Солнце на улице светило особенно ярко. Так иногда бывает, когда весь летний день воспринимается порой как будто в одном солнечном свете. Словно всё соткано из неуловимой, тягучей как мёд субстанции света. Пробегающие мимо собаки, девушка с котом британской породы на руках и сверкающие брызги фонтана, кажется вот-вот зайдёт солнце и их всех не станет.
Мы гуляли по Воробьевым горам. Я вообще люблю Воробьевы горы – простор синего неба, свежий воздух, и, конечно же, вид с торчащими там и тут высотками эпохи сталинского монументализма (есть в них что-то такое величественное, почти античное, вызывающее восторг и уважение). Я держал её за руку и нам было хорошо. Нам просто было хорошо, нам не нужно было ничего говорить, ветер обдувал её лицо, а мне нравилось смотреть на её улыбающуюся мордашку и изредка поправлять её растрёпанную ветром прическу. Я так люблю её. Она словно этот день, словно летнее солнышко, сияющая, лёгкая, воздушная и просто прекрасная. Если мимо пробежит собака – она кинется гладить её и уговорит меня купить ей пирожок или сосиску.
- Ой, гляди какой барбосик! Ты откуда такая, лапка, иди сюда. Серёж, понимаешь…
- Уже иду.
Я иду покупать собаке пирожок и на душе у меня светло и весело. Она такая наивная, такая нежная и добрая, такая впечатлительная… но впрочем, зачем об этом говорить. Это как крылья за спиной, ты летишь и ни о чём не думаешь, не думаешь о том, что ты залетел уже высоко и становится холодно, не думаешь, что тебе высоко падать, и самое главное, ты не думаешь о том, что падать всё-таки придётся. В этом состоянии ты вообще ни о чём не думаешь, просто наслаждаешься каждой секундой полёта.
Я на всякий случай купил ей ещё мороженного, жарко всё-таки, ей непременно захочется освежиться. Я нервно посмотрел на часы – половина третьего.
Как же мне весело, меня радовал ещё тот факт, что я знал одну тайну, тайну, которую собирался доверить и ей. Скоро погода вокруг нас совсем испортиться, после такой жары действительно не помешал бы тёплый летний ливень – а он сегодня непременно придёт, я это знал и был уверен в этом на все сто. Даже не смотря на то, что сегодня по телевизору передавали хорошую погоду. Нет, сегодня всё закончится дождём. Мы снимем нашу обувь и будем бродить под тёплым дождём по лужам босыми, а потом я буду её догонять и мы вернёмся домой очень поздно, мокрые как мыши. Затем душ на двоих, чай, и тёплая уютная пастель, в которой так приятно засыпать в обнимку. Наш маленький найденный рай.
С минуты на минуту должен был подойти мой друг, талантливый поэт, я хотел, чтобы она его послушала, она так любит стихи. Вся тайна как раз заключалась именно в нём. Я всегда звал его по фамилии – Достоевский. На самом деле он был по побочной линии потомок того самого, великого гения, придумавшего лекарство от Ницшеанства задолго до распространения Ницше в России. У нас, русских людей, всегда так бывает – всё решает случай, и вот пожалуйста русский парадокс, как хотите, так к нему и относитесь. Периодическая система – во сне, Брусиловский прорыв – в конце войны, нарушение линейной тактики Ушаковым – варварство. Феномен, другими словами описать нельзя, если вообще можно подобрать какие-либо слова для его описания. Так вот мой друг Достоевский – тоже был своего рода феномен, дело в том, что его стихи были настолько грустными, настолько печальными, уничтожавшими всякую надежду в человеке, что когда он начинал их читать, откуда ни возьмись вдруг появлялись тучи, небо начинало хмуриться, и постепенно, разжалобившиеся облака начинали плакать. Иногда это был просто тихий плач, иногда рёв с громовыми раскатами, иногда моросящее осеннее хныканье из западной Европы, в звуках которого угадывались переливы аккордеона и лишь порой проскальзывали заунывные тягучие ноты волынки, а порой откуда ни возьмись появлялся экваториальный муссон, нещадно хлещущий тебя по лицу, и несущий в своих каплях непередаваемый букет ароматов: волосы гвинейской аборигенки, посуду из кокосовых орехов, хохот гиен и звёздное мерцание самой тёмной на земле ночи.
Именно поэтому он всегда носил плащ, потому что где бы он ни появлялся, всюду начинал лить дождь. И глаза у него были печально серого цвета, на лице всегда играла грустная улыбка, и сам он был до жути мрачной личностью. Вплоть до того, что знал на зубок древнегреческий язык, ну подумайте, кому сейчас дался этот греческий, а уж тем более и древний? Над домом, в котором он жил, даже соорудили специальный навес, потому что не успевали чинить крышу – та всё время протекала. Приезжала целая делегация метеорологов. Приехали, пообсуждали, оставили после себя аспирантов – наблюдать за явлением, и назвали всё это «Московской погодной аномалией», на том и разошлись. Вся странность для них заключалась в том, что дождь лил именно над определённым домом, чаще всего, оставляя сухими соседние дворы. Но мы с Достоевским знали тайну этого явления. И его-то я и хотел продемонстрировать ей. Благо погода была лучше некуда. Я уже заранее радовался своей задумке, нам будет так замечательно!
- Вот держи, корми своего барбоса, пусть ест.
- Ой, спасибо! Ешь маленькая.
И собака довольно зачавкала, прерывая движения крепкими челюстями сытым урчанием.
Да уж, это, наверное, такое счастье, есть из её рук.
- Я придумала, зачем нам нужен зонтик, мы раскинем его и нам будет не так жарко.
- Нет, я взял его несколько для другой цели.
- Для какой же?
- Когда пойдёт дождь, мы будем прижиматься друг к другу под одним зонтом, правда это будет здорово?
Она наморщила нос.
- Вообще-то я больше всего люблю гулять под дождём так, тем более летом.
- А это на случай если нам надоест.
Я заметил вдали серую фигуру, которая медленно приближалась к нам.
- Засекай время.
- Зачем?
- Засекай время – сейчас пойдёт дождь.
- Я тебе не верю.
- А вот увидишь.
Наконец он подошёл к нам вплотную и протянул мне свою худую руку.
- Знакомься, это мой друг Достоевский.
- Галя.
Достоевский улыбнулся во весь рот, показав весь свой набор белых и ровных зубов.
- Очень приятно.
- Ого! – я даже присвистнул. Никогда не видел, чтобы Достоевский так улыбался, я даже не знал в каком состоянии у него зубы, потому что он никогда не открывал так широко рта, чтобы это можно было заметить, поскольку почти никогда не улыбался, а как он смеётся я вообще ни разу не слышал. И тут же в довершении к моему изумлению он весело рассмеялся, подняв голову к небу.
- Хороший день не находите? – он обратился к Гале.
Один сюрприз шёл за другим, я не мог поверить своим ушам, он просто преабаетельнейше обратился к девушке с глупым бессмысленным вопросом.
Он, как и всякий закоренелый девственник боялся женщин, и при их присутствии обычно либо терял дар речи, либо начинал говорить со мной на очень серьёзные темы. А чтобы вот так обратиться к девушке с пустяковым вопросом, я себе не мог представить этого даже в самых смелых фантазиях.
- Достоевский, что с тобой?
- Да так, ничего, просто день хороший.
Я начинал нервничать, где же мой хвалёный дождь?
- Знаешь, он пишет замечательные стихи, ты должна его послушать, он просто гений!
- Я очень люблю стихи, мне бы было чрезвычайно интересно, сделайте такое одолжение, - она повернула к нему голову, вопросительно вскинув брови.
Достоевский же, ещё раз посмотрел на небо, как-то странно хихикнул и ответил:
- А ну их эти стихи, как-нибудь в другой раз, я сегодня что-то не в настроении.
- А откуда у вас такая известная фамилия?
- Можно я присяду, - он присел с ней рядом и заговорил:
- Эта история произошла с сестрой моей прапрабабушки…
Я ничего не мог понять, мысли в моей голове путались. Может это не он? Но как же тогда он узнал, где мы находимся, если это не он? Хотя это глупые мысли. Это он. Но что же с ним такое произошло, может он решил жениться, или ещё что-нибудь в этом роде? Я с подозрением покосился в его сторону. Да вроде не похоже. Я посмотрел на небо, как назло ни одного облачка. Что-то происходит, и мне это что-то начинает не нравиться. А что я собственно волнуюсь, меня это никак не касается, мне остаётся только порадоваться за него. Вдруг я заметил, как во время разговора он взял её за руку. Отдёрнет, непременно отдёрнет, и она уже сделала попытку, но он опять улыбнулся, и её рука бессильно повисла. Постепенно на её губах стала потихоньку проглядывать еле заметная улыбка, она то смущалась и опускала глаза, то смеялась, но при этом она неотрывно смотрела на него. А Достоевский болтал без умолку он уже давно говорил о чём-то другом, а история с его прапрабабушкой видать так и осталась не выясненной. Мне даже слово было некогда вставить. Потом во время особо эмоционального разговора, он, чуть не выкрикнув какую-то фразу, схватил её за обе руки, и прижал их к груди, правда это длилось только мгновение.
Я не знал, что мне сказать, как ему возразить, как его вообще отлепить от неё. Конечно в ситуации с другим человеком я бы знал как поступить, но на меня ещё действовал шок, от недавнего преображения Достоевского. Наконец, я не выдержал и сказал:
- Достоевский, а не мог бы ты…
Но она оборвала меня:
- Почему ты обращаешься к нему по фамилии? У него же есть имя.
- Да, Петя.
Петя! Это было уже слишком! Какой он к чёрту Петя, он Достоевским был, Достоевским и останется – перезревший девственник с угрюмой физиономией, над которым постоянно идёт дождь. Только сейчас это почему-то было совсем не так, и даже наоборот.
Так прошло два с половиной часа, за это время мне не удалось вставить ни слова.
- А пойдёмте с вами до октябрьской, по набережной а?
- Спасибо, мы собирались сегодня в Исторический, - я попытался спасти ситуацию.
Она гневно свела бровки:
- Почему ты решаешь за меня?
- Но мы же…
- А мне не хочется идти в Исторический!
И она отвернулась.
Ну знаете ли – это уже слишком!
- Хорошо идите по набережной, я останусь сидеть здесь.
Меня никто не услышал.
Они медленно поднялись и, не отрывая друг от друга взглядов, пошли к набережной. Они даже не заметили меня! Что вообще такое происходит!!! Был замечательный день, всё было так хорошо и прекрасно, и вот на тебе, появился этот наглый ловелас и всё мне испортил! Ну ладно, посмотрим. Вот грянет дождь, и что тогда он с собой сделает, куда денет? По любому придётся ему прочесть пару стихотворений, и тогда всё, она снова будет моей.
Я пришёл домой и упал в своё любимое кресло, с чёрными пятнами на седалище. Так-так-так, посмотрим, что там у нас в газетах относительно прогноза погоды на завтра. Ага, вот и оно! Завтра дожди с грозами. Ха-ха-ха, вот я над ними посмеюсь завтра. Когда она поймёт, какой же он на самом деле зануда.
Я заснул со злорадной улыбкой на лице. Они мне ещё ответят за все эти фокусы. Хотя я сам не понимал, кто это – они?
На следующее утро я как обычно достал из холодильника бутылку кефира, опорожнил её, закусив батоном, и полный оранжевенького настроеница пододвинул кресло к распахнутому настежь балкону и стал смотреть на небо, считая пролетавших мимо птиц.
В половине третьего я заснул. Проснулся к восьми – небо чистое. Чёрт бы его подрал, что же это такое, где обещанный дождь? Может, я перепутал газету? Я развернул газету – да нет, вроде сегодняшнее число, ничего не могу понять в этом сумасшедшем мире. Они что там на своих метеостанциях, спят что ли?
Я полез в Интернет, как назло и там на сегодня был дождь. Я дождался блока новостей, в частности того момента, когда на экране показывается очаровательная девушка с приятным вырезом на платье, которая нежно водит рукой по экрану, объявляя погоду на завтра.
- Приносим извинения за ошибку, вчера с метеостанции поступили неверные сведения.
Ох уж мне эти метеорологи.
- На завтра ожидается отличная погода, в Москве ясно, безоблачно, плюс двадцать, плюс двадцать пять…
Нет!!! Только не это! Что же это творится такое, будто весь мир против меня!
Я не выдержал и полез в бар, где у меня хранился НЗ в виде двух литров отличной, сваренной в домашних условиях медовухи. Спать мне уже не хотелось, и я решил с горя нажраться.
Следующее утро мне далось очень плохо. Я вообще сильно болею от алкоголя, а после вчерашнего, мне просто хотелось умереть. Весь этот день мне было не до погоды, лишь две таблетки антипохмелина на ночь, подарили мне живительный и так необходимый мне сон.
Но на следующий день было то же самое:
- Безоблачно, плюс двадцать, плюс двадцать пять…
Я даже материться перестал. На четвёртый день хорошей погоды у меня в голове завертелись строчки неизвестного поэта, которые наводили на меня неизгладимую тоску:
Что-то там…
На зелёной солнечной опушке
Прыгают зелёные лягушки!
Почему-то о лягушках именно сейчас я и задумался. Бедные, им, наверное, так жарко, а вода всё испаряется и испаряется. Если он потеряет с ней девственность, то лягушки вымрут как вид. От этой мысли я нервно скомкал газету, что была у меня в руках, и выбросил её в окно.
К середине второй недели я всё же опять включил телевизор:
- Такой жары в Москве не было около ста лет, метеорологи наблюдают необъяснимую погодную аномалию…
Пульт от телевизора был на месте разбит о стену. Опять эта погодная аномалия, чуть что так сразу аномалия, идиоты, думать надо головой а не задницей, просто нужно удавить одного мерзавца и тогда всё встанет на свои места!
На четырнадцатый день я развернул на всякий случай газету, просмотрел информацию в Интернете и добросовестно выслушал телевизионный анонс новостей. Везде одно и то же – солнечно, и в будущем без изменений…
Я молча снял со стены наш фамильный пистолет, не торопясь, засыпал в него пороха, вставил пулю. Вроде это не совсем соответствовало нашим родовым традициям – застрелиться из-за погоды, но мне тогда было всё равно, пусть это будет новая семейная традиция – раз в сто лет, не выдержав жары пустить себе пулю в лоб. Хотя какая новая традиция, я же так и не оставил потомства, но зато после того как я умру – наконец-то пойдёт долгожданный дождь и планета будет спасена, и несчастные, умирающие от жажды лягушки будут жить. Но никто этого не заметит, никто не поймёт, что это я спас их всех, никто не напишет на моей могиле «Я памятник себе воздвиг…» или ещё что-нибудь в этом роде, что-нибудь такое величаво лирическое или эпическое, в общем не в этом суть, никто не будет лить слёз, никто не вспомнит… Прощай моя дорогая, ты знаешь, я очень тебя люблю, но не могу так больше, да ты и сама понимаешь, что мы с тобой не….
Бабах!
Господи, я же не нажимал на курок, почему он выстрелил. Погодите минуточку, как же я могу думать если я его держал у виска, и если он выстрелил, значит - я уже умер. Я посмотрел на пистолет в руках, потрогал висок – вроде целый.
Бабах! – громыхнуло ещё раз, от неожиданности я спустил курок. Пуля отрикошетила от пола и разбила вазу, стоявшую на шифоньере. И тут я заметил, что этот бабах был совсем другой, нежели два предыдущих, то были…
Гром! Да, это раскаты грома! Но сегодня же не обещали… Я понёсся на кухню где оставил газету – «солнечно».
Бабах! И вдруг за окном полило, полило как из ведра, даже тучи как следует набежать не успели. А я смотрел на эту стену дождя и не мог ничего сообразить, для меня это даже было как некое непонятное, совершенно меня не касающееся событие. Солнце ещё светило, а дождь уже лил, такое бывает очень редко, вряд ли за одну жизнь можно два раза увидеть такое. Возникало ощущение, будто с неба падали намокшие солнечные лучи, реки и ручейки расплавленного золота текли по улицам. Глаза резало, от солнечного света, такого мне ещё никогда не приходилось видеть, хотя я много об этом слышал. Я слышал, что это прекрасно, но чтобы так! Словно весь мир был соткан из света, из счастья, как будто там наверху что-то прорвало, как будто у бога кончилось терпение и он, наконец, обрушил на нас это празднество цвета, увенчанное королевской мантией радуги, чтобы мы опять смотрели на небо, смотрели и не помнили себя! У меня захватило дух и я тут же пожалел о том, что я не художник и не могу перенести всё это на холст. Дети прыгали по солнечным лужам, собаки лаяли на солнечный дождь, а я стоял и смотрел на всё это золотое великолепие и не мог произнести ни слова.
Вдруг я осознал, что в дверь кто-то звонит, кто бы это мог быть? Кто опять мне мешает наслаждаться красотой этого мира, кто опять хочет испортить моё счастье?
Одним рывком я отпер дверь с целью наорать на желающего войти, а то и накостылять ему по шее. У двери стояла она, в руках у неё были связанные за пояски от замков босоножки, она смущённо улыбалась:
- Пойдём гулять босиком под дождём?
Мне расхотелось кричать на неё, я тут же ей всё простил и забыл обо всём на свете. Я взял её за руку, и мы пошли…