Письмо с кухни

Данила Радов
«Допустим, я размышляю о тебе три часа сорок минут в день. Из них три четверти приходится на первую половину дня. Одна восьмая - на обед, и далее, что осталось, равномерно - до ночи; такие мои размышления. В них я придаю тебе различные формы. Часто они напоминают подгоревшую вермишель. Это еще ничего: хуже, когда фантазии добавляют прокисший с вечера творог, полстакана взбитых сливок и сверху каперс. Да, уж…
…это о тебе. Сколько раз я пытался думать иначе, представлять тебя… ну, хотя бы студнем. Нет же! В голову прут макароны, и все тут! В основном твердые сорта, представь. Говорят, от них не полнеют. Это не про меня. Я обрастаю жиром, оксидами и неопознанной органикой.  Должно быть, у меня иные биоритмы, а может, просто старость. Именно она отождествляет тебя с тремя тысячами килокалорий в день, все так же, как и несколько лет назад…

Я хорошо помню этого повара. Он никогда не жрал свою стряпню. Он даже ее не пробовал. Я точно не знаю, кто взял его на эту работу и кем был его папа. Его место было рядом с плитой для обжарки овощей, и у него постоянно подгорали полы фартука. От него воняло, но это не было следствием нечистой кожи или других причин, по которым  можно было бы его отстранить от кухни. Он вонял по-своему - особой оригинальной вонью, при которой пусть и хотелось выгнать его взашей, но это все равно было невозможно. Его баклажаны ел один артист местного театра. Парня пару раз снимали в кино. Этого было достаточно, чтобы в минуты обеда зал был полон зевающих гопников. Это приносило доход. В остальное время повар был свободен. Он садился на велосипед и уезжал. На крючке, возле двери оставался висеть его обгоревший местами фартук. Открывалось окно.
Вот тогда-то и появлялась ты – толстая, глупая ****ь, с золотой коронкой под заячьей губой. Красавица, по местным меркам. Меркам, учитывающим наше особое социальное положение. Не знаю, что у тебя было с ним. Может – просто аллергия. Но ты его боялась, это факт. Я ни разу не помню его и тебя одновременно в пространстве нашей кухни. Ты сидела, словно таракан в щели, и ждала его ухода. Точно так же и он, видя тебя через дверь, стоял утром на пороге, не решаясь войти. Вы были разнополярны, если  уместно здесь употребить это слово.
На кухне водилась еще одна особь женского пола. Очаровательное молодое существо с горбинкой на носу, узкими бедрами и легкой походкой укротительницы тигров. Ее интересы не распространялись на поваров и подсобников. Она была другой, не замечающей запахов и колкостей. Ты не жаловала ее. А она…
Я слышал, она была твоей дочерью. Впрочем, это твое дело…
Я размышляю о тебе. Четыре раза, по понедельникам, три четверти – до обеда.

Твой дуршлаг».