Я снова встретил ее, и все былое с удвоенной силой растеклось в душе моей тремя четвертями полторашки «крепкого». Это был не вокзал и не помойка, и даже не чердак. Мы сидели в детском саду, на качелях во дворе. Я вспоминал ее одетой и нагой, сердитой и капризной, благосклонной иногда – тогда собирался весь двор за гаражами. Помятой. Уставшей. Она всегда была без возраста – он остался где-то под Череповцом – в кислом воздухе комбината. Часть его досталась моему соседу в виде арматуры для рассады. Что-то – рельсам железнодорожных путей. Они и сейчас ей помогают. Она всегда в дороге. Я ей завидовал.
Да, пусть давно не мытая, голодная и пьяная, но так было всегда. Когда есть пиво, мало думаешь о гигиене. Я тоже пару раз просыпался в канаве. И это походило на присохший ил Меконга. Мы – люди, пусть и умные, но паразиты в определенном смысле. Иногда гадим в штаны.
-Давно в городе, - спрашиваю.
-Не помню я, слушай… с девятого термидора!..
Да, уж полгода, не меньше. Где-то я уже слышал это слово. Кого-то казнили за Революцию. Я не помню. Кажется Гитлера. Или Моцарта. Не помню! Их место в Истории. Нам там места нет - мы сидим на качелях и радуемся моей жизни. Я скопил на цветной телевизор и встретил ее. Она была приятна, а дома был телевизор. В этом был конфликт. Я не хотел брать ее домой.
-Еще пива? – я не знал, как закончить разговор. Я ждал, что она позовет меня с собой. В свой дом, которого у нее не было, или, хотя бы за куст, который не рос еще в это время. Я любил ее, но телевизор любил меня больше. К тому же вечером показывали девок в бикини. Пиво кончилось.
-Я пошла, - сказала она.
Качели остановились. Так просто. Вот и решение конфликта.
-Увидимся завтра!
Этим вечером бикини не показали. Не показали бои без правил, не показали новости культуры, спорта, политики… и даже биржевые новости прошли мимо меня. Телевизор вообще ничего не показывал, - я напрасно дергал антенну и мазал провод вазелином. Последнее, что помню – бил телевизор рукой. Жестоко, наотмашь, словно предателя партизанского отряда.
-Дядя, а можно у вас переночевать?
Мальчик позвонил один раз. Я услышал, я надеялся, что это была она. Вскочил, оделся и даже причесал волосы. Одеколона не было, и воняло изо рта им же. Штаны, трусы, майка линялая с надписью и пирамидой. Снова майка - уже под столом. Есть рубашка – некрасиво с трусами. Штаны поверх майки…
Я открыл дверь.
-Дядя, а можно у вас переночевать?
Он стоял в дверях, безобидный беспризорник с влажными глазами. Лет двенадцать, не более. Пустые руки в ссадинах. Стертые штаны. Я не знаю, как он попал в наше парадное. У нас таких не пускала Зинка с первого этажа. Ее мама была лифтершей. Это знал любой пацан. Кулак у Зининой мамы был со зрелый арбуз. Еще она умела драть уши.
-Ты чей будешь? – спросил я, - И где Зинка?
Мальчишка пожал плечами, а я вдруг испугался за свой телевизор.
-Нет, пацан, гуляй отсюда!
Я встал на пороге и указал ему на путь.
Он развернулся и пошел вниз по лестнице. А за спиной диктор уже комментировал матч. Появилось изображение, и моя команда побеждала. В этом сезоне мы должны были выйти в финал. Через час показали шоу в бикини, а еще через полчаса – полный улет, не могу об этом… вся ночь была наполнена отличным эфиром. Я не зря копил деньги. Это не раскрашенные цветной тушью открытки! Я ликовал!
Утром я как всегда уныло брел на остановку. Трамвай ходил редко. Его заменили маршрутки, на пять рублей дороже. Еще через пару раз опозданий меня предупредят, и еще через пару – уволят. Я работаю упаковщиком гранул на предприятии, но мечтаю стать его директором. Дисциплина труда – мой эталон подхода к обязанностям. Я ее нарушаю третий раз за месяц. Я купил телевизор, смотрю передачи и теперь знаю, что могу стать директором. Если не уволят.
Я иду через детский сад. Через качели, где сидели мы. Я наступаю на окурок, выпавший из ее рта. На нем следы зубов, но не помады. Я не помню, чтобы у нее на губах была помада. Ее губы были синими от побоев. Вчера я вообще этого не заметил. Я поднял этот окурок и сунул в карман.
-Зачем ты это сделал? – Это был ее голос.
Она стояла в беседке и чесалась под рубашкой. Вчера была другая, и я это заметил. Еще я заметил грудь. Она была. И колыхалась в такт движениям. Я снова был влюблен. Мешки под ее глазами были прекрасны. Еще оставались деньги, и мы пошли к ларьку. Директор из меня не вышел. По крайней мере, не на этой работе.
-Что ты вчера делал? – спросила она.
-Ждал тебя, - ответил я полуправдой.
-Показывали телок?
Мне нечего было возразить.
-Они были лучше, чем я?
Я осмотрел ее волосы – они были сальны, я взглянул на ее щеки – они были отвислые, я тронул ее уши – из них текло, я коснулся ее губ – они были разбиты, я открыл ее рот - там не было зубов, я взял ее руки – они были грязны, я тронул ее ниже – там был запах, я взглянул в ее глаза – там был свет.
- Они были хуже, чем ты. Но я боялся, что украдут мой телевизор. Я сидел и смотрел, и радовался своей команде. Она победила. Я любил телок сегодня, поскольку был рад победе! Я ждал тебя и боялся, что могут украсть мой телевизор!
-Кто бы мог украсть твой телевизор? – спросила она.
-Один мальчишка, я не знаю, как он смог проникнуть в подъезд!
-А ты рассчитывал, что Христос придет к тебе в образе голой бабы?
Я впервые слышал, что она может рассуждать.
-Я давно уже ни на что не рассчитываю. Только жду.
-Чего ты ждешь? – она перестала чесать грудь и перешла на бедра. Ее черные ногти царапали плоть. Думаю, она покрылась волдырями в штанах. Мне хотелось предложить ей душ.
-Хочу предложить тебе душ.
Она не отказалась.
-Чего ты ждешь? – повторила она вопрос.
Я и забыл, что хотел ответить.
-Хочу директором быть! Чтоб все боялись!.. Чтоб денег было много…
Она посмотрела на меня, словно на саранчу – брезгливо и агрессивно.
-Так, где твой телевизор?
Я на секунду, всего лишь на один миг испугался. В моей коммуналке мой телевизор, мои новости и прогноз погоды. Все мое. Навсегда. Я так ждал. Я еще не директор, где в каждой комнате – телевизор. Я даже не мастер производства гранул, а так – упаковщик на мизере.
-Идем?
Я не мог противостоять. Все и так пропало.
В комнате было сыро. Постель я давно не менял. Окурки, бутылки и прогорклые банки из-под сайры в томате. Окно без тюли. Доски крашенные на полу, стертые до древесины. Сраные трусы на стуле. Газета с помойки. Тараканы. Мой дом – моя крепость! В центре – окно в мир.
-Этот?
Я был рад, что она заметила.
-Надо бы во всю стену!
-Да! - сказал я.
Она ушла мыться к соседям. Ей были рады, я слышал. В открытое окно влетел голубь. Он сел на мой телевизор и нагадил. Я махнул рукой. Вскоре вошла она, чистая и непорочная. В ее руках был конверт.
-Прощай! – все, что она сказала.
За спинной ее горел экран во всю стену. Показывали меня и мои мечты. Они сбывались. В кране текло пиво. Холодильник забит колбасой. Гранулы сами упаковываются в пакеты. Я сижу в кресле. Рядом футболист показывает язык олигарху. Я подписываю бумаги. Все уволены, кроме меня. Снова колбаса – целый трейлер, сайра в бочках, свежего посола. Спиртное, тоже из моего магазина. Вкусное и дорогое…
Это кино мне нравилось, и я был счастлив. Словно сам стал птицей. Голубь улетел, оставив след. Она за ним, взмахнув крыльями. Я захотел за ними, сел на телевизор и потужился. Ничего не вышло. Лишь замарал штаны. И крылья не выросли.Стало грустно, кино не прекращалось – я уже летел в космос. В пакете заваривали клубнику. Скоро одевать скафандр, а в иллюминаторе – Земля. Облака застилают нашу область - к урожаю. На полях озимых – круги и цифры. Я вижу в них слова. Это слова любви.
На полу лежал конверт.
Меня избрали а парламент Уругвая.