«Русалки». 1871 год
Шел 1862 год, только что пало крепостное право. Академия художеств напрасно пыталась закрыть свои двери перед напором новых идей, –– с разных концов государства учились в ней хлебнувшие горя дети разных сословий, начиная активно выступать против академической рутины.
Пылкий Крамской говорил товарищам:
–– Пора, друзья, пора нам становиться на собственные ноги. Нужна своя, русская национальная школа. И кроме нас, никто этого не сделает!
Осенью 1863 года лучшие ученики Академии –– Крамской среди них –– с волнением ждали конкурса на Большую золотую медаль. Получивший ее, сможет поехать за границу, посещать лучшие музеи мира и своими глазами увидеть творения старых мастеров.
«Наконец, зовут нас, –– позже вспоминал Крамской. –– Входим. Конференц-секретарь Львов прочел нам сюжет: «Пир в Валгалле» из скандинавской мифологии, где герои-рыцари вечно сражаются, где председательствующий –– бог, у него на плечах сидят две вороны, у ног два волка, и, наконец, где-то в небесах, между колоннами, месяц, гонимый чудовищем в виде волка, и много другой галиматьи».
Произошло небывалое: Крамской отделился от группы выпускников и, не дрогнув перед начальством, от имени всех конкурентов на золотую медаль объявил отказ писать на заданную тему.
Воцарилось молчание.
–– Всё? –– спросил Львов, скрывая бешенство.
–– Всё, –– ответил Крамской, и четырнадцать лучших учеников вышли из аудитории. Они лишились медали, заграничной поездки, оборудованных мастерских, без гроша в кармане, –– но они были счастливы, они не изменили своему богу –– России, всей горькой и сладостной любви к ней, которая только тогда и любовь, когда во всем –– вместе.
О происшествии в Академии художеств было запрещено не только упоминать в печати, но и говорить. Однако же город полнился слухами. Один из самых образованных людей своего времени, пламенный борец за все русское критик Владимир Стасов горячо поддержал отступников. Громкий голос его статей доходил до самых дальних уголков страны.
Чтобы не погибнуть в неравной борьбе, молодые художники решили жить артелью. Наняли большую квартиру, где у каждого была своя рабочая комната, по вечерам все собирались вместе, читали, размышляли вслух. Заказы принимали сообща –– это был заработок, на который можно существовать. Но главной целью было писание картин, таких картин, которые бы рассказывали о России.
Иван Николаевич Крамской выбрал для себя сцену из «Майской ночи» Гоголя. «Давно, мое серденько, жил в этом доме сотник. У сотника была дочка, ясная панночка. Сотникова жена давно уже умерла; задумал сотник жениться на другой. Привез сотник молодую жену в новый свой дом. Хороша была молодая жена. Румяна и бела была молодая жена; только так страшно взглянула на свою падчерицу, что та вскрикнула; и хоть бы слово во весь день сказала суровая мачеха. Настала ночь; ушел сотник с молодою женой в свою опочивальню; заперлась и белая панночка в своей светлице. Глядит: страшная черная кошка крадется к ней; шерсть на ней горит, и железные когти стучат по полу. В испуге вскочила она на лавку, –– кошка за нею. Перепрыгнула на лежанку, –– кошка и туда, и вдруг бросилась к ней на шею и душит ее. С криком оторвавши ее от себя, кинула на пол; опять крадется страшная кошка. Тоска ее взяла. На стене висела отцовская сабля. Схватила ее, и бряк по полу –– лапа с железными когтями отскочила, и кошка с визгом пропала в темном углу. Целый день не выходила из своей светлицы молодая жена; на третий день вышла с перевязанной рукой. Угадала бедная панночка, что мачеха ее ведьма и что она ей прорубила руку.
Выгнал сотник свою дочку босую из дому и куска хлеба не дал на дорогу. Зарыдала панночка:
–– Погубил ты, батьку, родную дочку свою! Погубила ведьма грешную душу твою!
Кинулась панночка с высокого берега в воду.
С той поры все утопленницы выходят в лунную ночь в панский сад греться на месяце; и сотникова дочка сделалась над ними главною. В одну ночь увидела она мачеху свою возле пруда, напала на нее и с криком утащила в воду. Но ведьма и тут нашлась: оборотилась под водою в одну из утопленниц. Панночка всякую ночь собирает утопленниц и заглядывает поодиночке в лицо, стараясь узнать, которая из них ведьма».
Творчество Николая Васильевича Гоголя –– одно из самых вершинных явлений русской литературы. Гоголь, начиная свой творческий путь, сознавал высокий долг перед отечеством, перед народом. Выбор Крамского не случайно пал на него. Панночка, утопленницы, ведьма –– это ведь тоже миф, такой же миф, как тот, скандинавский, предложенный выпускникам Академии и против которого Крамской и еще тринадцать академистов подняли бунт. Но миф, рассказанный Гоголем, –– и как рассказанный! –– был свой, понятный, он был близок душе, близок всему существу Крамского, возросшему среди российской природы. «О, как я люблю мою Россию… ее песни, ее характер народности…» –– писал он в своем дневнике, когда ему было пятнадцать лет.
Но обстоятельства сложились так, что Иван Николаевич долго не мог приступить к картине: надо было зарабатывать деньги, и он занимался портретами. Писал портреты и карандашом, и кистью. Они выматывали душу, иссушали творческие силы, однако деться было некуда. Когда наконец смог приступить к «Русалкам», отдался картине со всем жаром своей натуры.
Пруд, угрюмо обставленный темным кленовым лесом и оплакиваемый вербами. Возле леса, на горе, дремлет с закрытыми ставнями старый дом сотника; мох и дикая трава покрыли его крышу; лес бросает на него дикую мрачность. При свете луны бродят, сидят там и сям, тени утопленниц. Неопознанная панночкой ведьма выбирается из воды… Глушь, запустение, неиссякаемое горе –– все слилось в поэтическую, мерцающую серебряными отблесками картину.
Картина «Русалки» была окончена в 1871 году. К тому времени артель распалась. Но по примеру артели появилось Товарищество передвижных художественных выставок, куда вошли самые даровитые художники России. На Первой передвижной выставке Крамской показал свою картину.
Кроме «Русалок», на выставке были «Грачи прилетели» Саврасова, «Петр I и царевич Алексей» Ге, картины Перова и многие другие. Лучшие полотна сразу приобрел Павел Михайлович Третьяков.
Выставки передвижников стали проходить регулярно. Сначала открывались в Петербурге, затем переезжали в Москву, оттуда в Киев, Одессу… Всюду художники имели благодарные зрительские отклики за то, что искусство, наконец, перестало быть только «приятным»: оно заставляет работать мысль и помогает возвратиться на родную почву.
«Достоин ты национального монумента, русский гражданин-художник! –– восхищался Крамским Илья Ефимович Репин. –– Боец, учитель, ты вывел родное искусство на путь реализма. Потребовал законных национальных прав художника. Опрокинул навсегда отжившие классические авторитеты и заставил уважать и признать национальное русское творчество».