…»
Алексей больше был не в состоянии бороться со сном, мелкие, полустертые от времени строки расплывались, двоились, глаза сами собой закрылись, голова медленно упала на руки. Он погрузился в глубокий, подобный черному водовороту, сон.
***
Если бы они знали, насколько прочно их жизни и судьбы вплетены в полотно времен. Насколько трудно и почти невозможно разорвать это невидимое плетение, такое под силу лишь избранным и богоподобным. Наверное, тогда они были бы несчастны – неведенье есть великое благо. Первая капля упала, первое дуновение грядущей бури уже потревожило зеркало лесного озера. Ко мне приходит осознание моего существования, а вместе с ним и эта вечная мучительная боль. Боль, которая сопровождает всякую жизнь от самого зачатия и до последнего вздоха, до последней конвульсии бренного тела. Как мечтаю я расстаться с ней, как мечтаю слиться с этим холодным ничто. Но я обречена древним заклятием на исполнение своей мрачной миссии, на извечное ощущение жизни.
***
Разбудил Алексея металлический грохот и громкие голоса где-то совсем рядом, за стеной балка. Он с большим трудом поднял затуманенную после беспокойного сна голову, сощурил глаза на ранние лучи, пробивающиеся в небольшое оконце. Из-за неудобной позы страшно болела шея, руки полностью онемели, а на правой щеке отлежался рубец от рукава. Несколько секунд Алексей восстанавливал в памяти последние ночные мгновения, в подробностях вспоминая путешествие к старой приисковой конторе.
Наконец, все в сознании улеглось на свои места, а взгляд упал на раскрытую тетрадь, лежащую перед ним на столе. Глаза выхватили: «Милая Маша, все никак не решался тебе написать…», потом циферблат часов – пятнадцать минут седьмого. Алексей подскочил, как ошпаренный: через пять минут утренняя планерка, а через двадцать очередной сеанс связи с конторой. Метнулся к умывальнику, ополоснул физиономию, переоделся, успел плеснуть горячего кофе со «сгущенкой». Пока тянул ароматный напиток и продирал глаза, выглянул в окно. Источником шума оказались пустые бочки из-под солярки, которые несколько парней под руководством Кузина перекатывали к другому краю посадочной площадки. Наверное, вместо зарядки придумал работу нарушителям дисциплины.
В дверь постучались и, немного погодя, не дожидаясь разрешения, вошли геологи в компании с электриком. За ними замаячили и остальные. Дальше все развивалось своим чередом: напряженная планерка, не менее напряженный сеанс связи, полчаса споров с электриком и, наконец, несколько минут одиночества, когда можно спокойно выкурить сигарету да съесть «супербутерброд». Паузой своевременно воспользовались Кузин и ОСВ, оглядываясь, словно заговорщики, протиснулись в вагончик. Особо не церемонясь, уселись рядом.
– Ну, что там было, ты посмотрел? – после долгой паузы, когда Кузин и ОСВ молча сверлили своими взглядами Алексея, не выдержал Семеныч.
– Посмотрел, – нехотя выдавил тот, – какие-то личные письма. А впрочем, я все не читал, так, пробежался глазами по первой странице, а потом меня разморило.
– А что там за схема на задней странице? – не унимался старик. – Сергей Владеленович мне сказал, что она уж больно на карту клада похожа.
Алексей открыл дверцу стенного шкафчика, извлек оттуда пожелтевшую тетрадь и положил на стол перед товарищами. Кузин удивленно присвистнул, полез в нагрудный карман за очками. ОСВ придвинул тетрадь к себе ближе и открыл. Оба увлеченно склонились. Алексей так и остался стоять, скрестив руки на груди, устремив свой взгляд в оконце, туда, где изумрудная степная даль сияла в лучах утреннего солнца, перекатывая свои шелестящие волны. За взглядом полетела пестрая, колючая мозаика мыслей о напряженном сеансе связи, о «трудном» электрике, о планах на текущий день, что-то очень маленькое и нежное промелькнуло про Анечку и Егорку. Все это превратилось в вязкий поток, смешалось, сгладилось и, словно патока, устремилось вон из сознания. Пустоту тут же заполнило нестерпимо жаркое пламя. В глазах Алексея потемнело, а мозг прошила насквозь, словно электрическим разрядом, острая боль. Перед глазами замелькали странные видения: юрты кочевников, охваченные огнем, проносящийся мимо табун из сотен обезумевших лошадей, повсюду лежащие окровавленные тела женщин и детей в странных пурпурных одеждах. В ушах шум и грохот от копыт, истошные крики умирающих, треск языков пламени. Наконец, все сменяет кромешная чернота, а его, Алексея, кто-то трясет за плечи. В нос ударил резкий запах нашатырного спирта.
– Да что ты его трясешь, это у него последствия удара, сотрясение, видно.
– А что делать? – хриплый шепот Кузина. – Может это у него давление?
Алексей открыл глаза, он почему-то лежал на полу возле стола, а над ним склонились его испуганные товарищи.
– Что со мной, почему я лежу?
– Эка брат, Алексей Иванович, это мы у тебя должны спрашивать, – Кузин помог приподняться и сесть на стул. – Стоял себе, стоял, в окно смотрел, а потом вдруг как обмяк молча и грохнулся об пол. И не реагируешь ни на что, глаза закрытые, бормочешь что-то про себя. Мы уж как перепугались.
– Алексей Иванович, у тебя раньше таких обмороков не было, ну там, эпилептических припадков разных? – хмуро спросил ОСВ, пряча флакончик с нашатырем в аптечный шкафчик.
– Нет, ничего такого никогда, – потирая виски, задумчиво ответил Алексей.
– Наверное, все-таки последствия сотрясения. Тебе лучше пару дней полежать или, по крайней мере, не делать резких движений.
– Как тут без резких движений, если нам через три недели площадку сдать смежникам нужно?
– А тетрадочка, Лешенька, действительно презабавная оказалась, – Кузин вновь уселся за стол и нацепил на нос очки. – Ну, я там опускаю всякую личную лирику да перевод «шумерских манускриптов» или что там еще, я в этом шибко не разбираюсь, а вот карта действительно показывает что-то важное. Мы тут с Владеленычем покумекали, вот смотри – вот это сильно старую контору по очертаниям напоминает.
Кузин жестом пригласил Алексея за стол, поближе к документу. Тот, пошатываясь, голова еще шла кругом, повиновался. На выцветшей обложке в верхнем правом углу действительно было изображено квадратиками некое сооружение, под которым стояла большая полустертая буква «К». Большой прямоугольник и пара поменьше с двух сторон вполне могли быть самой конторой и складскими помещениями.
– А это что внизу и в центре за нагромождения кругляков? – ткнул карандашом Алексей в центр листа.
– Ну, человек, составлявший эту схему, имел слабое представление о картографии или сознательно опустил некоторые вещи обязательно присутствующие на любом плане. Дабы что-то скрыть, сделать ее понятной только самому. Здесь нет масштаба, нет ориентации на стороны света, нет привычных и понятных ориентиров, сетки меридианов и параллелей.
ОСВ почесал гладко выбритый подбородок и добавил:
– Все карты составляются с учетом того, что наверху всегда север, а соответственно внизу юг. Ну, а дальше все уже просто. Когда мы приняли здание, изображенное в углу листа, за контору, я попытался представить, как она в действительности расположена. Оказалось, что наши развалины стоят широкой стороной, противной к входу, на юг. Тогда получается, что эта схема неправильно сориентирована, здесь верх плана вовсе не север, а совсем даже запад. А это значительно затруднит расшифровку.
– Может внимательнее прочитать текст, поискать какие-нибудь подсказки, зацепки?
– Конечно, нужно, вот и почитаешь, тетрадь же ты нашел, у тебя мы ее и оставим, – ОСВ достал из кармана блокнот и ручку. – Я вот только себе план перерисую, помозгую на досуге. На этом листе какие-либо комментарии автора отсутствуют, вообще на схеме букв, кроме пресловутой «К», нет.
– Прямо, «Остров сокровищ» Стивенсона, – хрипло рассмеялся Кузин. – Я – Сильвер, а ты Лешенька – капитан Ливсит. Хотя нет, на капитана Ливсита больше тянет Сергей Владеленович, а тебе вполне пойдет роль юнги Джима. И у нас в руках «старая карта пиратов» с жирным крестом посередине.
– Нет никаких оснований полагать, что это вообще какие-нибудь ценности, – попытался охладить пыл старого вахтовика ОСВ. – Быть может, автор обозначил таким образом куда он силки на лисиц поставил или водку от бригадира спрятал.
– Да нет, если человек спрятал свой дневник в сейфе у начальника прииска или у кладовщика, то уж водку-то он бы точно где-нибудь рядышком положил. Автор наш был, видно, в должности или очень хорошо дружил с кем-то из конторских, если они ему позволили спрятать свои бумаги в сейфе со строгой отчетностью.
– Резонно, – хмыкнул ОСВ, – вы меня, Алексей Иванович, своей железной логикой в тупик загнали. Хорошо, пусть этот план указывает на что-то действительно ценное – например, на украденное у государства старателями золотишко. Нам его не достать, если мы не найдем на этой чертовой карте хотя бы еще один ориентир, по которому можно было бы рассчитать точное направление до «креста» и вычислить масштаб.
– Согласен. Ну, вы, ребята, и головастые! – заключил Кузин. – Мне пора на площадку, а то «гегемоны» там задремали, наверное. Встретимся за ужином.
Старик встал, сложил очки в нагрудный карман и вышел на улицу. ОСВ уже заканчивал перерисовывать план с тетрадки, в тишине поскрипывало перо его ручки о бумагу блокнота.
– Мне, пожалуй, тоже пора, – встал он из-за стола. – Интересная головоломка, все нескучно вахта пройдет. А ты, Алексей Иваныч, будь осторожен, за собой следи – с головой не шутят. Отлежись.
Оставшись один, Алексей в нерешительности прошелся вдоль вагончика, в голове шумело после обморока и роились всякие дурацкие мысли, которые было трудно собрать во что-то цельное и стоящее. Алексей определил это состояние как «мозговой зуд» – у него такое обычно бывало перед важными ключевыми событиями в жизни. Последний раз подобные ощущения он переживал, нервно расхаживая в фойе приемного покоя родильного дома, когда Аня разрешалась от бремени. Роды были трудные: позднее врачи сказали ему, что был момент, когда сердце жены остановилось, и они думали, что она не выкарабкается. Но все обошлось – ребенок родился здоровый, а сердце Анечки через минуту забилось. Тогда ему казалось, что все, что происходило в операционной наверху, он чувствует, он лишь не мог себе это никак объяснить. Тогдашний «мозговой зуд» возник от сильного волнения за жену, сознание покинуло его, улетев к месту главных событий, оберегая там, каким-то непостижимым образом, близких Алексею людей. Но что могло произойти сейчас? «Наверное, все-таки сотрясение», – решил он.
Еще несколько шагов по комнате – пересечь столбы солнечного света, прорывающиеся в маленькое оконце. Рука невольно потянулась в карман за пачкой сигарет, взгляд раз за разом скользит по столу, по ветхой тетради. Что-то в ней есть, что-то там должно быть, что-то Алексея влечет к этим выцветшим листам в косую линейку. Чиркнула спичка, к потолку взмыло почти идеально круглое облачко табачного дыма, пальцы осторожно и трепетно раскрыли тетрадь. На титульном листе в глаза бросилась надпись: «Люди думают, что могут это сделать, и они это делают…» Лао-Цзы. Алексей перевернул несколько страниц с полностью выцветшими строчками, где можно было разобрать только отдельные буквы. Более разборчивый текст начался с письма к некоей Маше, которое он вчера не дочитал. Под письмом стояла дата 14 апреля 1965 года. Ниже, следующее письмо от 3 мая того же года.
«Здравствуй, милая Маша. Получил твое письмо. Ты не представляешь, как оно согрело мне душу! Я так счастлив, у меня так радостно бьется сердце, оно готово вырваться из груди и устремиться к тебе! Я всегда верил, что мы будем вместе, что ты, в конечном счете, простишь меня. Я сейчас такой же светлый и окрыленный, как и тогда в парке под огромными кленами, помнишь? Уверен, что ты не забыла эти наши первые счастливые мгновения. Нам тогда не мог помешать даже дождь. С букетом красных и желтых листьев ты была самой красивой девушкой в мире, и даже мокрые волосы, из-за которых ты так переживала, ничего не портили. Они делали тебя еще краше, похожей на лесную фею – королеву осени. А между тем, я знал наверняка, что ты меня простишь и ответишь на мое письмо.
Здесь я познакомился со странным стариком, он собирает какие-то коренья или травы рядом с нашим прииском. Никому не ясно, откуда он взялся. Совсем старый, темный и сморщенный, словно прошлогодний желудь, ему, наверное, лет сто. Немного загадочный, я бы даже сказал сумасшедший, но не злой, не буйный – блаженный. Наш повар его иногда подкармливает, а то непонятно, как он здесь, в степи, выживает, без ружья, спичек и топора. Одет в ужасные лохмотья, спит, видно, где придется. Так вот, он утверждает, что он шаман и общается с духом какой-то древней, давно умершей царицы-колдуньи. Она-де его здесь приютила и заботится о нем, защищает от диких зверей, холода и жары.
Но я про него совсем к другому: он каким-то странным образом может предсказывать будущее. Обычно все ходит вокруг молчит, с ним здороваются наши мужики, папироски предлагают, краюху хлеба, а он знай себе – молчит. А то вдруг к кому-нибудь подбежит, за рукав дернет, да и скажет на своем странном русском. Он хакас или удмурт, в общем узкоглазый. Так нашему водителю Петру Авдонину предсказал, что у него дочь родится, тот через неделю действительно телеграмму получил. Мастеру про то, что у него дизель на подстанции «полетит». А ко мне дня три назад подходит, за руку хвать своей черствой сухонькой ладонью и шепчет на ухо: «Дева лунолицая, дева волоокая твое сердце вскорости порадует. Думает, однако, сильно за тебя – ждет, скучает, не может без тебя. Свет ей, однако, не мил. Не пропусти своего счастье, паря, такой больше во всем мире, однако, нет. Да и сплетены ваши судьбы уже много веков, словно смоляная коса уйгурской наложницы». Вот так странно и сказал. Думал я, гадал, а тут от тебя, Машенька, письмо. Чудеса, да и только».
Дальше Алексею было трудно разобрать, он перевернул еще несколько страниц. Его внимание привлекла какая-то схема или таблица. Заголовок над ней гласил: «Инвольтации и трансмутации шакти». Под заголовком семь кругов, обведенных несколькими общими линиями, в каждом еле разборчивые надписи. Алексею удалось прочесть только несколько: «Атман», «Бодхи» и «Кама-Рупа». Внизу были какие-то пояснения к схеме, большая часть стерлась, но как он понял, речь в них шла о развоплощении каких-то форм, о нисхождении «первого принципа» в нижние планы астрала. О взаимодействии двух миров – «мира следствий» с «миром причин».
– Бред какой-то, – сам себе вслух сказал Алексей и перевернул еще несколько страниц. Здесь текст был почти нетронут временем, письма к Маше перемежались с все более запутанными схемами, в которых появились странные знаки, совершенно не похожие ни на английский, ни на стилизованный латинский алфавит. Редкие абзацы на русском описывали какие-то религиозные практики и медитативные техники. Алексей присвистнул. Глаза пробежались еще по одному письму к девушке.
«10 июля 1965 года. Здравствуй, моя дорогая, моя любимая Маша! Что-то давно не получал от тебя ни строчки, быть может, с тобой что-нибудь случилось? Или я наскучил тебе своими частыми письмами? В любом случае, я решил написать тебе, не дожидаясь ответа на свое последнее послание. Здоровье у меня хорошее – физический труд по десять часов на свежем степном воздухе и усиленное питание, которое нам обеспечивает «главк», изрядно способствуют этому. Работает наша бригада ударно: уже перевыполнили квартальный план, а до конца отчетного периода еще месяц. Но есть и то, что меня настораживает.
В моей жизни происходят странные и пугающие меня перемены – причиной всему служат необычно реалистичные сны или видения, мне точно сказать трудно. Просыпаясь каждое утро, я с трудом пытаюсь понять, где явь, а где мои ночные фантастические видения. Потом целый день меня мучает нестерпимая головная боль. Впрочем, может быть я сильно драматизирую. А еще, помнишь, я тебе писал про чудаковатого старика в лохмотьях, который утверждал, что он шаман? Так вот, он почему-то к вашему покорному слуге как-то по-особенному относится. Завидит меня – сразу бежит ко мне, да и разговаривает со мной чаще, чем с другими. Рассказывает какие-то не то легенды, не то сказки о племенах, которые жили в этих местах много веков назад. А тут начал мне про разных их богов излагать и даже магии какой-то учить. Ну, я сначала смеялся, говорил ему, что все это невежественное мракобесие, что я атеист и в кандидатах на вступление в партию уже полгода хожу. А он одно свое заладил: «Тебя, паря, моя ханша узнала, она тебя выбрала, однако». И давай мне такие вещи показывать, какие я только раз в цирке на выступлении Кио видел, да еще, я слышал, что-то подобное Вольф Мессинг выделывал. Мысли мои читает, может со мной общаться, не открывая рта. Я даже иногда думаю, что это он мне те странные сны внушает. А вчера он на моих глазах явил пачку папирос «Друг» высшего сорта, причем он их никогда не видел, попросил, чтобы я мысленно представил то, что я в данный момент больше всего хочу. Суггестия какая-то. В общем, не может же такая силища и такие способности дурачку в лохмотьях просто так даны быть. Парням из бригады ничего не говорю, еще за сумасшедшего сочтут. А с тобой делюсь, совет мне нужен. Что мне с этим делать? Всегда твой Владимир».
Алексей провел за перелистыванием ветхих листов еще около двух часов, но все безуспешно. Ни о каком золоте ни одного упоминания. Попытка разобраться в эзотерических записях Владимира вызывала только головную боль. Алексей решил размяться, выйти из вагончика и совершить экскурсию к тому необычному нагромождению камней, которое он вчера обнаружил, осматривая окрестности в бинокль. Солнце уже изрядно перевалило за середину безоблачного лазурного небосклона. Полуденная жара пошла на спад, но ветер из степи дул еще горячий, обжигающий. Алексей, прищурившись, осмотрелся, наметил вдалеке цель – скрученные низкорослые деревца и колеблющееся от испарения влаги марево. Закурил очередную сигарету и неспеша двинулся вперед.
Через несколько минут быстрого прогулочного шага Алексей уже боролся со странными кривыми и колючими деревцами, которыми изрядно заросла вся низина. Пахло сыростью, из глубины рощицы тянуло прохладой. Валуны лежали в беспорядке повсюду, будто их сюда стаскивали со всей округи. Ничего необычного заметить не удалось, пока Алексей не достиг середины углубления. Под ногами чавкала грязь, из буйной сочной травы роями взлетала мошка. Наконец, его взору открылась большое нагромождение зеленых, кое-где покрывшихся мхом, булыжников. Влага под ногами превратилась в затхлую неглубокую лужу, приходилось двигаться осторожно, перескакивая с камня на камень. Добравшись до самой вершины нагромождения и внимательно осмотрев все вокруг, Алексей решил, что больше всего это место напоминает разрушенный колодец. Возможно, здесь когда-то прямо из-под земли бил водный источник, и кочевники обложили его камнями, собранными в округе. Были и еще какие-то пристройки, но сейчас все это разрушено до основания, разнесено по камушкам. Концентрические очертания колодезной кладки еле угадывались. Неизвестно – источник иссяк до разрушения постройки или превратился в зловонное болотце уже после него.
Алексей еще немного попрыгал по осклизлым валунам в тщетной надежде найти что-нибудь стоящее. Удовлетворив первые приступы любопытства, его внимание переключилось на мелкие детали обстановки, погрузилось во внутренние ощущения. Эти самые ощущения были весьма странными. Несмотря на то, что солнце по-прежнему висело над степным горизонтом, сюда его лучи почти не проникали, здесь были совсем другие запахи – ни малейшего дуновения ветерка с ароматом разнотравий. Давящие, почти физически, тишина и прохладный сумрак.
По телу Алексея даже пробежал легкий озноб. Он решил как можно быстрее убраться из этого невеселого места. Боязливо озираясь, пошел в направлении лагеря. Неловкое движение каблуком – и с одного из валунов слезает слой мха, обнажая странный символ. Что-то похожее Алексей видел в тетради Владимира. Пришлось освободить ото мха еще несколько крупных камней, на двух из них тоже были выдолблены похожие символы. Для того чтобы облегчить очистку камней, подобрал короткий обломок ветки. Мысль о возвращении ненадолго пришлось отложить.
Через полчаса были зачищены еще с десяток валунов, но высеченный знак оказался только на одном. Внимательно осмотрев остатки кладки, Алексей установил, что четыре больших валуна с высеченными символами располагаются в каменной цепочке образующей внешний круг, опоясывающий колодец, и сориентированы точно по сторонам света. Пятый же находился непосредственно возле колодца, то есть почти в центре этой концентрической кладки. На северной стороне развалин Алексею бросился в глаза плоский камень, лежащий на боку, от всех остальных он отличался тем, что был явно обработан человеческими руками. На камне было высечено множество символов разной величины и, как показалось Алексею, из разных, неизвестных ему языков.
Он достал маленький блокнот из заднего кармана брюк и принялся тщательно зарисовывать символы с камней. Скоро все знаки перекочевали на страницы записной книжки, над каждым Алексей проставил порядковый номер, соответствующий нумерации валунов на общей схеме, которую он с максимальной скрупулезностью составил сразу на двух листах.
Наконец, все было закончено и можно без сожаления покинуть неприветливое место, наполненное пугающими звуками и странными запахами, с прохладным остановившимся воздухом. Алексей каждой клеточкой своего существа чувствовал, как что-то выталкивает его отсюда, как спящие под зеленым мхом валуны отторгают его человеческую душу, кричат ему в голос о невиданной опасности. Еще хотелось перевернуть плоский камень, возможно на его оборотной стороне тоже что-то было высечено. Любопытство все-таки взяло верх над инстинктом самосохранения. Алексей, превозмогая страх, подобрался к камню и, взявшись обеими руками за торчащий из травы край, с силой дернул. Вес плиты не превышал пятидесяти килограмм – она слегка качнулась и поехала в сторону, обнажая довольно-таки обширное пятно коричневой, гниющей травы. В лицо пахнуло невообразимой вонью, слух пронзило угрожающее шипенье. Алексей испуганно отшатнулся, бросив край камня. В углублении под испещренной символами плитой извивался и ощетинивался множеством красных пастей с трепещущими раздвоенными языками клубок из десятка гадюк. Их черные и серые тела отливали влажным глянцем, кончики хвостов отвратительно вздымались вверх, а маленькие холодные глазки источали ненависть.
Алексей стремглав бросился подальше от ужасного скопища смрадных гадов. Быстро перескакивая с камня на камень, страшась оглянуться, он пересек рощицу кривых деревьев, выбрался из лощины и уже в метрах ста от нее позволил себе в изнеможении упасть на сухую степную траву. Перед глазами все еще стояли извивающиеся гадюки, сердце готово было вырваться из груди, ком сдавливал горло. Алексей приподнялся, подставил лицо порыву степного ветра, вдохнул полными легкими ароматный теплый воздух с запахом табака. Где-то на окраине лагеря курили «Беломор». Вид вагончиков, вечернее солнце и умиротворяющее стрекотание кузнечиков в траве постепенно вернули ему спокойствие и чувство безопасности. Молодой человек встал и неторопливо побрел к лагерю.
***
– Ну что, есть какие-нибудь идеи, интеллектуалы вы наши? – спросил с усмешкой Кузин, отхлебывая из алюминиевой кружки изрядный глоток густого горячего чая. Все трое встретились уже перед самым закатом за общим столом в импровизированной столовой под навесом, которая располагалась недалеко от дизельной. Остальные строители уже поужинали и разошлись по своим вагончикам спать. Все за день сильно измотались, а завтра предстояла еще более изнурительная работа. Кроме Алексея, Кузина и ОСВ под навесом оставались припозднившийся у себя на станции геолог да повар Колька Пузырев, отскабливающий огромный противень.
– Я сегодня был в небольшой заболоченной низине, в километре к северу от нашей площадки, – прожевав последнюю ложку каши с тушенкой, начал Алексей. – Странное место, доложу я вам, и змей полно.
– А какое это болотце имеет отношение к нашей тетрадке и ее автору? – недоуменно спросил Петр.
– Самое прямое, но это я понял только тогда, когда осмотрел этот гадюшник.
ОСВ и Кузин в ожидании уставились на Алексея, старый вахтовик даже перестал отхлебывать из своей внушительной кружки.
– Я сегодня весь день изучал эту тетрадку, там он пишет своей зазнобе на «большую землю» про какого-то старика-отшельника, обитающего рядом с прииском, который творит разные чудеса. Ну, предсказывает там будущее членам ударной бригады, материализует папиросы высшего сорта и так далее. Так вот, он, этот старец «блаженный», начал нашего автора каким-то штукам учить мистическим. Там этой всякой эзотерической лабудой полтетради исписано, только теософ или философ-мистик с несколькими учеными степенями разобраться смогут.
– Ну, а причем здесь вонючее болотце со змеями? – выказал свое нетерпение Кузин.
Алексей вынул из нагрудного кармана блокнот, раскрыл его на нужной странице и придвинул ближе к остальным членам концессии. Кузин и ОСВ немедленно склонились над его зарисовками.
– Интересно, похоже на круги какие-то. А это что, вот здесь? – Оршанский ткнул указательным пальцем на центр чертежа.
– Я думаю, это остатки колодезного сооружения. Когда-то давно там был источник, видно, его кочевники и обложили камнями, – пояснил Алексей.
– Так-так, – задумчиво потер переносицу ОСВ, сунул руку в карман, достал свою копию плана с тетрадной обложки, принялся что-то сравнивать. Затем отодвинул в стороны пустые тарелки и кружки, разложил извлеченную из планшетки карту местности.
– Думаю я, господа кладоискатели, что вот это множество кругов на схеме из тетради и есть то самое вонючее змеиное болотце. А вот эти квадратики – действительно бараки, тогда у нас есть и ориентир по сторонам света и примерный масштаб! – многозначительно объявил безопасник после нескольких минут упорных размышлений.
– Значит, один из жирных крестов находится где-то в этой лощине, а второй рядом с нашей площадкой? – попытался продолжить мысль Кузин.
– Возможно, возможно… Чтобы сказать это наверняка, надо сделать точную привязку этой корявой схемы к настоящей карте местности. А кстати, господа кладоискатели, вы знаете, как называется эта заболоченная низина на карте?
– Как? Ну, не томи же душу, Сергей Владеленович, – Кузин пристально воззрился на ОСВ.
– Да очень так просто, знаешь ли. Это и есть твоя легендарная Гришакина Падь, – иронично ответил Оршанский. – М-да, вот такой сюрприз. В любом случае нам ее необходимо посетить и обследовать, как ни как «жирный крест» там.
Алексей облегченно вздохнул. Он хотя бы не зря тратил рабочее время, дышал болотным зловонием, кормил мошкару. Быть может, они действительно приблизятся к разгадке одной из многих тайн этого места.
– Ну что, пора по койкам? Завтра, как всегда, тяжелый день, – предложил ОСВ.
– Да, пожалуй, – согласился Алексей.
– Ах да, чуть не забыл, – остановил Алексея безопасник, – у нас тут сегодня Прохоров и новенький дизелист посторонних поблизости заметили, а точнее – молодую барышню с длинными темными волосами в «национальных одеждах местных племен». С их слов, они все утро с резервным агрегатом возились и где-то около полудня смотрят – девушка среди трав поодаль бродит, вроде что-то собирает. Они к ней, как утверждают, для установления «дипломатического контакта», а та – раз и куда-то исчезла, словно как пропала, только траву примятую нашли. И божатся мне, что красивая и статная была, и что они ничего, кроме сигарет «LM», не курили.
– Интересно. Может, тогда на солнце перегрелись, вот им статные барышни и мерещатся? Откуда тут барышням взяться, да еще статным? На сотни верст ни души, ни поселка. А ты, Сергей Владеленович, молодец, что бдишь. У нас все-таки объект режимный. Однако, спокойной ночи, господа концессионеры.
Вернувшись в свой вагончик, Алексей снова засел за тетрадь. Спать не хотелось, хотя день был муторный и тяжелый, видимо, сказывалось нервное возбуждение от последних открытий. Отхлебнув из заветной фляжки и прикурив сигарету, молодой человек с трепетом открыл ветхую тетрадь. Очередное письмо к далекой Маше, которое привлекло его внимание, разительно отличалось от всех предыдущих. Много исправлений, некоторые строчки заштрихованы или перечеркнуты, буквы кривые и неразборчивые.
«20 сентября 1965 года. Дорогая Маша, должен сообщить тебе нечто важное. После того, как Учитель поведал о Великих и о том, что я избран ими, мысль о наших с тобой отношениях мне не дает покоя. Я чувствую, как моя душа разрывается на две части. Одна ее половина рвется в те горние выси, которые выпало мне счастье лицезреть, к тем сокровенным знаниям и силам, перевернувшим коренным образом мое жалкое существование, сделавшим меня поистине счастливым человеком и вдохнувшим в меня свет веры. Другая же – жалкая, погрязшая в привязанности к этому ничтожному бренному телу, к этому греховному миру – вместилищу слабостей и пороков, – стремится к тебе. Ослабляет, тем самым, мою искренность, заставляя сомневаться в абсолютности истин, изрекаемых Учителем. А между тем, времени у меня осталось совсем мало: остальные обитатели нашего прииска подпали под влияние пишачей, исторгнутых разрушительным принципом из самых низменных слоев Камалоки. Они повсюду преследуют меня, мешают моим медитациям, насылают разрушительные порчи. Всеми мыслимыми и немыслимыми способами пытаются разорвать мою ментальную связь с Великими, отсрочив тем самым их пришествие. Самый могущественный и опасный из них – наш бригадир Сашко Перепеленко, в него вселился ужасный ракшас Баал-Зе-Буб Мучитель. Именно этот демон является привратником Сияющих Врат, через которые Великие приходят в наш мир. Он, проклятый, все ближе и ближе подбирается ко мне, как будто знает наверняка, что я избран. Учитель обещал, что до поры я буду укрыт охранными заклятиями и невидим для них, но если я недостаточно возжелаю встречи с Великими и моя вера будет колебаться, то защита может ослабнуть. К тому же, ракшасы и пишачи ужасно коварные и хитрые твари, несущие вред всему светлому и духовному, и мне не спастись, если душа будет замутнена вожделением, а мысли наполнены воспоминаниями о смертной женщине. Великие же откроют мне мое предназначение и дадут мощь, способную ввергнуть все исчадия ада назад, в их поганое вместилище. Постарайся понять и простить, это мое последнее к тебе письмо. Владимир».
Затем шел совсем неразборчивый текст, описания каких-то ритуалов. Алексей смог лишь прочитать заголовки: «Защитная ментальная инвольтация» и «Заклятие, запирающее элементалей». Последние несколько страниц тетради были чистыми, лишь на одной из них красовалось странное предложение, написанное изменившимся до неузнаваемости еще более неразборчивым почерком Владимира. «Мне открыли мое предназначение, и я все вспомнил – это ужасно… Я должен выбирать, бедная Маша, бедный я…»
Алексей не заметил, как сигарета в его пальцах прогорела до самого фильтра, и столбик серого пепла упал на пожелтевшую бумагу. Он легонько дунул, сметая невесомые угольки. Взглянул на часы – 23.15, уже давно пора было спать, да и глаза начали слипаться. Он откинул кровать, быстро разделся и лег под одеяло. Немного поворочался в поисках удобной позы и с удовольствием закрыл глаза. И почти сразу же провалился в глубокий вязкий сон. Лишь где-то на задворках сознания некоторое время почему-то маячил отрывок последней записи Владимира «Я должен выбирать…»
***
Следующий день начался как обычно: утренний крепкий кофе с сигаретой, планерка, на которой все кричали на всех, дело чуть до драки не дошло, но к концу нашли необходимый консенсус. Затем, сеанс связи с конторой. Дежурный обход объекта, сверка с технической документацией. Наконец, дело пошло к обеду, как вдруг в вагончик Алексея ворвался встревоженный Оршанский.
– На этот раз уже не до шуток, Алексей Иваныч. Посторонние на объекте! – сходу выпалил он. – Несколько мужчин на лошадях при оружии, Виталик Сидоренко видел, как они со стороны старой драги ехали.
– Ну-ка, пошли, глянем, – Алексей схватил куртку, отцовский бинокль и спутниковую трубку.
Быстро выбежали из вагончика и помчались в сторону фундамента под общежитие, туда, где работал все утро сварщик Сидоренко. Уже издалека Алексей увидел, что вся работа остановилась: раствор стынет, мужики курят, о чем-то тревожно вполголоса переговариваются и поглядывают в сторону степи
– Где твои нарушители режима? Показывай, – ОСВ двинулся следом за Виталиком, положив руку на поясную кобуру с «макаровым».
– Да они уже уехали, вон, за тем холмиком скрылись. Погарцевали, повертелись на пригорке да и спустились.
Алексей и безопасник, не сговариваясь, бегом бросились к холму. Вдали виднелось облако пыли, которое вполне могли поднять несколько лошадей. Слегка запыхавшись, за минуту достигли вершины холма, и действительно увидели, как в сотне метров удалялась от площадки группа всадников. Алексей поднял бинокль. Маленькие степные кони, навьюченные тюками, всадники кто в меховых шапках, а кто и без головных уборов, у всех на спинах карабины или винтовки.
– Странно все это, – пробурчал ОСВ, взяв у Алексея бинокль и внимательно осмотрев пришельцев. – Охотники что ли? Хотя, погоди… Оружие у них странное: какие-то берданки, а вот вижу винтовка Мосина у одного. Я такого оружия у охотников никогда не видел, какие-то «музейные ценности».
– В каком это смысле «музейные ценности»? – Алексей перехватил оптику у Оршанского и вновь принялся вглядываться.
– Ну, в том смысле, что уж больно она старая, сейчас с таким оружием никто не охотится, его только в музее краеведческом увидеть можно.
– Действительно, странно.
Всадники все дальше удалялись, наконец, уже и в бинокль можно было различить только пылевые завихрения.
– Ну, и как все было, Виталий? Выкладывай все обстоятельно, без утайки. – Алексей взял сварщика за плечо, отвел в сторонку. – А остальные за работу, а то перекур тут устроили!
– Да как, как? Ничего особенного. Варю я каркас под фундамент, значит, упрел уже. Думаю, сниму маску, пусть голова подышит степным воздухом. Смотрю, а на холме за задней стенкой фундамента, люди на лошадях, да еще с оружием. Я говорю Гришке Селиванову, смотри, мол, чужие стоят, хотят наверно что-то. Беги, говорю ему, к Сергею Владеленовичу, пусть он выяснит, кто такие и что им нужно. Ну, он и побежал, а я стал им рукой махать, мол, давайте сюда. А они будто меня не слышат и не видят вовсе, хотя расстояние то метров сто всего. Покрутились, покрутились да и поскакали вниз. Тут уже и вы подбежали.
– Ясно. Не заметили, говоришь?
– Ну, я чуть голос с ними не надсадил – орал, словно резаный, а им хоть бы хрен.
Уже когда шли на обед, Алексей задумчиво спросил у ОСВ:
– Что думаешь, командир? Может, и дизелисту барышня в национальном наряде не привиделась, или у нас тут, что же, массовые галлюцинации?
– Трудно сказать, Алексей Иванович, мало пока информации. На видения, вроде, не похоже.
– А если это не видения, то у нас тут что же – «проходной двор» посреди степи? Или прямо какой-то перекресток торговых и охотничьих путей?
За обедом в столовой под навесом все обсуждали всадников возле фундамента, даже никто не заметил, что Колька Пузырев кашу пересолил. Выяснилось, что еще несколько человек видали в окрестностях площадки то конницу с пиками, но очень далеко, то старика лохматого с маленькой девочкой. Но всех своим рассказом поразил геолог Леха Арсентьев, поведав, что у себя на станции в двух километрах на северо-запад от основной площадки тоже встретил девушку в странной одежде и даже поговорил с ней, если это так можно назвать.
– Было уже ранее утро, прохладно, свежо так. Проснулся я у себя в палатке оттого что замерз, хотя спальник у меня финский, еще не на такой мороз рассчитан. Но тут холод какой-то странный был, изнутри что ли. Глаза открываю, а у меня пар изо рта, словно в декабре месяце. Думаю, снится мне все это, давай руки растирать, щипать себя за щеки. Полез наружу посмотреть, что за чудеса метеорологические, и слышу, вроде кто-то шепчет или тихим голосом что-то напевает, тоскливо так, грустно. Мне как-то не по себе стало. Распахиваю полог, а там лето, солнце уже встает, птички поют и совсем не холодно. Ну, думаю, братцы мои, чудеса да и только. Но самое чудесное только впереди. Вижу, поодаль от моей палатки дева сидит в траве на коленях, одетая во что-то красное, с длинными темными волосами, спиной ко мне и молится или что-то тихо поет. Я деликатно так покашлял, ну, чтобы обозначить свое присутствие, а она вдруг и говорит мне таким приятным девичьим голосом, я бы даже сказал нежным, подойди, мол, ко мне поближе. Я подошел, а она все так же и сидит спиной ко мне…
Тут геолог замолчал, не торопясь достал из пачки сигарету, так же не торопясь прикурил. Тем временем, все в ожидании продолжения замерли и даже есть перестали. Кто-то в нетерпении крикнул:
– Ну, ты ее все-таки отфордебахал разочек или нет?
Грянул раскатистый многоголосый смех.
– Да ну вас! Одно на уме… Подошел я к ней, значит, как она велела. Поднялась тогда с колен дева, повернулась ко мне и говорит: «Нельзя вам здесь, уходить всем надо, иначе ждет вас кара хуже смерти». «Почему это, и откуда ты это знаешь?» – спрашиваю, а сам на ее лицо смотрю. Эх, братцы, красавица, правда на восточный манер, глаза немного раскосые. Но, я думаю, тут из вас никто от такой бы не отказался, даже Кузин. Ах да, забыл сказать – лица всего ее не видно, волосы пышные падают на плечи, прикрывая часть лица. Она на мой вопрос так загадочно улыбнулась и отвечает: «Это место не для людей». А я смотрю, что говорить то она со мной говорит, только ее рот не открывается, слова ее, типа, прямо у меня в голове звучат. Тут мне, братцы, страшновато не по-детски стало. Она убирает со своего лица прядь волос, а там и лица-то нет! Не знаю, как описать то, там пустота и что-то типа звериного глаза горит… Тут у меня все поплыло, разум помутился, а она как-то зло засмеялась, раскинула руки в стороны и давай вращаться на одном месте, да с такой скоростью, что превратилась в алое пятно. Дальше ничего не помню, наверное, в обморок ухнулся. Очнулся у себя в палатке, одежда в нескольких местах порвана, ногти на руках поломаны и пальцы содраны в кровь. Полог раскрыт. Не ясно – то ли привиделось во сне, то ли реально было.
Геолог поднял обе руки, всем показывая посиневшие ногти с запекшейся кровью.
– Вот черт! – кто-то выругался в нависшей тишине. Собравшимся было уже не до смеха.
Весь оставшийся день Алексей так и не смог сосредоточиться на работе. Из головы не шел рассказ геолога: так и стояла перед глазами девушка в красном с половиной лица. Да еще в мыслях крутилось последнее письмо из дневника Владимира. Наверное, человек постепенно сходил здесь с ума – это было легко проследить по его письмам к Маше. Они менялись. Первые – аккуратные, с ровными строчками, каллиграфический почерк, почти нет грамматических ошибок. Последующие же практически невозможно прочитать, да и стиль изложения существенно меняется, появляются какие-то странные слова, нить повествования путается, часто отклоняется в какие-то дебри.
Возможно, у Владимира была психологическая травма или предрасположенность к шизофрении еще на «большой земле», а здесь тяжелый труд и авитаминоз сказались, стало все усугубляться. Алексею об этом судить было трудно, в психологии он был дилетант. Проконсультироваться бы со специалистом, показать ему письма. Быть может, концессионеры зря тратят рабочее и личное время на расследование фантазий больного человека?
Через пару часов умственных страданий и тщетных попыток сконцентрироваться на технической документации Алексея, вдруг, осенило. В голове четко прозвучал неожиданный вопрос, поражавший своей логикой: «Почему все письма к Маше остались в тетрадке, найденной в сейфе?» Если все письма, которые Владимир писал к ней, остались неотправленными, значит, нет никакой Маши, или он и не собирался ей их отправлять. А это в высшей степени странно. Хотя Алексей припомнил, как в нескольких посланиях автор ссылается на ответы, которые он якобы получил от девушки. Но можно ли теперь ему верить, после этих «пишачей» и «сияющих врат»? Закралось стойкое подозрение, что с самых первых строчек с ними общался не вполне здоровый человек, а значит и всякие там кресты на карте можно отбросить как болезненные фантазии.
Алексей встал из-за стола и прошелся по вагончику, глянул в окно, через которое в помещение лился мягкий розовый свет вечернего солнца. Бригада потянулась под навес к ужину. Пора было и ему.
– Значит, ты думаешь, что наш Владимир спятил и его карте «грош цена», так как она была нарисована им во время очередного приступа шизофрении? – иронично глядя в глаза Алексею, спросил ОСВ. Они втроем, как всегда, задержались после ужина под навесом попить чаю, обсудить общие проблемы.
– Ага, шизофрении или паранойи – я в этом не силен, но по письмам видно, что человек явно не в себе.
– Ну и что, что не в себе? Алексей Иваныч, ты будто не знаешь, чем тут все кончилось. Быть может, этот Володя всех грибами и отравил! – возмущенно пробасил Кузин. – С катушек съехал и отравил. Не хотел ни с кем золотишком делиться. А то, что все письма к этой своей зазнобе в тетради остались, так это может черновики. Писал сперва человек в тетрадку, а потом правил всякие там ошибки и переписывал в чистовую и уже тогда отсылал… Я вот, когда в армии служил на Северном Краснознаменном, так у нас тоже был один ботаник-очкарик, который своей маме точно так же письма писал в двух экземплярах. Сначала в тетрадку, а потом на чистовик и в конверт. Мы над ним из-за этого дюже потешались.
– Эх, хотел бы я с радостью твою, Петр, версию принять, но уж больно странные у него письма, – задумчиво парировал Алексей. – Особенно последние – сущий бред, если хочешь, возьми сам почитай.
– А символы из Гришакиной Пади, совпадающие с теми, что в тетрадке – к чему?
– Символы? Ну и что? Он, может, там тоже все излазил в поисках своих Сияющих Врат и перерисовал. Ведь душа больного – потемки.
– М-да, озадачил ты нас, – потер щетинистый подбородок Оршанский. – Быть может ты и прав, и все в тетради – бред полный, но операцию отменять не будем. Проверим все-таки лощину.
– Вот и правильно, – с удовольствием крякнул Петр Кузин, – согласен с Сергеем Владеленовичем, проверить это место не помешает.
– Да я разве ж против? Я заранее предостерегаю вас от разочарования, – Алексей грустно улыбнулся. – Ох, мужики, вымотался я что-то за эти дни. Вроде ничего сложного, все как всегда, а то голова болит, то напряжение какое-то внутреннее меня не покидает. Будто жду чего…
Молодой человек глубоко вздохнул, покрутил в пальцах алюминиевую кружку с остывающим чаем. Ему никто не ответил, не возразил, у остальных были похожие ощущения, в душе каждый был благодарен Алексею за то, что он решился высказать их вслух.
***
Алексей долго стоял перед своим вагончиком, как бы не решаясь войти внутрь: курил, слушал стрекотание кузнечиков, смотрел на алый закат, на перистые легкие облака у самой линии слияния темно-зеленой степи и багрового неба. Эти облачка были словно параллельные мазки, нанесенные кистью неведомого художника на полотно прозрачного воздуха. Словно штрихи какого-то будущего огромного пейзажа. Обычного для этих мест ветра не было и клубы табачного дыма, которые молодой человек выпускал из своего рта, повисали причудливыми спиралями и сферами прямо здесь же, забавно дополняя штрихи из облаков.
Наконец, догорела и третья сигарета – последняя в пачке. Он нехотя дотянул оставшиеся крупицы табака, тлеющие у самого фильтра. Замял окурок в жестяной банке из-под рисовой каши с мясом, служившей импровизированной пепельницей. Еще раз полной грудью вдохнул степной ароматный воздух и толкнул дверь. Луч заходящего солнца зигзагом прорезал мрак помещения и угас вслед за скрипом закрывающейся двери.
Алексей, не включая света, прошел к незаправленной с утра кровати, сел на край. Глаза немного привыкли к темноте и он сумел различить на столе пресловутую тетрадь. Она словно притягивала его к себе, манила, заставляла хотя бы просто перелистать почти рассыпающиеся, пожелтевшие листы. Алексей с усилием поборол странное желание. Достал из внутреннего кармана плоскую фляжку, приложился пару раз. «Эдак я, пожалуй, сопьюсь…», – подумалось ему. Немного помедлил и сделал еще два больших глотка. Очертания комнаты поплыли, приобрели какие-то новые грани. Голова приятно закружилась, и Алексей откинулся на постель, не снимая верхней одежды…
Кромешную тьму прорезали огненные всполохи, в голове грянули крики сотен людей, ржание лошадей. Алексей услышал мужской голос, как ему показалось, обращенный к нему, говоривший на незнакомом ему языке, хотя смысл слов почему-то был понятен.
– О Светлейший, конница Галлу-хана на подходе! Еще до заката они будут здесь! Они не жалеют никого: Кают пал, стан Ичиг залит кровью. Они собрали огромную гору отрубленных голов женщин и детей перед капищем, перед ликами наших богов! Они осквернили их! – крик перешел в отчаянные рыдания.
Алексей увидел у своих ног плачущего кочевника в звенящей кольчуге, поверх которой была наброшена меховая безрукавка. Он в смятении оглянулся вокруг. Низкий полог огромной юрты, увешанной самоткаными коврами и шкурами волков, в середине тлеющий очаг, серебряные закопченные кувшины, на стенах изогнутые клинки и отороченные мехом шеломы.
– Нам сможет помочь только Мудрая Очингиз! Светлейший, поспешите к ней, иначе наш род иссякнет!
– Не нужно, я уже здесь, о Светлейший. Я почувствовала, что я тебе нужна.
Полог юрты откинулся, и вошла красивая молодая женщина, облаченная в красное шелковое платье. На ее запястьях и шее красовались массивные золотые украшения, на голове возвышался витиеватый убор из хорошо обработанного козлиного рога, отделанный золотом и драгоценными камнями. Она церемонно поклонилась и смиренно села у очага, туда, куда ей указал Алексей. Тем временем из-за стен юрты нарастал и усиливался конский топот, лязг оружия, будто где-то в отдалении вели кровопролитный бой тысячи воинов.
– Ты уже все знаешь, мудрейшая. Есть ли у меня хоть какая-то возможность разбить врага?
– Нет, – с печальной улыбкой ответила девушка. – Ты и твой род, а заодно и я, прогневили Великих, и нам нет прощения. Но я готова пожертвовать всем ради любви к тебе, Светлейший, даже самым ценным – своей душой. А ты готов пожертвовать своей ради спасения рода Ичиг?
– Если нет другого выхода…
– Ты осознаешь, что я буду вынуждена прибегнуть к Заклятию Красных Сестер и воззвать к силе, которую никто и ничто в подлунном мире не сможет остановить?
– Осознаю.
– И что за обращение к этим чудовищам мы с тобой, о Светлейший, заплатим душами?
– Да, я готов! Я готов расстаться со своей душой и отправиться вместе с тобой в Огненный Мир, лишь бы одолеть ненавистного врага! Неужели ты сама не хочешь мести Галлу-хану? Он сжег твой храм, а Красных Сестер пытал, разрывал лошадьми и сажал на кол, пытаясь вызнать колдовские секреты.
– Да, это так, но ни одна из них ему ничего не открыла. И даже умирая мучительной смертью, корчась на раскаленных углях без кожи, с вырванными глазами ни одна – ты слышишь? – ни одна не применила заклятие, ибо последствия его для смертных так ужасны, что никакая пытка с ними не сравнится!
– Я все понимаю, я готов! – сердце Алексея разрывалось от отчаянья и ненависти. – Я готов. Лишь бы мой род жил!
Девушка пронизывающе взглянула в глаза Алексея, будто лишний раз пыталась удостовериться в его решимости. Затем приблизилась к нему вплотную и обняла, ее губы соприкоснулись с его.
– Прощай, любимый…
В ту же секунду замелькали картины объятых пламенем юрт, лежащие повсюду изуродованные тела людей, рассвирепевшие сотни воинов с алыми от крови мечами, рыскающие между догорающими постройками.
Вдруг все переменилось, и Алексей увидел, как жрица в красном одеянии сидит у очага все в той же юрте. Глаза ее полуприкрыты, сквозь щели между ресницами видны белки. Пальцы обоих рук сложены в диковинную мудру, из приоткрытого рта исходит странный нечеловеческий звук, который чудовищными, выворачивающими все жилы и внутренности волнами расходится вокруг. Рядом с ней в такой же позе застыл Алексей, не в силах пошевелиться и противостоять душераздирающей вибрации, леденящая боль сковала все его тело, из груди вырывается лишь хриплый крик отчаянья…
***
Алексей проснулся от собственного крика. Несколько мгновений, ничего не понимая, безумно вращал глазами, озираясь вокруг, не в силах повернуть скованную судорогами шею. Оказалось, что болезненный паралич сжал в своих железных тисках не только шею, но и все тело, и молодой человек сидит посередине кровати именно в той позе, в которой он сидел во сне, рядом со жрицей Красных Сестер. Даже пальцы на руках сплетены в странную фигуру.
По мере осознания происходящего навалился и гнетущий страх. Это что же – у него эпилептический припадок? Результат сотрясения или еще чего?
Усилием воли Алексей прекратил ужасный хрип, который самопроизвольно исторгался из его утробы. Ощупал пересохшим языком небо – язык не слушался, словно деревянный. Постепенно телу стала возвращаться подвижность, через несколько минут Алексей в изнеможении и тяжело дыша упал на подушку. Вся одежда, которую он, ложась вечером, не снял, теперь была мокрой от пота. Мышцы рук и ног ныли и подрагивали будто после многочасовой изнурительной нагрузки. С большим трудом, повернувшись на бок, Алексей нащупал на столе наручные часы – четыре тридцать утра. Небо за окном уже посветлело. Что бы это все могло значить? Откуда взялись эти образы?
В дверь тихонько постучали, затем раздался голос Оршанского.
– Алексей Иванович, открой! Это я, Оршанский.
Алексей с большим трудом встал с кровати и двинулся к двери. Сильно кружилась голова, его шатало из стороны в сторону и, чтобы не упасть, ему пришлось опираться о стены.
– Что случилось в такую рань? – сипло прошептал Алексей, отворяя дверь.
В проеме стоял бледный и встревоженный ОСВ, судя по его внешнему виду, он уже давно не спал или вовсе не ложился.
– Ты ничего странного не слышишь? – озираясь по сторонам спросил Оршанский.
– Да вроде нет, – Алексей вышел из вагончика и присел на ступеньках, попытался прислушаться. Царила почти полная тишина, не нарушаемая даже обычным стрекотанием насекомых. Лишь изредка из глубины темного степного пространства врывались порывы холодного ветра, разрывая последние клочки предрассветного тумана в низинах.
– Ну, как же не слышишь? Вот этот странный звон. Он меня разбудил часа два назад, я вышел из вагончика. Судя по звукам, уйма народу на лошадях вокруг площадки носилась, правда, на изрядном отдалении. Думаю, не те ли всадники с ружьями, что мы днем видели?
Алексей еще внимательнее прислушался. И действительно, с очередным порывом ветра до его ушей долетел очень слабый и отдаленный стук множества копыт. Потом стали различимы и другие звуки: людские голоса, звон чего-то металлического, ржание лошадей, будто каким-то образом продолжался его странный сон.
– И вправду что-то шумит, будто много лошадей скачет. Может дикие лошади?
– Откуда им тут взяться? Да и звякает что-то металлическое, – ОСВ присел рядом с Алексеем. – Ты неважно выглядишь, заболел что ли?
– Не знаю, может быть и заболел, – молодой человек зябко поежился, холодный ветерок стал пробирать вспотевшее тело. – А может, от сотрясения никак в себя не приду.
Не сговариваясь, они одновременно умолкли и уставились на посветлевший восток. Там, из-за черной полосы горизонта на почти безоблачное небо вырвались первые лучи восходящего светила.
До утренней планерки Алексею так уснуть больше и не удалось. Все тело ныло, ощущалась убийственная слабость в руках и ногах, в то время как мозг продолжал лихорадочно перебирать образы ночного кошмара, ни на секунду не давая забыться. Собрание коллектива, как всегда, прошло бурно, с перепалками и препирательством, но на редкость быстро завершилось. Все разбрелись по своим рабочим местам. И только когда последний человек, которым оказался электрик Перепеленко, ушел из вагончика, закрыв за собой дверь, Алексей понял, как он устал. Его тяжелая, затуманенная голова рухнула на журнал дневных заданий, и он уснул глубоким сном, сидя прямо за столом. Очнулся он уже далеко после полудня, оттого, что за рукав его тряс Кузин.
– Алексей, Алешенька! Вставай! Что же ты спать то так, прямо, как «молодой» на первом году службы.
– Что?! У нас что-то случилось? – рассеянно спросил Алексей, постепенно приходя в себя и протирая глаза.
– Да нет, все в порядке. Ну, в смысле, на стройке все в порядке. А мы с ОСВ уже к лощине намылились. Он нас со всем необходимым за бочками ждет. Тебя на обеде не было, вот мы сами и решили. Я за тобой пошел, а он за шансовым инструментом, чтоб по всей площадке-то глаза мужикам не мозолить.
Молодой человек недоуменно уставился на старика.
– Шансовым инструментом?
– Ну да, твою в качель, Алексей Иваныч, ты еще не проснулся? Мы же вчера договорились обследовать болотце вонючее, на котором ты знаки нашел.
Вопреки ожиданиям Алексея, лощина встретила их довольно-таки приветливо. Нет, искривленные колючие деревца, осклизлые валуны и чавкающая под ногами грязь никуда не делись, просто что-то неуловимо изменилось. Теперь это место источало не тревожное беспокойство, не ощущение пристального недоброго взгляда в спину, а напротив как-то умиротворяло. Алексею даже показалась, что лощина рада ему, что она его вспомнила и приветливо кивает, словно старому другу. Здесь по-прежнему было тихо и вязкий неподвижный воздух обволакивал со всех сторон. Но зловонный запах исчез, на смену ему пришел легкий аромат полыни и дикого шиповника. Исследователи в некоторой растерянности остановились пред концентрическим нагромождением камней, где под сенью растительности собирался самый густой сумрак.
– Вот это да, вот это местечко! – задорно присвистнул ОСВ. – Тишина то какая, прохлада и благодать. Не пойму, что ты здесь, Алексей Иваныч, жуткого увидал?
– Да я вот и сам не пойму. Тогда мне все здесь по-другому виделось, – Алексей озадаченно озирался. Присмотревшись, он заметил на валунах следы своего недавнего пребывания: сорванный мох, примятая трава, несколько размякших окурков.
– А остатки кладки действительно напоминают колодезную опалубку. Вот только кто-то видать постарался, руку приложил – разрушил все здесь.
– А вот и знаки на камнях, – Кузин склонился над одним из валунов, ранее очищенных Алексеем, – странные такие знаки, давно вырезаны.
Прыгая по камням подобрались к центру развалин, туда, где был сам колодец и плоский камень с письменами. Алексей настороженно всматривался в темные расщелины кладки и наиболее густые пучки травы, тщательно выбирая место, куда поставить ногу в высоком резиновом сапоге. Он очень хорошо помнил отвратительно трепещущие языки в красных гадючьих пастях. Плоский камень лежал именно так, как его оставил в прошлое свое посещение Алексей, только теперь вместо клубка змей на темной потрескавшейся грязи переплетались волокна выцветшей травы.
– Ну, что же, весьма занятно, – осматривая кладку, изрек ОСВ. Он с трудом избавился от увесистого рюкзака, прислонив его к одному из фрагментов разрушенной стены. – Внизу, в колодце, еще есть вода, но не ясно – то ли дождевая скапливается, то ли из водоносного пласта сочится. Надо бы расчистить створ и спуститься туда, глянуть, благо я снаряжение и веревочку прихватил.
Не сговариваясь, все разом начали свои приготовления к обследованию руин. Времени до заката оставалось совсем немного. Алексей сбросил куртку и сумку с термосом, наполненным горячим кофе, надел рабочие перчатки, вооружился монтажкой. ОСВ извлек из рюкзака альпинистское снаряжение и скрученную веревку, нацепил на себя страховочный пояс, на голову надел крепление с фонариком. Кузин расстелил на траве брезент, в который были завернуты лом и лопата.
– Начнем с этого пресловутого колодца, – предложил всем безопасник, – там какая-то полость, может, что найдем. Затем, мне думается, надо по второй нитке кладки пройтись вокруг, поковырять там валуны, может копнуть где. Ну, а потом посмотрим.
– Согласен, – отозвался Алексей, – с колодца надо начинать, это центр всей конструкции, да и спрятать туда что-нибудь проще. Ничего рыть не надо. Эх, хорошо бы еще металлоискатель – мы бы быстро тут все прощупали.
Оршанский пристегнул карабином веревку к страховочному поясу, закрепил ее возле одного из больших валунов, включил фонарь на макушке и принялся спускаться во влажный, прохладный мрак колодца. Алексей занял позицию возле веревки, подстраховывая товарища, а Кузин, тем временем, обследовал остатки кладки возле колодезного сооружения. Когда ОСВ уже спустился метра на два, Алексей и Семеныч одновременно услышали чьи-то негромкие шаги и шелест кустарника. Повернувшись на приближающийся звук, оба увидали сморщенного желтокожего старичка со скуластым лицом и узкими, слезящимися глазами. На вид было ему лет девяносто. Из-под рваной матерчатой повязки на голове старика свисали длинные седые волосы. Во рту, обрамленном жиденькой порослью, он держал самодельную трубку, какие курят местные народности, испуская клубы едкого дыма. Лохмотья, укрывавшие его тщедушное тело, было очень сложно назвать одеждой, через плечо висела плетеная из прутьев старая сумка.
Несколько мгновений старичок пристально изучал незнакомцев, потом выпалил скрипучим хриплым голосом:
– Сюда нельзя, сюда уходить надо, однако.
– Почему? – в один голос спросили Алексей и Кузин.
– Вашим людишкам тут нельзя. Здесь проклятое место, здесь плохо.
Старичок взволновался и побагровел. Быстро преодолев разделяющее его и Алексея расстояние, замахал кривой, почерневшей палкой, на которую опирался при ходьбе.
– Кто вы, почтеннейший? И почему это место проклято? – Алексей попытался сгладить нарастающий конфликт.
– Это место мертвых, однако, тут их в земле многое множество. Вам нельзя здесь, можете сами помирать. Моя здесь давно, моя всегда здесь, моя разговаривать с теми, кто внизу лежит. Они не довольны, они злятся на вас!
С этими словами старик попытался оттолкнуть Алексея, но ему это не удалось, и он снова принялся угрожающе махать своим посохом.
– Подождите, уважаемый, а вы откуда это знаете? Здесь что, захоронение? – Алексей старался утихомирить агрессивного старца, широко и добродушно улыбаясь ему.
– Нельзя вам тут! Мертвые гневятся! – упорствовал незнакомец и, судя по всему, готовился ко второй атаке
– Уймись ты, старый хрен, а то не посмотрю на твои седины – съезжу в ухо! – пробасил потерявший терпение Кузин. – Тебя, старую калошу, по-людски спрашивают, кто ты и откуда про захоронение знаешь?!
– Сергей Владеленович, тебе лучше выбраться оттуда, у нас непредвиденные обстоятельства.
Услышав гневный бас Петра Кузина, старичок не только не успокоился, а даже напротив – еще больше рассвирепел. Затарахтел на незнакомом языке, стал совершать руками какие-то пассы, закатывать глаза, из гнилого беззубого рта потекла белая пена. Алексею стало не по себе. С каждой секундой бесноватый старик все сильнее и сильнее из безобидного жителя степи превращался во враждебное черное существо, наделенное невиданной силой. Быть может, ему все казалось или это была внушенная старцем, каким-то образом, иллюзия, но у корчащегося тщедушного тела стала появляться огромная тень с высокой холкой вместо спины, сверкнули чудовищные клыки и смертоносные когти, а глаза загорелись желтым хищным огнем. Молодой человек в ужасе отпрянул, видимо, тоже происходило и с Кузиным, где-то сзади раздался его испуганная брань. Вдруг – все резко прекратилось, послышался детский требовательный окрик на незнакомом наречии, и старец бессильно сник, упав на колени. Зловещая тень и странные корчи исчезли, пену с почерневших губ он смахнул рваным грязным рукавом.
Из зарослей выскочила миловидная девочка лет семи азиатской внешности с длинными черными волосами, сплетенными в толстую косу. Одежда ее была гораздо чище и даже выглядела нарядной. Медные монетки на шее, атласный жилет, какая-то красная накидка или шаль. Девочка подошла к старику, что-то шепнула ему на ухо, погладила его седые космы на затылке. Затем медленно и нерешительно подняла голову, взглянула на Алексея. Хорошенькое лицо, карие глаза, излучающие дружелюбие и любознательность. Девочка улыбнулась, Алексей ответил ей тем же. В этот момент где-то далеко раздался оглушительный, чудовищной силы грохот, почва под ногами угрожающе дрогнула, а в степи, там, где была площадка, к небу взмыл огненный шар.
– Черт, это у нас! – рявкнул Кузин и стремглав кинулся через заросли в сторону взрыва. За ним последовал и Алексей, успев подхватить инвентарь и бросить последний взгляд на незнакомцев. Старец все так же расслабленно сидел на коленях, положив седую голову на плечо девочке, та обнимала его за шею. Она тоже взглянула на Алексея, ее большие глаза наполнились тревогой и слезами.
Как только Алексей и Кузин выбрались из зарослей на открытое пространство и поднялись по пологому склону, сразу стало ясно, что произошла настоящая катастрофа. Над строениями площадки, которые на таком расстоянии не превышали размеров спичечного коробка, вздымались огромные языки пламени, весь горизонт затянул черный непроницаемый дым. Из лагеря строителей доносились истошные крики, звон разбивающегося стекла и какие-то хлопки. Алексей бежал во весь опор, тяжело дыша и перекидывая с руки на руку нелегкий сверток из брезента с инструментом. Сознание напряженно работало, перебирая разные варианты – один ужаснее другого. Что могло так взорваться и гореть? Есть ли человеческие жертвы? Как теперь докладывать в контору и, главное, нет ли его вины в случившемся.
– Алешенька, – кричал на бегу Кузин, – машина это, цистерна с бензином! Ну, та, с которой мы кран и «уазик» заправляем! Блин, как же это? Там и дизтопливо в бочках рядом, но оно так бабахнуть не могло, это бензин. И то сам не мог он, там все по технике безопасности, окурок разве кто-то поднес! Узнаю кто, собственными руками, урода, задушу! Хотя, он, наверное, первым вознесся.
– Потом, Петр, все потом! Если бензовоз, там же все гореть должно, все вокруг, там же людей столько!
У самой площадки стало ясно, что все еще хуже. Машина с цистерной, которая должна была стоять в отведенном для нее месте в ста метрах от лагеря, за земляной насыпью, почему-то находилась посередине площадки. Пахло жженой резиной, бензином и горелой плотью. Огнем было охвачено несколько вагончиков, от раскуроченного бензовоза в разные стороны растекалось пламя, горел и навес, под которым стояли бочки с дизельным топливом. Как раз возле него металось несколько строителей с огнетушителями и лопатами. Там же, невдалеке, лежала пара неподвижных, почерневших от огня тел.
Кузин, не останавливаясь, бросился к этой группе и немедленно принял руководство по тушению пожара на себя. Алексей же, выбиваясь из сил, переходя на быстрый шаг, направился к своему вагончику: было необходимо экстренно связаться с управлением и вызвать вертолет. В том, что уже есть человеческие жертвы, сомневаться не приходилось.
Дверь в вагончик была взломана и болталась на одной петле, грустно поскрипывая на степном ветерке. Молодой человек насторожился, бросил сверток на землю перед собой, вытащил из него лопату. Сзади послышались шаги. Обернувшись, Алексей увидел приближающегося к нему Оршанского. Заметив сломанную дверь, тот, ничего не говоря, вытащил из кобуры пистолет, жестом показал Алексею встать с противоположной стороны проема. Первым в вагончик вошел ОСВ с оружием наизготовку, следом за ним с лопатой вбежал Алексей.
В вагончике все было разгромлено и перевернуто, тут же на полу валялась разбитая трубка спутниковой связи, в нос ударил резкий запах бензина. Посреди развороченных стульев на незаправленной кровати Алексея сидел ссутулившийся, мокрый и взъерошенный человек. У его ног стояла открытая канистра, а в руках он держал старую тетрадь. Человек неестественно захохотал, оторвал свой взгляд от пожелтевших страниц и посмотрел на вошедших. Его лицо осветил луч солнца из разбитого оконца. Взъерошенным человеком оказался геолог Алексей Арсентьев, но его было невозможно узнать. Перекошенные напряженные губы, горящие безумием глаза, ссадины на лбу и щеках.
– Леха, ты чего это здесь? – недоуменно прошептал ОСВ. – Это ты тут все раскурочил?
Взъерошенное существо, бывшее когда-то геологом Арсентьевым, хищно облизнулось и вновь неприятно расхохоталось.
– Леша, не волнуйся, мы тебе ничего не сделаем, мы тебе сейчас поможем, – быстро оценил обстановку Оршанский. Он опустил «макаров» и осторожно стал приближаться к обезумевшему. Тот перестал смеяться и страшно зарычал, словно матерый дикий вепрь, оскалив пожелтевшие зубы. Но ОСВ эта психическая атака не остановила, он продолжал приближаться, выставив обе руки вперед. Следом за ним двинулся и Алексей, не выпуская лопаты. Вокруг все было залито жидкостью, под ногами хлюпало, от сильного запаха бензина сдавливало горло, кружилась голова.
– Сергей Владеленович, осторожнее, он тут все бензином залил, – Алексей попытался шепотом предупредить безопасника.
В следующее мгновение рычащий Арсентьев вскочил на кровать во весь рост и извлек из кармана зажигалку.
– Ахх.. Ха!.. Вот я тебя и нашел, клятвопреступник! – прорычал он, бесновато подплясывая, размахивая тетрадью и зажигалкой. – Хотел от нас уйти! И пару раз тебе, не достойнейшему, это удалось. Но мы терпеливы, мы знали – рано или поздно ты придешь. Агрх… Ибо порочная душа всегда возвращается к Хозяину…
ОСВ не дал договорить безумному геологу, быстрым броском он сбил его с ног и попытался овладеть зажигалкой. Но тут произошло совсем уж что-то необъяснимое. Некая нечеловеческая сила подбросила Оршанского к потолку и отшвырнула его в противоположный от кровати угол вагончика. Безопасник ахнул и потерял сознание. Арсентьев громогласно захохотал, вновь встал во весь рост на кровати и щелкнул зажигалкой. Весь вагончик моментально объяло смертоносное пламя. Последнее, что запомнил Алексей, было подобие злорадной улыбки на лице геолога, его дико вращающиеся, почти вылезшие из орбит глаза.
Дальше все было какими-то обрывками, краткосрочными вспышками сознания. Какая-то сила схватила его, ничего не видящего и не понимающего, за шиворот и выволокла наружу. Его повалили, стали бить зачем-то, валять в песке, наконец, по коже на спине и руках разлился нестерпимый жар, легкие наполнил удушливый смрад плавящейся синтетики. Снова провал. Кромешная тьма. Откуда-то издалека доносится истеричный хохот, животное рычание, шум борьбы. Алексей с усилием приподнялся на локтях, глаза застилала пелена, по щекам текли слезы, грудную клетку выворачивали приступы судорожного кашля. Мимо него пронеслось человеческое тело с ног до головы объятое пламенем. Огонь был таким сильным, что горели даже следы бегущего. От него отлетали тлеющие ошметки то ли плоти, то ли одежды. «Это же ОСВ! Бедный Серега», – пронеслось в голове. Но объятый пламенем человек вдруг истошно расхохотался, резво подпрыгнул и бросился в направлении бочек с дизельным топливом.
– Стой, буду стрелять! – прямо над ухом услышал Алексей хриплый окрик безопасника. – Стой, сука, кому говорю?!
Щелкнул курок, оглушили два выстрела, один за другим. Горящий беглец будто споткнулся, припал на одно колено. Но через мгновение снова встал и, прихрамывая, продолжил свой путь к бочкам. Уже теряя сознание, Алексей увидел, как ОСВ бросился следом, стреляя на бегу. Еще несколько хлопков, звон падающих гильз – горящий человек падает на землю, его тело начинает биться в ужасных судорогах, в воздух взлетают и несутся снопы искр, подхваченные степным ветром, перемешиваются с хлопьями серого пепла, витающего повсюду.
Сознание Алексея отключается – снова темнота.
***
Боль, как первый вздох, как последний взгляд. Боль, как последняя мысль… Мои жилы наполняет жгучая, нестерпимая боль-сила, она струится и пульсирует, она воплощает меня в ненавистном пространстве в тягостную оболочку. Она овладела всем моим существом, она дала жизнь, она подняла до заоблачных высот, она предначертала мой путь. Боль – мой карающий гнев, мой надежный щит, мой холодный разум, мое алчущее отмщения сердце, моя чистая, незримая душа.
Их уже захватил зарождающийся вихрь – невинных нет. Они словно мошки, застрявшие в тонкой прозрачной паутине. Жалкие нарушители предвечных законов и покоя моего места. Я знаю, он здесь, он снова здесь, как уже много раз, и я снова должна терзать его преступную душу. Избыть его долг нечеловеческой болью. Его болью, своей болью, болью этих несчастных случайных.
Нет, здесь случайных не бывает. Разлить всепроникающим дождем нестерпимую боль утраты, боль потери, боль предательства, боль любви…
***
Уже давно село солнце, все вокруг окутала непроницаемая тьма. Даже луна преступно ушла в черные, набухшие дождем тучи. Из степи повеяло сыростью и прохладой.
– Будет дождь, ядрены пассатижи, – глубоко втянул носом степной воздух Кузин. – Пять покойничков, если не считать спятившего Лешку.
– К утру будет шестой, – мрачно прошептал ОСВ, – Прокопенко не сдюжит, все тело один сплошной ожег, удивительно, как глаза целыми остались. При таких ранах и отделение интенсивной терапии не поможет, а у нас только йод да мазь Вишневского. Я ему весь кеторол, который в аптечке был, скормил, а он все равно кричит. Эх, братцы, не сдюжит.
Оршанский утер покрытое пылью и сажей лицо кепи от своего «камуфляжа» и залпом жахнул сто грамм спирта, извлеченного все из той же аптечки. Его красные, воспаленные глаза со сгоревшими на нет ресницами, слезились. Прозрачные капли стекали по щекам с пробивающейся щетиной, прорисовывая белые дорожки до самого подбородка. Казалось, что он плачет, заливаясь слезами – возможно, так оно и было на самом деле.
С огнем боролись несколько часов, последние тлеющие головешки и ветошь затаптывали, засыпали песком в полной темноте. Огнетушители все закончились еще на бочках с соляркой. Уцелевшие успокоились, пришли в себя – стали считать потери и проводить следствие. Из восемнадцати человек, вверенных Алексею, осталось двенадцать. Почти все хоть как-то пострадали: у кого легкие ожоги, у кого ссадины да ушибы. Даже есть контузия, у сварщика Сидоренко, находившегося недалеко от бензовоза, когда тот взорвался. Оглох совсем, и заикаться стал.
Тела оттащили к залитому фундаменту и накрыли брезентом. Все погибшие, кроме геолога, которого Оршанский был вынужден пристрелить из-за явной его опасности для окружающих, были застигнуты взрывной волной от цистерны. Умерли сразу, не мучаясь. Тело электрика Анатолия Попова полностью обгорело, превратившись в черную скрюченную мумию, опознали его только по отверткам да плоскогубцам на поясе.
Все балки, включая его, Алексея, сгорели вместе с личными вещами, сухими пайками и прочим. Остался всего лишь один вагончик, куда и понабились на ночлег все выжившие. Из него и медпункт сделали. Связь всякая с внешним миром отсутствовала, рация сгорела. С электричеством тоже были проблемы. Дизель под навесом удалось спасти, так же как и топливо к нему в бочках, а вот электрооборудование и кабели обгорели. Нужно было приложить немало усилий, чтобы запустить его и зажечь хотя бы уцелевшие прожектора. Импровизированная столовая, кухня и прочее хозяйство Кольки Пузырева почти не пострадали. Провиант и питьевая вода были в целости и сохранности.
По расчетам Алексея, после второго невыхода на связь с конторой в назначенное время к ним на площадку вышлют «борт», если будет летная погода. А погода-то как раз собиралась испортиться, значит, еще задержка выйдет на пару дней. Три-четыре дня с тяжело раненым без медицинской помощи в глухой степи ничего хорошего не сулило. До ближайшего поселка около трехсот километров.
К счастью уцелел «уазик» геологов, вылетели только стекла да фары разбились. Наскребли бензина пару канистр, заправили даже с запасом. Алексей решил не дожидаться вертолета – отправить обожженного Прокопенко и еще с ним пару человек в поселок. Там, наверняка, фельдшер какой-нибудь найдется, да связь телефонная – МЧСовский вертолет из главка вызвать можно.
– Ну все, машина готова, можно Прокопенко выносить, – в вагончик, освещенный тусклым светом керосинки, заглянул чумазый и осунувшийся дизелист.
Прокопенко в очередной раз потерял сознание от боли, его бледное, изуродованное лицо в полумраке казалось неживым. Алексей поднес зеркальце ко рту раненого, стекло запотело.
– Жив еще. Ну-ка, ребята, берем за края плаща.
Несколько человек одновременно подхватили прорезиненную ткань со всех сторон максимально медленно и осторожно, чтобы не провоцировать лишнюю боль, приподняли Прокопенко, двинулись к выходу из вагончика. Осторожно погрузили раненого в машину, дополнительно укрыли спецовками и уцелевшими бушлатами. Быстро и немногословно попрощались с теми, кто должен был ехать.
– Ребята, вся надежда на вас, – просипел окончательно охрипшим голосом, напутственно Кузин, – гоните ее, в душу богоматерь, на всю железку! От вас зависит жизнь товарища, да и наши жизни тоже. Ну, в путь – бог даст, свидимся еще.
Гулко хлопнули дверцы, надсадно заурчал мотор, лязгнул ручной тормоз и «уазик» рванул по влажной траве да полыни, мерцая одним уцелевшим задним габаритом. Пока не скрылся из виду этот красный огонек, Алексей и все оставшиеся стояли у вагончика, провожая его взглядом. Потом, когда свет от габарита исчез, еще несколько минут не расходились – вслушивались в удаляющийся рокот автомобильного двигателя. Звуки в ночной степи разносятся на километры.
Рука Алексея машинально потянулась к нагрудному карману, туда, где всегда лежала пачка сигарет. Пальцы нащупали лохмотья ткани, остатки полусгоревшей пачки рассыпались в труху, метнув в лицо облачко табачной пыли, подхваченной тут же ночным ветерком. Алексей вспомнил, что он горел, подожженный спятившим геологом и что если бы не ОСВ, быть бы ему как Прокопенко. А так, только одежда обгорела кое-где, особенно куртке досталось, практически в жилетку превратилась.
Что это было? Связано это с их изысканиями в лощине? Или Арсентьев просто «тронулся»? В памяти сразу всплыл его рассказ о девушке в красном с половиной лица. Быть может, у него уже тогда разум помутился?
Рокот «уазика» как-то резко оборвался, по крайней мере так показалось Алексею.
– Есть у кого закурить? – бросил он остальным присутствующим. Кто-то зашуршал бушлатом и к Алексею протянулась рука с начатой пачкой «винстона».
– Что, будем ко сну отходить? – скорее повелительно, нежели вопросительно изрек Кузин. – Давайте все в вагончик, а мы тут немного покурим с Алексеем Ивановичем, да помозгуем, как дальше жить-поживать.
Тут же присели на траве, прикурили сигареты. Через минуту к Алексею и Кузину присоединился ОСВ.
– Похоже, Петр Семенович, ты был прав насчет этого проклятого прииска, – выдыхая голубоватый табачный дым, прошептал Алексей. – Убираться нужно отсюда поскорее и подальше. Уж и не знаю я, мистика это все, силы нечистые или просто чудовищное стечение обстоятельств, но дальше испытывать судьбу как-то боязно.
– Ну, то понятно. После этого несчастного случая в главке опять крепко задумаются – может они зря добычу здесь возобновить решили. Эх, дадут нам всем по шапке.
– А я, ребята, между тем, нечто любопытное нашел в колодце, когда громыхнуло, – заметил ОСВ.
– И что же? – спросил его Кузин.
– Вниз спускается достаточно узкий вертикальный колодец с грубой каменной кладкой метров на десять, а дальше расширение. Ну, типа круглый сводчатый зал метров 10 – 15 в диаметре, по своим краям, примерно, соотносится с наружной концентрической разрушенной стеной. Никакой это не колодец, по крайней мере не для воды – стены там, конечно, влажные, осклизлые, но не до такой степени, нигде нет ни лужи, ни источника. Все завалено осыпавшейся кладкой, осколками камней – передвигаться можно только на корточках.
Безопасник замолчал, отхлебнул из своей фляжки.
– Ну, там есть что-нибудь, кроме камней и плесени? – просипел Кузин.
– Есть. Я вначале не разобрал. А потом пригляделся – очень много костей разных мелких животных, ну, помните, как в бараке, там, где этот уж-монстр нас чуть до инфаркта не довел? Кроме этого там еще и человеческих костей много оказалось, все больше черепа. Они там землей засыпаны, кое-где камнями привалены, трудно сказать сколько, но мне показалось, что все это помещение ими завалено.
– Святые угодники, вот это мы влипли!
– Возможно какое-то захоронение, типа подземного склепа, куда десятки лет покойников складывали или, быть может, что-то культовое с человеческими жертвоприношениями. На многих черепах повреждения – проруб вертикальный вдоль темени. В общем, жуть полная. Но не это самое главное – как раз, когда у вас наверху какой-то шум начался и Алексей Иванович меня позвал, я заметил у одной из стен несколько странных тюков или мешков из ветхой истлевшей ткани. Торчали из них, ну, что-то типа ржавых кирок и лопат, еще какое-то барахло. Я толком рассмотреть не успел. Жахнуло сверху, на голову кладка посыпалась – думал, вообще завалит. Выбрался, а вас уже нет, только рюкзак валяется да чьи-то голоса удаляются, вроде как детский был среди них.
– Ясно все. Может не врал Володька в своей тетрадке? Может эти тюки и есть спрятанное золотишко? – Кузин прикурил следующую «беломорину».
– А если он про золотишко не врал, значит, про Сияющие Врата и демонов-пишачей тоже, – горько усмехнулся Алексей. – Тогда нас ждет всех один конец, такой же, как и тех, кто грибами или чем там еще отравился. Говорю вам, все это не к добру. Да и старик с девочкой предупреждали нас.
– О чем предупреждали, что за старик с девочкой? – ОСВ пристально посмотрел на Алексея. – Это я их голоса слышал?
– Думаю, да. Как раз ты спустился в колодец, а они из кустов вышли на нас прямо. Старец давай блажить: кричать что-то про захоронение, место мертвых, угрожать. Какой-то бесноватый он, не знаю, чем бы все это закончилось, его только девочка успокоила. Ее он слушался беспрекословно.
– Вон оно что…
***
Несмотря на то, что все сильно устали, ночь прошла беспокойно, в каком-то тревожном полузабытье. Алексей, находясь на границе сознания, постоянно слышал, как вскрикивали и скрежетали зубами во сне другие. Проваливался в темноту бессознательного на несколько секунд и сразу же просыпался от рывка своей же ноги или руки. Или от того, что уже в сотый раз, объятый пламенем, на ощупь вырывался из горящего вагончика.
Снаружи доносились какие-то посторонние звуки, кто-то ходил, завывал и даже рычал, тяжело так вздыхал и всхлипывал. Но Алексей не был уверен в реальности этих звуков.
Перед самым рассветом, когда степные птицы звонко защебетали, приветствуя восходящее солнце, ему стало, наконец, хорошо и спокойно. Ноги и руки расслабились, ожоги перестали ныть, он больше не выползал из огненного вагончика. Яркие лучи солнца ударили в глаза, ослепили даже сквозь закрытые веки. Золотой и теплый свет расступился, и из его переливов, словно Афродита из морской пены, вышла нагая девушка с длинными пышными волосами – они слегка трепетали, словно божественный светящийся нимб. Где-то он все это уже видел? А, балкон – кухня с горой грязной посуды. «Извините, а вы здесь открывалку не видали?»
– Аня, это ты? – прошептал Алексей.
Из ярких лучей медленно проступило лицо его жены, оно казалось каким-то необычайно красивым и милым. Девушка нежно улыбалась ему, так, как она улыбалась ему в тот первый миг их знакомства.
– Аня, а что ты здесь делаешь? Здесь опасно, у нас был пожар. Но ты не волнуйся – я не пострадал.
Алексей улыбнулся жене и протянул к ней руку. Аня все отчетливее проступала из солнечного света, стало заметно, что она что-то держит в руках, что-то прижимает к груди.
– Почему ты раздетая? – Алексей коснулся ее плеча, под рукой почувствовал теплую нежную кожу. – Что это у тебя в руках?
– Ирт ач, зарк им-ир, – ее губы зашевелились, но голос и слова были странными, какими-то чужими.
– Я не понял. Что это за язык?
– Это наше дитя, – ответила девушка, протягивая шевелящийся сверток из грубой льняной ткани со странным узором по краям.
– Егорка, сын, зачем ты его сюда? Здесь опасно.
Алексей принял обеими руками почти невесомый сверток, бережно приблизил его к себе.
– Нет, это наша дочь, – все также нежно улыбаясь, ответила Аня, – посмотри, какая она у нас красивая.
Девушка рукой откинула ткань, прикрывающую головку младенца. На Алексея уставились раскосые карие глазки, не по возрасту серьезные и осмысленные. Разрез глаз и смуглый цвет кожи говорил о принадлежности ребенка к монголоидной расе.
– Дочь? Аня, у нас с тобой сын – Егорка. Что с ним? Откуда взялся этот ребенок? – недоумению Алексея не было предела.
– Как откуда? – посерьезнела девушка. – От нашей любви. Это наше первое и единственное, не рожденное дитя!
Тут Алексей почувствовал, что с младенцем что-то не в порядке, его руки держали не совсем нормальное детское тело. Вместо ножек и попки в ткани извивалось что-то, что-то жесткое, прохладное и мускулистое. Алексей с отвращением отбросил сверток от себя. Тот упал на пол вагончика, льняная ткань разметалась и взору предстала леденящая кровь картина: у большеголового младенца с пухлыми ручонками тело ниже пояса отсутствовало, виднелся лишь несоразмерно длинный, голый позвоночник, обтянутый узловатыми безобразными мышцами и пульсирующими сосудами. Этот, лишенный кожи, чудовищный отросток извивался, словно змеиный хвост и, судя по всему, был гораздо сильнее других конечностей ребенка.
– Как ты смеешь отказываться от своей дочери?! – взревела нечеловеческим голосом девушка, ее лицо и тело мгновенно преобразилось во что-то потустороннее. Пергаментная, потрескавшаяся кожа, покрытая язвами и струпьями, уродливые наросты моментально набухли на суставах рук и ног. Огромные черные круги вокруг горящих демоническим огнем глаз. Рот превратился в разверзшуюся пасть с несколькими рядами кривых желтых зубов.
Тело Алексея судорожно дернулось, все мышцы сковало мощнейшее напряжение. Ужас сжал его, готовое вырваться из грудной клетки, сердце ледяными тисками. «Все, я умираю! Как нелепо, как непонятно!» – пронеслось в голове. На фоне рвущего барабанные перепонки визга чудовища послышался детский плач. Взгляд Алексея невольно обратился на младенца. Ребенок при помощи своего гротескного хвоста из позвоночника умудрился сесть, одной рукой он опирался о пол, другую же протянул к молодому человеку. Серьезные не по возрасту глаза набухли слезами, существо плакало. Оно совершило несколько нелепых движений в попытке приблизиться к Алексею, работая безобразным отростком изо всех сил.
– Папа, спаси нас! – вдруг изрек ребенок. – Нам здесь плохо, отпусти нас.
Существо в очередной раз вильнуло позвоночником и неуклюже бухнулось на живот.
– Мы молим тебя о спасении, о милосердии, нам тоже нужна твоя нежность, – маленьким кулачком размазывая слезы по щекам, оно продолжало тянуться к Алексею.
Яркая вспышка света – чудовище и уродливый младенец исчезли. Лучи солнца неестественно быстро пролетели по потолку вагончика. Алексея кто-то тряс за плечо.
– Алексей Иванович, что с вами?! Проснитесь!
– Дайте воды сюда кто-нибудь!
Алексей открыл глаза. Бледное, круглое лицо Кольки Пузырева испуганно смотрело на него.
– Алексей Иванович, вот, водички выпейте. А, может быть, вам чего-нибудь покрепче налить? – повар подносит к губам Алексея кружку с прохладной водой. – Вы кричали во сне и дергались, мы решили, что судороги у вас. Как вы?
– Да вроде бы ничего, спасибо, – молодой человек с большим трудом привстал и оперся о стену вагончика, пригубил из кружки. Как и после последнего кошмара все мышцы болели, а одежда была мокрая от пота. – Какая погода, ясно или нет?
– Нет, Алексей Иванович, низкая облачность – половину ночи дождь моросил.
Никаких солнечных лучей сквозь узкое оконце не пробивалось, солнце вообще видно не было – утро было пасмурное и дождливое. Тяжелые свинцовые облака низко висели над горизонтом, в воздухе пахло сыростью и гарью. В низинах затаился влажный седой туман. Все: одежду, стены вагончика, предметы, даже волосы – покрывал мелкий бисер росы.
Алексей с трудом выбрался наружу, его трясло – то ли от прохлады, то ли от ужасного сна. Где-то рядом потрескивал костерок, позвякивала посуда, слышались голоса Кольки Пузырева и Кузина. Они обсуждали, что можно в кашу положить вместо сгоревшего сливочного масла, сговорились на остатках соленого свиного сала, которое кто-то привез с собой на площадку из дома и героически спас во время пожара. Алексей, было, начал подумывать у кого бы «стрельнуть» сигаретку, завертелся вокруг. Вдруг, в отдалении, послышался приглушенный крик, затем быстрые шаги в направлении уцелевшего вагончика. Все повыскакивали и насторожились, Оршанский потянулся к кобуре на поясе, а у Кольки Пузырева упала ложка в котелок с набирающей навар кашей, он зло выругался и полез за другой.
Из тумана выбежал каменщик Иванов Василий, испуганный и взъерошенный, силясь что-то сказать, он махал руками в сторону фундамента, туда, где еще вчера были уложены тела погибших под брезент. Не дожидаясь объяснений, все бросились в указанном направлении.
То, что оказалось на месте временного захоронения, потрясало и шокировало. Большинство тел было растерзано и выпотрошено, повсюду валялись оторванные конечности, внутренности, обрывки брезента, остатки окровавленной одежды. Было похоже на то, что здесь свирепствовал и пировал какой-то большой хищник, подобный медведю или волку.
– Кто это так? Степные волки или лисицы? – испуганно спросил Пузырев.
– Ага, лисицы… – зло ответил ему Кузин, кивая на изуродованное и обезглавленное тело, насаженное на торчащую из фундамента опорную арматуру на трехметровой высоте. – А это они сделали, чтобы есть удобнее было, да и головы, наверное, на холодец забрали.
Действительно, голов нигде видно не было. Среди кровавых пятен и ошметков плоти Оршанский разглядел какие-то следы.
– Звериных следов не видно, – пояснил он, – а вот человеческие, какие-то странные, присутствуют.
Головы нашлись в отдалении – на плитах, в северном углу объекта. Метрах в сорока от временного захоронения кровью была грубо начертана перевернутая пентаграмма, в вершинах которой лежали пять отделенных от тел голов. В центре магического чертежа, распростертый конечностями во все стороны, лежал изуродованный и обгоревший труп геолога Алексея Арсентьева.
– Вот это да! – только и смог выдохнуть из себя Кузин. Все остальные застыли в мрачном оцепенении. Несколько мгновений было слышно, как стрекочут сверчки и шелестит по упругим перьям травы мелкий, почти не ощутимый дождь, затем послышались всхлипы. Пузырев вцепился зубами в рукав своей почерневшей от копоти рубахи и рыдал, словно ребенок, по его щекам текли слезы.
– Я не могу больше! – прошептал он. – Кто это сделал? Я не могу, мне страшно!
– Колька, ну-ка прекрати, возьми себя в руки! – Кузин прикрикнул на расчувствовавшегося повара. – Скоро придет помощь, все будет хорошо!
– Не будет, не будет ничего хорошо! – истерически выкрикнул Колька. – Всю ночь кто-то ходил вокруг вагончика кругами, рычал, пыхтел! Это место проклято! Я слышал, как цокали его копыта, или когти, или что там у него?! Я чувствовал, как смердит у него из пасти!
– Коля, возьми себя в руки, ты же мужчина! – Кузин подошел к повару вплотную и тряхнул его за плечи. – Ну какие копыта, какие когти? Успокойся!
– Прекратили все истерику и панику! – негромко, командным тоном приказал ОСВ. Пока внимание всех было занято Пузыревым, он успел внимательно осмотреть пентаграмму и головы.
– У нас на площадке чрезвычайная ситуация, любая истерика и паника, любое невыполнение приказов Алексея Ивановича или моих может привести к еще большим потерям, к гибели товарищей, к усугублению опасности. Посему – пристрелю каждого, кто будет, как баба, истерить!
Наступила тишина, даже Пузырев перестал всхлипывать.
– В связи со сложившейся ситуацией, ввиду прямой угрозы жизни людей, находящихся под моей ответственностью, принимаю всю полноту власти на себя! – сурово изрек Оршанский. – Мы единое подразделение, под единым руководством, попавшее в опасную и сложную обстановку. И оттого насколько мы слаженно и грамотно будем действовать, зависит, вернетесь вы домой или нет. Это всем ясно?!
Ответом ему было понимающее молчание.
– Отсюда мой первый приказ: всем немедленно собраться у уцелевшего вагончика и провести перекличку, затем приступить к приему пищи! Старшим назначается Николай Пузырев. Задача ясна?
– Ясна, – неуверенно кивнул Пузырев.
– Все, исполнять! Алексей Иванович и Петр Семенович, прошу остаться, мне с вами посоветоваться нужно.
Когда люди под предводительством Пузырева ушли к вагончику принимать пищу, ОСВ присел на корточки перед Кузиным и Алексеем, внимательно осмотрел их обувь.
– Ты что, Серега, сбрендил совсем? – крякнул недовольно Кузин. – Ползаешь тут, да еще главным себя назначаешь.
– У меня есть все основания предполагать, что убийца этих шестерых среди нас, и что нам по-прежнему угрожает опасность. А в этих случаях по уставу компании и специальной инструкции генерального директора от 14.06.2006 за номером 3451ДС, руководство полностью переходит к начальнику службы безопасности объекта. А почему ползаю? Обувь вашу смотрю – ну-ка, покажи подошву свою правую.
Кузин хмыкнул недовольно, но ботинок правый показал. Оршанский, как показалось Алексею, весьма довольный осмотром, встал и указательным пальцем ткнул на что-то возле пентаграммы. На плите, там, куда указал ОСВ, виднелся четкий кровавый след правой подошвы не то кроссовки, не то кеды. Даже надпись различалась: «ECCO». Кузин присвистнул.
– Головы не отгрызены диким животным, а отрезаны чем-то острым, смею предположить, большим ножом для разделки мяса. Повсюду следы одного человека, обутого в кроссовки фирмы «ЭККО» 43 размера. Вопрос: зачем он все это сделал и откуда он взялся? Смею опять-таки предположить, что он среди нас маскируется и тогда вполне возможно, что и взрыв он устроил, а вовсе не бедный Арсентьев, хотя может, они в сговоре были. Во всем этом надо по-тихому разобраться, а то сами видели – народ на грани паники.
– Да, вот это пирожки с котятами, – озадаченно потер седую щетину Кузин. – Нам-то что делать?
– Ну, вы вне подозрения, – похлопал по плечу Петра ОСВ, – у вас размер не 43, кроссовки вы такие не носите и когда был взрыв, мы с вами вместе в лощине были. А вот про остальных такого я сказать не могу. Надо незаметно выяснить, у кого такая обувь, и нет ли у кого подозрительных пятен крови на одежде. Чтобы так все здесь раскромсать, извозиться всему с ног до головы надо.
Когда Оршанский, Кузин и Алексей вернулись к остальным после своего сакраментального совещания, то обнаружилось, что среди собравшихся возле вагончика Пузырев одного не досчитался. Стали выяснять да пересчитывать – действительно, не было Константина Селезнева, одного из каменщиков. Кто-то вспомнил, как видел его, встававшего ночью, вроде как по нужде. Назад Селезнев не вернулся.
Наскоро позавтракали. Все напряженно молчали, было слышно лишь как ложки звенят по дну тарелок. Алексей присматривался к ногам и обуви окружавших его людей. То же самое, как он успел заметить, проделывали и Кузин с ОСВ. Ничего подозрительного замечено не было.
«Неужели Константин Селезнев»? – безрадостно спрашивал себя Алексей. Молодой, лет двадцать с хвостиком, пожалуй, самый молодой в бригаде, худощавый и слегка сутулый, всегда тихий Костя Селезнев пришел в Управление сразу после техникума. Кажется, его привел какой-то родственник, давно уже работавший в «конторе». Алексею его навязали как молодого специалиста – по разнарядке, спущенной из главка. Не то чтобы Алексей не любил молодых специалистов, сам, в известной степени, таковым являлся, или ему не нравились протеже разных там родственников. А как только впервые увидел фотокарточку Константина в личном деле, что-то ему не понравилось. Что-то почувствовал. Но плохие предчувствия до сих пор не оправдывались, эта вахта для паренька была уже третья.
***
После завтрака Оршанский разбил всех на «тройки». Две отправились обыскивать площадку и ее окрестности на предмет прячущегося Селезнева, с инструкцией быть осторожными, из виду друг друга не терять и применять силу в случае необходимости. В психическом здоровье разыскиваемого все сильно сомневались. Третью группу решено было послать на сбор и захоронение останков погибших. На этот раз тела решили сложить под плиты фундамента и заложить кирпичами и строительным мусором, дабы уже не люди и не звери не могли к ним подобраться. Для последующей прокурорской комиссии не составит особого труда извлечь их из временного склепа. Сам же ОСВ и Алексей остались в лагере для осуществления контроля и связи между группами.
– Погода не балует, – заметил Оршанский, стряхивая капли воды с куртки. Оба пристроились под небольшим навесом, сооруженным с одной стороны от уцелевшего вагончика. Тут же горел костер с подвешенным над ним закопченным чайником.
– Даже если наши ребята на машине добрались до ближайшего поселка и позвонили в контору, вертолет не сможет прилететь. Еще этот Селезнев! На него бы я никогда не подумал – полный ботаник и тихоня… А ведь никто из нас не видел кроссовок «ЭККО» ни на ком из сидящих у костра.
– Да, неужели Селезнев? Думаешь тоже самое, что и у геолога – какой-то психоз, кто следующий?
– Может и психоз, – Оршанский задумчиво уставился на носки своих заляпанных грязью ботинок. – Что ты знаешь о токсикологических психозах?
– Я что-то помню из краткого офицерского курса по ОВ, отравляющим веществам. Есть такие разновидности химического оружия – их называют психомиметики или психотропы. Так вот, они воздействуют, прежде всего, на психику и личность жертвы. Ну, там, снижают волю, вызывают чувство страха, панику, галлюцинации или желание покончить с собой и так далее. Спектр применения очень широк: от развязывания языков пленным на допросах до вселения ужаса и паники в целые армии на передовой.
– К чему ты клонишь?
– К чему, к чему… То, что с нами происходит, очень похоже на воздействие какого-то токсина с психомиметическим эффектом. Головные боли, состояние эйфории, сменяемой упадком сил, обмороки и эпилептические припадки, как у тебя. Острые психозы, распространяющиеся словно зараза, как у Селезнева и геолога.
– Так, и кто эти, как их там, психомимики здесь распыляет и зачем? – Алексей вдруг вспомнил строчки из дневника Владимира, написанные явно постепенно сходящим с ума человеком. – А вот еще в голову пришло. Помнишь, я вам с Кузиным рассказывал о бредовых записях в старой тетрадочке, и потом тот случай в шестидесятых годах, когда все якобы грибами отравились?
– Да-да, конечно, об этом-то я и думаю. Видишь ли, такие яды не всегда имеют искусственное происхождение, ну, синтезированы в лаборатории, есть и природного происхождения. Например, про вытяжку из большой африканской жабы слышал, которую колдуны Вуду используют для зомбирования, или наш банальный грибок-паразит спорынья, заражающий злаки, отравления которым вызывали целые кровавые мятежи в средние века. Или мухоморы – тоже галлюциногены еще те. Тут такие случаи и раньше были: погибшая бригада в советское время, пропажи людей до революции, а колодец-склеп вспомни, он доверху заполнен черепами. Похоже, это здесь было всегда и причина этому не мистика или проклятье, а какая-нибудь гадость в воздухе или почве.
– Да уж. А концентрация, видимо, небольшая, и токсин имеет свойство постепенно накапливаться в организме, вызывая медленное ухудшение здоровья. Арсентьев и Селезнев оказались просто более восприимчивыми к яду, чем остальные. Но мы же тогда все отравлены – кто будет следующим, впавшим в психоз?!
– Не знаю, – ОСВ подбросил в уже затухающий костерок несколько щепок от раскуроченных ящиков. – Нужно определить, по возможности, где эта гадость может быть и как она в организм попадает: дыхательные пути, слизистая, пищеварительная система или кожные покровы? И что это – растения или в почве что-то? А пока нам может помочь вот это.
Безопасник протянул Алексею стандарт карболена и разовый шприц с атропином. Молодой человек взял, сунул в карман брюк.
– Активированный уголь можешь сейчас употребить, а атропин спрячь. Он наша последняя надежда, я его из армейской аптечки вытащил, у меня больше его нет. Помогает почти при всех отравлениях, его вколешь в бедро прямо через одежду, когда станет совсем худо. Еще могу посоветовать побольше воды пить.
– Ясно, а ты как себя чувствуешь?
– Меня мистика этого места берет не сильно, но у меня тоже есть один шприц.
– Черт, ты готов ко всему, – Алексей улыбнулся.
Со стороны северной оконечности площадки послышались шаги и возбужденные голоса. Оршанский вскочил на ноги и взялся за кобуру. Из-за туманной пелены мелкого дождя проявились несколько фигур. В трех из них Алексей опознал своих рабочих, посланных на поиски Селезнева, с ними были еще двое: маленькая девочка и согбенный старец, те самые, которых они встретили в лощине перед взрывом.
– Вот, слонялись вокруг лагеря, что-то высматривали, – на немой вопрос Оршанского пояснил один из строителей. – Мы подумали, что лучше их к вам привести. Вот этот старый черт все время что-то кричал, вырваться пытался.
– Ясно, молодцы! – похвалил безопасник «тройку» и обратился уже к старцу. – Что вы тут делали, кто вы такие?
– Это тот старик и девчонка, что нам с Кузиным до взрыва встретились возле колодца, – тихо шепнул Алексей на ухо ОСВ, тот почти незаметно мотнул головой в ответ.
– Так чьих же вы все-таки будете? – повторил свой вопрос безопасник. Внешность странной пары почти ничуть не изменилась: все те же почерневшие лохмотья на старце, тот же кривой посох; девочка все так же укрыта красной шалью, в нарядном платьице с монетками. Разве что их одежда теперь намокла, и лицо малышки казалось бледнее, чем при последней их встрече. Пока они молча, даже с некоторой опаской, смотрели на окружавших их грязных и небритых мужчин. Алексей тронул плечо девочки, та повернулась в его сторону, узнала. В больших карих глазах мелькнуло дружелюбие. Алексей жестом пригласил ее и старца к огню, показал рукой на чайник.
– К огню проходите, погрейтесь. Промокли, наверное. Чаю, чаю горячего будете?
Слегка испуганно вертя головами по сторонам, незнакомцы приблизились к костерку, уселись на небольшую скамеечку, спасенную кем-то из пожара. Оршанский наполнил доверху две алюминиевые кружки густым ароматным чаем, протянул старику и девочке. Кто-то достал коробочку с рафинадом. Старец сделал большой глоток, щелкнул языком от удовольствия – его морщинистый слюнявый рот скривился в подобии улыбки.
– Хороший вода, однако, – поблагодарил он скрипучим голосом, мотнул девочке седой головой. Та терпеливо до этого ожидала знака – не пила, только сжимала побелевшими пальчиками горячий металл кружки. Пригубила, протянула руку к коробочке с сахаром.
– Мы, однако, живем тут, – после небольшой паузы продолжал старец, не забывая с жадностью отхлебывать клубящийся паром чай. – Степь наш дом. Мы все здесь знать, везде бывать. Наша видеть – у вас страшное горе случилось, на вас гневаться местные боги. Не надо было вам сюда приходить.
Алексей с Оршанским многозначительно переглянулись. Безопасник зашел в вагончик и немного погодя вынес оттуда несколько сухарей и банку рыбных консервов. Остальные строители присели тут же под навесом, тоже побаловаться чайком.
– Меня звать Никитка, – продолжал старец, мусоля сухарь несколькими уцелевшими зубами, – а ее Рушан.
– Она внучка твоя? – Алексей еще подлил чаю в опустевшую кружку старика.
– Не-а, Рушан хозяйка, однако, моя за ней присматривать – охранять ее от злых людей и духов.
– А родители у нее есть? Жилье рядом или поселок какой есть? Где вы живете?
– Ее родители – очень могущественные духи этих мест, однако, они следят за ней с неба, – старец ткнул корявым грязным пальцем с давно нестриженым ногтем вверх. – Жилья рядом нет. Раньше было, теперь, однако, нет.
«Ага, родители – могущественные духи, а девочку накормить не могут. Совсем выжил старичок из ума», – подумал Алексей, глядя на то, как девочка расправляется с третьим сухарем.
– Не знаете, почтеннейший, что это за место и из-за чего боги могли прогневаться на нас? – упорствовал Оршанский.
Старик о чем-то перемолвился с девочкой на непонятном гортанном наречии и уже громче обычного сообщил всем на русском.
– Человек в пятнистый шкура, великий воин, и молодой начальника – хорошие люди, однако, моя не знать, за что на них боги места прогневались! Но я помогать молодой старейшина и великий воин в пятнистой шкуре – моя показывать, где зеленая телега.
Старец при этом многозначительно махнул рукой в степь.
– Это место очень плохой. Раньше, давно-давно, много больших оборотов по небу Гиштра-Ур-Ана в своей золоченой лодке, здесь жили «красные жрицы», которые несли благо и свет всем племенам вокруг. Об этом узнали злые духи и их главный Тот Имя Которого Нельзя Говорить. Он наслать, однако, на «сестер» злое воинство непобедимого Галлу-Хана. Жрицы все умирать и много народу с ними умирать, здесь их злые воины мучить, чтобы вызнать секрет «красных сестер». С тех пор здесь плохо. Последняя жрица изрекла непроизносимое – с небес спустился яркий свет, такой, что смотреть нельзя, глаза сразу сгорать. Из яркого света вышли духи огня и забрать последнюю «сестру», однако. А злые воины превратить в пепел, их души превратить в охранников проклятого места. Они тута, однако, все злые сторожа – здесь. Моя вам показывать.
Старец допил чай, тщательно вытер чахлую поросль на подбородке ладонью, закрыл глаза и что-то зашептал. Его губы быстро шевелились, морщинистые веки трепетали, а странные шипящие звуки разносились, словно эхо по округе. Девочка тоже закрыла глаза, но ее губы остались неподвижными. Оршанский и Алексей с напряжением и любопытством наблюдали за молитвой или заклинанием. В какой-то момент им, вдруг, начало казаться, что влажный туман вокруг наполнен движением и невиданными существами, которые рвутся к костерку, которые откликаются на шепот старца, вторят ему. Они были разные: и большие, и малые. Были такие, легкое движение которых могло всколыхнуть всю степь. От них от всех веяло холодом, инфернальным смрадом, болью, страданием и ненавистью. Невидимые чудовища подступали, омерзительно роились, переплетаясь телами и конечностями, все ближе и ближе шелестел песок, шуршала трава. У Алексея заложило уши, на лбу выступила испарина, он чувствовал, как его горло и все тело сжимают железные обручи невидимых щупалец. Рядом Оршанский застонал и скорчился от боли. Алексей слышал, как скрипят зубы безопасника, как вырывается его сердце из груди. Что-то похожее творилось и с другими строителями. И когда уже в глазах потемнело, молодой человек явственно ощутил, как сознание покидает его, стремясь куда-то ввысь, туда, где сияют ослепительные огненные столбы, вдруг послышался скрипучий голос старца.
– Они хотят вас забрать и они вас забрать, но не сейчас. Сейчас, однако, они уходить, я говорить с ними, я уговорить их.
Когда Алексей что-то вокруг начал различать, когда проступили силуэты старца и девочки, оцепенение постепенно стало отпускать – во рту его оказалась самодельная трубка Никитки.
– Кури, давай кури, однако, – слышался скрипучий голос, – это помочь, это защищает от злых духов места.
Алексея чуть не стошнило от одной мысли, что у него во рту кусок деревяшки, замусоленный слюнявыми, вонючими губами старика, но у него не было даже сил выплюнуть это инородное тело. Преодолевая отвращение, молодой человек затянулся едким дымом, ядовитая горечь наполнила легкие, но тут же голова перестала кружиться, а конечности вновь стали послушными. Пока Алексей откашливался от непривычного дыма, трубка перешла к Оршанскому. Тот также сопротивлялся недолго: вдохнул дым полной грудью и, тут же почувствовал облегчение, попытался сесть. Следующим приложился к трубке лежащий ближе всего к костерку строитель.
– А Рушан? – удивленно кивнул Алексей на молча сидящую девочку, судя по ее виду она не испытала никакого дискомфорта от роящихся в тумане тварей.
– Ей, однако, не надо. Она дочь богов, эти духи ей ничего плохого делать не могут.
Уже через несколько минут, когда все более-менее отошли от странного наития, а старец докурил свою трубку, Алексей, ОСВ и еще один член их бригады шли быстрым шагом в направлении, указанном Никиткой. Пробравшись через покореженные остовы сгоревших вагончиков, вышли на окраину лагеря. Мелкий дождик прекратился, подул прохладный ветерок, и туман понемногу начал рассеиваться. Однако, тяжелые низкие облака все еще нависали над горизонтом и никуда уходить не собирались. Под ногами чавкала взбухшая почва, путалась мокрая трава.
Когда они отошли от лагеря на пару километров, стали появляться пологие холмы, на некоторых виднелись огромные камни, явно принесенные сюда древним ледником. Алексей уже почувствовал некоторое утомление, особенно устали ноги бороться с высокой травой. Вдруг, все обратили внимание на автомобильную колею, выворачивающую из-за очередного холма. След был недавним, примятая колесами трава не успела пожелтеть. У Алексея появилась неприятная догадка, о какой «зеленой телеге» говорил старик. Она почти тут же оправдалась. В сотне метров, у следующего пологого возвышения стоял отправленный ими вчера «уазик». Насколько успел заметить Алексей, машина не была повреждена, распахнутые дверцы, рядом никого не видно. Все бросились к машине. Внутри обнаружили труп Прокопенко, возле лица которого уже суетилась пара воронов. Птиц отогнали, но они уже успели расклевать глаза и нос. Алексея вырвало прямо тут же на траву.
– Все вещи и инструменты разбросаны, левое переднее колесо спущено, – мрачно пояснил Оршанский Алексею, стоявшему в стороне и борющемуся с рвотными позывами.
– Где остальные – ума не приложу. Вокруг трава примята, лоскут чьей-то куртки валяется – похоже на следы борьбы. Я тут вокруг поброжу, быть может кто-нибудь здесь недалеко.
– Ага, посмотри, – Алексей, наконец, справился со своим желудком, но им овладела необычайная слабость. Он тут же присел возле машины.
Оршанский пошел осмотреть окрестности, а строитель, которого они взяли с собой, принялся менять колесо на «уазике».
– Мы, однако, эту телегу еще ночью заметить, но в ней уже никого не быть, – как бы утешительно проскрипел старик, пристроившись рядом с Алексеем на траве. – Моя взять у мертвеца дух огня.
В почти черных морщинистых руках Никитки появился блестящий кубик бензиновой зажигалки «ЗИППО». Старец неловко щелкнул колесиком и из-за откинувшейся крышечки вырвался язычок пламени.
– Моя спросить у души мертвеца разрешение. Она разрешить. Теперь моя будет быстро разводить огонь, однако, сушить портки, варить еда.
– Что? У кого ты спросил разрешение? – удивленно спросил Алексей у довольно улыбающегося старца.
– Начальника, ты не волнуйся, однако. Душа его довольна, – старик кивнул в сторону машины и покойника, – ей хорошо, она свободна, и скоро встретится со своими предками. А вот те – другие, кто с ним был…
– Что «те другие»? Где они, ты знаешь? – молодой человек силился разобрать ужасный акцент рассказчика.
– Они не могут уйти к предкам – они не довольны и сильно гневаться. Они привязаны к этому месту, так как их захватили слуги Того Имя Которого Нельзя Произносить. Они на вас злятся, что вы послали их сюда.
– А они живы, ну, в смысле, те, чьи души злятся? – Алексей с надеждой уставился на старика.
– Трудно сказать, однако. Неживые, но и не мертвые – их имен нет в большой книге Амтор, которую хранит у себя за пазухой Гиштра-Ур-Ана.
Молодой человек сокрушенно покачал головой: «Как всегда старик несет бред, а мне что делать, где их искать?» Старец словно прочитал его мысли и многозначительно ответил.
– Тебе надо брать всех своих людей и уходить отсюда. М-да.. – его седая голова качнулась, и он пропел на своем горловом наречии строку из какой-то шаманской песни, затем продолжил, как ни в чем не бывало. – Иначе всех твоих людей, один за одним, однако, поглотят Огненные Врата. А ты вспомнишь, чего не должен помнить, и узнаешь свое предназначение.
Глаза старца сверкнули демоническим огнем, он хитро улыбнулся. Где-то Алексей уже слышал про воспоминания и предназначение. Он начал мучительно рыться в кладовках своего мозга. Никитка, тем временем, извлек ужасную трубку и принялся набивать ее чем-то похожим на табак. Неспешно прикурил от зажигалки Прокопенко и продолжил:
– Человек всегда мочь выбирать, однако. Жить ему или умереть, свершить свой круг смерти и грехов или очистить их кровью. Поэтому духи и демоны служить человеку – они не иметь такой свободы. Они, однако, завидовать смертным. На вот, возьми, это, однако, твое.
Алексей взглянул на сверток, который старик протянул ему. Развернул дырявую тряпицу, в ней лежала старая пожелтевшая тетрадь – дневник Владимира. Только теперь у нее края обгорели.
– Никитка, где ты ее нашел? Я думал, она сгорела во время пожара, – Алексей трепетно перевернул несколько страниц. Вот чего ему не хватало, вот, где он найдет ответы на все вопросы. Теперь, после последних событий, он знает, как искать.
– Некоторые вещи, однако, не горят, – загадочно проскрипел Никитка и выпустил густое белое облако зловонного дыма.
***
Оршанскому ничего найти не удалось, даже возможные следы были смыты недавним дождем. Поменяв колесо на «уазике», вся группа погрузилась в машину и вернулась на площадку. Там Алексея уже ожидали новости. Вторая «тройка» разыскала Селезнева и привела его. Он прятался за насыпью, где стоял бензовоз. Нашли его в полубессознательном состоянии, лежащим прямо на траве, на ногах были одеты кроссовки «ЭККО», все руки и одежда в крови, за пазухой мясной нож из кухонных принадлежностей Пузырева.
– Зачем ты это сделал? – Оршанский склонился над сидящим под навесом Селезневым. У парня был неважнецкий вид, он осунулся и продрог, даже под потеками сажи, смоченной дождем, отчетливо были видны большие темные круги под глазами. Руки парня были связанны за спиной толстым ремнем Кузина. Участники «тройки», нашедшей беглеца, в один голос утверждали, что парнишка пытался убежать и оказал сопротивление.
– Я пытался спастись! – истошно выкрикнул он. – Сюда идет он, демон-разрушитель, хранитель Сияющих Врат. От него нет спасения! Я пытался остановить его.
– Ты изрезал тела своих товарищей, разложил в виде звезды, чтобы защититься от какого-то там разрушителя?! – Оршанский схватил парня за грудки и тряхнул его.
– Подожди, Сергей Владеленович, – Алексей приблизился к Селезневу и как можно мягче спросил. – Ты знаешь, как зовут этого демона-разрушителя?
– Она, ну, эта девушка в красном, сказала, что его зовут Баал-Зе-Буб Мучитель. С ним придут другие: Осмодан и Велиаф. Врата уже открываются, уже нестерпимый свет бьет в глаза, он слепит и жжет, но огонь, который вырвется из врат, будет ужаснее и нестерпимее в тысячу крат!
– Успокойся, Костя, возьми себя в руки, – Алексей положил умиротворяюще руку на плече парнишки, поднес кружку с водой ко рту, помог сделать несколько глотков. – Ты что-нибудь или кого-нибудь видел здесь, кроме девушки?
Парень часто задышал, весь как-то сжался, из глаз брызнули слезы.
– Я пошел по маленькой нужде туда, – он неопределенно мотнул головой, – все сделал и уже пошел назад. И тут появилось оно.
– Что появилось? Костя, ну говори?!
Парень опять скорчился и через минуту заикаясь, продолжал:
– Чудовище с узловатыми длинными конечностями, вроде как человек, но не человек. Большое, худощавое, как паук, и пасть с кривыми клыками. Оно опиралось на три конечности, вроде как две ноги и одну руку, а во второй руке был какой-то небольшой сверток. И он весь светился, этим нестерпимым светом. Я бросился бежать. Падал, вставал и снова бежал. Я боялся, что оно меня догонит, что оно гонится за мной. Потом я снова упал и сильно ударился, наверное, потерял сознание, а когда открыл глаза, надо мной склонилась эта девушка с длинными волосами. Это была она, про нее рассказывал геолог – половина лица закрыта прядями волос.
Парнишка с трудом перевел дыхание, всхлипнул и продолжил:
– Она мне сказала, что поможет, чтобы я не боялся. Она научила меня, как все надо сделать. Где взять нож и как разложить тела. Пока я все делал, за своей спиной чувствовал смрадное дыхание этого чудовища, оно рычало и ходило кругами возле того места, где я чертил звезду. А девушка стояла рядом и спокойно улыбалась. Потом я закончил и чудовище исчезло.
– А куда делась девушка в красном? – Алексей хмуро посмотрел на ОСВ, тот многозначительно хранил молчание.
– Девушка почему-то громко и зло как-то рассмеялась и тоже исчезла.
Селезнев всхлипнул и посмотрел на Алексея:
– Алексей Иванович, я с ума сошел? Что же теперь делать?
– Не волнуйся, Костя, все будет хорошо, мы тебя сейчас развяжем. Ты обещаешь, что ты никуда не сбежишь и будешь сидеть здесь? Пузырев тебя накормит.
Парнишка мотнул головой в знак согласия.
– Ну, что скажешь, Сергей Владеленович? – Алексей и ОСВ отошли от вагончика на несколько метров, чтобы их никто не слышал. – Про Баал-Зе-Буба Мучителя есть в дневнике у Владимира и про Сияющие Врата. Один и тот же токсикологический психоз, повторяющийся из века в век? Что им всем может одни и те же галлюцинации навевать, опять же эта женщина в красном?
– Трудно сказать, – пожал плечами ОСВ, – похоже на какое-то метафизическое расстройство. Надо дальше наблюдать и быть настороже.
В этот момент мимо них чинно прошествовали старик в лохмотьях и девочка. Старец остановился напротив стоящих и, поклонившись, сказал.
– Никитка, однако, уходить. Мы вам с Рушан говорить спасибо за стол и еда. Да продлит ваши дни Гиштра-Ур-Ана.
Потом немного помолчал и добавил:
– Деву в красных одеждах опасаться, однако, надо. Не человек она. Раньше была человеком, главная жрица Красных Сестер, однако. Предала она их секрет главный ради любимого воина – царя местных людишек. Сотворила запретное заклятье, чтобы, однако, помочь убить врагов воина. Наказали ее Великие за это – хранит ее дух теперь это место, ждет она здесь своего избавления.
Безопасник и Алексей с любопытством слушали старца. Тот погладил свою замусоленную бороду и продолжил.
– М-да, однако, избавление ей будет, когда ее любимый сюда вернуться и согласиться принять кару богов вместе с ней. А до этого смерть всем людишкам здесь, однако.
– А как же он придет, он ведь, поди, дух какой, дело-то сколько веков назад было? Или его имя тоже в той книге, как там ее, у вашего Гиштра не записано? – Алексей прикурил сигарету.
– Предал воин, однако, тогда свою любимую – избежал кары Великих, которую нести назначено им было вдвоем. Но Великих не обмануть смертному. Они приводить его душу сюда в каждом новом воплощении. М-да… Будет это пока он не примет кару лютую, не смоет страданиями своего предательства. Ваш паря, однако, зря жрицу слушал: она сама не может ничего делать без таких глупых людишек.
– К чему ты клонишь, старик?
– Она обманула его, однако, заставила знак начертить мертвыми. Это, однако, открывать мир злых духов – теперь уж точно Сияющие Врата не замкнуть. А мы пойдем. Прощайте, однако.
Старец еще раз поклонился, взял девочку под руку, и они медленно побрели в сторону заходящего солнца, робко пробивающегося сквозь серые низкие тучи. Неожиданно девочка высвободила свою руку из ладони старика и подбежала к Алексею. Молодой человек улыбнулся, присел на корточки, чтобы оказаться вровень с ребенком. Рушан сунула ручонку за пазуху и извлекла оттуда небольшой шелковый платок синего цвета с искусно вышитыми золотыми узорами по краям. Она его аккуратно свернула и протянула Алексею. После того как молодой человек взял платок, она что-то звонко проговорила на странном языке и, помахав рукой, бросилась к стоящему поодаль Никитке.
– Рушан, однако, говорить, что этот платок – подарок ее матери, что она его вышивать магией, – крикнул старик. – Он вам помогать в трудную минуту и оберегать от злых сил этого места.
***
Медленно и неотвратимо наступала сырая промозглая ночь, укрывая низины холодным саваном тумана, удлиняя тени, наполняя загадочным шепотом степные травы. Небо по-прежнему было обложено тяжелыми облаками, из которых вновь заморосил нудный дождь. Иногда в разрывах облачной пелены призывно загорались редкие звезды, но их свет был призрачен и недолог. Строители под предводительством ОСВ укладывались спать. Решено было оставить двоих дозорных у костерка, которых должна будет сменить следующая пара через три часа. Остальные же улеглись самым тесным образом в вагончике, безопаснее да и теплее. Последние ночи были весьма прохладными.
Алексей со старой тетрадкой в руках устроился рядом с костром, на котором закипал закопченный чайник. Дизель пока не восстановили, и электричества не было, а тут какой-никакой свет. Плеснув себе в кружку немного кипятка, молодой человек сел на скамеечку и перелистал несколько страниц дневника Владимира. Что-то уже его связывало с этой потрепанной тетрадкой, что-то в письмах и заметках было ему нестерпимо знакомо. Бумага пожелтевших листьев словно нашептывала ему на ухо какие-то тайны, нежно грела пальцы своей шероховатостью. Быстро просмотрев прочитанные уже ранее письма к Маше, Алексей решил подробнее изучить тот малопонятный текст, который он раньше пропустил. Полустертые, выцветшие строчки, написанные ужасным скачущим почерком, как оказалось, действительно содержали кое-что интересное.
«Духи будут пытаться прорвать незримую оболочку, искушать любого, кто хоть как-то проявит свою слабость. Они буду виться вокруг, приходить во сне, являться в видениях». Далее совсем неразборчиво. Потом вновь с большим трудом можно было прочитать следующее. «… Велиаф (Велиал, Белиал, Велиар) – он приходит в образе близких тебе людей. Он очень опасен, так как умеет проникать глубоко в сознание и память своих жертв, затем перевоплощаться в их страхи. Воздействуя на самые значимые и интимные уголки сознания…» Опять участок строки совершенно неразборчив. «Истинный же вид его – нечто среднее между человеком и ужасным членистоногим с зубастой пастью…» Ниже еле уловимый набросок карандашом омерзительного создания очень похожего на то, какое к Алексею явилось ночью. Большой пропуск, совершенно стерты несколько строк. Затем:
Последним появился Велиал, распутнейший из Духов;
Он себя Пороку предал, возлюбив порок.
Не ставились кумир ни в честь его и не курились алтари,
Но кто во храмы чаще проникал, творя нечестие?
И развращал самих священников, предавшихся греху безбожия,
Как сыновья Илия, чинившие охальство и разгул в Господнем Доме?
Он правит всюду: в судах, дворцах и пышных городах,
Где оглушающий, бесстыдный шум насилия, неправды и гульбы
Встает превыше башен высочайших, где в сумраке по улице снуют
Гурьбою Велиаловы сыны, хмельные, наглые;
Таких видал Содом, а позже – Гива,
Где в ночь ту был вынужден гостеприимный кров
На поруганье им жену предать, чтоб отвратить наисквернейший блуд.
Поднялся Велиал;
Он кротким был и человечным внешне;
Из всех прекраснейшим, которых Небеса утратили,
И с виду, сотворен для высшей славы и достойных дел,
Но лжив и пуст, хоть речь его сладка,
Подобно манне; ловкий словоблудец
За правду выдать мог любую ложь,
Мог исказить любой совет благой,
Столь мысли низменны его.
Во зле искусный, он ленив и празден был в деяньях чести…»
В костерке что-то раскатисто треснуло. Алексей вздрогнул от неожиданности, оторвался от чтения и осмотрелся. Один из дозорных дремал, завернувшись в бушлат и прислонившись спиной к скамеечке. Его напарник бродил вокруг вагончика, собирая обломки от ящиков для костра. Молодой человек слышал его тихие шаги и покашливание. Взор с невольной опаской обшаривал туманный мрак, обступающий трепещущий круг света возле пламени. Неожиданно Алексею показалось, что какая-то тень метнулась среди черных очертаний обгоревших остовов. Некоторое время он пристально всматривался в том направлении, куда ускользнул силуэт. Но ничего не менялось. Холодный туман, напитанный моросящей влагой, по-прежнему однообразно клубился. «Показалось», – подумал Алексей. Он потянулся, вдохнул полной грудью влажный степной воздух, пахнущий травой и гарью. Запрокинув голову, поискал глазами прорыв среди темных дождевых облаков. Взор его кольнул острый лучик мерцающей звезды, чудом прорвавшейся сквозь туманную пелену. Ему было приятно и покойно видеть эту одинокую посланницу богов среди промозглой дождевой завесы и гнетущих низких туч. «Моя звезда всегда освещает мой путь», – улыбнувшись подумал Алексей и вернулся к пожелтевшим листкам тетради.
«В средневековом христианстве Велиаф является одним из ликов Сатаны, характеризующимся внутренней пустотой и несущественностью. Исидор Севильский в своей «Этимологии» седьмого века характеризует его, как одного из четырех коронованных археправителей Ада, как властелина земли и Севера. Вместе с Велзевулом этот демон владеет порочным сефиротом элементала Земли».
Дальше снова было не разобрать, почти целая страница выцвела. Алексей нервно огляделся по сторонам. На этот раз сомнений не было – он отчетливо увидел человеческий силуэт, замерший недалеко от дизельной площадки. Казалось, пришелец стоит и просто смотрит на сидящих возле костра. К скамейке подошел бодрствующий дозорный и высыпал под ноги Алексею охапку щепок и деревянных обломков.
– Алексей Иванович, подбросить дровишек в костер? – шепотом спросил строитель и, заметив настороженный вид Алексея, сам принялся вглядываться в темноту.
– Видишь там что-нибудь? – так же шепотом спросил Алексей.
– Нет, ничего не вижу.
– Посиди-ка здесь, а я пойду, проверю.
Алексей закрыл тетрадь, взял из-под скамейки кусок арматуры и двинулся навстречу загадочной тени. Отойдя от костра на десяток шагов, он остановился, чтобы получше разглядеть силуэт. Но у обгоревших остовов вагончиков никого не было. Алексей некоторое время побродил среди обломков, держа перед собой наготове арматуру, прислушиваясь и принюхиваясь, глаза в такой темноте не могли оказать существенную помощь. И, когда уже собирался повернуть к костру, у себя за спиной услышал мужской голос.
– Погоди, незнакомец, не уходи. Мне здесь холодно и одиноко в такую пасмурную ночь.
Алексей быстро повернулся, затаив дыхание, выставив вперед кусок железа. То, что он увидел, его немало удивило. Перед ним в нескольких метрах стоял коренастый мужчина среднего роста, облаченный в длинный плащ из волчьих шкур, под которым виднелась добротная кольчуга, украшенная бронзовыми накладками, на расшитом поясе висела длинная сабля. На голове красовался стальной кокошник, отороченный мехом степной лисы. Своим видом и облачением незнакомец напоминал азиатского или монгольского средневекового воина. Лица в темноте Алексей не мог разглядеть, только блеск белков глаз.
– Не бойся, я не причиню тебе вреда, – немного нараспев произнес воин. – Я лишь хочу поделиться с тобой своей историей.
– А ты кто и как тут очутился? – с нескрываемым удивлением спросил Алексей, продолжая держать свое оружие наготове.
– Я Ар-Тиг из рода Иссауридов по прозвищу Светлейший, правитель этих мест. Готов ли ты выслушать мою историю?
Алексей с трудом справился со смятением и страхом, овладевшим им, попытался отнестись к происходящему рационально. «Неужели видения, о которых предупреждал Владимир в своем дневнике? Или совсем я стал слаб на голову? Или это психоинтоксикация, о которой предупреждал ОСВ?» – молодой человек вытер рукавом холодную испарину, покрывшую лоб. В памяти возникли картины из сна, где он впервые узнал о Светлейшем. Там, в том сне, он не мог его отличить от себя, поступки и мысли Светлейшего были его поступками и мыслями. Алексей сделал несколько шагов навстречу воину и взмахнул арматурой. Ар-Тиг не шелохнулся, а стальной прут прошел сквозь его тело, не встретив сопротивления.
– Призрак, – прошептал Алексей сам себе, чувствуя, что теряет сознание.
– Я в другом мире, здесь только мое отражение. Не бойся, – невозмутимо пояснил загадочный визитер. – Выслушай меня, незнакомец, быть может, моя история поможет тебе.
Из мрака проступило суровое лицо опытного воина и вождя: густые почти сросшиеся брови, вертикальная складка над переносицей, колючие глаза с хладнокровным прищуром, длинные усы, опущенные уголки рта, плотно сжатые губы жестокого человека.
Алексей выронил арматуру из рук и бессильно упал на колени. Телом его овладела слабость, а сознание бродило где-то на границе между реальностью и черным забвением.
– Рассказывай, – одними губами вымолвил молодой человек.
Ар-Тиг присел рядом с обессилевшим Алексеем, расправил плащ, пристроив изящную саблю у себя на коленях, и пристально взглянул в глаза.
– Так слушай, незнакомец… Когда-то я был великим воином и полководцем местного народа, которому не было равных в бою. Я одержал много славных побед и расширил владения своего племени. Так бы продолжалось и дальше, пока на моей земле не оказалось святилище Красных Сестер – могущественного магического ордена, в котором были лишь одни женщины, неизвестно откуда взявшегося в здешних краях. Среди племен кочевников рассказывали, что Красные Сестры спустились сюда с небес, проиграв войну Великих, которая развернулась в темноте среди звезд. Орден держался обособленно, обходясь лишь мелкой торговлей с соседями. Никто не мог проникнуть в их тайны. Раз в пять лет они объезжали все стойбища и селения, находящиеся в округе, отбирая и уводя с собой нескольких маленьких девочек. Как они утверждали – они берут их на воспитание. Как бы там ни было, девочек никто потом больше не видел, они полностью прекращали общение со своими семьями. Взамен, род, который отдал свое дитя Красным Сестрам, получал их покровительство. И с этого момента лошади и овцы этого племени переставали болеть и начинали быстро размножаться. У людей, в свою очередь, рождались здоровые дети: девочки были необычайно красивы и плодовиты, а мальчики становились могучими воинами, равных которым трудно было сыскать в соседних родах.
Однажды так случилось, что объезжая свои владения с небольшим отрядом я наткнулся на девушку, подвергшуюся нападению нескольких разъяренных волков. Я и мои воины спасли несчастную, но ее раны не давали ей возможности самостоятельно продолжить свой путь. Нам пришлось взять ее в свое стойбище и оказать ей помощь. Она быстро пошла на поправку и уже через несколько дней встала на ноги. Необычайная ее стать, острый ум и красота пленили меня – я позабыл про всех своих жен и наложниц, целыми дням проводя со своей новой знакомой. Мы сблизились и полюбили друг друга. Должен тебе признаться, незнакомец, что чувства и наслаждения, которые я испытал с ней, нельзя сравнить ни с чем в этой бренной жизни. Я стал ее рабом навек, я не мог больше ни о чем думать, кроме нее. Но, к сожалению, богам так было угодно, пришло время расставаться – незнакомка, которую я полюбил всем сердцем, покинула мое стойбище, не сообщив даже своего имени. Несмотря на то, что я был самым несчастным человеком в мире, у меня не хватило смелости удерживать это божественное создание силой. Наступили долгие дни одиночества и черной тоски, даже охота на барсов, которую я так любил раньше, не радовала. И вот, когда я уже было задумал свести свои счеты с жизнью, ибо более не мог выносить подобные муки разлуки с возлюбленной, в наш стан прискакал гонец от Красных Сестер с посланием. Великая жрица этого могущественного ордена Мудрая Очингиз приглашала меня милостиво погостить у ее очага. Все мои военоначальники были удивлены и напуганы, они в один голос отговаривали меня от подобного путешествия – никто и никогда не приглашался туда и уж тем более не посещал стан Красных Сестер. Те, кто пытались сделать это тайно, исчезали или ими овладевало ужасное помрачнение рассудка. Но, несмотря на уговоры, я все-таки решился посетить могущественный и загадочный орден, тем более, что жизнь мне и так не была мила, я искал возможность покинуть ее. Прибыв в стан Красных Сестер и увидев Мудрую Очингиз, я понял, что она и есть та девушка, которой я спас жизнь и впоследствии полюбил. Этому счастливому событию обязаны все дальнейшие мои злоключения.
Воин замолчал и опустил голову на грудь. Алексею стало немного легче и он уселся поудобнее. Завороженный рассказом Светлейшего он забыл о страхе и опасности.
– Что было дальше, почему ты говоришь о злоключениях? – превозмогая слабость, спросил молодой человек.
– Красным Сестрам запрещено жить жизнью обычных людей, запрещено встречаться с мужчинами и рожать детей – так было определено Великими, когда они извергли сестер с небес, обрекая их на тяжкую миссию в мире смертных. Моя возлюбленная не смогла противостоять своему чувству по отношению ко мне, она попрала запрет и должна была понести за это наказание. Что за наказание – я не знал, все это долго скрывалось от меня, лишь много позднее мне об этом сообщила одна из жриц. Беда не приходит одна: на восточные границы моих земель напал могущественный и коварный враг Галлу-хан. Целью его были не мои владения, а храм сестер и их Заклинание. Как мне позднее объяснила Очингиз, враги с востока были частью наказания Великих. Моя армия оказалась гораздо слабее врага и была разбита, многие стойбища сожжены, тысячи людей уничтожены. Наша гибель с Очингиз была неотвратима. Узнав о той жертве, которую она принесла на алтарь нашей любви, я поклялся, что разделю все муки кары Великих с ней. Ибо мне было ужасно осознавать, что в ее страданиях есть моя вина. Но сначала мы должны были уничтожить Галлу-хана, терзавшего мой народ и сестер.
Она явилась в мою юрту, когда сражение с вражескими воинами шло уже на подступах к главному стойбищу, и приступила к ритуалу,предупредив меня, что мне лучше молиться своим богам и сохранять хладнокровие, что бы я ни увидел и как бы страшно мне ни было. Сев в позу для медитации она начала петь особую мантру и произносить неизвестное мне заклинание. Через некоторое время она впала в забытье и ее телом и разумом что-то овладело. Она корчилась и изгибалась в ужасных судорогах, а из утробы ее вырвался странный, ни на что не похожий звук, нечеловеческий звук, который заглушил все вокруг, распространяясь ужасными волнами сначала вокруг юрты, а затем и стана. Люди вокруг обезумели, мои лучшие воины, охранявшие меня много лет и спасавшие не раз от неминуемой гибели, превратились в слабоумных детей, они рыдали и беспомощно валялись у моих ног. Некоторые вонзали себе в грудь свое оружие, не в силах вынести этот звук или раздирали в кровь лица, вырывали свои же глаза. Настолько ужасно было заклятие Красных Сестер. Я же, кроме охватившего меня ужаса, ничего не испытывал. В оцепенении сидел подле Очингиз, беспомощно молясь.
Светлейший перевел дух и зажмурил глаза. Было видно, что ему очень неприятно вспоминать те события и говорить о них. Он до хруста сжал кулаки, но повествование продолжил:
– За этим последовало самое страшное. С разных концов степи нечто ответило Очингиз, таким же невыносимым звуком. Эти волны, но теперь уже отовсюду, наполнили воздух и пространство в стане. У многих людей из ушей брызнула кровь, а у некоторых разорвались головы, будто по ним ударили самым большим боевым молотом. Небеса стали багровыми и в кровавом мареве, в клубах пыли, которые поднимали мечущиеся повсюду потерявшие рассудок враги и остатки моих людей, появились стремительные черные тени. Я не знаю, кто это был – демоны преисподней, явившиеся на зов жрицы, существа из другого мира или души умерших – но они не знали пощады. От них веяло холодом и ненавистью ко всему живому. Кошмар продолжался до заката и всю ночь до рассвета. Не понимаю, как я это выдержал, не потеряв рассудок. Несколько раз за это время я проваливался в небытие, потом вновь приходил в себя. Боролся с соблазном вырваться наружу из юрты, но чудовищный страх перед происходящим повсюду останавливал меня. Предо мной, на моих глазах, тело возлюбленной то выгибалось в страшных корчах, то вдруг взлетало и висело в воздухе, не шелохнувшись, то принимало вид какого-то ужасного существа. Наконец, после восхода солнца оно в последний раз дернулось и неподвижно застыло. Страшный шум исчез и за войлочными стенами шатра воцарилась зловещая тишина. Обессилевший, я выполз наружу и увидел обильно политый человеческой кровью песок. От тысяч врагов и моих людей остались лишь куски мяса, осколки костей и тряпье, валявшиеся повсюду. Причем, я не мог найти даже одного полностью уцелевшего черепа. Кровавая грязь повсюду: на шестах для сушки шкур, на загонах для лошадей, на войлоке юрт. Все было покрыто и пропитано человеческими останками.
В ужасе я бросился в степь. Я бежал, бежал не оглядываясь, выбивался из сил и падал. Превозмогая себя, вставал и снова бежал. Я возненавидел Очингиз, я проклял ее за то, что совершило ее заклятие. Я возненавидел себя – за то, что обрек свою любимую на этот кошмар, за то, что не мог любить ее больше. Я не понимал, почему боги так прогневались на меня и сделали меня свидетелем такой ужасной гибели тысяч людей. К вечеру того же дня я разрезал себе шею ятаганом у какого-то ручья…
Ар-Тиг замолчал и поднял голову, демонстрируя глубокую рану с левой стороны шеи, протянувшуюся почти от затылка до трахеи.
– Моя душа еще какое-то время находилась в этом месте. Я безмолвно наблюдал, как волки и степные лисицы терзали ничтожное тело, как мои глаза выклевывали вороны, как смрадные черви и жуки во множестве копошились на костях. Потом я потерял это место, потом я потерял память. Потом…
Светлейший взглянул как-то грустно в глаза Алексея и исчез. Молодого человека будто кто-то толкнул со всей силы в грудь. Он, вдруг, очнулся от странного полузабытья. Осознал себя стоящим в холодном тумане с куском арматуры в руке. Издалека послышался взволнованный голос одного из дежурных у костра.
– Алексей Иванович, вы здесь?
– Да, я тут, – еле выдавил из себя молодой человек, – все в порядке, я уже возвращаюсь.
Он, слегка пошатываясь, все еще видя перед собой ужасные картины из рассказа призрака, двинулся к слабому мерцанию костра. Пройдя несколько десятков шагов, между остовами вагончиков и обгоревшими обломками он удивился тому, что костерок, к которому он так упорно шел не приблизился ни на метр. Его по-прежнему окружает холодный туман и мрак. Откуда-то, но совсем с другой стороны, послышался зов дежурного.
– Алексей Иванович, вы где? Отзовитесь!
Алексею стало не по себе, он вновь попытался как-то сигнализировать о своем присутствии, махнул рукой и крикнул в ответ. Но, казалось, дежурный его не слышит. Он еще несколько раз позвал его. В этот самый момент, где-то совсем рядом послышались крадущиеся шаги, шелест травы и сиплое дыхание. Алексей, холодея от ужаса, прислушался. Дыхание это не было похоже на человеческое, к тому же в воздухе разнесся запах гниения. Молодой человек вновь выставил перед собой кусок арматуры и обернулся вокруг себя, вглядываясь в туман.
– Кто здесь? – дрожащим от страха шепотом спросил он.
Шаги затихли, неизвестное существо замерло в темноте, возможно, тоже всматриваясь и вслушиваясь в окружающее, насквозь промозглое, пространство. Каким-то внутренним чутьем Алексей понял, что его обнаружили и сейчас произойдет нечто ужасное. По спине, прямо вдоль позвоночника сбежала струйка холодного пота, неприятно щекоча. Дожидаться развязки было невмоготу и он что есть мочи побежал, резво перепрыгивая через обгоревшие деревяшки и трубы. Существо помчалось за ним, издавая утробный рык и гулко дыша. Алексей не помнил себя и не чувствовал ног, арматура была потеряна, он даже не совсем понимал – куда он бежит и в какой стороне лагеря находится. Но существо не отставало, его тяжелые шаги и урчание слышалось то справа, то слева. Иногда боковым зрением молодой человек мог видеть колышущийся в темноте огромный силуэт и мерцание неверного света, которое он ранее принимал за огонек костра.
Неизвестно, чем бы закончилась эта погоня: разрывом сердца Алексея от переутомления и страха или неизвестный преследователь нагнал бы его, но совершенно неожиданно перед ним возникла бледная девушка с большими, грустными, безразличными глазами, одетая в нелепое клетчатое пальто и шерстяной берет, какие носили в 60 – 70-ых годах. Она жестом указала направление, в котором неосознанно сразу же кинулся Алексей и буквально влетел через пролом в боковой стенке в один из почти не пострадавших от пожара вагончиков. Тут же за ним последовала и девушка, присела на корточки и показала, что надо затаиться, прижав указательный палец к своим губам. Молодой человек повиновался, тоже присел и постарался приглушить тяжелое дыхание выбившегося из сил человека.
Через мгновение нечто пронеслось мимо пролома в стене и скрылось в тумане, оставляя за собой шлейф невыносимой вони. На мгновение Алексею даже показалось, что он видел монстра из своего сна, только на этот раз из его бугристой головы торчал какой-то омерзительный отросток, испускающий слабый свет, нечто подобное есть у глубоководных рыб. Выждав несколько минут в полной тишине и убедившись, что чудовище ушло, бледная девушка немного придвинулась к Алексею и пристально посмотрела в его глаза. От нее веяло холодом и нежизнью. Приятное, даже можно сказать, красивое лицо, темные волосы до плеч, собранные в хвост и почему-то мокрые. Молодой человек пригляделся и понял, что вся ее одежда была пропитана водой, под ней, пока она сидела на корточках затаившись, натекла небольшая лужица. А на рукаве и вороте драпового пальто прилипли пожелтевшие кленовые листья. «Откуда здесь клены?» – пронеслось в голове у Алексея. Сомнений больше не осталось – перед ним очередное видение, но сил бояться уже не было.
– Маша? – все еще тяжело дыша спросил молодой человек, усаживаясь на пол и облокачиваясь о стену вагончика. Почему-то он был уверен, что перед ним девушка из писем в дневнике, сам он никак не мог объяснить себе такую уверенность. Ему даже показалось, что он когда-то знал ее, но просто забыл.
Девушка ничего не ответила, только как-то странно улыбнулась, потом впала в задумчивость. Так они в полной тишине просидели еще несколько минут. Алексей осмелел и вновь решился на вопрос.
– А кто это за мной гнался и зачем вы мне помогли?
Девушка опять посмотрела своими грустными глазами на Алексея и ее губы слегка зашевелились, будто проговаривая будущую, еще не сказанную, фразу. Затем она повторила ее вслух, как бы не совсем веря в сказанное.
– Это Володя, он хочет меня вернуть.
Она с опаской посмотрела на дыру в стене, через которую в вагончик вползал туман.
– Володя? Этот монстр – Владимир, который писал вам такие трогательные письма? – Алексей недоуменно почесал подбородок. – А зачем он за мной погнался?
– Он сошел с ума, когда узнал, что я утонула, – девушка грустно улыбнулась. – Я гуляла в парке нашем городском, у реки. Знаете, какие там красивые места? Подошла очень близко к высокому берегу, а осень была дождливая и склон сильно размыло. Я поскользнулась и скатилась прямо в воду. Ударилась обо что-то, на мгновение потеряла сознание. Когда очнулась, надо мной была вода, знаете, такой серебристый купол переливается, колышется, а на нем листья кленовые, желтые и красные плавают – красиво. Я плавать не умею. Вернее, не умела. Задержала дыхание на сколько смогла.
Девушка, вдруг звонко рассмеялась.
– Вот вы насколько можете дыхание задержать?! – она вскочила и весело закружилась на одном месте, разбрызгивая капельки холодной воды в разные стороны. – Я долго, целых три с половиной минуты. Я у всех в нашем классе, еще в школе выигрывала. Там было так красиво!
Она перестала кружиться и, немного запыхавшись, снова присела рядом с Алексеем.
– Я цеплялась за корни деревьев, которые торчали под водой прямо из земли. Пыталась всплыть, сломала все ногти, но одежда намокла и река была холодной, у меня свело ноги. Это очень больно, когда ногти сломаны и ноги сводит. Вот тогда я поняла, что умру – теперь вот, прямо здесь. И знаете, всегда все рассказывают, что в голове у вас проносится вся ваша жизнь. Ну, что вы прощаетесь с родителями мысленно, с друзьями, видите себя ребенком и прочее. У меня было другое.
Девушка задумчиво сняла листок со своего рукава, покрутила в пальцах, словно маленький пропеллер. Поднесла его к лицу и повернулась к Алексею. Он увидел ее пронзительные голубые глаза с длинными ресницами, на которых дрожали капельки воды, в то время как остальная часть лица была закрыта большим кленовым листом.
– Я лишь подумала, как там будет без меня мой Володенька. Как ему будет плохо, и он будет страдать, что его не было со мной в эту минуту, что он не мог мне помочь. Что рухнут все наши планы: семья, двое детей, мальчик и девочка. Он прямо стоял у меня перед глазами, с таким немым укором, грустный и несчастный. Вот… Я бы, наверное, заплакала бы – нет, даже зарыдала бы – так мне его стало вдруг жалко. Но кругом была вода. Вода уже была у меня в горле и легких. Тоже очень больно. А скажите, вы любите поэтов «серебряного века»?
Маша хитро прищурилась. Молодой человек неуверенно пожал плечами.
– Ну, Блок, Саша Черный? Ну, не любите? А я их стихами упивалась, они такие холодные и странные, такие, как бы из другого мира. Как бы на грани рассудка и чувств, когда человек уже – не человек, а какое-то иллюзорное существо, живущее сразу во всех измерениях. Мне они очень нравились – я даже сама начала писать стихи. Вот послушайте.
Девушка вдохновенно подняла глаза и начала читать:
«Боль придает нам всем жестокость,
Страх делает нас всех сильней.
Тоски невидимая лопасть
Дробит на части много дней.
Иметь же выжитые чувства,
С воспоминаний пыль сдувать
Нет смысла, слишком грустно, грустно
От жизни мертвой умирать.
В надежде сумасшедшей птицей
Удары бесполезных слов
Не устают от боли биться
О скалы беспощадно, в кровь.
Разреженное море безразличий
В свои глубины принимает их
Уже погибших без величий,
Надеждою отравленных…»
Неожиданно она замолчала и грустно вздохнула. Затем продолжила:
– Меня нашли через несколько часов, у портовых причалов, вынесло течением. Тело сильно не изменилось, казалось, будто я просто уснула. На похоронах Володя молчал, ни с кем не разговаривал и даже слезы не проронил. Но я знала, как он страдает и что у него внутри. Тогда-то он и решил во что бы то ни стало найти меня и вернуть – если не в этом мире, так в других. И уже потом всю жизнь целеустремленно шел к достижению своей цели.
«Боль невидимой стрелой
Меня пронзает с головой,
И глупо жить и страшно знать,
Что время не вернется вспять.
Надежды запах настоящий
Живет в мечтах души пропавшей,
И только ветер перемен
Уничтожает этот плен.
Я – страсть, огонь; я – пламя, пепел,
Но жизни путь сложен из петель.
Земным дождем разбит хрусталь
Мечты, застывшей как янтарь.
Но что-то есть и боль внутри,
С приходом появляется зари.
Опять, опять, опять надежда
Окутывает чувства нежно.
Убить ее, стирая след,
Но жить с ней невозможно, нет…»
***
Утро ударило в лицо холодным ветром и запахом костра. Алексей открыл глаза и удивленно, не веря себе, стал озираться по сторонам. Вагончик, скамейка, костерок и дежурный ставит чайник на огонь… «Неужели сон?» Перед глазами колебались призрачным маревом картины проклятия и разрез на шее Светлейшего, бледное лицо девушки. Алексей встряхнул головой, освобождаясь от ночного наваждения. Голова болела, руки и ноги затекли, к тому же было весьма холодно. Дождь прекратился, но низкие тучи и туман по-прежнему доминировали в окружающем пейзаже.
– Проснулся, Алексей Иванович? – из-за вагончика вывернул ОСВ. – Ох, заставил ты нас побегать и понервничать ночью.
– Что случилось? – протирая глаза Алексей, встал и придвинулся ближе к костру.
– Да меня дежурный ночью разбудил. Сказал, что ты уже как часа два куда-то ушел с арматурой в руках, ему сказал, что скоро вернешься. А тебя все нет и нет. Он уже звал тебя, искал недалеко от костра – все безрезультатно. Ну, пришлось всем просыпаться и прочесывать местность, через полчаса нашли тебя в одном из вагонов недалеко от фундамента. Сидел там, держался за голову и что-то про себя шептал. Вроде, как совсем с ума сошел. Но я тебя слегка встряхнул, спирту немного влил – смотрю, тебе полегчало. Меня узнал. Отвели мы тебя сюда, в вагончик ты отказался идти спать. Сказал, что тебе на свежем воздухе лучше будет. А ты что же, ничего не помнишь?
– Нет, не помню, – Алексей растерянно посмотрел на безопасника. «Значит, все-таки не совсем сон. Значит, что-то было».
ОСВ, прищурившись, поднял глаза к небу, осмотрел горизонт.
– Нет, сегодня вертолет снова не прилетит. Вон какие тучи. Если так дело дальше пойдет, то к нам машину, скорее всего, вышлют из ближайшего райцентра.
– Сергей, ты правда в это веришь? – серьезно и даже немного зло спросил Алексей.
Безопасник хмуро взглянул в его глаза. Потом сделал несколько шагов к костру, сел на скамеечку, подобрал несколько щепок и бросил их огонь.
– Верю, Леха. И буду верить до последнего. Не возьмет меня это страшное место, моя душа ему не по силам. И ты держись – у тебя же жена, сын. Держись зубами, ногтями – не поддавайся.
Алексей отвернулся, чтобы ОСВ не видел выражения его лица. Аннушка, Егорка – они единственная тонкая нить, связывающая его с рассудком. Оршанский прав, ради них и для них ему стоило держаться из последних сил. Но мир уже казался другим, что-то еле заметное, ужасное и нечеловеческое проникло в эту реальность, отравило ее. Исказило лица товарищей, зажгло их глаза сумасшедшим блеском, покрыло щеки нездоровым румянцем, сделало очертания их силуэтов гротескными и угловатыми. Предметы вокруг зажили своей собственной жизнью. С Алексеем говорили языки пламени, клонясь то в одну сторону, то в другую. Что-то загадочное нашептывал ветер, неся почти неслышное эхо стонов и воплей умирающих от заклятья Красных сестер, из необъятной дали времени и пространства. Каждый куст что-то шептал, каждый камень угрюмо и безучастно глядел, каждая травинка под ногами плакала.
Алексей вытянул перед собой правую руку и посмотрел на нее. Извилистые веточки синеватых сосудов, волоски на фалангах пальцев, маленькие складки кожи и грязные, неровно обстриженные ногти с воспаленными, обтрепанными валиками кожи под ними. Рука, будто не его, она – отдельное живое существо, которое дышит, питается, имеет свой собственный взгляд на порядок вещей и свою собственную волю. Волю злую, ненавидящую Алексея, стремящуюся освободиться от связи с ним, жаждущую разорвать эти крепкие мышечные волокна, сухожилия, раздробить кости, перекрутить и порвать нити нервов.
Алексей, что есть мочи, зажмурился и стиснул зубы до боли. Но это не помогло. Сквозь черноту век проступил колеблющийся, серебристый купол воды с висящими на нем кленовыми листьями, красными и желтыми. Лучи солнца маняще проникали в холодную глубину, переливались в изгибах древесных корней, призрачно оживляли зеленоватую ледяную бездну.
На барабанные перепонки надавил далекий механический звук. Будто шум двигателя. Потом все исчезло. Через мгновение звук повторился.
– Алексей, ты это слышишь? – голос ОСВ прозвучал пугающим раскатом грома, где-то сверху. – Кто-нибудь слышит это звук?!
– Да, это же автомобильный двигатель, – ответил Оршанскому дежурный, – ну, точно сюда едет машина.
– Черт возьми! С какой стороны? – безопасник заметался вокруг вагончика.
Алексей, превозмогая наваждение, открыл глаза. Действительно, отчетливо и настойчиво с северной стороны площадки послышался звук приближающейся машины. Молодой человек вскочил и бросился в направлении шума, к нему присоединились Оршанский и дежурный. Спотыкаясь и ругаясь на ходу, они быстро приближались к северной оконечности лагеря. Проскочив полуразрушенную дизельную площадку, бетонные плиты фундамента, они, не веря своим ушам, взобрались на холм, где раньше стоял бензовоз. Остановились, прислушались. Туман был довольно-таки густой, и уже в 30 метрах нельзя было ничего разобрать, но звук двигателя приближался. Уже стал слышен лязг подвески и шуршание колес. ОСВ что есть мочи закричал и замахал руками.
– Э-эй! Сюда! Мы здесь!
Его своим криком поддержали и другие. К холму бежало еще несколько человек, так же услышавших приближение автомобиля.
Из густого тумана, окутывающего лагерь, на пожелтевшую, влажную от росы траву выскочил бортовой грузовик грязно-зеленого цвета. Дребезжа треснувшими стеклами и облупленными дверцами, он стремительно несся мимо лагеря в метрах шестидесяти. В кузове, держась за деревянные борта, сидело несколько человек в телогрейках, их лица на таком расстоянии и в тумане разглядеть было трудно.
– Черт возьми, так это же допотопный «ГАЗ-51»! – присвистнул ОСВ. – Где они взяли этот раритет и как он еще ездит?
– Э-эй! Мы здесь, сюда, давайте к нам! – кто-то закричал прямо над самым ухом Алексея.
Молодой человек вздрогнул и разочарованно присел тут же на холмике.
– Да не орите вы, – бросил Алексей, – они все равно вас не услышат и не увидят даже.
Но строители продолжали кричать и звать, не обращая внимания на его реплику. Грузовик безучастно промчался мимо и вновь скрылся в тумане, оставляя за собой шлейф едкого дыма и запах не прогоревшего бензина. Его пассажиры даже не повернулись на крики, так и смотрели через кабину вдаль. Кто-то из строителей бросился вдогонку, но, естественно, угнаться за грузовиком не смог. Споткнулся и упал, распластавшись на влажной траве.
– Что за чертовщина? – зло спросил Оршанский и присел рядом с Алексеем. – Ты что здесь говорил про то, что они нас не услышат?
– То и говорил: они нас не слышат и не видят. Это вообще не люди…
– Как это? А кто? – безопасник недоуменно потер щетинистый подбородок. – Давай выкладывай, не томи. У тебя есть какие-то догадки?
Алексей пошарил по карманам в поисках сигарет, не нашел. Вспомнил, что потерял их вместе с карманами на куртке. Раздраженно махнул рукой. Грустно посмотрел вслед удаляющейся группе строителей.
– Фантомы это, призраки, – прошептал он в ответ, – такие же, как и те, на лошадях со старыми ружьями. Я не знаю, действительно ли в этом месте какая-то отрава, которая так по мозгам бьет или это что-то мистическое, но это наши видения. У нас у всех что-то вроде индуцированного психоза, психологическая эпидемия, понимаешь? Я о таких читал в научной фантастике.
– Психологическая эпидемия говоришь? – за спиной послышался голос Кузина. Он присоединился к своим товарищам с разочарованным выражением лица, присел рядом на траву, потягивая «беломорину».
– Семеныч, дай закурить, – Алексей с надеждой посмотрел в колючие выцветшие глаза старика.
– На, но ты такие раньше не курил, – Кузин протянул папиросу молодому человеку. Тот взял ее, сунул в рот и прикурил. Почти сразу же закашлялся от едкого дыма. Отдышался и вновь затянулся, очень хотелось курить.
– Как ты это куришь?
– Спокойно, уже двадцать лет. Другие меня не берут, ваши эти с фильтрами. Так что тут было про психологическую эпидемию, язви ее так?
– Да, ничего особенного, – Алексей втянул в себя очередную порцию горького, крепкого дыма. – Видится нам все это, все эти девушки в красном, всадники и древние «газики». Отравлен чем-то наш мозг здесь или еще что, может излучение какое в этом месте из космоса прорывается.
– М-да, – лаконично крякнул Кузин.
– Сегодня ночью я отчего-то бегал по лагерю с куском арматуры. Привиделось мне что-то, подхожу проверить, а там воин-кочевник в кольчуге. И давай он мне свою историю рассказывать… Историю этого места.
– И что за история? – в голос заинтересованно спросили ОСВ и Кузин.
– Было здесь святилище неких Красных Сестер, религиозный культ, очень могущественный. Убили их всех здесь, и еще много народу из соседних стойбищ. Возможно, прорубленные человеческие черепа в колодце и есть их останки. Напоследок эти самые Сестры применили какое-то свое страшное заклятие, которое уничтожило вражескую армию. И, наверное, наложило на это место проклятие… В общем, я не знаю… Как можно ночной кошмар и слова призрака воспринимать серьезно?
Алексей замолчал, дотягивая «беломорину».
– И это все? – мрачно спросил ОСВ.
– Нет, не все. Еще за мной ночью кто-то гнался, не то зверь какой, не то еще один призрак. И я видел Машу. Ну, ту, которой наш Владимир письма писал. Теперь знаю, почему они именно в тетради находятся, а не отправлены, как по всей логике должно быть.
– И почему же?
– Погибла она, несчастный случай, утонула. А Владимир, видимо, тогда умом и тронулся. И стал всяким оккультизмом заниматься и спиритизмом или как его там, черт! Не знаю, как ему так долго удавалось в коллективе трудовом маскироваться. Но я совсем не удивлюсь, если он всех своих товарищей по бригаде в жертву принес какому-нибудь демону или просто отравил чем-нибудь.
– Информативные сны тебе снятся, – усмехнулся Оршанский. – Это у тебя после удара головой о сейф началось?
– Серег, ты на что намекаешь? Что я с ума сошел? Вы что сами не видите, что тут творится?! – Алексей раздраженно повысил голос. – Это же никаким здравым смыслом объяснить нельзя, никакому анализу не поддается. Чтобы вырваться из прокрустова ложа Гришакиной Пади, все средства хороши: наркотический транс, вещие сны, вонючие порошки местного бомжа, да хоть шаманские танцы с бубнами! Лишь бы живыми остаться и рассудок сохранить! Мы же гибнем все постепенно, непонятными, страшными смертями. В Пузырева и геолога что-то вселилось, перед тем как они творить начали всякий бред. Какая-то сила нас здесь за яйца ухватила и никуда отпускать не собирается, разве вы не видите? Живыми никто отсюда не уйдет! Будем здесь, как эти чудаки на «газике» сгинувшие, наверное, в этой пади проклятой лет сорок назад, ходить кругами вокруг дизеля, с помутившимся разумом!
– Хорошо, Алексей, не кипятись, – примирительно улыбнулся ОСВ. – Я пошутил неудачно. Действительно все так было, как тебе призраки поведали или нет – не важно. Главное, что это место действительно жутковатое и опасное. Надо нам отсюда побыстрее ноги уносить, хоть куда, в любую сторону на несколько километров отойдем. Может, отстанут от нас проклятые души Гришакиной Пади. Вертолет скоро не прилетит, а для тех, кто, возможно, за нами приедет, мы записку оставим с указанием координат.
– Дело ОСВ говорит! – Кузин хрипло откашлялся. – Уйдем, не будем ждать, пока нас всех здесь перережут, или мы сами друг друга перережем из-за этого вашего психоза.
– Да, так и сделаем, – Алексей с трудом встал, его слегка качало от папиросы Кузина. – Надо с собой забрать всю еду и воду, обломков деревянных от ящиков и вагончиков накидать. С дровами в степи худо… Еще, братцы, думаю про это место вот что – похоже неспроста мы здесь все очутились. Неспроста оно золотой жилой славилось. Приманка это для людишек, для нас с вами. А оно – это хищное место – таится и терпеливо ждет свои жертвы годами и столетиями, чтобы потом так вот затянуть их в свои туманные объятья безумия.
– Тебе бы, Лешенька, книги писать, – улыбнулся Кузин.
Все встали и направились к уцелевшему вагончику, нужно было сделать объявление об уходе из лагеря и начать все необходимые приготовления.
К полудню все необходимое было сделано. В уцелевший «уазик» напихали коробки с едой и канистры с водой, накидали дров, заняли почти половину салона. За руль сел Оршанский, рядом с ним Алексей, назад, рядом с коробками втиснулось еще три человека. Было решено, что они отъедут на пару километров южнее площадки, выгрузят там все барахло, разобьют лагерь. Оставшиеся же пятеро строителей во главе с Кузиным будут ждать в Гришакиной Пади, пока за ними не вернется машина. Сказано – сделано.
Уже через несколько минут Алексей трясся в лишенной каких бы то ни было удобств кабине, намертво вцепившись в ручку над дверцей. За мутным, изборожденным внушительными трещинами стеклом проплывала однообразная темно-зеленая равнина, с затянутым серым туманом горизонтом. На пути то и дело встречались огромные выветренные валуны, объезжая которые Оршанский бешено крутил баранку то в одну сторону, то в другую, порой негромко матерясь. Старались ехать по прямой, но с маневрами вокруг каменных глыб и пологих холмов выходило это не очень удачно. Двигались небыстро, километров тридцать-сорок в час, присматриваясь к окружающему ландшафту, пока Алексей не заприметил, на его взгляд, подходящее место. Небольшой холмик и пара огромных продолговатых камней, один лежал на ребре, а другой, подобно обелиску, вертикально возвышался рядом.
– Вон, Серег, давай туда, – махнул рукой Алексей, – вон видишь, камень стоит? Здесь нас легче будет найти.
– Да, вижу.
Подъехали. Вылезли из машины, разминая затекшие ноги и поясницы. Местечко действительно было удачное. Два камня располагались по отношению друг к другу под небольшим углом, причем лежащий возвышался над поверхностью земли метра на два. Таким образом получалось что-то типа естественного укрытия от ветра. Если к камням вплотную поставить машину, натянуть сохранившийся брезент, то у них было бы сухое, защищенное от ветра место, в котором можно было бы еще и костер развести. Оршанский сверился с компасом, определил широту и долготу, пометил у себя на карте, которую по армейской привычке всегда таскал в планшете на ремне, координаты нового лагеря.
– Ну что, Алексей Иваныч, я тут останусь с ребятами – разберем пока коробки и костер разведем, а ты, наверное, с планшетом за Кузиным поедешь?
– Да, так и сделаем. Надо же еще записку с координатами в вагончике оставить.
– Вот, держи компас и карту. Не задерживайтесь там. А то я смотрю по тучам, дождь может сильный пойти, – ОСВ протянул планшет, с закрепленным на нем компасом, Алексею.
Действительно, судя по темнеющему небу и сгущающемуся туману – к вечеру должен был вновь пойти дождь. Алексей, не мешкая, взял планшет и сел в машину. К этому моменту коробки и канистры трое строителей уже выгрузили на траву, рядом с камнями.
***
Обратная дорога заняла немного времени, была видна свежая колея, и уже через пятнадцать минут Алексей увидел знакомую лощину, поросшую кустарником, разрушенную кладку камней, а в тумане очертания заброшенных бараков. Необъяснимой волной нахлынули воспоминания. Они с Кузиным и ОСВ продираются через заросли полыни и колючего кустарника к кирпичному зданию с пустыми, черными оконными проемами. Скрипучие трухлявые двери, узкий яркий луч фонаря выхватывает облупленные закопченные стены с колышущейся в углах паутиной. Мусор, обломки мебели, ржавые сетки кроватей, сваленные в штабеля, гулкие шаги по трещащим доскам прогнившего пола. И ощущение тревоги и тоски. Потом Алексей вспомнил разверзшуюся пасть огромного «царя ужей» и его вертикальные зрачки. Вновь пережил отголосок того ужаса, который испытал при виде чудовища, копошащегося глянцевыми кольцами смрадного тела в мусоре и костях своих жертв. Почему-то подумал, что ни за какие сокровища мира не вернулся бы больше в этот заброшенный барак.
Резкий толчок вернул Алексея к реальности, он вдруг осознал, что сидит за рулем «уазика» и что двигатель почему-то не работает, а машина бесшумно катится по пологому склону к черным зарослям самого сердца Гришакиной Пади. Он со всей силы вдавил педаль тормоза и рванул на себя рычаг «ручника». Машина резко дернулась и встала, как вкопанная. «Черт, да что же это такое?!» – выругался про себя Алексей. Повернул замок зажигания – угрюмое урчание и снова тишина. Еще раз и еще, но двигатель не заводился. Алексей в какой-то момент даже подумал, что от его рывков ключ зажигания просто сломается. Он перевел дыхание, опасливо осмотрелся – все тот же однообразный туман вокруг, да черные заросли впереди. «Что же делать?» – лихорадочно соображал он, перебирая в голове причины, по которым «уазик» мог замереть таким неуместным образом. Выходить из кабины в этом неприветливом месте ему совсем не хотелось. Несколько мгновений он подготавливал себя к героическому акту, рисовал себе картины, как они вместе с Кузиным и товарищами едут в новый лагерь, как все будет потом хорошо, когда он выйдет из машины и взглянет на движок. Но перед глазами настойчиво маячил лишь сгущающийся вечерний сумрак и промозглый туман, и он – Алексей, сидящий в кабине «уазика» совершенно один, в ужасе ожидающий неотвратимое наступление очередной страшной ночи.
Рука сама легла на ручку и открыла дверь. Робко Алексей спустился на влажную траву, прислушиваясь и принюхиваясь. Кажется, все тихо и спокойно. Но разве можно было верить этому месту? Он медленно, словно сапер на минном поле, обошел машину, рванул крышку капота, откинул ее и угрюмо уставился на двигатель. Неожиданно что-то еле слышно щелкнуло, потом еще и еще. Алексей, переполняемый ужасом, завертелся, озираясь по сторонам, но наконец обратил внимание на пятна от капель воды у себя на рукаве. Начинался дождь. Редкие щелчки превратились в монотонный шелест, капли, словно зуммер счетчика Гейгера, забарабанили по крыши «уазика».
Алексей поежился, поднял воротник куртки, застегнул замок под горло, опять повернулся к двигателю. Но тут, вдруг, боковым зрением, скорее ощутил, чем увидел, неровный и быстрый трепет какой-то странной тени, отделившейся от черных зарослей лощины. Резким движением молодой человек повернулся в сторону предполагаемого неопознанного движения и замер, пристально всматриваясь. Кусты однообразно колыхались под струями несильного дождя, туман витиевато клубился среди каменной кладки. Никаких посторонних теней Алексей не увидел, но на всякий случай все же решил больше не поворачиваться к зарослям спиной или боком.
– Да ну его, этот двигатель! После дождя с Кузиным лучше вернемся да посмотрим, – зло прошептал сам себе молодой человек и медленно попятился от машины по направлению к площадке, где его ждали товарищи.
Взобравшись по пологому склону, Алексей ускорил шаг. Дождик постепенно усиливался, уменьшая видимость и без того не очень хорошую. Вода струилась по волосам и неприятно затекала за шиворот, в ботинках стало хлюпать. Несколько сот метров до строительной площадки, ему показалось, он шел целую вечностью. Мокрая трава липла к подошве и брюкам, мешая двигаться, шелест дождя и чавканье шагов не давали вслушиваться. Алексей, холодея от ужаса, все ждал тяжелых шагов или зловещего шелеста у себя за спиной, а из головы не шло чудовище, гнавшееся за ним прошлой ночью.
Наконец, силуэт разрушенных вагончиков, запах костра. «Неужели добрался?» Еще несколько шагов по осклизлым обломкам и вязкой слякоти и он у уцелевшего вагончика. Рядом никого, только белесый, густой дым от гаснущих под дождем углей, шипение капель, попадающих на горячий закопченный чайник.
– Ребята! Петр! Я здесь!
Алексей толкнул дверь, та с неприятным лязгом распахнулась. Молодой человек быстро вошел в темную, прокуренную утробу вагончика, стряхивая с себя воду. Удивленно огляделся – вагончик был пуст. «Что же это?» – цепенея от страха вопрошал себя Алексей. Он нащупал зажигалку у себя в заднем кармане, зажег ее. Поднял небольшое пламя повыше, осматривая вагончик. Все выглядело так, будто люди только что покинули это место. В жестяной банке из-под тушенки с обрезанными и загнутыми краями дымились окурки. На единственном уцелевшем стуле висел чей-то бушлат, еще какие-то вещи разбросаны на расстеленных прямо на полу матрасах. У самой двери – приготовленные для перевозки инструменты и канистры с водой.
Молодой человек выбежал обратно на улицу, в надежде, что быть может Кузин и все оставшиеся где-то поблизости. Обошел вагончик, вглядываясь в промозглую дождевую пелену, в выступающие мрачными контурами гротескные очертания других сооружений площадки. Никаких признаков людей, ни одного постороннего звука.
– Кузиии-ин! Ребя-ята! – в отчаянье протяжно крикнул Алексей. – Вы где-е?!
Ответа не последовало. Тем временем, дождь усиливался, а темнота сгущалась. Перспектива остаться на всю ночь одному в этом темном вагончике, где за тонкими фанерными стенами будет монотонно шуршать дождь, будут перешептываться и перекликаться друг с другом странные призраки Гришакиной Пади – ввергала Алексея в состояние паники, сводила скулы и сдавливала дыхание.
– Кузиии-ин! Кузии-ин, сволочь! Ты где?! – теряя надежду и срываясь на сиплый хрип, кричал молодой человек. Одежда до нитки промокла, а голосовые связки стали изменять ему, он потерял счет времени, бегая вокруг вагончика и надрывно крича. Выбившись из сил, поскользнулся и упал лицом в мокрую вытоптанную траву. От отчаянья и злобы стал колотить руками о землю и рычать, словно дикий загнанный зверь. Вкладывая в эти беспорядочные удары всю безысходность и отчаянье, которые наполняли его сердце, всю ненависть к этому непонятному и несправедливому миру. Бормоча, стиснув зубы, себе под нос бессвязные реплики.
– За что? Почему? Что я такого сделал?! Че-ерт… Я не хочу!
Выбившись окончательно из сил, Алексей замолчал и безвольно распластался подле вагончика, апатично прислушиваясь к стуку дождевых капель о ткань своей куртки. Каким-то внутренним чутьем он понял, что что-то изменилось, что-то новое появилось в окружающей обстановке. Это новое еще себя никак не проявляло, не двигалось и не издавало звуки, но оно было. Алексей ощущал холодный поток мыслей этого существа. Его непонятные образы, наполненные злобой и кровью, неизбывным ужасом и болью, вторгались в сознание, мешая думать. Овладевали постепенно чувствами и телом. Нечто медленно приближалось. Вернее было бы сказать, что оно постепенно вырастало, сгущалось из пространства где-то совсем рядом. Но страшно уже не было, усталость и потрясения последних дней забрали последние крупицы эмоций. Алексей, превозмогая слабость и отрешенность, приподнял голову и взглянул туда, где он чувствовал присутствие неизвестного. В ночной темноте, пересекаемой струями дождя, его взгляд выхватил ссутулившуюся фигуру мужчины, сидящего на одном из обгоревших ящиков. За спиной незнакомца Алексей заметил стройный женский силуэт.
– Сынок, ты о чем-то хотел поговорить со мной? – услышал он знакомый, с хрипотцой, голос отца. Голос, который с восторгом и наслаждением слушал словно музыку, в далеком детстве, когда отец приезжал из командировок после долгого отсутствия и что-нибудь рассказывал про свою работу. Голос, который заставлял трепетать его юное сердце и повергал в отчаянье, когда отец строгим тоном звал его в свою комнату, придя с очередного родительского собрания в школе. Голос, который ободрял, вселял надежду и уверенность в собственных силах, который всегда говорил ему, что у Алексея есть надежное убежище, где бы он ни был, и что бы ни делал. Голос силы, мудрости и любви…
– Батя?
Алексей растерянно приподнялся и с трудом сел, прислонившись мокрой от дождя спиной к вагончику. Сомнений не было – в нескольких шагах от него на ящике сидел отец, такой, каким он его видел в последний раз перед отъездом. Клетчатая хлопчатобумажная рубаха навыпуск и треснувшие очки с поломанной дужкой, немного усталый и грустный. За его спиной стояла мама, в своем обычном домашнем халате, как всегда всепонимающе улыбаясь, положа руку на плечо мужа.
– Мама, отец? – Алексей невольно улыбнулся, а из глаз его сами, без всякого предупреждения, покатили слезы. Такие крупные, светлые, немного солоноватые капли и совсем не обидные – как в далеком детстве, когда плачешь, сам не знаешь зачем.
– Вы не представляете, как мне вас не хватает! Как я много бы хотел вам сказать, много спросить… Мне порой бывает так трудно, трудно что-то решить или сделать, а спросить, посоветоваться не с кем…
Молодой человек виновато улыбнулся и утер грязной ладонью слезы, струящиеся по щекам вместе с дождевой водой.
– Я вот тут… Я совсем запутался, – Алексей пристально всматривался в спокойный взгляд отца, – я не знаю, что мне делать. Я не знаю, люблю ли я Аннушку, правильно ли я поступил, женившись на ней. Я не знаю, есть ли вообще любовь. Могут ли близкие люди не причинять друг другу боль. Могут ли быть верными и бескорыстными, на всю жизнь друг для друга стать целым миром, целой вселенной. Случайно мне все это выпало или я к этому шел всю свою жизнь, долго и постепенно, каждым своим выбором и каждым вздохом. А еще я не знаю, есть ли Он – добрый и все понимающий, все прощающий, тот, который всегда с тобой и всегда опора и надежда твоя?…
В их взаимном взгляде застыло мироздание, все вокруг замерло на пороге чего-то очень важного, какого-то решающего шага или слова. Слезы тихо, не переставая, струились по лицу Алексея, а его собственное дыхание перекрыло все посторонние звуки, превратившись в раскаты нарастающего прибоя. Когда серая, холодная волна предштормового моря угрожающе неотвратимо набирает силу где-то вдали у самого горизонта и медленно движется на тебя, неся буруны белесой пены, какой-то прибрежный мусор, издавая тревожный гул. Катится могучим взбухающим валом и кажется, что замирает в самой верхней точке перед падением на каменистый берег. Потом удар, каскад ледяных брызг и оглушительный звук.
Отец первый прервал этот мучительно долгий и вязкий взгляд, опустил глаза, сверкнув стеклами очков, с застывшими на них дождевыми каплями.
– Иди ко мне.
Его голос прозвучал, словно самое страшное откровение, словно приказ самого могущественного бога, словно самая нежная похвала. Правая рука поднялась, призывая сына. Алексей, не раздумывая, не имея никаких уже своих мыслей, слепо повиновался. Превозмогая усталость, приподнялся и пополз. Руки утопали в мокрой, скользкой траве, ботинки зачерпывали влагу и грязь, но он упорно полз, пока не уткнулся головой в колени отца. Сразу же мышцы его обмякли, глаза умиротворенно закрылись, а голова удобно устроилась на худощавом бедре. Алексей почувствовал теплую широкую ладонь отца на своем лбу. Сразу стало хорошо и спокойно, уютно, как в детстве. Все страхи и одиночество растворились, ответы на волнующие его вопросы стали несущественны, открылись все тайны. Все чувства и мысли, вся его жизнь слились в один мощный несущийся в небытие поток. Алексей улыбнулся, слезы перестали литься из его глаз.
– У тебя жар, Алешенька, – отец ласково потрепал коротко стриженые волосы. – Я не знаю ответы на твои вопросы. Я сам так и не смог понять ничего про эту жизнь…
Голос отца прозвучал нереально, где-то в отдалении, да и Алексею уже не было важно, что он ему говорит.
Перед глазами всплыла неровная, стихийная зелень футбольного поля давно заброшенного загородного пионерского лагеря. Отец его ребенком часто вывозил туда на стареньком «жигуленке», забирая прямо из детского сада. Маленький Алексей спрыгивал с потертого кресла, держась за ручку скрипучей автомобильной дверцы, и стремглав, запрокинув голову, мчался в высокую траву. Кричал во все горло, кружился и смеялся. Неслышно сзади подходил отец, усаживался на уцелевшие деревянные скамейки, поросшие кое-где мхом, доставал их походный ужин, завернутый в газету: ломоть черного хлеба, неочищенный кусок копченой колбасы и несколько шоколадных конфет. Набегавшись, Алексей пристраивался где-нибудь рядом и жадно уплетал колбасу с хлебом. А потом запихивал целиком в рот одну из конфет, непременно испачкавшись растаявшим шоколадом. Обычно это были «Белочка» или «Каракумы», такие аппетитные в разноцветных хрустящих обертках с серебристой фольгой внутри. Конфета постепенно таяла за щекой, выдавая порции густой, сладкой слюны с ароматными крупинками лесных орехов и маленькое детское сердечко трепетало от радости. От самой светлой и чистой, самой великой радости в жизни.
Отец веселым взглядом окидывал заросшие кустарником окрестности, покореженные ржавые качели в виде лодочек с бортами-перилами, ряд стройных сосен и берез, смачно произносил свою привычную фразу: «Красотища!» И они вставали и шли к машине. Иногда мальчик задерживался, увидев красивую бабочку, перепархивающую с цветка на цветок, иногда его привлекал огромный, неуклюжий жук с матовым жестким панцирем, который медленно полз по своим делам. А иногда Алексею удавалось разглядеть гриб с яркой шляпкой или кустик земляники с двумя-тремя ароматными красными ягодами. Отец тогда брал сына за руку и настойчиво, но нежно увлекал его к автомобилю.
– Пойдем, мордашка шоколадная, нас дома мама заждалась. Будет волноваться.
И они шли, утопая в сочной траве, держась за руки, окруженные стрекозами и мотыльками, раскрашенные бликами от солнечных лучей, уже вечерних негорячих – словно боги и владыки этого прекрасного доброго мира…
– Сразу же, как я только увидел это место, у меня возникло ощущение, что я давно его знаю, что я здесь когда-то был. Будто ты вернулся домой или к очень старому близкому другу.
В сознание Алексея прорвались слова откуда-то извне, сказанные совсем другим голосом.
– В моей душе не было покоя с того самого момента, когда это случилось с Машей. Что-то меня жгло изнутри, не давало мне нормально жить, не давало забыть ее смерть и мое чувство к ней. А здесь вся боль прошла. Потом появился этот грязный старик…
Алексей поднял голову. На том месте, где недавно сидел его отец, был другой человек. Моложе, с похожими на солому, светлыми, зачесанными назад волосами. Его слегка безумные голубые глаза смотрели куда-то вдаль. За спиной тоже была женщина, но она совсем не была похожа на мать Алексея. Красавица в красных одеждах с раскосыми глазами и черными длинными волосами, прикрывающими часть лица. Ее рука также покоилась на плече неизвестного молодого человека.
– Сначала я не мог представить, как он может помочь мне вернуть Машу, как вообще такое возможно? Но он показал мне много разных вещей, которые я иначе как чудесами назвать не могу. Я поверил ему, я стал его слушать. Он обещал мне открыть мое предназначение и дать силу…
Алексей, придя в себя и осознав произошедшую с призраком метаморфозу, испуганно отполз от незнакомца. Дождь по-прежнему лил, застилая глаза, искажая очертание окружающих объектов. Или объекты искажались сами по себе – молодой человек не мог себе ответить на это вопрос четко.
– Когда он открыл мне правду… Когда они открыли мне правду, я должен был выбрать, как выбирал это уже много раз. Как выбирал всю свою жизнь. Между небытием и безумием, между наказанием и бегством, между пыткой и причинением боли.
– О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю… Кто ты?
Алексей отползал от жутковатой пары все дальше к вагончику.
– Я говорю о нас с тобой. О тебе.
С этими словами призрак стал изменяться, из светловолосого юноши он превратился в средневекового воина-кочевника с глубоким разрезом на шее, потом в какого-то седовласого старца в лохмотьях, затем в широкоплечего чекиста в кожаной куртке и с кобурой на боку. Эти перемены происходили и происходили – десятки людей, различные образы, различные эпохи. Существо, состоящее из всех этих внешностей, громко и недобро рассмеялось.
– Глупец, ты все еще не можешь понять, что я – это ты, что это тебе нужно выбирать? Не ошибись на этот раз!
Потрясенный Алексей увидел перед собой самого себя, с грязным небритым лицом, с обезумевшими воспаленными глазами. Куртка была обожжена и свисала почерневшими лохмотьями, волосы слиплись пучками от запекшейся крови и дождя.
– Я открою тебе твое назначение, – неприятным скрипучим голосом произнес двойник Алексея. – Ты должен выбирать, ты должен все исправить или продолжить и приумножить страдания. Правильного ответа нет, про «меньшее зло» и «лучший выход» – забудь. Это место не выпустит никого, прежним уже не будет никто…
Алексей сильно зажмурил глаза, а после того как вновь открыл их – темнота с дождевой пеленой кружилась вокруг него. Призраки исчезли, как, впрочем, стали исчезать и растворяться размытые очертания других объектов. Голову резко сдавило, словно раскаленным обручем.
– Прежним уже не будет никто, – вслух повторил Алексей.
Послышался шум и голоса. Кто-то цепко схватил его за плечи и приподнял, поставив на трясущиеся ослабленные ноги.
– Алешенька, что же ты сидишь здесь, весь промок? – послышался у самого уха хриплый голос Кузина. Сильные руки увлекли Алексея в вагончик, и там он увидел еще несколько силуэтов. «Они вернулись, они все здесь», – с улыбкой отметил про себя молодой человек. Через минуту он уже сидел в вагончике укрытый сухим бушлатом и пил из большой алюминиевой кружки кипяток.
– Куда же вы пропали? – досадливо спрашивал Алексей, не попадая от холода зубом на зуб. – Мы нашли хорошее место для лагеря, ОСВ там остался обустраивать все, а я к вам помчался. Да, тут недалеко, на склоне, машина – чтоб ее! – заглохла. Надо бы движок посмотреть.
– Куда, куда… – ехидно прошипел Кузин. – Вон, Пузырев вспомнил про свою заначку спиртного и курева, которую спрятал от товарищей на другом конце лагеря. Пришлось идти всем вместе, сам понимаешь, в такой обстановке разделяться опасно.
– Понимаю, – кивнул Алексей, – может кто-нибудь меня по этому случаю сигареткой угостит?
Решили на ночь глядя никуда не соваться, переждать в вагончике. По обыкновению выставили пару дозорных у костерка. И после угрюмого и не больно-то уж разносольного ужина стали укладываться.
Но уснуть оказалось не так просто. Было сыро и прохладно, раздражала разноголосица храпов, издаваемая несколькими мужскими глотками. К тому же Алексей понял, что испытывает страх пред сном. Каждый раз, как он закрывает глаза, перед ним встают леденящие кровь образы младенца с хвостом-позвоночником и демона Велиафа, утопленницы Маши или чудовища со светящимся отростком. С наступлением ночи ужас нарастал. Казалось, он сочится из всех щелей вагончика, через стекло оконца, через пропахший гарью воздух и вязкий туман. Страх сдавливал грудь, подбирался своими костлявыми ледяными пальцами к горлу.
Алексею вдруг почудились снаружи какие-то необъяснимые звуки, напоминающие звон метала и топот множества копыт. Затем пронеслась волна страшного, выворачивающего наизнанку, скрежета. Алексей вздрогнул, привстал, весь обратившись в слух. Несколько человек одновременно, не просыпаясь, беспокойно заворочались во сне. На какое-то время все затихло, лишь поскрипывал навес у вагончика. Алексей осторожно встал, стараясь никого не разбудить, пробрался к выходу. У костра было все по-прежнему, с той лишь разницей, что двое дежурных не дремали, а настороженно озирались по сторонам, один из них сжимал в руке все тот же кусок арматуры.
– Алексей Иванович, вы это слышали? – шепотом спросил один из дежурных.
– Да, похоже на табун лошадей и еще что-то.
– Да, да, звон какой-то непонятный и даже людские крики.
На северной оконечности площадки вновь раздался чудовищный скрежет, но на этот раз гораздо громче и, как казалось, ближе. Затем что-то ярко сверкнуло, озарив весь горизонт, затуманенный дождем, словно днем. Вновь послышался топот множества копыт, крики и звон метала. Алексею показалось, что огромный табун или несколько сотен кавалеристов стремительно приближаются к ним. Он завертелся на одном месте, прислушиваясь, с какой стороны надвигается опасность, но определить наверняка было невозможно – нарастающий топот и крики слышались сразу отовсюду. Еще одна вспышка почти ослепила, от нее в направлении к первой по небу протянулся странный след, светящийся голубоватым, мертвенным светом. Словно зловещая одноцветная ночная радуга, полоса синего пламени повисла вдоль всего небосвода. Еще одна вспышка нестерпимого света, но уже совсем в другом направлении, и снова сияющая дуга через все небо, затянутое клубящимися темными тучами.
Гул и топот нарастал, казалось, лошади проносятся прямо здесь, мимо Алексея и уцелевшего вагончика. Слышалось ржание и храп, окрики всадников на чужом наречии, звон оружия и сбруи. Земля закачалась под ногами, в лицо ударил чудовищный порыв ветра, поднявший, казалось, все: гарь, обломки ящиков, тарелки, кружки и даже чайник. Людей смело, словно невесомые песчинки. Алексей ощутимо ударился спиной о входную дверь вагончика, вышиб ее и влетел внутрь, где уже подскакивали испуганные строители. Порыв ворвался внутрь помещения вместе с мусором и еще одним дозорным, небольшое оконце вылетело, разбрызгавшись сотнями мелких осколков стекла, моментально поранив несколько человек. Через дверной проем, в котором словно невесомый газетный листок трепетала и билась тяжелая, обшитая железом дверь, было видно, как поток закрыл весь горизонт непроглядной стеной обломков и грязи, среди которых метались стокилограммовые бочки с дизельным топливом.
– Держите дверь! – крикнул кто-то опомнившись. – Затыкайте окно матрасом!
Несколько человек бросились к болтавшейся под порывом странного ветра двери и попытались прикрыть ее, но тут же были отброшены на пару метров, некоторые сильно ушиблись.
– Да держите же ее, сукины дети, заваливайте ее всем, что под руку попадется! – хрипло закричал Кузин, схватив одним из первых откидной лежак, уже оторванный от стенки вагончика. Навалившись на дверь при помощи этого рычага и мускульной силы еще двух строителей, вовремя подоспевших на помощь, он закрыл дверь.
– Давайте живее! Подоприте ее чем-нибудь! – приказал опомнившийся Алексей, сам бросившись стремглав к упиравшейся двери. Наконец, входную дверь закрепили. Оконный проем забили матрасами и остатками мебели. Снаружи слышался страшный грохот и вой, изредка о вагончик ударялось что-то тяжелое, и он жутковато покачивался.
– Все здесь? – борясь с одышкой, крикнул Кузин. – Осмотреться всем, никто не ранен?
– Малков там остался и Алексей Иванович тоже там был, – кто-то крикнул из темного угла покачивающегося вагончика.
– Я здесь! – крикнул в ответ Алексей. – А вот Боря Малков там остался точно.
– Черт! У меня, кажется, рука сломана! – послышался болезненный голос Николая Пузырева.
– Не шевелись, мы тебе сейчас шину из чего-нибудь соорудим, – Кузин протиснулся к пострадавшему.
Тем временем, загадочная буря снаружи утихла, так же резко, как и началась. Грохот и завывания прекратились, лишь капли дождя барабанили по металлической обшивке вагончика.
– Надо осмотреться, – предложил Кузин и принялся отваливать от двери лежаки, – надо Малкова найти, кто со мной?
– Не ходите туда, там опасно! – запричитал Селезнев, до этого сидевший неподвижно в углу, обхватив руками голову и что-то нашептывая. – Это Велиаф вернулся, а вместе с ним и другие, они пришли за нами. Сияющие Врата отворяются!
– Тьфу ты, Селезнев, прекрати каркать, а то огорчу ненароком! – чертыхнулся Кузин и отворил дверь наружу. Там по-прежнему моросил дождь, чернело затянутое тучами небо, вся площадка и лагерь с навесом превратились в груды мусора.
Кузин немного помедлил и шагнул из вагончика, за ним последовало еще несколько человек.
– Малков, ты где?! Малко-ов! – громко позвал Кузин.
Алексей с пристрастием осмотрел себя. Все было цело, кроме нескольких ссадин на руках и спине, да левый бок при вдохе побаливал – не иначе ребра трещину дали. Он с трудом встал и тоже направился к выходу из вагончика.
– У кого есть зажигалка или спички, запалить факела? – суетился Пузырев. – Ни фига не видно, не знаю, куда шину приматывать.
Выйдя из вагончика, Алексею, первым делом, бросилось в глаза голубе свечение, пересекающее все небо с запада на восток. Где-то вдалеке, за искореженными остовами других вагончиков, металась огромная тень, оттуда доносился и металлический скрежет. Еще несколько человек, вышедших вместе с молодым человеком, застыли в оцепенении, рассматривая световую феерию в небе.
– Смотрите, что это? – спросил испуганно кто-то из них. – Что за чертовщина? А вон там еще…
– Сюда скорее! – послышался издалека встревоженный голос Кузина.
Все, кто мог бежать, бросились на зов. В руках у строителей появились зажженные усилиями Пузырева факела. Побежал и Алексей. В тридцати метрах от уцелевшего вагончика на арматурном каркасе бетонного фундамента нашли тело Малкова. Оно было проткнуто железными прутьями в нескольких местах, половина черепной коробки отсутствовала. Все плиты поблизости были забрызганы кровью.
– Похоже, порывом ветра его вон на тот блок просило, – Кузин махнул рукой на наиболее залитый кровью бетонный выступ. – Какая страшная смерть…
– Смотрите! Что это? – послышался чей-то крик. Алексей вместе со всеми стал озираться по сторонам и заметил нечто, что трудно было объяснить обыкновенной логикой: от искореженных вагончиков к собравшимся возле погибшего Малкова стали приближаться темные силуэты, над некоторыми из них струилось и трепетало марево голубоватого свечения. Причем, нельзя было точно определить, движутся они по поверхности земли при помощи каких-то конечностей или перемещаются, паря в нескольких десятках сантиметров над землей. Светящиеся сгустки издавали негромкое шипение или жужжание, изредка переходящее в скрежет на очень высоких тонах. Алексей вдруг почувствовал, что необходимо немедленно бежать куда угодно, но только не оставаться в этом месте, с этими зловещими тенями.
– Петр, надо уходить отсюда. Все к машине! – крикнул молодой человек. Спорить с ним никто не стал. Быстро подхватили Пузырева с его перемотанной рукой, пару канистр с водой и быстро направились к склону. Спустившись по осклизлой мокрой траве почти к самым зарослям лощины, увидели «уазик». Он стоял там же, где его оставил Алексей, распахнутая водительская дверца покачивалась на несильном промозглом ветру. Кузин и дизелист бросились к машине, открыли капот.
– Кто-нибудь, подсветите факелом! – раздраженно крикнул старик.
Алексей в нерешительности остановился возле машины, всматриваясь в яркие голубоватые всполохи над площадкой. Из-за склона, подле которого они находились, самого лагеря видно не было, но от этого становилось почему-то еще страшнее. Вдруг, эти странные тени сейчас стремительно приближаются к ним и вот-вот покажутся в нескольких метрах над ними.
– Алексей Иванович, сядь за руль, поверни ключ зажигания пару раз, – попросил Кузин, звеня чем-то металлическим под капотом.
Алексей сел за руль, включил зажигание, но двигатель не откликался.
– Ну?! – требовательно спросил старый вахтовик.
– Я повернул.
– Еще раз попробуй!
Алексей, постоянно оглядываясь на склон, за которым полыхала световая феерия, еще раз повернул ключ. На этот раз машина завелась. Двигатель пару раз кашлянул и затарахтел, издавая привычный звук.
– Быстро, все в машину! – скомандовал Кузин. – Ну, Лешенька, ходу из этого проклятого места, дави что есть мочи на газ.
Алексей вдавил педаль газа и развернулся прямо на склоне, рискуя перевернуть машину.
– Лешенька, осторожнее, – Кузин тяжело дышал, его багровое от волнения и физических усилий лицо в темноте казалось черным.
Ехали молча, с тревогой разглядывая унылые холмы, мелькающие по сторонам. Никто до самого лагеря не проронил ни слова.
Перед глазами Алексея стоял его небритый двойник со злой усмешкой на губах, а в голове звучала фраза: «Ты должен выбирать, ты должен все исправить…» Что исправить? В чем он виноват, что он сделал не так? Почему его мучают все эти видения? Голову сдавливал раскаленный обруч, в глазах темнело, действительность расплывалась, напоминая одно из кошмарных сновидений, которые в последнее время все чаще посещали Алексея. Он с трудом ориентировался в пространстве, но, тем не менее, с колеи не свернул. Остановившись у двух камней, завидев колеблющийся свет от костра, пробивающийся из-под натянутого брезента, молодой человек бессильно уронил голову на руль и закрыл глаза. Кузин и строители вышли из машины, на встречу им уже бежал взволнованный Оршанский.
– Ребята, ну наконец-то! Я уже давно начал волноваться. По моим прикидкам вы часа три назад как должны были приехать. Что у вас случилось?
– Да, Сергей Владеленович, случилось так случилось, – мрачно ответил Кузин. – Мы потеряли еще одного.
– Потеряли? – растерянно переспросил ОСВ.
Дальнейший разговор Алексей уже слышал словно издалека. Слова вязли и гасли в сознании. Его окутало вязкое оцепенение.
Кто-то дотронулся до его плеча.
– Алексей Иванович, пойдемте к костру.
– Нет, я потом, я тут немного посижу, – не поднимая тяжелой головы, ответил Алексей.
Его оставили одного, наедине со своим странным состоянием, со своими мыслями.
Был ли у него выбор? Был ли выбор у того воина, влюбившегося в очаровательную жрицу, предводительницу Красных Сестер? Чувство охватило душу и разум, лишив его права выбора. Так бывает, когда приходит настоящая любовь – это Алексей помнил из своей юности. Она просто случается, раз и навсегда изменив твою жизнь, изменив тебя. Был ли выбор у Владимира, когда Маша погибла? Смириться, постараться забыть, войти в привычное русло жизни, в привычный ритм, без того, что ты считал самым важным, что было твоей частью? Он не знал. Но чувствовал, что настоящее и сильное – не забыть, не пережить, не приспособить под новые обстоятельства. Это и было его выбором всегда. Отказ от реальности и гибкости. Постоянная тяга к уходу из этой странной жизни без любви, без настоящей близости душ. Алексею показалось, что он вспомнил, как он был Владимиром и тем древним воином. Образы всплывали, заполняя и без того утомленное сознание, становясь все ярче и отчетливее. Эпизоды прошлых жизней, целые события и лица, лица, ранее не знакомые ему – выливались в пугающую своей реальностью последовательность.
Был ли выбор у него? Мог бы он отказаться от этой командировки? Провал в темноту – это было предупреждение, весточка из его темного прошлого, что там его ждут и не забыли. И Анна его предупреждала, а он все одно – поехал. Выходит, нет выбора. Все решают уже когда-то сложившиеся обстоятельства, заводя нас в тупики, из которых существует лишь один выход. Вот и сейчас – ему хочется все это прекратить и вернуться к жене и ребенку. Убежать от призраков Гришакиной Пади, закрыться от этих леденящих душу воспоминаний и страхов. Забыться. Утвердиться в иллюзорности происходящего. Но разве это возможно? Разве может он убежать от себя и того, что здесь открылось?
«А может я просто сошел с ума?» – с надеждой и даже какой-то лихостью, подумал Алексей. «Лежу сейчас в палате, в городском психоневрологическом центре на улице Шишкова и все это моя галлюцинация». Он живо представил полосатую фланелевую пижаму и такой же халат. Вот он лежит на не застеленной кровати и отрешенно смотрит в потолок. А вечером придет жена с яблоками и соком в пакете и будет грустно так на него смотреть, в ее умных больших глазах застынут слезинки. Ее теплая рука будет гладить его лоб.
А если Анна и сын тоже выдумка его воспаленного воображения? Если вообще все это – только его бред? Алексею стало страшно. Быть может, только выбрав, он разорвет эту чудовищную галлюцинацию. А если – нет? Дело не в любви и преследующем его в воплощениях искуплении, а в его больном сознании. Это его собственный ад, который всегда с ним. Тогда какая разница, что он выберет?
Алексей вдруг отчетливо ощутил безысходность и растерянность Владимира, сидящего перед начертанной на стене библиотеки защитной пентаграммой. В воздухе пахнет гарью, со второго этажа доносятся крики людей, пытающихся потушить пожар. А он, Владимир – сидит и смотрит на знак. Постепенно осознавая бессмысленность выбора, бессмысленность действий и призрачность всего происходящего. Один. Без надежды на помощь и спасение из своего собственного ада. Теперь этот ад вновь повторяется. Теперь он здесь, с Алексеем. Рука невольно потянулась в карман брюк, нащупала платочек, подаренный девочкой. Небольшой голубой лоскут шелка, легкий и почти неосязаемый. Такой же легкий и тонкий, как пелена разделяющая жизнь и небытие, сознание и безумие, боль и наслаждение. Эта маленькая вещь почему-то показалась Алексею самой настоящей и близкой в его колеблющемся, ускользающем мире.
***
Ты совсем близко. Я ощущаю биение твоего сердца, пульсацию горячей, отравленной жизнью, крови, шелест ужасных мыслей в голове. Твое дыхание и страх, который переполняет тебя, о котором кричит каждая клеточка бренного тела. Ты у края бездны и ты чувствуешь это, ты знаешь – только протяни руку, только сделай шаг, и мы вместе устремимся в небытие, разрывая тонкую пелену реальности. Моя миссия будет исполнена. Моя многострадальная душа освободится от бремени. Освободи же меня! Я устала от веков ненависти и боли, от страшного своего предназначения. Я устала спать и просыпаться, устала чувствовать, устала искать и ждать тебя. Устала быть. Ты уже понял и ты готов. Не бойся – иди же ко мне, сделай этот трудный, один единственный шаг, к которому мы вместе приближались целую вечность.
***
Светало, дождь прекратился. Сквозь еще тяжелые серые тучи пробился маленький лучик восходящего солнца. Он пронзил мутное стекло машины и упал на висок Алексея, все так же сидящего за рулем в своем странном оцепенении. Недолго задержавшись на виске, лучик медленно перебрался на макушку, приятно щекоча кожу теплотой. Молодой человек открыл глаза и повернулся лицом к востоку, сразу же прищурился от непривычно яркого света, исходящего от линии горизонта. Чему-то улыбнулся и вышел из машины. Вокруг царила полная тишина. Не было ни ветра, ни стрекотания насекомых в степной траве, со стороны натянутого брезента также не доносилось ни звука. Похоже, все спали. Алексей потянулся, бодро тряхнул головой и медленным шагом направился в сторону от лагеря, в утреннюю, еще влажную после ночного дождя степь. В голове не было никаких мыслей, не было страха, тяжелая боль отпустила. Он все шел и шел. Два камня, стоящий рядом с ними «уазик» уже стали маленькими и слились с холмами. Но Алексей не боялся заблудиться, он точно знал куда идет, он чувствовал, что идет навстречу с чем-то очень важным в его жизни. Что влечет его и влекло всегда. Он доверился этому чувству и перестал сопротивляться.
На горизонте появился силуэт девушки с длинными волосами. Алексей на мгновение остановился, как бы раздумывая, но затем вновь двинулся вперед. Так они шли на встречу друг другу несколько минут, пока его взор не начал различать черты девушки. Темные длинные волосы, раскосые глаза, дивной красоты лицо и загадочная улыбка на губах. Одета она была в длинное красное платье с каким-то удивительным орнаментом. Наконец, они приблизились друг к другу на расстояние нескольких метров, остановились, молча разглядывая друг друга. Да, сомнений не было. Это ее Алексей видел в своем сне про Красных Сестер, это ее он целовал, это она предупреждала геолога Арсентьева об опасности, это ее призрачный образ проходил сквозь всю его жизнь: в юношеских грезах и в забытых фантазиях. Это ее силуэт напротив солнца с развивающимися волосами напомнила ему фигура Анны в дверном проеме тогда на кухне.
Девушка казалась взволнованной, но не проронила ни звука.
– Очингиз, я все вспомнил, – с трудом выдохнул Алексей.
– Я вижу, – ответила Очингиз, – каков теперь будет твой выбор?
– Я хочу искупить свою вину, я хочу, чтобы никто не страдал больше, хочу разорвать этот порочный круг.
Очингиз пристально посмотрела в глаза молодого человека. Полуулыбка сошла с ее лица, она приблизилась вплотную к Алексею.
– Я так долго ждала этого, любимый, – прошептала девушка. – Я знала и верила, что ты придешь ко мне, даже, когда прошли столетия, когда изменилась эта земля, когда проклятье поглотило многих грешников.
Их губы сблизились, Алексей почувствовал ее нежные руки на своем затылке, вдохнул знакомый из прошлой жизни волнующий запах возлюбленной. Глаза закрылись сами собой, на какое-то мгновение ему почудилось, что его обнимает Аннушка, он ответил на поцелуй. Его душа вдруг стала легкой и взвилась в заоблачную высь, он как птица понесся над огромными степными просторами. Рядом с ним летела Очингиз, она смеялась и казалась счастливой, чудные волосы развевались, открывая ее высокий лоб и прекрасные, слегка раскосые, по-восточному, глаза. Их руки были переплетены, их сердца бились в унисон.
Алексей вдруг увидел свой родной город внизу, они спустились. Словно тополиные пушинки, пролетели по знакомым улицам, мимо старой остановки, мимо школы. Вот и дом родителей: отец – совсем сдал, уставший взор скользит через потрескавшиеся очки без одной дужки по газетным строчкам, мама моет посуду на кухне, красные от горячей воды, натруженные руки – такие милые, такие нежные, всегда любившие и защищавшие. Вот окно их с Аннушкой спальни, жена спит в домашнем халате, наскоро укрывшись старым клетчатым пледом, рядом кроватка Егорки, маленький розовый комочек безмятежно сопит.
– Простите меня за все, мои дорогие, – вырывается никому не слышный шепот из уст Алексея. – Я не мог по-другому, но теперь я всегда буду с вами, я вас огражу, оберегу от бед и черного горя. Я вернусь весенним дождем, я сяду на окно белым голубем, я трону занавеску первыми утренними лучами солнца, упаду маленькой снежинкой на теплую ладонь…
***
Из служебной записки
по результатам расследования несчастного случая
на строительной площадке №327 «Гришакина Падь»,
повлекшего за собой гибель 8 и исчезновение 2 человек.
«…После изъятия с места событий образцов почвы, одежды, телесных тканей и микрочастиц весь материал был направлен для анализа в специализированную лабораторию Управления ФСБ Красноярского края, а затем и в закрытый научно-исследовательский центр БЦ №45/1 (г. Москва). Результаты биохимических и изотопных исследований обоих подразделений совпали и однозначно показывают наличие растительного токсина, выделяемого местной разновидностью лютика (Жарок или Купальница Азиатская; trollius asiaticus L). Токсин относится к разновидности ароматических углеводородов DL-группы, обладающих психотропными свойствами, длительный контакт с которыми вызывает острое отравление, сопровождаемое психозами и галлюцинаторными явлениями. Вышеозначенное растение является эндемиком данного региона и больше нигде не встречается, причину такой локализации установить не представляется возможным. Ввиду токсикологической опасности, сложившейся на площадке №327, настоятельно рекомендуем прекратить все строительные и изыскательские работы, вплоть до полного закрытия района…»
***
Анна вздрогнула и открыла глаза. Ей показалось, будто что-то очень легкое стукнуло в окно. Укутавшись в плед, она подошла к кроватке Егорушки, убедиться, не проснулся ли. Ребенок спал совершенно безмятежно, на щечках румянец, ротик приоткрыт.
Ей снился странный сон, будто она – азиатская красавица в красных, расшитых золотом, одеждах, гуляла по бескрайней цветущей степи с Алексеем, своим возлюбленным – могучим воином. Они смеялись и валялись в душистой траве, целовались, и было так хорошо, как в первые дни их романа.
Девушка поправила одеяло на ребенке и подошла к окну. На еще по-ночному синем небе занимался и розовел рассвет, за стеклом, куда хватало глаз, серебрились крыши домов, темнели кроны тополей. Где-то за углом ближайшего дома вспыхнул сноп искр, через мгновение оттуда вывернул первый утренний троллейбус. Анна задумчиво всматривалась в светлеющий горизонт, прислушиваясь к своим чувствам и ощущениям, что-то вдруг оборвалось в ее сердце, холодок пробежал по всему телу. Еле заметно качнулась занавеска, по темному потолку комнаты пролетела тень.
– Алеша, это ты?
Ответом ей была звенящая тишина, лишь где-то вдалеке сверкнула летняя зарница и через мгновение на стекло упали первые капли начинающегося дождя.
Посвящается всем – сохранившим любовь.
Томск, 08.08.2010 года.
В тексте использованы стихи
Екатерины Бабарыкиной.