Семен Мирошник удобно расположился в пассажирском кресле. Только теперь, после недели волнений, состоится ли полет или московские аэропорты закроют для воздушного сообщения, он приобрел уверенность, что все будет хорошо, и он сможет участвовать в традиционной встрече выпускников своего курса.
Кто мог предположить, что вулкан с трудно произносимым именем Эйяфьядлайёкудль ("Остров горных ледников"), расположенный на окраине Европейского материка, где-то во льдах Исландии, вулкан, почти 200 лет молчавший, начнет извергать тучи пепла, из-за которых придется прервать полеты во многие города Европы?
Семен даже не пытался выговорить название вулкана, утешаясь тем, что, по исследованиям американских лингвистов, название вулкана могут правильно произнести лишь 0,005 % населения Земли.
Мощное извержение вулкана началось 14 апреля 2010 года и сопровождалось выбросом в атмосферу огромного количества пепла. Уже 15 апреля это привело к закрытию воздушного пространства над значительной территорией северной Европы и полной отмене полетов в аэропортах Лондона, Копенгагена и Осло.
Семен следил с тревогой, не закроют ли аэропорты Москвы. Но все обошлось. Злополучное облако пепла не закрыло небо над российской столицей.
Волнения, связанные с извержением исландского вулкана, отодвинули на задний план беспокойства, вызванные тем, а разумно ли будет лететь в Москву на встречу, учитывая его состояние здоровья. Всего лишь два года тому назад Семен перенес операцию на открытом сердце, после чего у него нашли сердечную и почечную недостаточность, сердечную аритмию и букет прочих прелестей.
Эта встреча была не просто приуроченной к очередной круглой (оканчивающейся на ноль) или полукруглой (оканчивающейся на пятерку) дате окончания ими института. Эта была юбилейная дата! Не 20, не 30, даже не 40 лет после получения диплома, которые часто по неграмотности тоже называют юбилейными, а самая настоящая юбилейная встреча. Встреча спустя 50 лет.
Следующая по-настоящему юбилейная встреча может состояться только спустя еще 50 лет. Интересно, состоится ли она и сколько человек сможет принять в ней участие? Ведь даже сейчас, всего через 50 лет после получения дипломов, не все смогли на нее приехать. В основном, по состоянию здоровья. А некоторые - чего скрывать - из финансовых соображений. Семен не знал еще, что о перспективе дальнейших встреч думали и другие участники предстоящей встречи, и они все вместе перед тем, как разъехаться, вынесут решение в дальнейшем встречаться не через 5 лет, а каждые 3 года.
… Семен был в таком прекрасном настроении, что его не смогла испортить сидевшая с ним рядом соседка. То она просила Семена поменяться с ней местами, поскольку она желает смотреть в окно, то возмущалась, что из-за облаков ей ничего в окно не видно... То еще до взлета она хотела, чтобы Семен выяснил, будут ли их кормить... То после еды она никак не отдавала стюардессам свой поднос, растягивая процесс поглощения пищи… То именно в то время, когда стюардессы покатили по проходу тележку с предназначенными для продажи винами, конфетами и украшениями, она принялась возмущенно взывать к Семену, почему у нее не забирают грязный поднос.
Семен терпеливо взирал на все причуды своей соседки, но один раз не выдержал. Это было в конце полета, когда перед посадкой их попросили пристегнуть ремни. Стюардесса, быстро проходя между рядами, уже дважды просила его соседку убрать с колен вещи и поставить их под сидение, а капризная дама, не хотела этого делать, аппелируя к Семену:
- Зачем ей надо, чтобы моя сумка стояла на полу?
- Она заботится о вас, - как можно мягче разъяснил он. - При посадке сумка может подскочить и ударить вас по лицу.
Но дама не хотела убирать сумку с колен. И тогда Семен сказал, отчеканивая каждое слово:
- Я - не желаю - получить – вашей – сумкой - по голове. Немедленно - ставьте - ее - под сидение!
И это подействовало. Соседка тотчас сунула свою сумку под сидение и с видом оскорбленной добродетели демонстративно отвернулась от Семена.
… По-видимому, на обратном пути из Москвы он задремал, как только уселся в кресло, ибо не заметил, когда рядом с ним оказался пассажир, на вид примерно одних с ним лет.
- Я рад с вами снова встретиться, Сёма! Как поживает ваша бабушка? - обратился к нему его сосед.
Неожиданный вопрос удивил Семена. Сёмой его давно никто не называл. Или Семеном - на Украине, или - Шимоном - в Израиле.
- Какая бабушка? - глупо переспросил Семен.
- Какая? Бабушка Шифра. Та, что готовит самые вкусные в мире вареники с творогом.
- А вы откуда это знаете? - еще глупее спросил Семен.
- Так я ведь имел честь их вкушать. Нет, не пробовать, а именно вкушать! Точнее - уплетать за обе щеки. Вместе с вами, вашей мамой и Берко.
- Так вы - Гершеле? - обрадованный Семен задал очередной глупый вопрос. - Не отвечайте! Я вас узнал. Вы – Гершеле! Вот это встреча!
Семен видел героя еврейского фольклора Гершеле Острополера всего два раза. В первый раз, когда тот привел к ним в дом малолетнего беспризорника Берко, чтобы тот смог попробовать самые вкусные в мире вареники с творогом. Эти вареники могла готовить только Семина бабушка Шифра. А перед своим приходом Гершеле с Берко сходили на базар, и Гершеле на последние деньги купил необходимые для этого муку, творог, яйца, сахар и стакан сметаны.
Во второй раз Гершеле пришел к ним в дом во время так называемого "дела врачей", когда в Москве посадили профессоров из Кремлевской больницы, в большинстве своем евреев, и шла травля врачей-евреев по всей стране. Тогда Гершеле сумел оттянуть на пару дней проведение собрания, на котором должны были обвинить во вредительстве Семину мать. К счастью, этих дней оказалось достаточно, чтобы неожиданно скончался Сталин, и оказалось, что все выдвинутые обвинения являются ложными.
И, тем не менее, Семен узнал Гершеле, поскольку тот очень мало изменился.
- Вы не ответили мне на мой вопрос, - напомнил Гершеле. - Как поживает ваша бабушка?
- Бабушка умерла. Скоро 30 лет, как она нас покинула...
- А ведь мне ваша бабушка очень нравилась. Даже больше, чем нравилась... Но я понимал, что не такая она женщина, которая согласилась бы связать свою судьбу с человеком, имеющим где-то законную жену. Даже если вот уже многие десятки лет он не может разыскать ее следы.
- Я никогда не сомневался, да и сейчас не сомневаюсь, что бабушке вы тоже очень нравились, - Сёма попытался утешить героя народного фольклора. Человека, который привык всю жизнь утешать других.
- А как поживает ваша мама? Надеюсь, что теперь она готовит для вас самые вкусные в мире вареники с творогом.
- Мама тоже давно уже ничего не готовит. Возраст не тот. Ведь ей уже больше девяноста лет. А вот когда моя жена начинает готовить нам вареники с творогом, мама всегда приходит на кухню, чтобы убедиться в том, что вареники делаются так, как их делала наша бабушка… Мама ведь с нами живет... Мы не позволили ей жить одной в хостеле. Так и нам спокойнее, и ей веселее, есть возможность общаться с внуками и правнуками...
- Ну, а как Берко? Надеюсь, что вы с ним поддерживаете связь.
- А как же. Регулярную, по телефону. А раз в год видимся, на встречах земляков. Он ведь теперь тоже живет в Израиле. Давайте, я запишу вам номер его телефона, и вы сможете с ним связаться.
- Не надо. Если я ему понадоблюсь, я сам его разыщу.
- А как вы узнаете, что понадобились ему? - в очередной раз невпопад спросил Семен. - Что это я все ерунду говорю? Конечно же, если вы ему понадобитесь, то вы сами найдете его и придете на помощь.
- А как поживает ваша Белая Лошадка? Она тоже летит нашим рейсом? - после небольшой паузы в разговоре полушутя, полусерьезно спросил Семен.
- Нет. В пассажирский салон ее бы не пустили, а в багажном отсеке не подходящие для нее условия. Пришлось лететь одному. Тем более что я собираюсь вернуться обратным рейсом.
Оба немного помолчали, и Семен спросил, подбирая слова:
- Так что вы считаете, сегодня мне нужна ваша помощь?
- Я бы выразился более мягко. Мне показалось, что вам надо с кем-то, кто бы смог вас понять, обсудить что-то, что у вас на душе. Думаю, что именно я мог бы вам подойти для такого разговора.
- Думаю, вы правы. С чего начнем?
- Давайте, Сёма, я задам пару - тройку наводящих вопросов. И все стронется с места. Для чего вы летали в Москву?
- Это была традиционная встреча выпускников. 50-летие окончания института.
- И много человек собралось?
- Около восьмидесяти. На первый курс нас набрали 240 человек, окончило примерно 220 человек. 60 человек уже ушли в мир иной. Так что осталось в живых порядка 160 человек.
- Следовательно, была половина наличного состава.
- Да. Если учесть, что не со всеми имеется связь, не всем позволило состояние здоровья, то думаю, что это неплохие показатели. Двое прилетели из Украины, один из Эстонии, один из Германии, одна женщина из США, я из Израиля. Остальные из России, в основном москвичи.
- А что было во время встречи?
- Сначала мы небольшими группами пошли в институт, на свой факультет. Потом мы все собрались в одном из залов институтской столовой.
… Неожиданно для Семена у него состоялись один за другим два разговора с глазу на глаз со своими бывшими однокурсницами.
Первый разговор состоялся у него с бывшим комсоргом их факультета Верой Степашиной. Вера отвела его в сторону и сказала:
- Я хочу рассказать тебе кое-что такое, что может заинтересовать тебя. Я всегда в анкетах, в графе "социальное происхождение" писала "из служащих", поскольку мои родители работали в каких-то учреждениях. Конечно, было бы лучше, если бы я могла написать, что имею рабоче-крестьянское происхождение, но ведь в анкете надо писать только правду. А потом я узнала, что это была не вся правда. Я узнала, что моя мама была из дворян. Ее родителей убили мужики, когда грабили нашу усадьбу, а мама была еще совсем маленькой. Мамина няня схватила маму и убежала с ней сначала в деревню, откуда она была родом, а потом вообще в другую область. Няня, которую я всегда считала своей бабушкой, сохранила документ о мамином крещении, выданный государственным Синодом. Там написано, что мамиными крестными были граф и графиня Корф. Бабушка, а потом мама берегли этот документ всю жизнь и во избежание неприятностей никому не показывали. Только перед самой смертью мама рассказала мне все это.
Почти такими же словами, как Вера, начала разговор с Семеном и Люба Мальцева:
- Я думаю, что тебе будет интересно узнать кое-что обо мне. Мальцев - это фамилия не моего отца, а моего отчима, которого я всю жизнь считала своим отцом. А настоящий мой отец был не русский человек Мальцев, а немец, немецкий коммунист. После договора Молотова - Риббентропа его вместе с другими немецкими коммунистами в 1939 году выдали фашистам. А мама не была с ним расписана, поскольку у него была жена в Германии. Поэтому мне выписали свидетельство о рождении сначала на мамину девичью фамилию, а уже потом переделали на фамилию отчима. А рассказала об этом мне мама уже после того, как отчим умер.
Люба была типичной русской красавицей, статной, высокой, с длиной русой косой, которую она не срезала вплоть до окончания института. Многим ребятам она нравилась, и Семен не был исключением. Но он следовал бабушкиной установке "Руби дерево по себе" и понимал, что он, провинциал, бедняк, да к тому же еще и еврей, не пара столичной красавице из обеспеченной семьи. И только сейчас Семен сообразил, что был совсем не безразличен Любе.
- Но это еще не все. Мама рассказала, что когда я уже училась в институте, кто-то написал донос, что я немка и при поступлении скрыла свою национальность. Наш декан пригласил маму к себе. Она ему все рассказала, и он пообещал, что постарается сделать так, чтобы я не только осталась в институте, но и не догадывалась ни о чем. Вот какой человек был наш декан Петр Иванович.
Оказывается, и у других поступивших вместе с ним учиться были проблемы с анкетами. А он и не догадывался. У каждого свои проблемы. У кого непролетарское происхождение… У кого национальность… У кого дед был анархистом, эсером, меньшевиком, троцкистом... Кто, совсем малолетним, был на территории, временно оккупированной немцами...
Но больше всего в этот день удивил Семена татарин Мурат Рамазанов. Мурат долго крутился вокруг него. Наконец, улучив момент, когда Семен остался один, Мурат вывел того в коридор и сказал шепотом, приставив указательный палец к губам:
- Слушай, что я хочу тебе сказать. Между нами. Я ведь был в Израиле, в Иерусалиме… У тети…
Мурат всегда любил придавать таинственность своим рассказам, и Семен этому не удивился. Спустя полчасика Мурат снова отвел Семена в сторонку и добавил:
- Между нами. Тетя у меня еврейка.
И уже перед расставанием Мурат договорил свою мысль:
- Только между нами. Эта тетя родная сестра моей матери.
- Поздравляю тебя. В Израиле ты считаешься таким же евреем, как и я.
- Я знаю, - отозвался Мурат. - Ты только не обижайся, но я уж все-таки останусь татарином.
- Разрешаю, - пошутил Семен, и они крепко пожали друг другу руки.…
Все на этой встрече было радостно, празднично, дружелюбно…
Часов через восемь, не меньше, люди начали постепенно расходиться. В зале оставалось всего человек двадцать. Поднялся тогда Семен Мирошник со стула и сказал:
- Я предлагаю помянуть Петра Ивановича, нашего декана. То, что я сейчас скажу, кому-то может показаться не политкорректным, как сейчас стало модно выражаться. Но, на мой взгляд, сказать об этом надо открытым текстом, и именно это и будет политкорректным. На нашу встречу приехали не только русские, но и украинцы, белорусы, евреи, татары, грузин, узбек, армянин... А ведь в таком национальном составе заслуга Петра Ивановича. Он набирал студентов не по анкетным данным, а руководствуясь тем, смогут ли они учиться, достаточно ли у них для учебы в вузе знаний, полученных в школе, готовы ли они к постижению институтских наук, хватит ли у них сил закончить институт.
Все стали внимательно прислушиваться, не зная, к чему клонит Семен, а он продолжал:
- Приведу только один пример, поскольку он меня касается. Вы обратили внимание на то, что процент евреев на нашем курсе был выше среднего по стране? А ведь когда нас набирали, прошел всего год после "дела врачей", и никто не отменял гласных и негласных инструкций по подбору национального состава лиц, принимаемых в высшие учебные заведения. А наш декан не побоялся никаких ограничений. В отличие от других деканов...
Неожиданно Семена перебил Толкашин. Их однокурсник Толик Кашин. Проректор института профессор Анатолий Иванович Кашин.
- Что вы все носитесь с делом врачей! Русских людей в те годы полегло намного больше, и никто не делает из этого трагедии. Лес рубят - щепки летят. А тут - подумаешь! - арестовали всего лишь каких-то полтора десятка профессоров. Так ведь разобрались и всех выпустили. И хватит болтать на эту тему.
- Да нет. Не всего лишь каких-то полтора десятка врачей арестовали, а готовили вагоны для депортации целого народа.
- Наслушался там, в Израиле, черт знает чего и повторяешь здесь всякие вымыслы. Я не дам тебе повторять эту чушь здесь. Не хочу тебя слушать.
- Ты думаешь, если затыкать людям рот, то забудутся неприглядные страницы нашей общей с тобой истории?
- Еще раз говорю тебе: я не позволю тебе повторять здесь всякие бредни про депортацию, которая якобы планировалась! Замолчи!
Семен протянул левую руку в сторону Толкашина, схватил пальцами галстук и рубашку вокруг галстука под горлом проректора института, сжал пальцы в кулак, и сказал, четко выговаривая каждое слово:
- Для тебя все это вымыслы, бредни. Но не для меня. Потому что я хорошо помню, как была уже назначена дата собрания персонала больницы, в которой работала моя мама. На том собрании не твою, Толкашин, а мою мать, участницу войны врача Мирошник, должны были заклеймить, как убийцу в белом халате.
Говоря это, Семен смотрел прямо в глаза Толкашину. Его удивило то, что на лице проректора не было ни злобы, ни страха. Только растерянность. Проректор института не ожидал, что может получить отпор, и быстро сменил тему спора:
- Незачем выпячивать мнимые заслуги Петра Ивановича. Другие деканы тоже набирали студентов не по анкетным данным, а в соответствии с их знаниями.
… И Мирошник вспомнил Гимнаста. Он давно уже забыл имя и фамилию этого еврейского парня, поступавшего на другой факультет того же института, поэтому всегда мысленно называл его Гимнастом. После собеседований, проходивших на факультетах, абитуриенты со всех факультетов еще дня три совместно проходили проверку здоровья на медицинской комиссии.
В ожидании, когда их вызовут в очередной кабинет, ребята решали задачи, которые задавали поступающим в другие вузы, в основном в МГУ и МФТИ. Их, как правило, приносили москвичи. Обычно Семен легко с ними справлялся, но однажды он надолго задумался, не находя пути для решения задачи. Не знали, как решать задачу и остальные ребята. И тогда Гимнаст объяснил им, как следует решать такие задачи. Семен запомнил этот эпизод еще и потому, что Гимнаст давал объяснения, делая стойку на одной руке. У Гимнаста вообще ощущался избыток энергии, и пока другие спокойно ожидали вызова к очередному врачу, он ходил на руках или отжимался от пола.
В день, когда на факультетах вывесили списки принятых в институт, Гимнаст отозвал Сёму в сторонку и сообщил, что не нашел в списках своей фамилии.
- Как ты думаешь, что может быть причиной? - наивно спросил Сёма.
- Я не знаю никаких причин. Кроме одной.
Объяснять, что это за причина, не требовалось. Оба это прекрасно понимали.
Они молча пожали друг другу руки на прощание. Больше никогда они не встречались.
- Понятно, - среагировал Гершеле на рассказ Семена. - Ты растаял от той атмосферы дружбы и радости, которая царила на встрече, что позабыл простую вещь: вас объединяли только пять с половиной лет совместного обучения. У каждого из вас была своя собственная жизнь и до поступления в институт, и после его окончания. А потому вы все просто не могли одинаково мыслить, одинаково воспринимать события своей жизни и судьбу всего мира. Ведь люди не являются ни стадом, ни строем. Они личности, индивидуальности, а потому должны иметь разные воззрения.
Гершеле перестал обращаться к Сёме на вы, и разговор стал более теплым.
- Я переживаю не из-за того, что обнаружилось различие наших взглядов, а из-за того, что повел себя не самым лучшим образом, дав волю рукам, - сказал Семен. - Я переживаю от того, что сомневаюсь, правильно ли я действовал?
- Правильно. Есть случаи, когда словами ничего нельзя доказать, когда твой оппонент отвечает на одно слово тремя, а на три слова - дюжиной. Твой ответ был самым убедительным. Это все, что тебя мучает?
- Нет, не всё. Меня удивило то, что моим противником оказался именно Толик Кашин. Толик ведь не простой обыватель. Он ученый, профессор, заведующий кафедрой, проректор нашего института. Он ведь является воспитателем нового поколения специалистов.
- Давай поразмышляем. Сколько, ты сказал, вас окончило институт?
- Примерно 220.
- А скольких оставили в аспирантуре?
- Шестерых.
- Сколько стало кандидатами наук?
- Человек двадцать.
- А сколько стало докторами наук?
- Четверо.
- А проректорами?
- Только один Толик.
- Он всегда был первым?
- Он никогда не был первым. Он всегда был главным.
- А в чем разница?
- Первый сам решает технические или научные задачи, а главный возглавляет решение технических и научных задач другими.
- Вот ты и ответил на свой вопрос: почему твоим противником оказался именно Кашин. Чтобы быть главным не обязательно быть первым. Часто для этого важнее угадывать, что понравится начальству, а что нет. И Толик всю жизнь лучше других это чувствовал. Поэтому одно из двух: или он и сейчас продолжает ловить на лету, что должно нравиться, а что не должно нравиться начальству, или уже давно сам стал тем начальством, которое определяет, что правильно, а что неправильно. Думаю, есть еще одна причина его возмущения твоими словами.
- Какая?
- Твоя дань уважения Петру Ивановичу, человеку, который являлся антиподом Толкашину и ему подобным. Ведь по сути дела Толкашин не хотел дать вам помянуть вашего декана. Ты хорошо знал Петра Ивановича?
- Нет, по правде говоря, я всего раз в жизни с ним разговаривал. Когда проходил собеседование для поступления в институт.
Семен на всю жизнь запомнил этот день. Как будто все было вчера.
Еще утром, когда поезд доставил в Москву очередную партию медалистов, мечтающих поступить в Московские вузы, Семен еще ничего не знал о том факультете, куда он подал свои документы. Он мечтал поступить в Московский физико-технический институт, и сразу же поехал на Моховую улицу. Он знал, что приемная комиссия физтеха почему-то располагается не в своем здании в Долгопрудном, а в старом здании Московского университета. Семен очень боялся, что ему по анкетным данным (проклятая пятая графа, о которой знали все, но вслух не говорили) могут отказать в приеме в МФТИ. Поэтому, приехав на Моховую, он не стал сразу же подавать свои документы в приемную комиссию, а решил немного понаблюдать за тем, что там происходило. Документы принимали на площадке, расположенной в какой-то аудитории внизу. Сверху к этой площадке спускались ряды, на которых обычно студенты слушали свои лекции, а сейчас абитуриенты заполняли анкеты.
У одной девушки возник вопрос, связанный с заполнением какой-то графы в анкете. Она обратилась со своим вопросом к молодым ребятам, принимавшим документы. Очевидно, вопрос оказался для них слишком сложным, и один из парней ушел и вскоре вернулся с грузным немолодым мужчиной в слегка помятом пиджаке. По его внешнему виду Семен почему-то решил, что это не профессор, а доцент.
Доцент с девушкой сели в ряду, расположенном непосредственно перед тем рядом, на котором сидел Семен. Поэтому ему было все хорошо видно и слышно.
Вопрос с точки зрения Семена был пустяковый: отец девушки в настоящее время переходил с одного места работы на другое, и девушка не знала, какое место работы отца следует указать в анкете, старое или новое.
"Да пиши любое из них, потом уточнишь", - подумал Семен.
Но доцент реагировал на это совсем по-другому. Он стал очень серьезным, важным, даже хмурым. Он явно был недоволен, что у девушки такое пятно в анкете. Его возмущало, что люди меняют места работы. Оказалось, что с такими неясными графами в анкете вообще нельзя поступать в столь серьезный, даже уникальный вуз, как физтех.
Девушка стала заверять доцента, что к концу вступительных экзаменов, ее отец оформит переход на новую работу. С большой неохотой доцент согласился принять документы, но заявил при этом, что, если к тому времени в анкете останутся столь серьезные неясности, девушку нельзя будет принять в их институт - независимо от результатов сдачи экзаменов.
Семен поднялся и вышел из аудитории. Ему расхотелось учиться в институте, о котором он мечтал последние три года, если в нем такой пустяк, как переход отца на другое место работы, может стать решающим в судьбе человека.
И тут судьба, которая предостерегла Семена от бесполезной траты времени в приемной комиссии физтеха, еще раз проявила свое благорасположение, устроив ему встречу, которая повлияла на всю его дальнейшую судьбу. Судьба сделала так, что на пути идущего не зная куда Семена, встретился москвич Веня Кондрашов.
Веня шел с собеседования в одном из технических вузов столицы и понимал, что ничего уже не может помешать ему поступить в тот институт, в котором он хотел учиться. Он шел счастливый и хотел с кем-нибудь поделиться своим счастьем. И тут судьба послала навстречу Вене Сему Мирошника. Едва взглянув на него, Веня понял, что этот парень из маленького городка приехал в столицу поступать в институт.
- Куда путь держишь, абитуриент? - спросил Веня, юношу из провинции, поправляя при этом свои строгие очки, делающие его на пару лет старше.
- Еще не решил, - честно признался Семен.
- Медалист?
- Медалист.
- Так что же ты теряешь время! Поступай в наш институт, на наш факультет.
И Веня стал расписывать, какой у них отличный вуз и какой замечательный, самый лучший в институте факультет.
- И вы там учитесь? - с уважением спросил Веню юноша из маленького городка на Украине.
- Да, - гордо ответил Веня. - Учусь. Чего и тебе желаю.
Москвич, судя по всему, старшекурсник, объяснил провинциалу, как добраться до их вуза, где расположена приемная комиссия и на какой факультет следует подавать документы.
В тот же день Семен сдал свои документы в приемную комиссию и даже успел пройти собеседование у декана.
Это и был тот единственный раз, когда Сема разговаривал с деканом.
Забегая вперед, следует сказать, что после начала занятий Семен с удивлением обнаружил, что они с Веней учатся на одном курсе и даже в одной группе.
- Ты встретился на юбилее с Веней? - поинтересовался Гершеле
- Нет. Я хотел поблагодарить Веню за совет поступать на наш факультет, но он не пришел на встречу.
- Почему?
- Причину никто не знает, но вот уже 30 лет, как Веня перестал ходить на наши встречи. Когда Веня не пришел первый раз, кто-то высказывал догадку, что это связано с Толкашиным. Они оба работали у академика Колесникова. Веня Кондрашов главным помощником академика по исследованиям, а Толкашин главным помощником по административно-хозяйственной линии. Но когда заместитель Колесникова профессор Тищенко ушел на пенсию, Колесников неожиданно для всех сделал своим замом не Веню, а Кашина. Предпочел выдвинуть не ученого, а администратора. А Веня не захотел быть под Толкашиным и перешел работать в другой институт.
- Ну, академика можно понять. Ему спокойнее жить, имея при себе исполнительного хозяйственника и администратора, а наукой он и сам с удовольствием займется, без помощника-конкурента… А вне ваших общих сьездов ты не встречался с Веней?
- Нет.
- Вот это плохо. Советую в следующий приезд в Москву обязательно разыскать Веню и пойти к нему в гости. Ему это будет приятно.
- Принято единогласно.
За приятной беседой они не заметили, как пролетело время.
Самолет пошел на посадку.
Они тепло попрощались.
- Мы не должны позволять замалчивать правду, иначе воцарится ложь, - сказал на прощание Гершеле Острополер.
Семен направился к выходу, а Гершеле остался в салоне, чтобы вернуться в Москву этим же самолетом.