В 1880 году впервые на Руси появилась выставка отдельного художника, да притом одной только картины. И картина эта –– не какой-нибудь грандиозный исторический сюжет, а скромный по размеру пейзаж. Буквально весь грамотный Петербург целыми днями осаждал помещение выставки. Кареты стояли по Большой Морской до самого Невского и загибали еще за угол по Невскому до Малой Морской. Публику во избежание давки, приходилось впускать группами. В то время как одна группа толпилась перед картиной, другие длинной вереницей ждали на лестнице и густой толпой стояли у подъезда. Творилось что-то небывалое!
Картина была выставлена в темном помещении и освещена сбоку ламповым светом. «Что это такое? –– стояли перед ней пораженные зрители. –– Картина это или действительность? В золотой раме или в открытое окно виден этот месяц, эти облака, темная даль, эти «дрожащие огни печальных деревень» и переливы света, эти серебристые отражения месяца в струях Днепра, огибающего даль, эта поэтическая, тихая, величавая ночь? Нет ли тут фокуса? Не писал ли Куинджи на перламутре? Не искусственное ли освещение лампами придало картине такой блеск и такое обаяние?»
Иллюзия света была так полна, что иные наивные граждане просили разрешения заглянуть за ширму, на которой висела картина, чтобы удостовериться, не написана ли она на стекле и не просвечивается ли сквозь него какой-нибудь лампой. Но те, кто видел картину днем, когда по воскресениям художник на два часа открывал для посетителей свою мастерскую, говорили, что при солнечном освещении она еще лучше.
Помимо удивительного светового эффекта, «Ночь на Днепре» была наполнена поэзией южной летней ночи с ее глубокими, таинственными тенями, с ее царственно-щедрым, бездонным небом. Иван Николаевич Крамской сообщал Репину в Москву: «Какую бурю восторгов поднял Куинджи! Вы, вероятно, уже слышали... Этакий молодец, –– прелесть!»
По всему Петербургу разносился звук нерусского имени «Куинджи» –– человека глубоко русского, только с восточным лицом, с черной бородой. Газеты наперебой помещали отзывы о «Ночи на Днепре», в каждой из них появлялось по две-три, а то и больше статей о картине и ее авторе. Высказывались не только простые рецензенты, но и такие именитые люди как Дмитрий Иванович Менделеев.
В журналах, сколько-нибудь причастных к художеству, печатались обстоятельные статьи, целиком посвященные Куинджи и его значению в русской живописи; делались попытки определить его место и в европейской живописи.
Мариупольский пастух гусей, ретушер, художник-самоучка, никому не ведомый грек Куинджи завоевал столицу и Россию!
«Это не движение живописи вперед, а скачок, скачок огромный! «Ночь на Днепре» –– это невиданное еще нигде могущество красок. Это не картина, а сама природа, перенесенная на полотно в миниатюре. Такой картины нет в целом мире, нет в мире искусства!» –– восторгались ценители произведением Куинджи.
Не обошлось и без ядовитых укусов. Недруги Куинджи уверяли, что художник, будучи другом Менделеева, использует краски, составленные самим Менделеевым, и в них знаменитый химик добавляет фосфор. Другие распускали слух, что якобы петербургский университет предлагал Куинджи раскрыть секрет его красок в обмен на звание профессора химии, но он отказался.
Зависть, вызванная невиданным триумфом Куинджи, привела к травле художника. Дошло до того, что «Куинджи –– вовсе и не художник, а пастух, убивший в Крыму художника и завладевший его картинами».
Полотна Куинджи отвечали страстному желанию новизны, каким в ту пору было охвачено русское общество. «Ночь на Днепре» еще до выставки купил за большие деньги великий князь Константин Константинович. Картина так полюбилась ему, что он не пожелал с ней расстаться. И после того как весь Петербург вдоволь на нее нагляделся, он взял ее с собой в кругосветное плавание. Тогда же, под личным руководством Архипа Ивановича, картина была воспроизведена в олеографии, разошедшейся огромным количеством экземпляров. Позднее художник получил два заказа на повторения, долго работал над ними, но так и не отдал заказчикам: оба повторения остались в его мастерской.
Архип Иванович, не шутя, заявлял друзьям:
–– Буду миллионером, куплю землю в Крыму, устрою курорт для больных художников.
Один из его товарищей, который в молодости вместе с ним перебивался с хлеба на квас, вздумал сказать, что это нецелесообразно. Куинджи вышел из себя, и, задыхаясь, волнуясь, закричал на него:
–– А это ты забыл, как сам был в таком же положении? Забыл? Стыдился бы говорить так, сердца у тебя нет!
Для Куинджи прошлое не покрылось пеленой, не произошло с ним того, что часто происходит с людьми сытыми: бесчувственности. Он никогда не переставал понимать человека. В любое время к нему обращались –– в письмах, в личных просьбах –– нуждающиеся, настигнутые бедой товарищи, ученики, знакомые и даже незнакомые, и никто не встречал отказа. Вечная готовность к самой широкой помощи была одним из трогательных и характерных свойств Архипа Ивановича. Помогал он не только людям. В полдень ударяла пушка с Петропавловской крепости, и, казалось, все птицы города слетались на крышу дома, где жил художник. Он выходил к ним с мешочками разного зерна, кормил. Подбирал на улице больных и замерзших воробьев, галок, ворон… отогревал у себя в комнате, лечил и ухаживал за ними.
Жена Архипа Ивановича говорила ему с улыбкой:
–– С тобой, Архип, вот что будет, в конце концов. Приедет за тобой карета, скажут, что вот там на дороге ворона замерзает, спасай. И повезут тебя, только не к вороне, а в дом умалишенных.
Пройдет не так уж много времени, Архип Иванович Куинджи, знаменитый пейзажист, профессор Академии художеств, будет миллионером. Будет за свой счет возить своих учеников в Европу, знакомить со знаменитыми памятниками и музеями, подарит Академии и Художественному обществу полмиллиона рублей для выдачи ежегодных премий студентам пейзажной живописи, купит несколько гектаров земли в Крыму, куда на лечение и отдых будут съезжаться живописцы. Сам будет обходиться мизером, но помогать абсолютно всем, особенно собратьям по искусству: «Ведь они сидят, пишут, –– ведь только один Бог знает, как это трудно… Ведь они с голоду умрут, пока их картины будут кому-нибудь нужны».
Вынашивая идею объединения живописцев в большой союз, «приучающий к солидарности, к моральной и материальной взаимопомощи, которые должны явиться на смену современной обостренной борьбе честолюбий и конкуренций из-за материальных выгод», Куинджи неустанно проповедовал на собраниях в Академии: «Мы должны всегда держаться друг за друга, можем расходиться и спорить только в вопросах искусства, но никогда не должны оставлять друг друга в жизненной борьбе...»
В результате было создано Общество имени А.И.Куинджи, объединившее несколько организаций художников, среди которых Академия художеств, «Союз русских художников», «Товарищество художников», «Мир Искусства», «Общество акварелистов»; затем присоединились «Передвижники».
Почти все свое состояние, все картины, этюды и эскизы Куинджи завещал этому Обществу, и лишь небольшую часть средств, достаточную для нормальной жизни, оставил жене и близким.