Заискрила розетка. Василий Иванович быстро выдернул тройник. «Теперь без чая останусь, - подумал он с огорчением, - давно надо было новую розетку поставить.
Ну да ладно, всё равно через неделю уходить. Всё, отработался уже, семьдесят первый пошёл». Месяца полтора назад девчушка из отдела кадров принесла приказ.
Да, с первого апреля на завод он уже ходить не будет. А розетку, кстати, он поставил, как сейчас помнит, тоже 1 апреля. Только вот, год какой - трудно вспомнить. 54-й или 55-й, но точно после смерти Сталина. И розетка-то нужна в закутке для плитки, которую сделал знакомый электрик. Они ещё несколько лет в обед пили чай. Из дома приносили яйца, сваренные вкрутую, хлеб, заварку, иногда и шматок своей домашней свинины, а то и курицу; летом ещё проще было - лук, огурцы, помидоры - всё со своего огорода. Поешь, попьёшь стакана два чаю с сахаром, поговоришь о том, о сём - вот и обед кончился. Электрик уходил к себе, Василий Иванович прибирался в закутке и потом открывал окошко инструментальной кладовой.
Скоро народ пойдет - кому шаблоны и мерители - это в прессовый участок, кому свёрла и резцы - это в ШИХ, кому шлифовальные круги - это в точилку. Потом из дома приносить еду не стали, стали в столовую ходить. Да и самом деле, разве несколько рублей в столовую жалко отдать - зато суп какой, второе, компот; а после шестьдесят первого стоило это всего тридцать-сорок копеек. И в производстве перемены произошли: прессы-автоматы, пневматические-гидравлические многотонники, шлифовки совсем не стало. Шаблонов и мерителей стало больше в несколько раз: на один размер, на другой, на соосность, на расположение зубчиков шестерён. И каждый шаблон Василий Иванович по номеру помнит. Вот просят его дать шаблон И-140-15, он сразу идёт именно к той ячейке, в которой тот лежит. Однажды пришлось ему целый месяц в больнице лежать, да потом отпуск взял, так девчонка-прессовщица, работавшая вместо него, вконец запуталась. Хорошо, что сами прессовщицы стали заходить в кладовую и брать нужное. Танюшка только в книгу записывала, кто что взял.
Василий Иванович, наверное, последним из цеха стал ходить в столовую, но чай в своём закутке пил по-прежнему. А год назад первым из цеха перестал ходить в столовую - слишком дорого. И до сих пор не привыкнет к растущим ценам. А масло сколько стоить стало, а колбаса? Водка его интересовала мало - выпивал редко, по праздникам или когда дети и внуки из Свердловска (Екатеринбурга теперь) приедут. Ещё год назад он туда и Вите, и Маше по очереди денег отсылал: с пенсией и зарплатой у него много выходило. В однокомнатной квартире всё есть, одежда до сих пор справная, хотя после шестидесяти ничего не покупал. А на смерть костюм новый лежит, и рубашка, и галстук ...
Хлеб, молоко каждый день надо. Без колбасы можно обойтись. Вообще-то, если экономно жить, одной пенсии должно хватить. Только вот к детям в Свердловск уже не поедешь. Страшнее всего, если телевизор сломается. Новый уже не купишь. А этот «Рекорд» тридцать лет работает. И один только раз кинескоп менял.
Да ещё без газет обойтись не мог. Тут и цены не повлияли. Как выписывал всю жизнь «Новый мир», «Труд», «Горьковскую правду» и свою городскую газету, так и выписывает сейчас. Соседи удивляются: «Что тебе Василий Иванович, денег не жалко? Нет, на это не жалко, особенно сейчас. Раньше, когда Маша жива была, сад имели, даже летом придут поздним вечером, - а идти из сада километра три - так за газеты, пока все не прочитает - спать не ляжет.
Бывало, в цехе собирают всех в красный уголок на лекцию заезжего пропагандиста - так он приходил только для того, чтобы сравнить, насколько он от лектора в информированности отстал. И отстал ли?
В восемнадцать лет стал в своих Новинках бригадиром. Может, поэтому и на фронт, хотя и просился, не взяли, в сорок втором только вспомнили. А в сорок четвертом тяжело ранило: и в правую ногу, и в правую руку - хотя и в воронку в начале артобстрела спрятался. И тут осколки настигли.
Из госпиталя в Новинки вернулся перед самой Победой инвалидом третьей группы: пальцы правой руки замерли в одном положении - перебиты сухожилия. Но рука двигалась во всех направлениях свободно. А с ногой - так привык, хромота стала чуть заметной.
Работал учетчиком, даже бригадиром в сорок девятом снова назначили. Потом в Горький на двухлетние курсы председателей колхозов послали. Стипендии не
хватало, ходили всей группой разгружать вагоны. А как-то в чужую бригаду попал - у них свои правила: всё полученное вместе сразу же и пропивать. Василий от выпивки хотел отказаться, а к тому времени и закуски принесли: колбасы много, хлеба, огурцов. Да ещё один шустряк несколько банок американской тушёнки притащил, сказал, что на соседних путях из вагона «стибрил». Выпил с ребятами и Василий. А тут милиция наскочила - тушёнку пропавшую искали. Все убежали, только Василия милиционер и задержал. Куда ему хромому. В отделе старший лейтенант Карпов (фамилию его до сих пор помнит) стал его допрашивать, но Василий знать ни о чем не знал. Получил от Карпова два сильных удара в грудь. Когда разогнулся фронтовик, увидел на столе графин - им и стукнул обидчика по голове. За это и получил год тюрьмы.
В родные Новинки через год не возвратился - стыдно было. Уехал в небольшой город неподалеку от Горького, оформился кладовщиком в прессово-шлифовальный. С тех пор и работает тут, отсюда через неделю будет уволен по сокращению штатов.
В понедельник придёт принимать дела прессовщица со стотонного пресса Альбина - ей недавно при вырубке деталей два пальца оторвало. Хотя и по своей халатности - всё бы побольше заработать, вот и поторопилась. В технике безопасности случай не зафиксировали - начальник участка договорился в поликлинике, Альбина стала получать в ожидании должности кладовщицы по среднему заработку.
А он тут сорок один год отработал. Весь цех на его глазах развивался, всех людей до одного знает. И Машу, она работала на тридцатитоннике, тут узнал. Как-то не сдала шаблон на соосность и диаметр двух отверстий - потеряла. Василий выручил, в кладовке всегда два экземпляра шаблонов хранятся, но все под своими инвентарными номерами. Так он в ШИХе новый сделал, выбив сбоку прежний номер.
В тот год всё лето встречались. И на танцы ходили, но больше смотрели на вальсирующих или гуляли по парку. Они сходны по характеру были тем, что не любили большие компании, не заводили новых знакомств, предпочитая быть вдвоём. После свадьбы и к себе редко приглашали, и сами в гости почти не ходили. Дали им через год комнату в бараке, а когда Витя и Маша подрастать стали, очередь на однокомнатную квартиру подоспела. В доме постройки конца тридцатых годов, так что комната просторная, кухня большая, из прихожей ещё одну комнату соорудить можно. С соседями там хорошо познакомились, наверное, года через три.
Похоронив Машу, продал сад. Зачем ему одному? И за три тысячи всего. Деньги отвёз, разделив поровну, детям в Свердловск. Витя и Маша встретили его на вокзале, повели на соседнюю платформу - уже отходила пригородная электричка.
«Ты не удивляйся, - сказали дети, - Мы ведь тебя не в гости везём. Ведь мы не писали и не рассказывали, что живем-то не в самом Свердловске, а в городе закрытом, номерном. Поэтому мы тебе квартиру в гражданском городке, что неподалеку, сняли. Будешь там жить, а мы после работы к тебе в гости станем приезжать. К нам же нельзя, не пропустят, а если на постоянное жительство, так в Москве оформляться надо».
Не понравилось это Василию Ивановичу - как же это так: ехал в гости к сыну и дочери, а жить придётся чёрт знает у кого. Но неделю здесь пробыл, гуляя днём по этому городку с падающей башней, как в Пизе, и красивым озером. Приезжал сюда ещё раз. Дети, сговорившись, отпуск взяли одновременно, купили на две семьи и на отца путёвки в заводской санаторий-профилакторий. Сами они к отцу в гости приезжали редко - были раз несколько дней перед отдыхом на Чёрном море, там у их завода свой курорт был. «Да и что им делать в нашем городе, - думал Василий Иванович, - прежних друзей нет, как окончили один за другим Московский инженерно-физический институт, так и по направлению в тот Свердловск. В больших начальниках теперь, руководители конструкторских бригад.
Теперь в газетах о таких городах пишут. В нашей области тоже есть свой такой город - Арзамас-16. Теперь и к ним в гости по пропуску и приглашению, как Маша писала, можно приезжать, а Витя даже предлагал к нему постоянно жить переехать. Да нет уж, надо жить дома, поздно уже менять привычки. Да и спокойнее ему тут. Утром сделает небольшую зарядку, попьёт чаю - и на работу. Вечером по магазинам - продуктов запасти, ужин сготовить, суп дня на три сварить, на улицу с соседями поговорить, а потом газеты, до «Времени».
Раньше с Машей все новости обсуждал, теперь с соседями у подъезда про демократов поговорит, то к соседке, мастеру из типографии, вечерком зайдёт - разговор об этом же: про цены, растущие с каждым днём, про демократов, которые, на его взгляд, особенно в последнее время мало отличаются от раскритикованных ими же коммунистов. Кресла их заняли, чего и добивались, а дела всё хуже и хуже идут.
- Василий Иванович! Вы уснули что ли, - стучит в окно инструменталки кто-то из прессовщиц, - обед кончился.
Да, неприятно. Впервые это с ним - задремал на работе. Может, потому, что впервые за много лет чай пропустил. Быстренько всем, кому нужно было, раздал шаблоны.
- Василий Иванович, откройте дверь, я к вам. - Это Альбина пришла.
Уже неделю она после обеда приходит к нему в кладовку. До обеда помогает контролерам сортировать партии деталей с небольшим браком по заусенцам, а после обеда к нему на стажировку. Вроде и поняла уже всё. Так что смену оставляет надёжную. Альбина - женщина грамотная. На участке лет пятнадцать работает, все операции, все детали знает и почти все шаблоны. Только и осталось привыкнуть к расположению ячеек, где они хранятся.
Альбина стала причёсываться у большого осколка зеркала, прикрепленного к внутренней стенке двери, Василий Иванович прикрепил его сюда скобками - штамповали на участке такие детали кузовной арматуры.
- Значит, в пятницу, Василий Иванович, последний день?
- Да, Аленька. Что поделаешь, сокращают. И сам понимаю, что у нас на заводе, и не только у нас, по всей стране обстановка такая.
- Не ты один. У нас в цехе многих пенсионеров увольняют. И двое с прессов в уборщицы переходят, а тех уборщиц тоже на отдых.
- И мне, Аленька, пора. Заработался уже. Как-никак семьдесят первый уже. Только что мне целый день одному делать? Ну, в квартире уберусь, ну в магазин схожу, ну газеты почитаю. А дальше? Был бы хоть сад. Да нет, в саду мне одному теперь не справиться.
- Василий Иванович, мы по участку по 50 рублей собираем: и на подарки вам всем и на водку. За вами только домашняя закуска одна. Вы уж поговорите с Варварой Неклюдовой, она тут от вас, ветеранов, старшей будет, кому что из закуски приносить.
- Ладно, Аленька, договоримся мы.
- А я деньги пойду на участок собирать.
Альбина ушла. Василий Иванович сел за стол. Действительно, чем же ему теперь заниматься, когда иной раз в субботу и воскресение тоска - быстрее бы на работу. Не газеты же всё время читать, в самом деле.
Сдружился он в последнее время с соседкой Люсей. Умная женщина, недаром мастером в типографии. Сорок пять, а до сих пор одна. Был бы хоть у неё ребенок, им бы помогал. Он и сейчас помогает Люсе, она порой из типографии поздно возвращается: когда заказов много, подрабатывает во вторую смену на ручном наборе. Вот он и сходит ей то за хлебом, то за песком, то за маслом, когда на талоны дают. А год назад везде такие очереди были. А она ему иной раз и завтрашнюю газету принесёт. Да вот недавно сливной бачок в туалете отремонтировал - мужика бы ей в квартиру надо. А в последнее время с Люсей о политике говорить стали. Что-то сейчас в России происходит? Неужели к капитализму идём? И газеты об этом пишут. Как же молодёжь при таких ценах жить будет?
Вечером Василий Иванович сходил за хлебом. Купил и себе, и Люсе. Очередь за растительным маслом, пока появилось и пока дешёвое, выстоял. Ну да ладно. Скоро по магазинам с утра будет ходить. Да ещё надо на днях деньги с книжки снять. Накопил десять тысяч на похороны. Но разве это теперь деньги? На полтора ящика водки не хватит, а могилу копать, а гроб, а девять дней? Да ещё семь тысяч с последних пенсий и получек, скопил. Надо хоть ещё раз тысячи по три Вите с Машей послать, а потом копить для себя - сколько ещё завтра всё стоить будет. Да и деньги дома надо положить куда поближе, и чтоб Люся знала...
Люся вечером до Василия Ивановича не дозвонилась - газету хотела отдать. «Спит уже, наверное, Василий Иванович, завтра утром отдам». И утром он на звонок не отвечал. Позвонила ещё раза два подольше. А его электросчетчик в их общем шкафу, как и у третьего соседа, крутился...
Соболезнования о кончине Василия Ивановича Удачина в городской газете не было. Вернее было, но детям в свердловской...